Основы человечности. Работа над ошибками

Глава 13. Шапка (местами даже красная)

После общения с боггартом собственная квартира показалась Тимуру самым уютным местом на земле.

Почему-то он привык думать о ней не лучшим образом: стены тонкие, коридор тесный, потолок низкий, пол скрипит, вентиляция вместо свежего воздуха приносит ароматы соседского борща, а обои давно пора переклеить. Но сейчас в окна било солнце, и в его лучах старая хрущёвка выглядела удивительно светлой и какой-то… родной, что ли. Здесь всё было правильно, всё на своих местах: вешалка под рукой, стулья нужной высоты, любимая чашка, ворох мелочей на все случаи жизни, кое-как утрамбованный в кладовку.

И запах.

Нет, на самом деле в квартире ничем не пахло. Возможно, Людвиг или Диана поспорили бы с этим утверждением, но Тимур с его слабым человеческим обонянием (да ещё и с заложенным носом) не мог уловить какой-то особенный аромат. Но вместе с тем он был абсолютно уверен, что запах здесь всё же есть. Очень тонкий, почти незаметный — но есть.

Квартира пахла домом, и никакой боггарт не смог бы подделать это ощущение.

Хотя обои, конечно, надо бы переклеить. Попозже, как время будет.

А шторы задёрнуть — прямо сейчас, чтобы больше никакой доморощенный папарацци ничего лишнего не подсмотрел.

— Вот теперь можно и чаю попить. Или поесть, — решил Тимур, убедившись, что все окна тщательно занавешены.

— Есть тоже чай будем? Пельмени кончились. — Людвиг немедленно сунул нос в холодильник, не то надеясь, что за ночь в нём самозародилась еда, не то проверяя, не ошибся ли.

На самом деле там точно лежали принесённые Ингой апельсины, остатки консервированной кукурузы, слегка зелёный с одного боку кусок сыра и пара банок энергетика. Но полноценной едой это всё назвать было сложно.

— Может, роллы закажем?

— Фу, рыба!

— Ладно, тогда пиццу, — не стал спорить Тимур. И, увидев, как просветлело лицо Людвига, ехидно добавил: — С морепродуктами!

— Издеваешься? — Людвиг улыбнулся во всю пасть, как будто дружеская подначка была самым приятным, что он слышал в своей жизни. — Ксю, он надо мной издевается! Он починился!

— Всё правильно, ты же инженер, так что должен уметь ремонтировать выбитые двери, протекающие трубы и поломавшихся друзей, — с совершенно серьёзным видом заметила Ксюша. — А может, две пиццы — одну с морепродуктами, а вторую с мясом? А то, честно говоря, есть очень хочется, потому что у меня сегодня вместо завтрака была бабушкина истерика.

— Ну вот, и ты починилась! Аппетит прорезался. Если ещё шапку снимешь наконец-то, вообще замечательно будет.

И только тогда Тимур обнаружил, что девочка действительно всё ещё сидит в тёплой вязаной шапке. Спасибо, конечно, что не в меховой, но…

— Это какая-то новая мода? — осторожно спросил он. Спросил совершенно искренне, без подвоха, но Ксюша в ответ наградила его таким взглядом, словно он поинтересовался, не хочет ли она выступить на Последнем звонке с благодарственной речью от лица учеников.

— Так, ребёнок, а ну выкладывай, что ещё стряслось? — велел Людвиг. Его суровыми взглядами было не напугать.

— Ничего.

— А на самом деле?

— Да что вы ко мне пристали? — надулась девочка. — Одна по любому поводу орёт «Шапку надень!», другой — «Шапку сними!»

— Во-первых, я на тебя не орал. Во-вторых, ты не сможешь ходить так вечно, всё равно рано или поздно придётся снять. А в-третьих, я не смогу тебе помочь, пока не узнаю, в чём дело. Поняла меня?

— Поняла. Просто… — Ксюша на мгновение застыла, упрямо поджав губы. А потом рывком стянула шапку. — Только не смейтесь.

Разноцветные волосы оказались обрезаны — неровно, клоками, будто кто-то кромсал их не глядя. Больше всего пострадали затылок и правый висок — там остался коротенький ёжик, под которым розовела кожа. Слева проблема не так бросалась в глаза, хотя и там нескольких прядок явно не хватало.

— И над чем тут смеяться? — вздохнул Людвиг. Осторожно пробежался кончиками пальцев по пострадавшим участкам, а потом мягко прижал Ксюшу к себе. Она привычно уткнулась лицом ему в плечо.

— В школе бы нашли, над чем.

— Так это тебя в школе так? Или на улице поймали? — не понял Тимур. Собственные проблемы с гопниками, которые то и дело покушались на розовую чёлку, разом всплыли в памяти. Но вроде в последние годы охоту на неформалов уже не практиковали. Или он опять что-то пропустил?

— Нет, — ответил Людвиг вместо сестры. — Видимо, бабушка.

— Ты что, с ума сошёл? Она бы никогда… — начал Тимур.

— Тебе просто очень повезло с родителями.

— За что она меня так ненавидит? — всхлипнула Ксюша, и спор сразу же стал бессмысленным. Кажется, над волосами действительно потрудилась Ольга Степановна. — Я же ничего не сделала. Никогда ничего плохого не делала. Готовила, убиралась, посуду мыла — как долбаная Золушка. Домой возвращалась вовремя… ну, старалась. Почти всегда. Не пила, не курила, не целовалась даже ни с кем ни разу! Один раз щенка с улицы домой притащила — так это давным-давно было, ещё в детстве. И всё равно она велела его обратно отнести, потому что грязный и блохастый… Но не в щенке же проблема! Просто всегда, что бы я ни сделала — всё неправильно, всё не так. Всегда, всегда, всегда. Что ни день — то скандал! Почему нельзя просто поговорить? Почему у всех вокруг нормальные родственники, и только мне достался гестаповец какой-то?

Ксюше, кажется, давно надо было выговориться. Она никогда не скрывала, что с бабушкой у неё проблемы, просто не акцентировала на этом внимание. Её «поругались» и «опять влетело» звучали достаточно нейтрально, чтобы не вызывать желания копаться в подробностях. На первый взгляд всё было в порядке: ребёнок сыт, одет, без синяков и даже с деньгами на карманные расходы. А что дома скандалы… Так у всех скандалы. Возраст такой.

Но, даже несмотря на сложный характер и бабушки, и внучки, Тимур никогда не верил, что дело дойдёт до рукоприкладства. Всё же ссориться — это одно, а волосы резать — совсем другое.

Разноцветную причёску действительно было жалко. Казалось, без неё Ксюша потеряла часть своей яркости, своего внутреннего света. Глупости, конечно! Не в причёске было дело, а в настроении, но сейчас девочка действительно выглядела тусклой, как выцветшее фото. Хотелось сказать ей что-нибудь умное и поддерживающее, но почему-то не получалось. Не формулировалось.

Сложность была ещё и в том, что Тимур прекрасно понимал чувства Ксюши, но и мотивы Ольги Степановны понимал не хуже. Она ведь внучке зла не желала, просто пыталась защитить от возможных бед. Могла бы, конечно, выражать свою заботу иначе: и сейчас, и ещё тысячу раз до этого, но… Но, кажется, нет, не могла. Не умела.

— Я с ней поговорю, — решил он. — Если всё из-за фотографий, то я просто объясню, и…

— Она всё равно не будет тебя слушать, только ещё больше разозлится, — упрямо буркнула Ксюша.

— Пусть так, — Тимур иногда тоже умел быть упрямым. — Но если ты просто сбежала, хлопнув дверью, то она сейчас уже, наверное, раскаялась в своём поступке. Она начнёт тебя искать, будет волноваться.

— Не будет. Вздохнёт с облегчением и выбросит из головы, как свою дочь выбросила.

— Ты знаешь, что это неправда. В тебе сейчас говорит злость.

— А в ней что говорит, вселенская благость? Тимур Игоревич, вы поймите, я так больше не могу. Я пятнадцать лет её терпела, прощала, пыталась войти в положение. А она в моё положение хоть раз вошла? Она со мной хоть раз по-человечески поговорила? Да она меня не выгнала из дома только потому, что соседи будут косо смотреть. И не прибила тоже из-за этого. Ждёт, когда мне исполнится восемнадцать — и я сама свалю. Может, и раньше свалю, если работу найду. Уборщицей устроюсь. В этом плане я очень понимаю… — Ксюша осеклась, недовольно поморщилась, а потом махнула рукой в сторону лежащего на столе дневника, — …эту.

Людвиг издал звук, напоминающий очень ехидное, но вместе с тем крайне укоризненное хрюканье.

— Ксю! Я понимаю, почему ты её мамой называть не хочешь, но можно же хотя бы по имени, — предложил он.

— Кто бы говорил!

— Ну ты сравнила. Этого и…

— Эту! — упёрлась Ксюша. Кажется, именно сегодня её подростковое бунтарство достигло пика. Оно и понятно — день выдался нервный, Тимур и сам был близок к тому, чтобы срываться на всех подряд. Хорошо, что на уроки не надо, иначе бы точно не сдержался и на кого-нибудь рявкнул.

— Пока что Надя больше похожа на жертву, чем на злодейку, — миролюбиво заметил Людвиг.

— Жертва бы не стала меня… — Ксюша не договорила. Зажала рот ладонью, зажмурилась и напряжённо замерла, будто испугавшись, что невысказанное слово всё же прорвётся через все преграды и прозвенит в воздухе.

А может, и правда испугалась. Сама-то она запросто могла услышать чужое невысказанное.

Впрочем, Тимур и так знал, что она хотела, но не решалась произнести. Зато Людвиг непонимающе посмотрел на них обоих и осторожно предположил:

— …бросать?

Ксюша замотала головой и нервно вцепилась в шапку, которую всё ещё держала в руке. Нитки красного помпона просочились сквозь пальцы, как кровь. Казалось, крупные капли вот-вот сорвутся вниз и застучат об пол.

Тимур поморгал, сбрасывая наваждение. Нет уж, хватит на сегодня глюков. Да и, если слухи всё же правдивы, не было в той истории никакой крови. Только вода.

— Может, всё-таки скажешь, партизанка? — мягко спросил Людвиг. — Станет легче, я точно знаю.

— Я тоже знаю. — Ксюша покосилась на Тимура, не то в надежде, что он скажет всё за неё, не то испугавшись того же самого. Тимур промолчал. В этот раз он был совершенно согласен с Людвигом — лучше, если она признается сама. Никаких слухов, домыслов и недомолвок, только откровенный разговор. — Я просто… всю жизнь так старалась об этом не думать, что теперь просто не могу… Но я смогу. Сейчас.

— Сок? Чай? Сесть? Подышать? Обнять?

— Да. Нет. Потом. Я… — Она снова замотала головой, и остатки разноцветных прядей хаотично заметались туда-сюда. Руки разжались, шапка шмякнулась на пол. — Да что я как маленькая, в самом деле! И так куча народу знает. Она пыталась меня убить. Утопить в ванной. Но тут бабушка пришла с работы, застала всю эту картину, наорала на эту… маму и выгнала её из дома. Даже переодеться и вещи собрать не дала, разве что паспорт ей вдогонку бросила. Ну а та ушла и больше не появлялась. Вот и вся история. Так что я не могу на бабушку долго сердиться: она истеричка, но всё-таки мне жизнь спасла. Правда, орала при этом так громко, что все соседи оказались в курсе. Ну а потом друзья соседей, коллеги друзей, друзья коллег… Поэтому бабушка и не пыталась скрывать от меня правду. Всё равно бы всплыло, оно не тонет. В отличие от меня. — Ксюша нервно хихикнула. — Да даже если бы и скрыла… Я же всё помню. Я была маленькая, я не должна помнить, но помню. У мамы халатик был такой пёстрый, в цветочек — и весь в пятнах от воды. И тапочки оранжевые, яркие очень. Она в них и убежала. И всё — больше никогда не появлялась, не писала и не звонила.

Тимур думал, что сейчас Ксюша снова расплачется, но, видимо, лимит слёз на сегодня был исчерпан, поэтому она просто подняла с пола шапку, аккуратно пристроила её на подлокотник дивана и вышла на кухню. Через пару секунд оттуда раздалось шипение чайника, нагревающего воду.

— И ты знал? — тихо спросил Людвиг. Прозвучало почти как «И ты, Брут?»

— Я же говорил, это не секрет. Но такие вещи надо узнавать не от посторонних людей. Ну, мне так кажется. Зато теперь ты тоже в курсе.

— По дневнику Ксюхина мама не показалась мне жестокой. Может, бабушка что-то не так поняла?

Тимур только развёл руками. Мол, больше ничего не знаю, работаем с тем, что есть. У него тоже не получалось представить Надю хладнокровной убийцей, но ведь всякое бывает. И между палачом и жертвой на самом деле не такая уж большая разница, иногда обе эти роли прекрасно уживаются в одном человеке.

— Тимур Игоревич, вы пиццу предлагали! — напомнила Ксюша, выглянув из кухни. Расстроенной она не выглядела. По крайней мере, более расстроенной, чем до признания. — Ну что вы оба такие пришибленные? Не заморачивайтесь, это всё случилось давным-давно. Да, согласна, ничего приятного, но я же жива. Значит, всё нормально. И с бабушкой я помирюсь… — Она нервно пригладила пострадавшие волосы. — Наверное. Только не прямо сейчас. Сначала давайте всё-таки поедим, а?

— Ладно, будет вам пицца. — Тимур потянулся к телефону и только сейчас обнаружил несколько пропущенных звонков и одно сообщение. И все — от Ольги Степановны.

Ну конечно, кто бы сомневался!

Он обречённо ткнул в экран.

«Она у вас?» — спрашивала Ксюшина бабушка, не расщедриваясь на приветствия и уточнения.

И что отвечать? С одной стороны, человек же волнуется, переживает, тем более возраст уже приличный, может и сердце прихватить. С другой — думать надо было, прежде чем скандалы устраивать и внучку за волосы хватать. С третьей…

— Ксю, ты у нас? — спросил Людвиг, бесцеремонно заглянувший в экран.

Ну да. С третьей стороны, Ксюше виднее, где она.

С четвёртой — Тимур прекрасно знал, что соврать всё равно не сможет. Поэтому скажет правду, а потом пойдёт извиняться и второй раз за день объяснять, что фотографии показывают совсем не то, что кажется.

Ксюша подошла с другого бока, задумчиво накрутила на палец одну из уцелевших прядей и грустно, явно не надеясь на положительный ответ, спросила:

— А вы можете сделать вид, что не видели этого сообщения?

— Не могу. Она писала мне полтора часа назад. Наверняка за это время уже все больницы и морги обзвонила.

— И узнала, что меня там нет.

— Но так и не выяснила, где ты есть. Ксюш, ты же не маленькая, должна понимать, что так нельзя. Да и если я не отвечу, она сразу поймёт, что я в этом замешан.

— Если ответишь — тем более поймёт, — пожал плечами Людвиг. — Впрочем, можешь честно сказать, что у тебя её нет, а мы пока погуляем или в Доме пересидим.

— Это неправильно. Скажу как есть, а вы думайте что хотите.

— Можно хотя бы через часик? — обречённо спросила Ксюша. — После пиццы? Я морально не готова.

«Она в порядке», — набрал Тимур, не слушая возражений. И быстро добавил: — «Не волнуйтесь, приведу через пару часов».

— Так себе у тебя понимание порядка, — прокомментировал Людвиг.

— А что я должен был сказать? «Вы довели внучку до истерики, поэтому она не хочет возвращаться домой»? Ну и кому от этого будет лучше? Ольга Степановна же не дура, наверняка понимает, что довела, поэтому и волнуется. Я тоже всё утро волновался, когда не мог дозвониться. Не знал, что и думать. — Он повернулся к Ксюше. — Что у тебя, кстати, с телефоном?

— Бабушка отобрала. Точнее, пыталась отобрать, чтобы прочитать мою переписку. Но он, во-первых, запароленный, а во-вторых, мы его нечаянно грохнули, пока делили. Кажется. Не знаю, насколько критично, но стекло вдребезги. В общем, в ближайшее время я, видимо, без телефона.

— Ясно. А то я и звонил, и писал…

— Извините.

— Да брось, за что извиняться-то? Твоей вины здесь точно нет.

Тимур снова перевёл взгляд на экран. Ксюшина бабушка прочитала сообщение и теперь набирала ответ. Надпись «печатает» светилась несколько минут, за это время Ольга Степановна могла набрать целый роман, полный драмы и экспрессии, но написала только лаконичное «Хорошо».

Наверное, это было… хорошо? Неплохо? Нормально?

Тимур не совсем понимал, как толковать этот ответ, но почему-то был уверен, что поступил правильно. Хотя Ксюша, похоже, обиделась, что её сдали, и снова сбежала на кухню. Ох уж эти подростки!

— Ты какую пиццу будешь? — крикнул Тимур.

— Любую.

— Так и запишем: одну «Маргариту» и одну с морепродуктами.

— Любую, где есть мясо! — в один голос возмутились Людвиг и Ксюша. Вот уж точно родственники!

Тимур полюбовался на заказ, в который уже успел добавить всё самое мясное, что нашёл в меню, дописал в примечаниях «без лука» — и отправил.

— И без лука, если можно, — вспомнила Ксюша. — Хотя если он будет крупными кольцами — то не страшно, я вытащу. И… на самом деле я на любую согласна, даже на «Маргариту». Даже на «Четыре сыра». Хотя вообще не понимаю, какой смысл в пицце, если в ней только сыр? Проще бутерброд сделать и в микроволновке разогреть. Кстати, может, действительно, бутербродами обойдёмся? Ну, я обойдусь. Не такая уж я и голодная.

— Ксю… — задумчиво протянул Людвиг и нырнул в кухню следом за сестрой. — У вас с Тимуром, похоже, какая-то фазовая рассинхронизация случилась: он починился, а ты поломалась. Ну что это за самоотречение? Ты думаешь, ему пиццы для тебя жалко?

— Ну… у учителей зарплаты не очень большие.

— Одного голодного ребёнка как-нибудь прокормлю, — фыркнул Тимур.

— Я могу макаронами питаться. И готовить умею. И убираться могу.

— И? — не понял Людвиг.

А вот Тимур, к сожалению, понял. И даже раньше, чем Ксюша подскочила к нему почти вплотную, схватила за руку и, проникновенно глядя в глаза, попросила:

— Можно я домой не пойду? Пожалуйста!

Он не сказал «нельзя». Не успел. Но подумал, видимо, достаточно громко. Или у него просто опять все мысли отразились на лице.

— А вот Диане было можно, когда она от родителей сбежала!

— Диана была старше, и её дома чуть не убили.

— И что, мне тоже приходить только когда убьют?

— Никто тебя не убьёт, глупости не говори!

— Это не глупости, это… — Ксюша задумалась, явно подбирая нужное слово. Долго крутила его на языке, пробуя на вкус, а потом тихо и как будто удивлённо призналась: — Я боюсь.

— Бабушку? — на всякий случай уточнил Тимур. Ну да, наверное, стоило бояться человека, который на тебя с ножницами набросился. Или… не ножом же она внучку обкорнала? — Из-за волос?

— Не знаю. Мы вроде как постоянно ругаемся, она в меня и туфлями швырялась, и подзатыльники давала, и полотенцем хлестала сгоряча. И это было больно, обидно, но не страшно. Я всегда знала, что на самом деле она никак мне не навредит, выплеснет ярость — и успокоится. А сегодня мне вдруг так безумно страшно стало… просто паника какая-то. Не как от воды, другая, но всё равно паника.

Ксюша поёжилась, словно до сих пор чувствовала отголоски этой паники. И, кажется, ей было неловко признаваться в своих страхах, но сил храбриться уже не осталось.

А началось всё с того, что один идиот забыл про социальную дистанцию между учителями и учениками. И сейчас ему было очень стыдно. И очень хотелось поймать вездесущего фотографа-компроматчика и популярно объяснить тому, насколько он неправ.

— Хм… — Людвиг прищурился и бесцеремонно развернул Ксюшу лицом к себе. — А ты уверена, что это была твоя паника?

— А?

— Эмоции, которые ты чувствовала, — они точно твои?

— А чьи же ещё?! Или… — Ксюша задумалась. — Хочешь сказать, что это бабушка так испугалась? Но чего? Раньше же всё нормально было.

— Тебе виднее, ты же эмпат.

— Я не знаю. Не выгонят же меня из школы из-за этих дурацких фоток. Это Тимура Игоревича могут уволить, но вряд ли она стала бы за него бояться… — Похоже, она правда не понимала. Даже до Тимура уже дошло, куда клонит Людвиг, а эта маленькая глупышка… Господи, какая же она на самом деле ещё маленькая, а они тут навалили на неё своих взрослых проблем и заморочек!

— Думаю, она испугалась не того, что тебя выгонят, а того, что эти фотки — не дурацкие, а самые настоящие. Она увидела вас вместе, решила, что это правда, и впала в панику от того, что Тимур мог с тобой сделать. Совратить, изнасиловать, просто домогаться — тут уж на что у неё фантазии хватило.

— Да он бы никогда!.. — немедленно выпалила Ксюша.

— Это мы с тобой знаем, что он — никогда. А она — не знает. И она уже была в ситуации, когда дочь загуляла и родила неизвестно от кого. И теперь она очень боится повторения. Боится, что в этой ситуации окажешься ты. За тебя боится, понимаешь?

— А словами она не могла это сказать?

— Не каждый может так легко говорить о своих страхах. — Людвиг развёл руками. — Особенно когда они начинают сбываться. Если ты упадёшь в бассейн, даже в самый мелкий лягушатник, то вряд ли скажешь себе: «Я тону только потому, что боюсь. На самом деле мне надо успокоиться и просто встать на ноги. Здесь воды едва по пояс». И вот представь: когда твоя бабушка увидела фотографии, она оказалась в своём личном бассейне. Доступно?

Ксюша кивнула. Вздохнула.

— Тогда почему она мне не верит? Я же не молчала, я пыталась объяснить, что это всё неправда, но она как будто заранее убедила себя, что я вру. Даже не попыталась выслушать.

— Возможно, давным-давно она кому-то поверила, а потом этот кто-то её обманул. И теперь…

— Но ведь я — не кто-то!

— Да. И именно поэтому ты сейчас немного остынешь, поешь, а потом вернёшься домой и спокойно, без истерик расскажешь, как всё было на самом деле. Поступишь как взрослый и ответственный человек.

— Если я расскажу, как всё было на самом деле, то она мне точно не поверит.

— Спорим?

— Ты что-то знаешь? — Тимур и Ксюша спросили это хором. Слишком уж хитрую физиономию скорчил Людвиг, словно не волк, а лиса какая-то.

— Подозреваю, — уклончиво ответил тот. — Да и в любом случае, что мы теряем?

— Мы? — уточнил Тимур.

— Конечно, мы! Неужели вы думаете, что я останусь здесь и пропущу такое зрелище? Я уже несколько дней мечтаю познакомиться с этой вашей Ольгой Степановной! Думаю, время пришло. Но сначала — пицца!