Основы человечности. Работа над ошибками

Глава 5. Всё тайное остаётся тайным

— Нам не стоит читать дальше. — Тимур захлопнул тетрадь так резко, что пальцы Людвига остались между страниц. И вытаскивать он их, похоже, не планировал. Наоборот, примеривался, как бы ловчее перехватить контроль над дневником.

— Почему? Мне любопытно. Там же наверняка потом что-нибудь интересное произойдёт.

— Что бы там ни произошло — нас это не касается.

— Это, — Людвиг указал на тетрадь, — оставили у нас на пороге.

— У меня на пороге, — машинально поправил Тимур.

— Хочешь сказать, что тебе можно читать, а мне нет?

— Хочу сказать, что никому нельзя. Я отдам тетрадку Ксюше — и всё.

Сейчас он ни капли не сомневался в своём решении.

Надо было сразу поступить правильно — когда только подобрал дневник и увидел записку. Например, спрятать тетрадь в шкаф, а потом написать Ксюше, чтобы заскочила на пару минут в гости и забрала. Или даже не прятать, ладно уж, показать Людвигу, но потом убрать в какой-нибудь файл или папку и, опять же, позвать Ксюшу.

А не сидеть бок о бок с Людвигом на диване, вчитываясь в неровные строчки, сталкиваясь лбами и спрашивая друг друга: «Ты всё? Можно переворачивать?»

Но любопытство Людвига было слишком заразительным. Казалось, его разорвёт на два десятка мелких неугомонных щенков, если содержимое дневника останется тайной. Он и сейчас беспокойно ёрзал, глядя на тетрадь, как Голлум на Кольцо Всевластия. Разве что про мою прелесть не шептал.

— Если бы её хотели отдать Ксюхе — отдали бы именно ей, а не бросали на коврик, — выдвинул Людвиг очередной аргумент.

— Может, не знали, где она живёт?

— То, что я не умею пользоваться современными телефонами, не значит, что я деградировал до полного идиота! Это же дневник её матери! Она что, собственный адрес не знает? Ксю говорила, что всю жизнь в одной и той же квартире прожила.

— Не факт, что дневник подбросила именно Надя. Это мог сделать кто угодно, знающий, что мы часто общаемся. Может, ему было по пути. Или этот человек боялся случайно столкнуться с Ксюшей. Или с Ольгой Степановной. Кто вообще в здравом уме захочет сталкиваться с Ольгой Степановной?

Тимур, например, совершенно точно не хотел.

Нет, Ксюшина бабушка была вежливой образованной женщиной, она не закатывала истерики (по крайней мере, в школе), не требовала невозможного и не наговаривала тонны голосовых о том, как надо правильно учить её внучку. Но рядом с ней Тимур всегда чувствовал себя немножко неполноценным и заторможенным, как Кай рядом со Снежной королевой. Или того хуже — как Эдмунд Певенси рядом с Джадис.

За малейшую оплошность — растрёпанные волосы, чернильное пятнышко на пальце, мимолётную запинку в разговоре — Ольга Степановна награждала его таким суровым взглядом, что хотелось немедленно провалиться в школьный подвал и не позорить звание учителя.

По словам Ксюши, Тимур её бабушке нравился, она его уважала и радовалась, что хоть кто-то нашёл подход к её непутёвой внучке. Скорее всего, так и было, только вот к тем, кто ей нравился, эта суровая женщина предъявляла вдвое больше требований, чем ко всем остальным, и соответствовать им было нелегко.

— Я уже почти хочу познакомиться с этой прекрасной дамой, — решил Людвиг.

— Не хочешь. Тебе не понравится.

— Я обаятельный.

— Ты когда-нибудь пытался обаять моток колючей проволоки? И вообще… Фу! Место! — Тимур едва успел переложить подальше тетрадь, которую друг уже почти перетянул к себе на колени.

— Вот это сейчас обидно было! — Людвиг демонстративно надулся. — Я тебе дрессированная собачка, что ли?

— Прости. Но дневник я тебе не отдам. Это не наше дело!

— Ты знаешь, что случилось дальше? — неожиданно спросил Людвиг.

На самом деле это был не вопрос, а утверждение. И утверждение отчасти верное.

— Кое-что знаю, кое о чём догадываюсь. — Тимур накрыл тетрадь ладонью. — Но запросто могу ошибаться, потому что… Ну, вдруг там написано ещё что-то важное, о чём я даже не подозреваю? Или, наоборот, вообще нет ничего особенного, только хаотичные мысли о платьях, оценках и домашних скандалах?

— Зачем столько лет хранить дневник, если в нём нет ничего, кроме платьев?

— Из ностальгии?

— А подбрасывать под дверь?

— Ну… — Тимур пожал плечами.

Доводы Людвига звучали вполне логично. Наверное, Тимур и сам в подобной ситуации размышлял бы точно так же.

Впрочем, он и размышлял. Ему тоже было любопытно, откуда вдруг всплыл старый дневник и кто (а главное — зачем!) оставил его под дверью. Только вот без спроса вчитываться в историю чужой семейной трагедии не хотелось. Тут со своей бы разобраться!

— Ладно, хватит увиливать. — Людвиг демонстративно поднялся с дивана, показывая, что не посягает на тетрадь и гораздо больше озабочен тем, чтобы убрать остатки торта в холодильник. — Давай начистоту: ты знаешь, кто Ксюхины родители и где они сейчас?

— Где сейчас — не знаю. Да и вообще про отца ничего не знаю. А про мать… Слушай, это не такая уж тайна. Она всю жизнь прожила в этом районе, окончила нашу школу, на курсы ходила вместе с Динкой, вон в тот киоск за хлебом бегала, вон с тех качелей однажды грохнулась и руку сломала. Она постоянно была на виду. Конечно, все знают, что случилось.

— Тогда, может, мне тоже стоит знать? — вкрадчиво спросил Людвиг.

И, наверное, действительно стоило. Хотя бы для того, чтобы не ляпнуть ненароком в разговоре какую-нибудь глупость. Только вот Тимур сомневался, что имеет право рассказывать.

— Спроси Ксюшу.

— Я пытался. Она не говорит.

— Тогда и я не скажу.

— Да какой смысл скрывать, если это не тайна?!

Тимур и сам не знал. Наверное, просто не хотел служить источником и передатчиком слухов. Просто не хотел — вот и всё. А своими глазами он видел не так уж и много. Ему в тот период было немножко не до посторонних девчонок с их семейными проблемами.

— Спроси у бабушек на лавочке, ты же обаятельный!

— И спрошу! — Людвиг выглянул в окно. — Правда, там нет никого. Холодновато уже для посиделок на лавочках, да и дождь опять собирается. О, кстати… Дай-ка тетрадку!

— Зачем? — напрягся Тимур. Резкий перескок темы с погоды на дневник выглядел подозрительно, хоть и вполне привычно для беспокойного оборотня, вечно думающего о нескольких вещах одновременно.

— Да не буду я его читать, расслабься. Понюхаю только. Нюхать-то можно? Ну быстрее, пока на улице все следы не смыло.

В итоге тетрадь практически вырвали из рук Тимура.

Сперва Людвиг нюхал её в человеческом облике, потом недовольно фыркнул, превратился в волка и обнюхал ещё раз, так старательно, словно пытался втянуть в себя не только запахи, но и все буквы со страниц. Выскочил на лестничную клетку, исследовал коврик и, почти вжавшись носом в ступеньки, метнулся вниз по лестнице. Тимур припустился следом, едва успев обуться.

Ботинки со вчерашнего дня так толком и не просохли, а пальто на вешалке не оказалось вовсе. Идея выскакивать на улицу в мятой домашней одежде Тимуру не понравилась, но, судя по звукам, Людвиг на первом этаже уже скрёб когтями дверь подъезда. Потом, видимо, вспомнил, что даже в волчьем теле можно действовать по-человечески, и догадался нажать на кнопку домофона.

— Без меня не уходи! — крикнул Тимур, с третьей попытки попав ключом в замочную скважину и мысленно смирившись с перспективой оказаться на осеннем ветру в тонкой футболке.

Хотя какая разница? Всё равно уже простыл, хуже не будет.

Оказалось — очень даже будет!

Видимо, этот день, с самого утра напоминавший сумбурное цирковое представление с пьяными клоунами и обдолбанным жонглёром, и продолжаться планировал в том же духе.

Нет, сначала всё шло почти обычно. Едва выскочив из подъезда, Тимур по щиколотку провалился в лужу и даже не удивился. Потом едва успел увернуться от летящего в лицо полиэтиленового пакета, но при этом чуть не сшиб мелкое существо в ярко-зелёном комбинезоне. Пол существа на вид не удалось определить даже приблизительно, но пластиковой лопаткой оно Тимура по ноге шарахнуло вполне уверенно и от души.

Хвост Людвига тем временем скрылся за соседним домом.

Тимур поспешил следом, но на повороте его окатила грязной водой машина («Смотри, куда прёшь! Понаехали тут чурки узкоглазые!» — заорал водитель вместо извинений. «Так тебе и надо, козлина!» — добавила мама ярко-зелёного существа).

И тут светофор ехидно подмигнул и сменил свет на красный.

Сегодня явно был не лучший день, чтобы нарушать правила дорожного движения, поэтому пришлось ждать.

В итоге, когда Тимур — мокрый, продрогший и злой на весь мир — выбежал на соседнюю улицу, он был почти уверен, что Людвига там не увидит. И даже представлял, как осмотрится для приличия, махнёт рукой и отправится домой греться. А потом, когда этот мохнатый дурень вернётся (Конечно, вернётся! Куда он денется?), можно будет высказать ему всё, что накипело. И пельменей больше не давать.

Но получилось всё совсем не так.

Людвиг сидел на тротуаре возле продуктового магазина и нервно лупил хвостом по асфальту. А напротив него стояла Инга Гаврилова. Кажется, она что-то говорила, но разобрать слова с такого расстояния не получалось.

Тимура эти двое заметили одновременно. Волк заинтересованно склонил голову набок и вывалил язык, будто дразнясь. Вся его поза красноречиво говорила: «Ну и как ты объяснишь девочке свой вид?»

— Тимур Игоревич! — Инга всплеснула руками. Точнее, одной рукой — во второй был довольно тяжёлый на вид пакет, и им так небрежно взмахнуть не получилось. — Вы что тут делаете, вы же болеете?

— У меня пёс сбежал, — брякнул Тимур.

— Так это ваш?

— Соседкин. Она… Там… — С враньём, как обычно, не складывалось. Тимур не умел так ловко перетасовывать факты, как Ксюша, или вдохновенно нести полную чушь, как Людвиг. Но надо же когда-то начинать! Итак, что бы эти двое сделали на его месте? Ксюша бы, конечно, свалила всё на бабушку. — Она старенькая уже, даже ходит с трудом. А дети в отпуск уехали и оставили ей собаку.

Людвиг кивнул одобрительно и заинтересованно. Продолжай, мол, мне тоже интересно, насколько тебя хватит.

Кажется, Тимуру предстояло снова его разочаровать, потому что фантазия сбоила и подходящие факты выдумываться никак не желали.

— Она… соседка не уследила, и пёс удрал. Домой, наверное, захотел. А я из окна увидел, куда он помчался, ну и вот…

Инга кивнула (то ли поверила, то ли просто решила не спорить), потрепала Людвига по голове и серьёзно заметила:

— Ошейника нет.

— Снял, наверное. Или расстегнул. Когда убегал.

— Ну как же ты так? — Она присела перед волком на корточки, рискуя утопить в луже подол длинной куртки. — Пошли, вернём тебя домой, пока Тимур Игоревич окончательно не замёрз.

Людвиг покосился на Тимура, словно прикидывая, насколько срочно его надо вести домой, а потом вдруг ткнулся носом Инге в шею и осторожно лизнул.

— Ай, щекотно! — воскликнула девочка.

— Лю… — Тимур вовремя вспомнил, что по имени оборотня лучше не называть, и торопливо исправился: — Лютый, веди себя прилично! А ну ко мне!

Ни на какого Лютого этот балбес, конечно, не тянул: на ветру он распушился и стал похож на огромную добрую меховую игрушку. Даже не хаски, а маламут какой-то! Комок мехового обаяния!

Оклик Тимура он демонстративно проигнорировал, продолжая исследовать Ингу, — и в ухо ей подышал, и в волосы носом зарылся. Девочка не сопротивлялась, наглаживая волка свободной рукой. А потом вдруг цепко ухватила за шкирку, выпрямилась и велела:

— Пошли домой!

Людвиг подчинился совершенно спокойно. Кажется, для того, чтобы заставить его что-то делать, надо было родиться девочкой — им всегда удавалось находить с этим неугомонным общий язык. И с Дианой они как-то умудрялись понимать друг друга с полуслова, и с Ксюшей. Про Настю и упоминать не стоит. И вот теперь — Инга.

Инга, к слову, выглядела как-то непривычно. Слишком серьёзная? Слишком сосредоточенная? Что-то в ней было не так, но для того, чтобы уловить это что-то, требовалось больше времени и спокойная обстановка, а не случайный взгляд посреди улицы.

Они с Людвигом прошли мимо Тимура и, не оглядываясь, двинулись дальше.

— Сейчас направо, — подсказал Тимур, пристраиваясь рядом.

— Я знаю, где вы живёте, — откликнулась Инга. И вдруг стремительно покраснела, разом превратившись в обычную версию себя. — То есть… Я не следила, честное слово! Просто это же все знают.

— Так уж и все?

— Ну… некоторые. Те, кому это интересно.

— А тебе интересно? — спросил Тимур и мысленно тут же дал себе по губам, потому что Инга вдруг остановилась и беспомощно захлопала глазами. Даже Людвиг прекратил изображать дрессированную немецкую овчарку, послушно выполняющую команду «рядом», и заинтересованно обернулся.

— Нет! То есть… это же не просто так, а для дела. Я, вообще-то, к вам шла.

— В смысле? Зачем? — Теперь настала очередь Тимура хлопать глазами.

— Проведать. Вы же болеете. Вот! — Инга многозначительно тряхнула пакетом, как будто на нём были написаны ответы на все вопросы, а не название продуктового магазина.

Впрочем, внутри угадывались апельсины, лимоны и пара коробок.

— Это что, молоко? — кое-как опознал Тимур.

— Молоко и сок. Сок полезный, а молоко надо с мёдом. Мёд я тоже взяла.

— Почему все сегодня пытаются меня лечить?

— Простите… Я не первая, да? — Инга наконец-то взяла себя в руки и двинулась дальше, хотя напоминать помидор не перестала. Её хотелось пожалеть и утешить, но как сделать это, не вызвав ещё большего смущения, Тимур не представлял.

— Да, но… До тебя были друзья. А из ваших ещё никто не приходил.

Сначала он хотел сказать «из детей», но в этот раз успел сформулировать фразу правильно. Кажется, Ксюша была хорошим учителем по основам использования многозначительных фраз и осторожных умолчаний. «Из ваших» звучало достаточно нейтрально и могло подразумевать кого угодно — и школьников в целом, и конкретно фан-клуб. И если школьники (точнее, одна конкретная школьница с разноцветными волосами) в гости заглянуть уже успели, то фан-клуб пока что действительно представляла только Инга.

— Друзья — это здорово, — задумчиво изрекла она. — Хорошо, что о вас есть кому позаботиться. Особенно сейчас.

— Не надо обо мне заботиться, — отмахнулся Тимур, стараясь не слишком задумываться, что подразумевалось под «сейчас»: период болезни или расставание с Дианой. Или вообще какой-нибудь кризис среднего возраста, который эти безумные дети ему приписали, основываясь на случайной статье из интернета. — И вообще, отдай пакет, он тяжёлый. Сам донесу.

— Себя сначала донесите, — буркнула Инга и сразу же испуганно закусила губу. Румянец, только-только начавший сползать со щёк, поспешно вернулся на место. — Извините, я… Ну… Тимур Игоревич, давайте вы просто доберётесь домой без приключений, выпьете горячего молока и ляжете спать, а я уйду с мыслью, что всё сделала правильно. Можно же, да?

— Можно. Только я не собирался…

Людвиг вздёрнул верхнюю губу и тихо, но отчётливо зарычал.

— Можно, — исправился Тимур. Демонстративно спорить с волком при ученице он не планировал. Да и домой действительно хотелось. Правда, молоко он терпеть не мог, а спать совершенно не хотел, но завернуться в одеяло и дёрнуть горячего чаю было бы неплохо. И ещё в душ (не вместе с одеялом, конечно).

Но до душа, одеяла и чая требовалось сперва добраться.

За десяток шагов до подъезда Тимур понял, что сделал большую ошибку. Опять. Нет, всё же врать он никогда не умел. Вот зачем было про соседку говорить? К слову пришлось, да! Показалось, что хорошая идея.

А теперь получается, что прежде, чем зайти в квартиру, надо вернуть собаку хозяйке. Но ведь возвращать-то некому, никакой хозяйки в природе не существует. И что делать? Не пускать Ингу в подъезд, чтобы она не увидела, как Тимур с Людвигом скроются в одной квартире?

Нет, это совсем грубо получится. Она старалась, апельсины покупала, тащила их… за такое, по-хорошему, надо бы на чай пригласить. Но она же наверняка согласится, и вожделенные душ и одеяло придётся отложить на неопределённый срок.

Но это ладно, мелочи, в процессе разберёмся. А вот Людвига куда девать?!

С каждым шагом вопрос становился всё более насущным, а удачная идея никак не хотела самозарождаться из ничего. Только голова снова заболела, как будто простейшее мысленное усилие оказалось для неё слишком тяжёлым. Или дело было в пробежке по улице? Или в холодном, пронизывающем ветре, который бил прямо в лицо, нырял под футболку и заставлял глаза слезиться, а голые руки — покрываться мурашками.

А на руках, кстати, татуировки!

По школе Тимур с короткими рукавами не ходил, чтобы не вызывать лишних вопросов, но сегодня совершенно забыл об осторожности и засветился буквально перед всеми — и перед Машей, и перед Стасом, и вот теперь перед Ингой.

А Инга — дочка Гаврилова, а значит, наверняка в магии разбирается получше Тимура и символы читать умеет. И давно уже разглядела всё, что надо. И…

И что? Ну разглядела. Ну прочитала. Но ведь не удивилась и ничего не спросила.

Она и раньше наверняка знала, что Тимур — маг. От отца, например.

Да, Тимур после трагедии на стройке не общался почти ни с кем из магического сообщества (кроме, разумеется, Дианы), но ведь и не избегал его, не скрывался. Просто старался не обсуждать произошедшее, не хотел сочувственных взглядов, глупых вопросов, разговоров про семью и про Людвига. Отстранялся от старых знакомых всё больше и больше, пока в какой-то момент не обнаружил, что живёт нормальной человеческой жизнью и вполне этой жизнью доволен.

Или… не то чтобы совсем доволен, но хотя бы удовлетворён.

Последние несколько лет он даже не колдовал и думал, что совсем разучился пользоваться силой. Но оказалось, что это как езда на велосипеде — разучиться невозможно, и в нужный момент всё вспоминается само собой. Правда, управлять этим магическим велосипедом Тимур и раньше не очень умел, но…

Ладно, в этот раз он ничего не испортил и никого не убил. И Ксюшке помог, и Людвига подлечил. Вот только всего этого не понадобилось бы, если бы шестнадцать лет назад он не был таким идиотом!

Господи, каким же он был идиотом!

— Тимур Игоревич, всё в порядке? — насторожилась Инга.

— Да, — зачем-то соврал Тимур, пытаясь выудить из кармана ключи от домофона. Пальцы неловко дрогнули, ключи полетели в грязь.

Следом чуть не полетел и сам Тимур, согнувшись от внезапного приступа кашля. Кое-как устоял, опершись о дверь, и замер, боясь пошевелиться. Почему-то казалось, что стоит сделать хоть одно неловкое движение, и он сразу же рухнет следом за ключами, — и это будет уже совсем нехорошо.

Он честно попытался дышать — медленно, ритмично, как учили Людвиг с Дианой, — но в лёгких опять началось нечто среднее между песчаной бурей и землетрясением, и из ритмичного у Тимура остался только стук крови в ушах, а из медленного — с трудом работающий мозг.

Но даже отчётливо тормозящий мозг понимал, что в мерзком кашле виновата не столько простуда, сколько сам Тимур и его назойливые мысли. А мысли, в отличие от простуды, не прогонишь таблетками и молоком с мёдом. Возможно, с ними справится время, но такое только опытным путём проверяется.

И если Тимур так и будет каждый раз задыхаться от воспоминаний, мыслей или даже просто случайных ассоциаций, то до результатов этого эксперимента он рискует не дожить. По крайней мере, без посторонней помощи.

Помощь сейчас мог оказать разве что Людвиг, но для этого ему пришлось бы вернуть себе человечий облик, чего он делать не спешил. Посмотрел на друга задумчиво, ткнулся носом в руку в знак поддержки — и вдруг хитро сощурился, отпрыгнул и длинными скачками понёсся вниз по улице.

Инга вскрикнула от неожиданности, рванула следом, но, пробежав несколько метров, резко остановилась и обернулась на Тимура, который всё ещё пытался отдышаться. Вернулась к нему, подобрала ключи и распахнула дверь.

— Заходите скорее. Вам в тепло надо. И лежать, а не по улице носиться.

— Да я ничего… нормально, — отмахнулся Тимур, переваливаясь через порог.

— Видела я такое нормально… Лифта тут нет, да? Какой этаж?

— Третий. Да не нервничай ты, я поднимусь.

Всего каких-то пятьдесят ступенек, совсем ерунда. Пустяки. Мелочи жизни.

На мгновение мелькнула мысль: вот бы Людвиг сейчас ворвался в подъезд в человечьем облике и дотащил Тимура до квартиры. Да, было бы неплохо!

Правда, он оказался бы босиком и в домашней (тимуровой домашней!) одежде, что вызвало бы слишком много вопросов. Татуировки, опять же. И внешность! Ведь Инга наверняка видела своего брата на фотографиях.

Или нет?

Знает ли она вообще, что у неё есть брат? И не спросить же напрямую.

Впрочем… Почему нет?

— А напомни, ты же единственный ребёнок в семье?

— Ага. А что?

— Просто… Я заметил, что ты в школе почти ни с кем не общаешься. Разве что с Ксюшей Фроловой в последнее время. А нас же просят приглядывать за учениками краем глаза. Чтобы они… ну, нормально социализировались. Правда, этим твоя классная должна заниматься, но я подумал, что…

Что тридцать седьмая ступенька оказалась слишком высокой и для её преодоления надо немного отдышаться.

Тимур и сам не мог объяснить, зачем считает шаги, это получилось как-то машинально. Он и в детстве так делал: когда спешил домой или, напротив, демонстративно не спешил. Когда тащил тяжёлые пакеты из магазина, где родители опять решили закупиться впрок макаронами и тушёнкой по акции. Когда ожидал нагоняй за двойку. Когда спускался во двор, надеясь застать там Диану. Тимур точно знал, что его квартиру отделяют от подъездной двери ровно пятьдесят ступенек, и сейчас ему осталось ещё четырнадцать. Тринадцать. Двенадцать.

— Мне не скучно, — ответила Инга с сороковой ступеньки. — У нас дома вечно то мамины знакомые толпами ходят, то папины, так что социализации мне хватает выше крыши. Не знаю, куда от неё деваться.

— А ровесники?

— Они глупые.

— Зря ты так говоришь, — усовестил Тимур. — Если тебе не интересно с ними общаться, это не значит, что они глупые. Просто вы разные. Но и очень разные люди могут прекрасно общаться и даже дружить, если увлечены общим делом.

— У нас нет общих дел, — пожала плечами Инга, и это прозвучало очень холодно. Очень по-взрослому.

Тимур от удивления чуть не споткнулся на сорок четвёртой ступеньке. Он привык думать, что другие школьники не горят желанием общаться с Ингой, потому что она им чем-то не нравится. Почти в каждом классе были такие отщепенцы: слишком толстые или слишком худые, в очках, заикающиеся, с дурацкой родинкой на носу, со старой маминой сумкой вместо модного рюкзака, или вообще ничем не отличающиеся от окружающих, просто неудачно пошутившие или случайно занявшие чужое место в столовой. Тимур и сам в детстве был таким отщепенцем, искренне считавшим себя виновным во всех смертных грехах. Потом вырос и понял, что проблема была совсем не в нём, просто детям свойственно дружить не только с кем-то, но и против кого-то, и обстоятельства так сложились, что…

Неважно!

Речь-то об Инге. О том, что она, похоже, не страдает от нападок одноклассников, а сама осознанно избегает общения. Или это защитная реакция такая?

Задумавшись, Тимур даже не заметил, как одолел последнюю ступеньку, сделал ещё шаг по маленькой лестничной клетке и упёрся в родную дверь. Инга, не дожидаясь просьбы, протянула ключи.

— Заходи, — пригласил Тимур, разобравшись с замками. Сам он в квартиру не зашёл, а скорее ввалился. Кашель поутих, но слабость и боль в груди остались, а температура, похоже, опять поползла вверх. Отлично прогулялся! — Тортик будешь? Свежий, с утра принесли.

Инга ответила не сразу. Немного постояла в дверях, не то рассматривая узор на обоях, не то пытаясь просверлить взглядом стену, и только потом тихо произнесла:

— Нет, спасибо. Я домой пойду, а вы отдыхайте. И лечитесь.

И решительно опустила на пол пакет с продуктами.

— Уверена? — на всякий случай уточнил Тимур, потому что девочка не выглядела как человек, который планирует вернуться домой. Скорее, как тот, кто в ближайшие несколько часов собирается бесцельно шляться по улицам, разглядывать витрины магазинов и шуршать опавшими листьями в парке. От неё веяло тоскливым одиночеством, тем самым, от которого Тимур когда-то в детстве безуспешно пытался спрятаться под мостом. И какой же из него учитель, если он отпустит ребёнка в таком состоянии? — Может, всё-таки останешься? Чаю попьём. Ты мне не помешаешь.

— Не стоит. Вам бы лучше поспать.

И ведь не поспоришь! Но…

— Тогда хотя бы Фроловой напиши. Пообщаетесь, в кино сходите.

— Да, наверное, так и сделаю. Спасибо.

— Мне-то за что? — удивился Тимур. — Это тебе спасибо, за апельсины и всё остальное.

— Тимур Игоревич… — Инга нервно переступила с ноги на ногу, оставляя грязные следы на придверном коврике. — А если бы… Если бы я…

— Да?

— Ксюша сказала, у вас можно книжку какую-нибудь взять почитать. Если вы не против. Я верну, я быстро читаю.

— Конечно, можно. Только скажи, что тебе интересно. Или зайди, сама посмотришь и выберешь.

— Я не… Извините, я в другой раз. Спасибо. — Инга вдруг резко развернулась и бросилась вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки.

Некоторое время Тимур смотрел ей вслед и прислушивался к удаляющимся шагам, пока не хлопнула дверь подъезда. Ситуация получилась странная. Мягко говоря.

Почему-то казалось, что изначально Инга собиралась спросить совсем не про книжки, но не решилась, поэтому ляпнула первое, что пришло в голову, а потом окончательно растерялась и сбежала. Или нет? Или она просто застеснялась, как бывало, когда… да постоянно, иногда даже во время урока.

С письменными работами Инга справлялась идеально, а вот ответы у доски для неё всегда были сущим мучением. Так что сегодня она ещё неплохо держалась.

Надо будет с Ксюшей посоветоваться, может, она знает, в чём дело. А то с этими детьми с ума сойти можно.

Требовательно пиликнул забытый на диване телефон, но вместо привычного желания проверить мессенджеры и ответить на свежие сообщения Тимуру захотелось запустить его в стену, или хотя бы выключить на пару часов. В конце концов, он болеет, имеет право.

Ни того, ни другого он, конечно, делать не стал. Но и проверять сообщения не стал тоже. Вообще в комнату не пошёл, так и остался в коридоре. Запер дверь, опустился на линолеум, истоптанный грязными ботинками, пробормотал вслух, убеждая сам себя:

— Я только пару минуточек посижу — и встану.

И прикрыл глаза.

На мгновение, не больше.