Основы человечности. Работа над ошибками

Глава 3. Безумное чаепитие

Тимур не испытывал ни малейшего желания знакомиться с женихом Дианы.

То есть ему, конечно, было бы любопытно посмотреть на этого человека и даже узнать о нём хоть что-то кроме базового минимума (врач, не местный, зовут Станислав). Но хотелось бы при этом не попадаться на глаза ему самому. И уж точно не пить чай с тортиком, сидя в мятой футболке посреди неубранной квартиры, где дырища в туалетной двери наскоро заклеена куском линолеума.

Но мнения Тимура здесь никто не спрашивал. Даже просьба Дианы больше походила на инструкцию или строчку из негласного свода правил по общению с нормальными людьми: не говорить про магию, не колдовать при посторонних, не бросаться странными терминами… в общем, вести себя прилично. Кто не согласен — может удалиться.

Удаляться из собственной квартиры Тимур не стал, да и сил у него на это, честно говоря, не было. Их с трудом хватило на то, чтобы добраться до той самой поломанной двери, а потом до соседней, наскоро умыться, почистить зубы, переодеться и мельком оценить в зеркале свою бледную физиономию и здоровенные круги под глазами.

Обратно пришлось ковылять, придерживаясь за стенку: температура, может, и спала, но организм, видимо, решил, что сегодня он способен только лежать и иногда моргать.

— Может, сделаешь с ним что-нибудь? — Людвиг вытащил журнальный столик на середину комнаты и сейчас расставлял на нём чашки.

— А самому слабо? — откликнулась Диана, нарезая торт.

Общались эти двое странно. Со стороны могло показаться, что никаких конфликтов между ними отродясь не бывало, а перебрасываемые туда-сюда колкости — просто стиль дружеской беседы. Но воздух в комнате звенел от напряжения, и Тимур готов был поклясться, что шаткий мостик перемирия может рухнуть в любой момент.

Ксюша, кажется, тоже это чувствовала, поэтому вела себя на удивление смирно: молча залипала в телефон, сидя на диване, и вскочила только для того, чтобы помочь Тимуру до этого дивана доползти.

— Во-первых, я не уверен, что справлюсь без магии, а если и справлюсь, то не смогу контролировать процесс. Так что — да, слабо, — без тени смущения ответил Людвиг. — А во-вторых, самый простой способ ты на нём уже тестировала и, думаю, не один раз. Так что получится у тебя куда лучше, да и опыт есть.

— Довёл его ты, а лечить мне? У меня, между прочим, жених…

— А мы ему не скажем. Давай-давай, пока он не приехал.

— Вы о чём? — искренне растерялся Тимур.

— О том, что некоторым вещам ты, видимо, так и не научился. — Людвиг поманил к себе Ксюшу и демонстративно развернул её лицом к выходу из комнаты. — Побудь на кухне пару минут. Заодно можешь в окошко нашего гостя покараулить. Если приедет — подашь сигнал.

— Так я же его в лицо не знаю.

— Выбирай самого симпатичного — не ошибёшься. Всё, иди. И не подглядывай.

— Да чего я там не видела, — фыркнула Ксюша. И, кажется, она прекрасно понимала, почему её выпроваживают.

Все вокруг всё понимали.

Все, кроме Тимура!

От этого хотелось ругаться и швыряться диванными подушками. Тимур, может, и пошвырялся бы, но подозревал, что всё равно ни в кого не попадёт, разве что собьёт со стола чашку и выставит себя ещё большим идиотом, чем обычно.

— У тебя жёсткий энергетический дисбаланс, — спокойно произнесла Диана, присаживаясь на диван. — И либо ты сейчас берёшь себя в руки и справляешься своими силами, либо я лечу тебя принудительно. Как умею.

— Я не… Да чтоб вас! — Как выяснилось, вовсе не обязательно было швыряться подушками, чтобы почувствовать себя самым большим идиотом в мире.

Справляться с внезапными всплесками энергии магов учат с детства, иначе они имеют некоторый шанс не пережить подростковый возраст. И шанс этот тем выше, чем больше магический резерв.

С резервом у Тимура проблем не было, магической силы ему природа отмерила изрядно. А вот управление этой силой всегда давалось ему с трудом, потому что он попал в число тех несчастных, которых никто к этому не готовил. Он вообще до четырнадцати лет о магии ничего не знал.

А потом Диана его поцеловала.

В этом не было ни капли романтики. Во всяком случае, для неё. Она просто спасла мальчика, свалившегося ей под ноги. Сделала искусственное дыхание — только не вдыхая воздух в чужие лёгкие, а забирая излишки разбушевавшейся подростковой энергии.

И повторяла это несколько раз, пока Тимур не научился справляться самостоятельно. А научился он далеко не сразу, и не то чтобы хорошо. Он просто не замечал, когда магия в крови переставала циркулировать ровным потоком и начинала изображать то гейзер, то бурю в пустыне. Не замечал, пока не падал в обморок от энергетической перегрузки. Или пока ему не сообщали открытым текстом, что эта перегрузка вот-вот случится.

Да и тогда он почти ничего не мог поделать.

Всем нормальным людям… то есть, разумеется, нормальным магам, обычно хватало нескольких глубоких вдохов, чтобы вернуть контроль над собственной силой. Тимур мог дышать хоть три часа, медитировать, петь мантры, считать овечек — ничего не спасало.

Даже в последние годы, когда подростковые скачки энергии остались в далёком прошлом, он всё равно иногда ощущал неприятные симптомы. Ничего критичного: просто слишком часто билось сердце, голова делалась тяжёлой, а воздух словно застревал в лёгких. Тогда Диана мягко брала его за руку и начинала шёпотом считать. Тимур дышал в такт её счёту — и становилось легче.

Но вот самостоятельно отследить тот момент, когда сила выходит из-под контроля, Тимуру удавалось не всегда. Почти никогда не удавалось, чего уж там.

Он и сейчас не понял.

И вчера, когда Людвиг несколько раз велел ему дышать, но ничего не объяснил, зараза мохнатая!

Тимур закрыл глаза и глубоко вдохнул. Чёрная дыра, поселившаяся внутри, втянула воздух с лёгким присвистом и выплюнула в ответ кашель. От второго вдоха тоже не полегчало. Состояние силы (той части силы, которую Тимур мог почувствовать) напоминало пожар на складе фейерверков — что-то постоянно искрило, шипело, взрывалось и никак не хотело успокаиваться.

Тимур ненавидел фейерверки.

Тимур ненавидел себя — за то, что не мог с ними справиться.

Ещё один вдох застрял в носоглотке. Встал плотным комком, не желая двигаться ни туда, ни сюда. В груди всё болезненно сжалось, в глазах потемнело. Тимур беспомощно распахнул рот, не в силах выдавить ни слова…

А потом Диана его поцеловала.

Снова.

И в этом снова не было ни капли романтики. Не должно было быть. Но…

Тимура тряхнуло. Губы на мгновение обожгло огнём, а затем они онемели и вообще перестали что-либо чувствовать. Зато в глотку словно влили стакан газировки, которую перед этим хорошенько взболтали. Шипящие пузырьки попёрли во все стороны — в рот, в нос, в лёгкие. Протолкнули застрявший воздух, вышибли слёзы из глаз, растворили все беспорядочные мысли. И порядочные, конечно, тоже. Вообще все мысли растворили.

А потом вдруг стало хорошо, спокойно и правильно.

Так, как бывает, когда ты выходишь на рассвете на берег широкой реки. Перед тобой расстилается водная гладь, такая прозрачная, что видно мелких серебристых рыбёшек. Небо на горизонте кажется нежным и воздушным, как мамин шифоновый шарфик. На травинках покачиваются капельки росы. И ноги у тебя мокрые от этой росы. Мокрые почти по колено.

Но тебе наплевать. Ты стоишь в старых резиновых шлёпках, в драных шортах и чуть менее драной, но чуть более мятой футболке; ты не успел ещё ни умыться, ни побриться, ни даже воды глотнуть; у тебя ноют руки и отваливается спина, потому что вчера всё утро копали, потом таскали, а потом опять копали; горло тоже болит, потому что ночью пели и пили, а спать легли, кажется, всего три часа назад…

И вот ты зачем-то проснулся на рассвете.

Вышел на берег.

Стоишь — и чувствуешь себя живым. Настоящим. Человеком.

— Кажется, он приехал! — крикнула с кухни Ксюша, возвращая Тимура в реальность. — Вон тот, который паркуется.

— Да, похож. Вполне в её вкусе, — прокомментировал Людвиг, бросив взгляд за окно. — Всё, ребята, выплёвывайте друг друга, а то неловко получится.

Тимур поспешно захлопнул рот. Губы всё ещё казались слегка онемевшими, зато щёки буквально пылали, и уж точно не от температуры.

— Ну как? — спросила Диана.

— Вроде нормально. — Тимур прислушался к ощущениям: в горле слегка першило, а в голове — гудело, но в целом он чувствовал себя сносно. Как обычно. В физическом плане.

Про душевное состояние даже думать не хотелось.

— Тогда быстро иди умойся, а то ты в помаде. Так, а где моя косметичка? Я все губы смазала или не все? Людвиг, как я выгляжу?

— Прекрасна, как всегда! — Кажется, он даже не шутил. По крайней мере, не смеялся.

На мгновение Тимуру стало обидно, что Диана обращается с таким вопросом не к нему, а к Людвигу, который раньше всегда иронизировал над её любовью к яркому макияжу, брендовым шмоткам и украшениям. Но ведь это было давно. Тогда она была в его глазах раскрашенной малолеткой, а сейчас… А сейчас она почти на десять лет старше него. Хотя выглядит чуть ли не ровесницей.

И когда они вот так запросто общаются, перешучиваются, подхватывают фразы друг друга… Ну, то есть когда не носятся по квартире в волчьих шкурах, сшибая всё на своём пути… Пожалуй, они очень гармонично смотрятся рядом.

К горящим щекам прибавились горящие уши.

А потом в комнату вдруг ворвалась Ксюша с влажным полотенцем, толкнула Тимура обратно на диван (он ещё и встать-то толком не успел) и начала оттирать с его губ помаду. Наверное, сам бы он провозился куда дольше.

— Спасибо, — поблагодарил он, когда девочка отстранилась (за мгновение до звонка домофона).

— Не за что. Только ревнуйте потише.

— Я не…

— Вы да.

Спорить с этим разноцветным эмпатическим ураганом смысла не было. Возможно, Ксюша разбиралась в мыслях Тимура даже лучше самого Тимура, потому что он-то никакой ревности не чувствовал… ровно до того момента, пока ему не озвучили этот прискорбный факт.

Осознание факта оказалось внезапным.

Потому что ну кого здесь ревновать? К кому? Ведь между ним и Дианой уже давно не осталось ничего, кроме старой подростковой дружбы (возможно, у них вообще никогда ничего, кроме этой дружбы, и не было). А Людвиг — это же Людвиг! Человек (ладно, не совсем человек), которому Тимур готов отдать всё, что тот попросит, — последние пельмени, деньги, ключи от квартиры, жизнь. И девушку тоже, если она захочет.

Только один нюанс — у девушки есть жених.

И этот жених — не Тимур!

Из коридора потянуло сквозняком: Диана распахнула входную дверь. Потом раздалось характерное шуршание снимаемой куртки, перестук ботинок, торопливый поцелуй…

Тимур выпрямился, одёрнул футболку и попытался придать лицу нормальное выражение. Людвиг, напротив, оседлал стул задом наперёд и начал лениво на нём раскачиваться. Ксюша повертела в руках испачканное помадой полотенце и, подумав, постелила его себе на колени, как салфетку.

Кстати, а салфетки-то они и не приготовили!

— Там, в шкафу… — начал Тимур, но договорить ему не дали.

— Ребята, познакомьтесь, это Станислав! — сообщила Диана, пропуская гостя в комнату. — А ты заходи, не стесняйся, тут все свои. И немножко бардак. Зато тортик есть.

Станислав, похоже, и не думал стесняться. Он немного замешкался на пороге, но только для того, чтобы осмотреться, а потом широко улыбнулся и произнёс:

— Всем привет! Можно просто Стас.

Улыбка у него была приятная, открытая. Неожиданно искренняя.

Тимур мысленно поморщился, но изо всех сил постарался не выдать своего недовольства. Он привык представлять жениха Дианы совсем другим: красавцем, словно сошедшим с обложки глянцевого журнала; или занудным учёным (непременно в толстенных очках и с залысинами); или стрёмным толстосумом в золотых цепях. Думать о нём так было удобно и, пожалуй, даже приятно — на фоне вымышленных, картонных и не слишком положительных образов Тимур казался себе вполне приличным человеком.

Или хотя бы просто человеком.

При таком раскладе было легко поверить, что Диана ушла ради чужого кошелька, внешности или связей. Что она поступила практично и продуманно. И что, конечно, её поступок не имеет никакого отношения к настоящим чувствам.

Но чем дольше Тимур смотрел на Стаса, тем отчётливей понимал, что ошибся.

Гость не был писаным красавцем, хотя и отталкивающе тоже не выглядел. Обычный мужчина: среднего роста, нормального телосложения, со слегка растрёпанными светлыми волосами. В тёплой клетчатой рубашке и в джинсах. Из тех, кто не особо выделяется в толпе.

По крайней мере, до того момента, пока ты не заметишь разноцветные нитяные фенечки на руках, сиреневые носки с ядрёно-розовыми единорогами — и улыбку.

Улыбка притягивала взгляд даже больше, чем единороги, и вызывала желание немедленно улыбнуться в ответ. Тимур честно попытался. Кажется, у него даже получилось (судя по тому, что ёрзающая на диване Ксюша не ущипнула его за бок, а сидящий напротив Людвиг не заржал и не скорчил дурацкую рожу).

— Это Тимур, — указала Диана, подталкивая жениха к свободному стулу. — Он, правда, немного простыл, поэтому весь день сегодня сидит и унывает. Садись, садись, сейчас чаю налью. Это Людвиг, он наш общий старый знакомый, внезапно в гости зашёл. Ненадолго.

— А, ты рассказывала! — Стас просиял так, словно воспоминания об этих рассказах были единственным, что согревало его долгими зимними вечерами. — Тот самый, который неожиданно куда-то уехал?

— Да, пришлось. По семейным делам, — не моргнув глазом подтвердил Людвиг. — Приятно познакомиться.

— Взаимно. Я, честно говоря, думал, вы постарше.

— А я и есть постарше, просто хорошо сохранился. С генетикой повезло, маму вообще до тридцати лет все за старшеклассницу принимали. Кстати, меня можно на «ты».

— Отлично, меня тоже.

Тимур осторожно ковырнул ложечкой торт. Выглядел тот очень аппетитно и пах тоже замечательно, но есть не хотелось совершенно. И ароматного чая, в который Людвиг добавил, кажется, все травы, какие нашёл на кухне, тоже не хотелось.

Хотелось лечь, закрыть глаза, заткнуть уши и хотя бы ненадолго перестать существовать. Выпасть из жизни, как это сделал Людвиг. Пусть даже не на шестнадцать лет, а всего лишь на месяц. Или на пару недель.

Ладно, до четверга. В четверг же в поликлинику, а потом больничный закрывать… Интересно, можно как-то обойтись вообще без больничного? Например, позвонить Маше и попросить его не открывать. Или уже поздно?

Зачем вообще Людвиг решил вызвать врача, если температура была не из-за болезни, а из-за энергетической перегрузки? Или нет? Или одно на другое так хитро наложилось?

Тут Ксюша всё-таки пнула Тимура под столом. Ну, не ущипнула — и на том спасибо.

Кажется, она старательно намекала, что не стоит уходить в себя слишком глубоко, а лучше поучаствовать в общем разговоре. Но зачем, если Людвиг и Стас и так неплохо справляются?

— А с этой прекрасной дамой меня ещё не знакомили! — вспомнил гость, на мгновение высвободившись из пут непреодолимого обаяния Людвига.

— А… это… — Диана замялась и сделала вид, что ей срочно необходимо глотнуть чаю.

Ну да, подкараулить девочку за гаражами или нагрубить ей в салоне — это одно, а имя вспомнить — совсем другое. А ведь Тимур ей постоянно про своих учеников рассказывал, и про Ксюшу, конечно, тоже! Пожалуй, даже чаще, чем про других. О сложных детях всегда вспоминаешь чаще.

— Меня зовут Ксюха. Можно Ксю. — Сложный ребёнок улыбнулся, протянул через стол руку для знакомства и немедленно влез рукавом в кремовую верхушку торта.

— Почему именно Ксюха? — Стас пожал её ладонь с совершенно серьёзным видом. При этом серьёзный вид получился как-то сам собой, хотя улыбка с лица так никуда и не делась.

Кажется, сегодня за столом организовали фестиваль улыбок, только Тимура предупредить забыли. Он, конечно, тоже всегда старался быть приветливым и вежливым, но сейчас на это просто не хватало сил.

— Потому что Ксюха звучит лучше, чем Ксюшенька. Что угодно звучит лучше, чем Ксюшенька. Вообще уменьшительно-ласкательные суффиксы подразумевают, что вас хотят не только приласкать, но и приуменьшить. То есть заведомо ставят в позицию подчинённого, на которого можно смотреть сверху вниз. А Ксюша — само по себе звучит как что-то застрявшее между ласкательным и ругательным, примерно как хрюша и клуша. Бррр! Так что меня можно называть Ксю, можно Ксюха, можно даже «Эй, ты, разноцветная!» и «Фролова, иди сюда!», только не Ксюша и не Ксюшенька.

— Фролова — это твоя фамилия? — Стас слегка ошалел от такого напора. Даже улыбка с лица сбежала (впрочем, ненадолго).

— Ага.

— А Ксюха звучит грубо, — не сдержался Тимур.

— Ксюха звучит весело! И вообще, мы в прошлый раз сошлись на Зене, которая королева воинов!

Называть её Зеной у Тимура получилось бы разве что в шутку. В его мыслях она всё равно была исключительно Ксюшей. И, кстати, никаких уменьшительных, ласкательных или любых других ассоциаций это не вызывало. Разве что немножко шуршащей мягкости, которая была крайне необходима этому ершистому созданию.

— Ладно, вам можно! — разрешила Ксюша, разворачиваясь к Тимуру. И сразу же перевела взгляд обратно на Стаса. — Клёвые носки, кстати!

— Эммм… отличная пижама! — не остался в долгу тот.

Тимур мысленно стукнул себя по лбу и обозвал идиотом. Снова.

Ну что им стоило отправить девчонку переодеться? Или просто отправить. Домой.

Нет, она молодец, что заглянула, это было очень приятно, но…

— Спасибо! Мне тоже нравится! — ничуть не смутилась Ксюша. Как будто это нормально, как будто так и должно быть, как будто каждый день девчонки в пижамах ходят в гости к своим учителям. — Бабушка ругается, когда я в ней по квартире рассекаю или всяких там курьеров выхожу встречать, но она же правда клёвая. А вообще, я соседка Тимура Игоревича. И ещё он у нас историю ведёт. Школьный чатик сегодня с самого утра завалили сообщениями, что он заболел, и я и решила зайти, потому что ближе всех живу. Ну, типа навестить. А переодеться забыла. Я же думала, что просто загляну, поздороваюсь, всякие пожелания выздоровления передам… Ну и, может, в аптеку сбегать придётся, мало ли. А меня усадили чай пить.

Слова Ксюши, как обычно, на первый взгляд походили на чистую правду.

Соседка? Ну да, соседка. Только не из соседней квартиры, а с соседней улицы.

Чат класса уже в курсе болезни? Наверняка так и есть, новости в школе распространяются быстро. Маша Васильева сказала сыну, тот — друзьям… Да и Марина Александровна наверняка развила бурную деятельность по поиску замены.

Гиперответственная ученица пришла проведать учителя? Так и было. Правда, она не из-за простуды волновалась, а из-за вчерашнего. И сперва побежала в это их магическое убежище в поисках Людвига, не нашла — и уже тогда переместилась к Тимуру.

Но в целом — ни капли лжи.

Иногда Тимур завидовал такому таланту перекраивать описание реальности под собственные нужды. А иногда (чаще, чем хотелось бы) тоскливо думал: если Ксюша вдруг решит соврать ему, то он даже не заметит подвоха.

Возможно, она уже не раз ему врала.

Поймав себя на этой мысли, Тимур внутренне напрягся, готовясь, что сейчас его снова пнут, но в этот раз обошлось — Ксюша была слишком увлечена беседой. Ей было крайне важно пересказать (и в лицах изобразить) последние тренды тик-тока, а Людвиг со Стасом внимали с таким видом, словно им это было действительно интересно.

Более того, спустя несколько минут эти трое, не вылезая из-за стола, начали снимать какой-то клип, причём на телефон Стаса, потому что у него камера оказалась лучше.

Диана смотрела на эту возню с умилением многодетной матери, чьи дети внезапно прекратили бить палками друг друга и батарею и занялись чем-то более тихим, хоть и совершенно бессмысленным.

Тимур просто смотрел — и думал, что нужно срочно найти какой-то не слишком замороченный способ защититься от эмпатического воздействия, иначе в ближайшем будущем способности Ксюши могут превратиться в проблему. И дело даже не в желании Тимура что-то скрыть (хотя он, как и любой человек, имеет право на тайны), а в том, что она же избалуется и списывать на уроках начнёт!

Считалось, конечно, что эмпаты не читают мысли, а только улавливают эмоции и намерения, да и то лежащие на поверхности, но Тимур всё больше в этом сомневался. На его невысказанные вопросы Ксюша отвечала вполне конкретно, а смотрела порой так, словно видела насквозь. И после вчерашнего это ощущение только усилилось.

Это было ожидаемо: совместная работа над заклинанием или обрядом часто вызывала схожий эффект даже у людей, не особо склонных к эмпатии и тому подобным ментальным штукам. Только вот один момент: у Ксюши всё ещё не было своей личной магии. Ни капли. Она использовала силу Людвига, пропустив её через себя, — и это стоило обдумать, но Тимур был не в том состоянии, чтобы думать.

— В общем, вы тут развлекайтесь пока, а я пошла вещи собирать. А то опять что-нибудь забуду, а мне ещё на примерку платья ехать! — Диана поднялась с места и пошла в спальню, по пути чмокнув жениха в макушку и помахав рукой в камеру телефона.

— А расскажите, как вы познакомились? — не сдержала любопытства Ксюша.

— В самолёте оказались на соседних креслах, — не стал скрывать Стас. — Диана летела в Москву по делам, а я — домой. Ну и разговорились.

— Так вы не отсюда?

— Нет. А вот бабушка с дедушкой местные. Были. Они уже умерли, а мне квартира осталась. Я ещё не решил, что с ней делать — продавать или сдавать, так и стоит пустая. Ну, пока что не совсем пустая, сейчас в ней мы с Динкой. А потом видно будет.

Вот про квартиру Тимур не знал. Хотя, наверное, мог догадаться: не в гостиницу же Диана собиралась перевозить ворох платьев и баррикаду обувных коробок.

Конечно, он давно мог выяснить подробности, но почему-то игнорировал эту тему с упорством, достойным лучшего применения.

— Нам надо поговорить, — сказала Диана несколько месяцев назад.

— Хорошо, — ответил Тимур, хотя всё внутри молило: «Нет, замолчи! Не произноси этого!»

— Я, кажется, влюбилась.

— Поздравляю.

— Я… Ты меня отпустишь?

— Иди.

— Только не обижайся, пожалуйста.

— Я не… Иди.

Ушла она не сразу. Дождалась, пока Стас приедет из этой своей Москвы — и только тогда начала потихоньку перетаскивать вещи.

Тимур не спрашивал, где они живут. Не спрашивал, переедут ли куда-то потом. Не спрашивал, где будет свадьба. Он изо всех сил старался убедить себя, что ему безразлично всё происходящее, — и почти поверил в это. Но находиться одному в пустой квартире с каждым днём становилось всё сложнее. Ночами он долго не мог заснуть и лежал, вслушиваясь в шорох осеннего дождя или в шуршание сухой листвы на тощих деревьях, а по утрам с трудом заставлял себя проснуться.

Возможно, он до сих пор так и не проснулся.

— Тимур Игоревич, — тихонько, на грани слышимости позвала Ксюша. — Может, таблеточку принести? Или, хотите, я всех выгоню?

Тимур моргнул. Пока он ковырялся в себе, съёмки и монтаж ролика закончились, и теперь Ксюша гипнотизировала телефон в ожидании лайков, а Людвиг и Стас обсуждали переход с летней резины на зимнюю. Ну да, самое время. Особенно учитывая, что у Людвига машины нет и никогда не было.

— Не надо. Всё хорошо. — Всё действительно было неплохо. Просто грустно. Немножко.

— Тогда хотя бы сделайте вид, что торт вкусный.

Кусок торта, почти нетронутый, высился на тарелке, как развалины средневековой башни, украшенной цветами в честь фестиваля народной культуры.

— Да какая разница, — отмахнулся Тимур. — Она же не сама его готовила. А у меня аппетита нет.

— Зато у меня есть, — моментально откликнулся Людвиг и с ловкостью профессионального фокусника поменял местами тарелки — свою пустую и Тимурову полную. — Ты же не против?

Тимур нахмурился — больше от недоумения, чем от возмущения. Он бы не пожалел для Людвига последний кусок, но ведь этот кусок не был последним. На пластиковом поддоне оставалось ещё больше половины торта.

— Я не против, но в чём смысл?

— В процессе! — пробубнил с набитым ртом неугомонный оборотень. — Говорят, чужая еда всегда вкуснее. Вот я и решил проверить.

— Да? — наигранно удивилась Ксюша и влезла ложкой в тарелку Людвига. — Действительно, вкуснее!

— То есть до этого меня кормили невкусным тортом? — Стас немедленно последовал её примеру. — Вы со всеми гостями так поступаете?

— Нет, только с самыми дорогими, — не выдержал Тимур и подхватил тарелку Стаса (до неё было удобнее всего тянуться). В последний момент одумался и хотел вернуть, но тот уже успел передвинуть к себе весь оставшийся торт.

— Вот это я понимаю размах! — заржал Людвиг.

Глас рассудка в голове Тимура (тот, что обычно звучал с мамиными интонациями) немедленно сообщил, что нельзя дурачиться за столом, особенно при посторонних, это неуважение к людям и к еде. Но еда, кажется, ничего против не имела. Да и люди тоже.

Возможно, в какой-то другой ситуации каким-то другим людям действительно могло не понравиться, что у них из-под носа пропадает торт. Но здесь и сейчас всё происходящее выглядело совершенно естественно. Почти по-дружески. И даже Стас ощущался вполне своим.

Тот глас рассудка, который обычно копировал папины интонации, грозно заявил, что Тимур снова ведёт себя как тряпка. Нельзя ощущать своим человека, который посягает на твою женщину. В исключительных случаях его можно с трудом терпеть — но и только. Уж точно не перетаскивать друг у друга тарелки!

Но терпеть Стаса оказалось на удивление легко. Он заразительно смеялся, вёл себя раскованно, шутил уместно — и даже не раздражал.

А ещё он нормально смотрел на Диану. То есть не раздевал её взглядом, не изображал страстную любовь и не пытался выказать своё превосходство над Тимуром. Никакого: «Смотри, это была твоя девушка — а стала моя! Вот ты лох!», скорее: «Диана много о тебе рассказывала, и я рад наконец-то познакомиться. Спасибо, что помог ей пережить непростой период, когда меня не было рядом». Вроде почти одно и то же, но, как говорится, есть нюанс.

Но никакие достоинства не давали этому прекрасному человеку права присвоить весь торт.

Поэтому Тимур улучил момент и переложил себе кусочек.

А чашку с чаем забрал у Людвига — и осушил залпом.

Чай, кстати, оказался вкусным. Торт тоже.