Основы человечности. Работа над ошибками

Глава 18. Беседы в беседке

Сидя в засаде неподалёку от беседки, Тимур чувствовал себя полным идиотом.

Во-первых, сидел он на маленьком складном стульчике, который нашёлся в кладовке. Стульчик пах костром десятилетней давности, а пятна на нём были, кажется, и того старше.

Во-вторых, Тимур повёлся на аргументы Людвига и надел зимнюю дублёнку с меховым капюшоном. В ней, конечно, было тепло и комфортно (особенно учитывая, что ночью обещали заморозки), но сам себе Тимур теперь напоминал рыбака-подлёдника, караулящего лунку. Правда, без удочки.

Редкие прохожие не обращали внимания на это душещипательное зрелище исключительно потому, что нужное заклинание всё же нашлось и даже получилось с первого раза. Но работало оно только с неподвижными объектами, поэтому Тимур вынужденно изображал статую.

Точнее, честно пытался, но простуда снова напомнила о себе, и ему постоянно хотелось либо чихнуть, либо высморкаться, а глушить звуки заклинание не умело. Приходилось, как в детстве, бестолково шмыгать носом и надеяться, что никто этого не заметит. Пока что действительно не замечали.

Ни Буранов, ни Инга ещё не появились. Это ничего не значило, до встречи оставалось минут двадцать, но Тимур уже мрачно думал, что Ксюша ошиблась с местом и никто сюда сегодня не придёт.

Сама Ксюша, к слову, тоже не пришла. Отписалась, что бабушка не пускает. Тимур не удивился, он бы на месте Ольги Степановны тоже никуда эту неугомонную на ночь глядя не пустил. Он бы и Людвига не пустил, но его не спрашивали, и теперь оборотень то носился вокруг, шурша жухлыми листьями, то беззвучно растворялся в темноте, чтобы спустя несколько минут выскочить в совсем другом месте.

Тимур так старательно вслушивался в ночные шорохи, пытаясь определить, где сейчас Людвиг, что пропустил появление Инги. Ну да, она-то по нормальной дорожке шла, а не скакала по газону, как полоумная.

Девочка выглядела зажатой и испуганной, то есть как обычно, но шла быстро и решительно. Испуганная решительность, каким бы оксюмороном ни казалась на первый взгляд, в исполнении Инги смотрелась вполне гармонично. Да, она, несомненно, боялась предстоящей встречи и наверняка прокручивала в голове самые худшие варианты развития событий, но при этом готовилась в случае необходимости дать отпор. А ещё она явно прятала что-то в кармане куртки и постоянно ощупывала его, проверяя, на месте ли это что-то.

Интрига разрешилась быстро: подойдя к беседке, Инга вытащила кусочек мела, на всякий случай огляделась, не заметила ничего подозрительного и начала торопливо рисовать на ближайшем деревянном столбике.

Что именно она рисовала, Тимур не видел — со своего места он мог разглядеть только быстрые уверенные движения, — но в магическом характере настенной росписи не сомневался. И не удивлялся. В самом деле, как ещё тихая девочка может противостоять хулигану, который намного сильнее её физически? Это Ксюша и в драку полезет без колебаний, и пошлёт в такие дали, что даже с компасом не доберёшься, а её подруге остаётся только магия.

Инга тем временем перебралась ко второму столбику, а вскоре и к третьему. До появления Буранова она успешно украсила надписями четыре штуки — те, что располагались по углам беседки, — и только после этого успокоилась и уселась на скамейку.

Главный кошмар учителей и учеников опоздал почти на пятнадцать минут. Впрочем, ничего удивительного, он и на уроки вечно опаздывал. Но сейчас Тимур впервые обрадовался его появлению, потому что сидеть без движения с каждой минутой становилось всё труднее: в дублёнке было тепло, а вот ноги в осенних ботинках начали ощутимо подмерзать. Надо было тоже зимние достать!

— Ну и чего тебе? — с места в карьер спросил Буранов, и в его исполнении такое начало разговора звучало почти вежливо. С ходу драться не полез — уже неплохо.

— Это ты хотел поговорить, — напомнила Инга.

— Так я в школе хотел, а не на свиданки с тобой ходить. У меня, может, дела ещё, меня человек ждёт, — вопреки собственным словам, хулиган плюхнулся на лавочку и развалился там в такой позе, словно давным-давно познал дзен и уже никуда в этой жизни не торопится.

— Лучше здесь. Тихо и никто не мешается. А если в школе увидят, что мы общаемся, могут возникнуть вопросы. У Ксюхи точно возникнут. Мне кажется, она и так меня подозревает.

— Да какие вопросы? Откуда? От тебя же никакого толку, всё равно ничего не сделала.

— Всё я сделала. И точно знаю, что её бабушка видела фотографии.

— И? Чего молчишь тогда? Выкладывай!

— Я больше ничего не знаю, — смутилась Инга.

— В смысле? — удивился Буранов. — А откуда тогда инфа, что бабуся фотки видела?

— Ксюха сказала.

— И? Ну что из тебя, клещами всё тянуть, что ли? Что дальше было? Сильно ей влетело?

— Не знаю. Она хотела рассказать, но… в общем… я убежала. Испугалась.

— Дура! — припечатал Буранов, и прозвучало это не грозно, а скорее обречённо. — Зря я с тобой связался вообще, надо было всё самому делать. Или кого-нибудь нормального попросить.

— Ты меня не просил, ты меня заставил, — тихо возразила Инга. И, кажется, на эту фразу она истратила всю накопленную решимость.

— Кто? Я? Заставил? Да я тебя пальцем не тронул! — Голос Буранова сделался тягучим и приторным, как свежий мёд. — Предложил честную сделку: одни фотографии в обмен на другие. Больше-то с тебя взять нечего. Если ты была против, то почему сразу не отказалась?

В школе он общался не так: грубее и проще. Хамил всем без разбору — и учителям, и ученикам, затевал драки, ставил подножки, пачкал мелом вещи. В общем, вёл себя как стереотипный хулиган, у которого в голове осталось всего три клетки мозга, причём две из них играют третьей в футбол.

А сейчас он то ли старательно красовался перед девчонкой, то ли наконец-то показал настоящего себя, и второй вариант Тимуру совсем не нравился. Когда ученик тупой — с этим ещё можно что-то сделать, а вот когда он зачем-то изображает тупого, приструнить его становится гораздо сложнее.

Впрочем, тонны грубейших ошибок в сообщениях никто не отменял. Тупой не тупой, а по-русски пишет хуже Людвига.

— Я… — Инга встала со скамейки и вышла в центр беседки. Выпрямилась. — Я сделала всё, что ты просил. Удали мои фотки. Пожалуйста.

Тимур напрягся. То, как она стояла, как говорила, как упрямо держала руки в карманах… и, наконец, как расчётливо она выбрала место, равноудалённое от всех деревянных столбиков, исписанных заклинаниями, — всё это подсказывало, что сейчас что-то произойдёт. Что-то магическое.

Что может сотворить с противником девочка-подросток, загнанная в угол? О, что угодно! Особенно если по-хорошему он не понимает.

А понимать Буранов отказывался.

— Неубедительно просишь, — хохотнул он. — Может, на колени встанешь? Тогда я подумаю.

Инга нервно сглотнула, переступила с ноги на ногу… и вытащила из кармана шоколадный батончик. Надорвала упаковку, откусила. И совершенно безобидным жестом протянула Буранову:

— Будешь?

— С чего вдруг? — удивился тот. — Это ты мне взятку, что ли, предлагаешь?

— Нет, просто делюсь по-дружески. Люди иногда так делают. Но как хочешь, я и сама съем. Извини, я всегда хочу есть, когда нервничаю.

— Ты всегда нервничаешь, — заметил Буранов. — Ты поэтому такая толстая?

— Да, — не стала спорить Инга и ещё раз куснула батончик.

Инга, которая буквально позавчера отказывалась от шоколадных конфет на кухне у Тимура.

Инга, которая говорила, что мать запрещает ей есть сладкое.

Инга, которая точно что-то задумала!

Ну не отраву же она в шоколадку подсыпала, в самом-то деле! Иначе не стала бы сама её есть!

— Ладно, давай! — решился Буранов. Подскочил к девочке, вырвал батончик у неё из рук и разом откусил половину.

— Эй, мне-то оставь! — возмутилась Инга.

— Перебьёшься. Нервничай дальше! — Он затолкал в рот остаток шоколадки, демонстративно потряс пустой обёрткой и швырнул её за пределы беседки. — А вот теперь можешь вставать на колени. Хотя нет, погоди…

Он выудил из рюкзака алюминиевую банку, вскрыл её и сделал большой глоток. Ну да, после шоколадки, умятой в один присест, пить наверняка хотелось.

— Можно мне тоже? — тихо спросила Инга.

Буранов посмотрел на неё с лёгким скептическим удивлением, как на внезапно заговорившую подставку для ног, но банку протянул. Кажется, он тоже заметил, что с Ингой творится что-то странное, но решил досмотреть представление до конца.

Или Тимур просто приписывал ему свои мысли и выдумывал сложности на пустом месте? Но нет, меловые росписи на стенах он явно не выдумал, и они точно не были случайными узорами.

Но в любом случае ничего страшного в беседке пока не происходило, поэтому Тимур просто понадеялся, что в банке обычная газировка, а не пиво или какой-нибудь ядрёный энергетик, и остался на своём месте.

Инга отхлебнула из банки, покрутила её в руках, облизнула губы…

— Вернуть не хочешь? — напомнил Буранов.

— А… да… — девочка протянула ему банку. Достала телефон. И с улыбкой велела: — А теперь вылей остатки себе на голову.

Надписи на столбах вспыхнули тёплым красноватым светом.

Лица Буранова Тимур не видел, но спина в тёмной мешковатой куртке напряжённо дёрнулась, распрямилась, как у игрушечного солдатика. Парень не проронил в ответ ни слова, только поднял руку с банкой и покорно вылил себе на макушку остатки жидкости. И замер с задранной вверх рукой, ожидая дальнейших указаний.

— Хорошо, — кивнула Инга, глядя на свою жертву через экран телефона. Кажется, она записывала видео. — А теперь скажи, что ты дурак.

— Я дурак, — ровным механическим голосом произнёс Буранов.

— Скажи, что ты полный придурок и трус, который вечно делает другим гадости.

— Я полный придурок и трус. Я вечно делаю другим гадости.

— Ты сломал очки Саши Голиковой?

— Я.

— Почему?

— Она мне списать не дала.

— Ты издеваешься над всеми, кто не дал тебе списать?

— Я не издеваюсь. Это наказание, они его заслужили.

— Любой, кто тебе не нравится, заслуживает наказания?

— Да.

С каждым вопросом голос Инги звучал громче и чётче. Она убедилась, что заклинание работает, и явно почувствовала себя увереннее.

А вот Буранов отвечал монотонно и односложно, никаких эмоций в его голосе не было и в помине. Интересно, осознаёт ли он сейчас, что происходит? Как работает это заклинание? Похоже на какой-то хитрый сплав из чар подчинения и откровенности. Но тогда у Инги не так уж много времени. Скоро её силы иссякнут и начнётся мощный откат.

Впрочем, надо думать, она понимала, на что идёт.

— Кто разбил нос Махееву?

— Это кто? — не понял Буранов.

— Ну Вася Махеев. Рыжий такой, мелкий, с хвостиком.

— А… Ну я.

— За что?

— Он в столовке последний пирожок с вареньем забрал. А я сам его хотел взять!

— Почему Махеев никому не сказал, что это ты его ударил?

— Так я объяснил, что, если он на меня нажалуется, я ему ещё и зубы выбью.

— Кто в прошлом году зимой облил водой куртки в раздевалке, так что девчонки не могли в них выйти на улицу?

— Ковшик.

— Он сам это придумал? Или кто-то ему велел так сделать?

— Ковшик — дурак. Конечно, я всё придумал.

— Зачем?

— Просто. Поржать. Они так психовали забавно, родителям названивали. Кыся в мокрой убежала, идиотка.

Деревянные столбы начали пованивать гарью. Как бы не загорелись! Да и вообще, пора было заканчивать этот цирк. Не из жалости к Буранову, конечно, — он давно нарывался. Но Инга, кажется, вошла во вкус и рисковала упустить момент, когда нужно остановиться.

Тимур осторожно приблизился к беседке, стараясь держаться так, чтобы не попасть в объектив телефона или на глаза Буранову. Теперь ему наконец-то удалось разглядеть лицо мальчишки — застывшее, словно пластиковая маска. Когда он говорил, двигались только челюсти. И глаза — испуганные и слезящиеся.

Всё он чувствовал и всё понимал, бедолага.

На мгновение Тимуру стало его жалко. Или даже на два мгновения. Но вмешаться он всё равно решил исключительно ради Инги.

Решил — но не успел.

Людвиг серой тенью проскользнул в беседку, оказавшись прямо за спиной девочки, и осторожно потянул её за подол куртки. Не помогло. Она, кажется, даже не заметила волка, упрямо продолжая свой допрос.

— Инга… — тихо окликнул Тимур. — Заканчивай.

Реакции не последовало.

Волк недовольно мотнул головой — и на его месте возник человек. Людвиг, в отличие от Тимура, о тёплой одежде не позаботился (да и откуда бы она у него взялась?), поэтому сейчас стоял всё в той же домашней футболке, тонких штанах и босиком. Он явно не радовался внезапному сеансу закаливания, но когда его руки легли на плечи Инги, голос звучал спокойно, уверенно и слегка иронично. Как и всегда.

— Отпускай. Достаточно. Ты же не хочешь выжечь ему остатки мозгов и превратить его в овощ?

— Я хочу… — Инга моргнула, словно выходя из транса, но телефон не опустила. Превращение волка в человека она, кажется, даже не заметила. — Я хочу, чтобы он больше никогда не издевался надо мной и моими друзьями. Хочу, чтобы он запомнил, что и сам в любой момент может стать посмешищем. Только не знаю, как…

— А, это легко! Повторяй за мной! — Людвиг склонился к уху девочки и что-то зашептал. Судя по его весёлому оскалу, что-то дурацкое, но наверняка действенное.

Инга, выслушав совет, тоже заулыбалась и громко приказала Буранову:

— Спусти штаны ниже колен! — Вслушалась в следующую подсказку, покраснела, но всё же добавила: — Вместе с трусами!

Тимур едва сдержался, чтобы не закатить глаза. В богатой фантазии Людвига он не сомневался, но это… просто детский сад какой-то! Взрослый же парень, а чувство юмора — как у пятилетки!

Буранов, конечно, подчинился. А что ему ещё оставалось? На его несчастное лицо Тимур старался не смотреть.

— Теперь садись на корточки, — продолжила командовать Инга. Вот она как раз смотрела именно на лицо и старательно не опускала взгляд ниже. — И прыгай, как лягушка, по тропинке до вон той большой лужи на углу. Когда окажешься в луже, три раза высоко подпрыгни со словами «Я жаба, я живу в болоте». Потом ты наденешь штаны обратно, пойдёшь домой и удалишь все фото со мной, Ксюхой Фроловой и Тимуром Игоревичем. С телефона, с компа, отовсюду. Иначе через сутки у тебя мозг расплавится и вытечет через нос. А если ты продолжишь избивать других, шантажировать и делать гадости, то я выложу это видео в интернет. Всё, вот теперь прыгай!

Сергей Буранов, главный хулиган школы, гроза детей и взрослых и всеобщая заноза в заднице, опустился на корточки и прыгнул. Раз, другой. С горем пополам преодолел две ступеньки на выходе из беседки, чуть не грохнувшись лицом в грязь, и уныло поскакал дальше.

Инга, как заворожённая, двинулась следом, ни на миг не опуская телефон.

Тимур не удержался и тоже записал короткое видео на память, а потом вернулся к изрисованным столбикам, тщательно их осмотрел и сфотографировал. Они больше не светились — чары развеялись, как только Инга вышла из беседки и перестала подпитывать заклинания своей силой. Но Буранов всё ещё скакал. Странно!

Когда Тимур догнал Ингу и Людвига, Буранов как раз закончил прыгать в луже и теперь стоял в ней без штанов, К счастью, довольно далеко от своих мучителей.

Единственный на всю округу фонарь горел как раз над ним, скрывая весь остальной мир в густой вечерней темноте, и Тимур немного успокоился. Всё же не хотелось, чтобы Буранов его заметил: жаловаться, конечно, не побежит, но очередную обиду затаить может.

Впрочем, не похоже было, чтобы он сейчас адекватно осознавал, что видит и где находится. Буранов глядел прямо перед собой и казался совершенно растерянным, или скорее потерянным. Потерявшимся на грани между объективной реальностью и внезапным кошмаром, между собственной волей и неотвратимостью чужих приказов.

Редкие прохожие оглядывались на него с удивлением и недоумением, но не останавливались. Наоборот, ускоряли шаг и торопились побыстрее пройти мимо странного парня. А то вдруг он псих? Или наркоман? Мало ли, что ещё выкинет!

Инга выглядела не сильно лучше: её шатало, и телефон грозил вот-вот выпасть из дрожащих пальцев. Людвиг забрал его, запихал в карман и подхватил девочку на руки. Она доверчиво прильнула к нему и обняла за шею, ничего не спрашивая, не удивляясь и, похоже, не особо понимая, что происходит.

— Она ничего в беседке не оставила? — спросил Людвиг.

— Вроде нет. У неё с собой ничего и не было, — припомнил Тимур.

— Тогда погнали, пока нас здесь не засекли. — Людвиг покрепче прижал к себе Ингу и, ухватив друга за капюшон дублёнки, выдернул их обоих в Дом.

Тёмная улица сменилась комнатой с камином так стремительно, что Тимур не устоял на ногах и грохнулся на четвереньки, больно приложившись об пол коленями и ладонями. Совсем немножко до шкуры не дотянул, на неё падать помягче было бы.

Или боггарт специально её отодвинул? Он мог! Тимур вообще был уверен, что эта жуткая нечисть его не любит и терпит исключительно ради Людвига. А Людвига — ради еды.

Ну в самом деле, это же злобный дух, он не может никого любить, просто заботится о своём пропитании! Присосался к Людвигу, как паразит, и жрёт его!

Из-под дивана, словно в ответ на мысли Тимура, раздалось глухое недовольное рычание. Из-под того самого дивана, на который Людвиг пытался уложить Ингу, попутно вытряхивая её из куртки. Девочка вцепилась в него обеими руками и никак не хотела отпускать.

— Ну всё, всё, успокойся. Ты молодец, справилась. Как себя чувствуешь? Голова кружится? Тошнит?

— Немножко, — тихо ответила Инга. — Пить хочется.

Тимур знал, что надо пойти на кухню и поискать там сок, включить чайник или хотя бы воды из крана набрать, но вместо этого скинул дублёнку и спросил:

— Может, лучше ко мне?

— Чтобы тебя с ещё одной ученицей сфоткали? Гарем решил собрать? — хмыкнул Людвиг.

— Я шторы задёрну. Серьёзно, разве можно ребёнка здесь оставлять? Ей сейчас только общения с боггартом для полного счастья не хватало!

— Вот именно сейчас можно оставлять смело, он к ней даже не притронется. Боггарт питается энергией, которая вырабатывается, когда человек боится, а она себя выжала почти в ноль и бояться не в состоянии. Да и сытый он, со вчерашнего дня твоих тараканов переваривает, даже на меня не покушался.

— Приятного аппетита, — мрачно бросил Тимур в темноту под диваном. Осознавать, что его страхи такие питательные, было странно. С одной стороны, он никогда не был храбрецом и давно привык к тому, что в душе постоянно скребётся смутное беспокойство; а с другой… наверное, стоило наконец-то признаться самому себе, что объёмы и насыщенность этого беспокойства и неясной тревоги всё-таки выходят за пределы нормы. Вон, даже боггарт объелся, хотя ничего действительно страшного… объективно страшного Тимуру не показал. Только его собственные мысли.

Правильно Людвиг сказал — тараканы и ничего кроме.

Из-под дивана вынырнула длинная узкая тень и осторожно, даже ласково обвилась вокруг тимуровой щиколотки.

— Да отстань ты. — Он дёрнул ногой, и тень послушно отпрянула.

— Ты вкусный, — прокомментировал Людвиг. — О чём подумал?

— О тараканах. Ладно, проехали. Инга, тебе чаю или сока?

— Ой, Тимур Игоревич… — удивлённо захлопала глазами девочка. Кажется, она только сейчас начала осознавать реальность. — Что вы здесь делаете? Или… что я здесь… Где я? И… — Она перевела взгляд на Людвига. — Вы кто?

Хорошо бы она, конечно, пораньше этим вопросом озадачилась — когда он ей давал дурацкий совет снять с Буранова штаны, — но лучше поздно, чем никогда.

— Сок принеси, или минералку, если найдёшь, — попросил у Тимура Людвиг. И настойчиво добавил: — Пожалуйста.

В голове Тимура это «пожалуйста» моментально расшифровалось как «Пожалуйста, выйди на пару минут и дай нам поговорить», но он не был уверен, что не придумал этот вариант самостоятельно. Вот Ксюша сказала бы точно, но не звонить же ей с глупыми вопросами. Да и она спит наверняка после предыдущей ночи, полной разговоров, беспокойства и уроков магии.

Часы показывали половину одиннадцатого.

Точно спит.

Минералку Тимур не нашёл, зато сока обнаружил две коробки и одну бутылку — и все открытые. Так и не смог выбрать между апельсиновым, гранатовым и персиковым, поэтому прихватил в комнату все три. И пару кружек.

— Я тебя знаю, — ошарашенно пробормотала Инга в тот момент, когда он вышел из кухни.

Тимур так и не понял, пропустил ли он какую-то часть разговора, или всё время, пока он искал сок, эти двое молча глядели друг на друга.

Людвиг и сейчас ничего не сказал, только чуть склонил голову набок, как большая собака. Разве что уши не навострил.

— Я тебя на фотках видела, папа показывал, — продолжила Инга. — Одну даже себе на память выпросила. И я знала, что ты жив. То есть не знала, конечно. Никто не знал. Но я верила, что ты однажды вернёшься.

— Не вернусь. — Людвиг потрепал её по голове.

— Почему?

— Не хочу обратно в подвал к Рыбникову. Или где у вас теперь принято особо опасных преступников запирать?

— Не знаю. Такими подробностями со мной никто не делился. — Инга растерянно улыбнулась, как будто, с одной стороны, извинялась за своё невежество, а с другой — слишком сильно радовалась появлению Людвига. И снова извинялась — в этот раз за неуместное любопытство: — Где ты был? Почему не появился раньше? И почему… — А вот теперь она смутилась и стала выглядеть совсем привычно, хоть и бледновато. — Почему ты не изменился внешне? Это вообще ты? То есть… ты настоящий? Ты же не призрак, да?

— Пощупай.

Щупать протянутую руку Инга постеснялась (как будто не она только что висла у Людвига на шее и не хотела его отпускать). Наоборот, осторожно отстранилась и уселась на диване, как приличная школьница с фотографии — спина прямая, ноги сжаты, ладони на коленях. И только улыбка — искренняя, восторженная — не вписывалась в образ пай-девочки.

— Почему ты мне радуешься? — удивлённо спросил Людвиг.

— А не должна?

— Наверное, нет… —Он уселся по-турецки на одну из шкур напротив дивана и задумчиво уставился на собственные ноги. Босые. И, мягко говоря, не слишком чистые после прогулок по улице. — Я же злодей. Убийца. И… я не знаю, что этот… отец про меня рассказывал, но… если уж он решил рассказывать, а не делать вид, что меня вовсе никогда не существовало в природе, то… мне кажется…

— Он постоянно ставит тебя мне в пример, — перебила Инга. — Говорит, какой ты был крутой, умный и талантливый. Во всём самый лучший. Он считает, что я никогда такой не буду. Да я и сама знаю, что не буду. Недотягиваю. Как бы я ни старалась — выше головы не прыгнешь.

— В том-то и дело, — кивнул Людвиг. — Если бы мне постоянно говорили, что я недотягиваю до какого-то незнакомого немецкого пацана, я бы этого пацана возненавидел до глубины души! Злился бы на него и на себя, а не лыбился при встрече во все свои… Сколько там у тебя зубов? Двадцать восемь или уже побольше?

Тимур очень сомневался, что Людвиг стал бы кого-то ненавидеть. Он умел огрызаться, ехидничать, любил дурацкие розыгрыши… Но вот злости в нём, вопреки волчьей природе, вообще не было. Скорее всего, за гипотетическим талантливым незнакомцем он ходил бы хвостиком с требованием научить, показать и объяснить. Людвиг обожал учиться и всегда старался докопаться до сути.

Он готов был учиться даже у Гаврилова, который обращался с ним, как с вещью. Так с чего ему ненавидеть того, с кем он даже не знаком?

— Я восхищалась тобой! — воскликнула Инга, подтверждая мысли Тимура. — Я слушала папины рассказы и думала, что ты потрясающий. И я надеялась, что однажды… что ты…

Она резко замолчала. И покраснела.

Ну начинается! Сейчас опять станет мямлить и зажиматься, а ведь только что совершенно нормальная девчонка была.

— Что? — спросил Людвиг, не дождавшись продолжения фразы.

— Что ты однажды придёшь и… Только не смейся. Я мечтала, что ты спасёшь меня. Заберёшь с собой. Куда-нибудь. Это глупо, я знаю. Я понимаю, что нельзя меня просто так забрать от родителей, есть же законы, документы и всякое такое. Но в детстве… раньше… я представляла, что мы будем жить вместе и я буду тебе помогать. В чём-нибудь. Пусть даже ты преступник, всё равно буду. Ведь если ты такой хороший, как говорит папа, то ты не станешь… ну… относиться ко мне как… относиться плохо.

— Относиться к тебе, как он? — прямо спросил Людвиг.

Инга зажмурилась, втянула голову в плечи и кивнула.

На тщательно расправленную юбку упала слеза и сразу же впиталась в ткань, оставив небольшое тёмное пятнышко. Вскоре рядом появилось ещё одно. И ещё.

— Между прочим, я злой и страшный серый волк! Почему мне вечно приходится утешать детей? — беззлобно проворчал Людвиг, прижимая девочку к себе. — Ну вот что с тобой делать? Ладно, поплачь, поплачь. Иногда надо.

Про Тимура все, видимо, забыли, и он чувствовал себя откровенно лишним. Смотреть на семейное воссоединение было немного неловко, вмешиваться в разговор — тем более.

Он бы вернулся на кухню, но дверь открывалась на себя, а руки были заняты соком и кружками. Боггарт помогать не спешил, ему больше нравилось сидеть под диваном и ловить отголоски чужих страхов.

Тимур смирился с неизбежным и тихонько кашлянул, привлекая к себе внимание.

— Простите, что перебиваю…

— Мне персиковый, а ей гранатовый! — немедленно среагировал Людвиг.

Инга что-то неразборчиво пробормотала ему в футболку.

— Что? — переспросил Тимур.

— Я не люблю гранатовый, — повторила Инга. И торопливо добавила: — Извините.

— Хватит извиняться за каждое слово, — одёрнул её Людвиг. — Ну не любишь — и ладно. Никто не будет вливать его в тебя насильно. Просто он полезный и хорошо силы восстанавливает.

— Я знаю. Я его постоянно дома пью. Поэтому и не люблю. Но если надо, я могу, просто…

— Солнышко… — начал Людвиг и замялся, подбирая слова. — Я верю, что ты умная девочка и можешь самостоятельно принять решение. Я не приказываю тебе выпить сок, только предлагаю и аргументирую. Но ты не обязана соглашаться. Так что подумай и ответь честно, чего бы ты сейчас хотела попить.

Инга посмотрела на коробки с соком, на Тимура с кружкой, на многочисленные двери, на камин… потеребила подол юбки и очень тихо спросила:

— А молоко есть?

— Вроде есть. Если не скисло. Сейчас поищу.

— Не уходи! — Девочка ухватила Людвига за руку так пылко и посмотрела так умоляюще, будто он собрался не на кухню, а на Северный полюс, добывать шкуру белого медведя. — Пожалуйста. Извини.

Господи, да что не так с этим ребёнком?! Точнее, что с ней делают дома, если она каждым своим ответом и действием старается угодить собеседнику? Ну не бьёт же Гаврилов родную дочь за то, что она не любит гранатовый сок?

Людвиг, вон, раньше вечно морковку из плова выковыривал — и не похоже было, чтобы его интересовало чьё-то мнение по этому поводу. Впрочем, он же не с рождения с отцом жил. Да и потом чаще обитал не у него, а у бабушки. Может, в этом разница?

Тимур едва сдержался, чтобы не спросить вслух, но решил, что сейчас не самый подходящий момент, и отправился на поиски молока. Которое, кстати, нашлось без проблем и оказалось вполне свежим. Вот бы все проблемы решались так просто!