Основы человечности. Работа над ошибками

Глава 1. Стадии принятия

В последние годы Тимур почти не видел снов и не особо от этого страдал.

Обычно он засыпал, едва коснувшись подушки головой, а просыпался только от четвёртого по счёту будильника. И только потому, что где-то в глубине подсознания точно знал, что этот — последний.

Сначала будильников было пять — по числу стадий принятия неизбежного. Потом последний пришлось удалить, потому что собственно принятием там и не пахло.

Но каждое утро видеть на экране надпись «07:05 — Депрессия» Тимуру тоже не нравилось. Когда он поделился своей проблемой с Фёдором, тот подумал пару секунд и изрёк: «Японцы считают, что четвёрка — число смерти».

Так решающий будильник стал называться «Смерть». Потому что смерть — единственная веская причина для прогула. Особенно когда ты учитель.

Но в этот раз в пробуждении Тимура был виноват не будильник.

Не Диана (как частенько бывало).

Не соседские дети, барабанящие палками по батарее (что тоже случалось).

И даже не солнечный луч, пробившийся между плотными шторами исключительно для того, чтобы засветить кому-нибудь в глаз.

Нет, Тимур проснулся от звуков мужского голоса — и в первый момент несколько ошалел. Потому что последний раз в этой квартире чужой мужской голос звучал давно. Очень давно. И, кажется, принадлежал электрику, менявшему счётчик.

Конкретно этот голос точно не имел никакого отношения к электрику. Он звучал знакомо и приглушённо, словно говоривший изо всех сил старался не разбудить Тимура, но при этом докричаться до собеседника. В итоге разговор вёлся громким шёпотом, и тонкие стены совершенно не мешали слышать каждое слово.

А вот тяжёлое назойливое гудение в голове не просто мешало, а выхватывало из диалога здоровенные куски, оставляя Тимуру только куцые обрывки.

Сосредоточиться на смысле разговора никак не получалось, что-то важное постоянно ускользало. Тимур будто хватался руками за тонкую нитку, а она извивалась и проскальзывала между пальцами, а то и вовсе просачивалась сквозь ладонь. И вся мебель в комнате, и все предметы, и даже стены казались такими же эфемерными, как эта нить.

Эфемерный шкаф.

Эфемерный журнальный столик.

Эфемерный диван.

Эфемерная гостиная.

То есть… Стоп! Почему гостиная?!

У Тимура была нормальная кровать в спальне, зачем ему ночевать на диване в другой комнате? Если только… Если только… Что?

Нить кокетливо поманила хвостом, а затем снова вильнула и растворилась в воздухе. Тимур потёр глаза, кое-как выбрался из-под пледа и сел.

Сил на это простое действие потребовалось неожиданно много. Тело не слушалось, руки казались свинцовыми, голова — чугунной. Или наоборот? Что вообще тяжелее? Людвиг бы сказал точно, но Людвиг…

В голове что-то щёлкнуло, будто провернулась шестерня старинных часов. Красивых, огромных, как те, в Праге, на которых каждый час двигаются фигурки и скелет трясёт колокольчиком, напоминая, что никто не вечен.

Стрелки замерли на отметке «07:05 — Смерть», тревожно зазвенел колокольчик, комната медленно поплыла вокруг своей оси. Вокруг Тимура. А потом изо всех углов, изо всех щелей хлынула темнота.

Эфемерная мебель растворилась в ней быстрее, чем кусочек льда в стакане горячего кофе. Стены и пол вовсе исчезли, как будто Тимур вместо собственной квартиры оказался вдруг в открытом космосе. Кажется, только там можно увидеть такое густое небо, испещрённое огоньками звёзд.

Да, это совершенно точно был космос — холодный, пустынный, но по-своему прекрасный.

Тимур задыхался в этой чуждой красоте и с каждым тяжёлым, натужным вдохом всё явственнее чувствовал, как в груди разверзается огромная, голодная чёрная дыра.

А от ног его расстилался млечный путь — и звал, звал вперёд, в межзвёздную даль, к огромному золотому пятну. Пятно рябило, искрило и манило протуберанцами. Пятно казалось тёплым и живым. Как солнце.

«Хьюстон, у нас проблемы», — подумал Тимур.

И ещё подумал: «Лучше сгореть, чем замёрзнуть».

И осторожно двинулся вперёд.

Поначалу ноги тонули в темноте и в скрывающейся под ней пустоте, но с каждым шагом мир становился всё устойчивее, а голос, доносящийся из недр золотого пятна, — всё чётче.

И Тимур шёл на голос, тянулся к нему и думал только об одном: хватит ли этого тепла и света, чтобы хоть ненадолго заткнуть дыру внутри? Или эта ненасытная тварь окажется сильнее и поглотит всё вокруг? Или, может быть, лучше не рисковать и, пока не поздно, уничтожить её самому — вместе с собой? Наверняка это не так сложно и уж точно не так больно, как носить её всю жизнь, и…

Додумать мысль у Тимура не получилось, потому что он уткнулся в стену.

Стена на ощупь оказалась совершенно обычной, не космической — шершавой, крашеной и прохладной. Пятно света тоже втянуло протуберанцы и из расплывчатого превратилось в прямоугольное.

А голос вдруг зазвучал совсем рядом, буквально рукой подать.

— Нет, он не может подойти к телефону, он спит! — прорычал этот голос. — Нет, и на работу он тоже не придёт… А я сказал — не придёт! …Да откуда я знаю, когда сможет? Говорю же, болеет он, отстаньте от человека. — Голос постепенно обретал плоть, а мир вокруг — цвета и формы. Запахи. Объём. Словно реальность постепенно проступала из небытия, проявлялась, как картинка на полароидном снимке. — Кем хотите, тем и заменяйте, мне какая разница?.. Кто-кто, друг. Дура!

Последнее слово Людвиг бросил уже в сторону, а не в телефон. Запихал трубку в карман и встревоженно уставился на Тимура:

— Разбудил?

— Нет, я… Я…

— Ты.

— Я, — прохрипел Тимур.

Они стояли на кухне. Вернее, Людвиг стоял, а Тимур… ну… находился. Занимал некое положение в пространстве, привалившись к дверному косяку и раздумывая, сможет ли он пробыть в этой позе ещё немного или пора смириться с неизбежным и сползти на пол.

Голова всё ещё ощущалась как сплав свинца с чугуном.

Ноги готовы были вот-вот подломиться.

Положение спас Людвиг.

Как всегда.

Видимо, его привычка спасать окружающих с годами никуда не делась.

Впрочем, это ведь у Тимура прошли годы, а у Людвига — едва ли месяц. В сплав свинца с чугуном эта мысль никак не хотела укладываться, и её приходилось заталкивать силой.

— Пошли! — сказал вечный спасатель, закинув руку Тимура себе на плечо. — Ну давай, шевелись хоть как-то, а то я всё ещё не в том состоянии, чтобы таскать тебя с места на место.

— А… ты сам-то как?

— Лучше, чем было. — Фраза звучала как отмазка. Да, судя по всему, ей и являлась. «Лучше, чем было» — это ведь далеко не то же самое, что «хорошо».

— Я же заклинание совсем вычистил, до конца, я проверял. У нас всё получилось, да? Или…

— Получилось, получилось, не психуй. Видишь, я живой, просто устал немного. Тебя на диван или в спальню?

Тимур задумался. Кровать выглядела соблазнительно. Настолько соблазнительно, что он всерьёз боялся: если упадёт на неё, то больше не встанет. Возможно — вообще никогда.

— Диван ближе, — решил Людвиг, так и не дождавшись ответа, и поволок Тимура обратно в гостиную. — Ты чего вскочил-то?

Действительно, чего это он?

А, точно!

Тимур кое-как собрал разбегающиеся мысли, облёк их в слова и выдавил:

— Кто это был? В смысле по телефону?

— Откуда я знаю? Тётка какая-то. Она не представилась, но подписана была как Марина Александровна.

— Ох ё…

— Директриса, что ли? — Людвиг сгрузил Тимура на диван и уселся на пол рядом, как огромная собака-поводырь, довольная, что благополучно доставила хозяина до нужного места. Разве что хвостом не вилял и язык наружу не высовывал, а вот смотрел совершенно по-собачьи — радостно, но слегка встревоженно.

— Нет, завуч. Что ты ей наговорил? Мне на работу надо?

— Не надо, ты болеешь.

— Я здоров, — возразил Тимур с уверенностью, которой не ощущал. — Я не могу просто прогулять, меня же уволят. Сколько времени? Там дети, наверное, уже на головах стоят!

— И пусть стоят, в умеренных дозах прилив крови к мозгу полезен для здоровья.

— Людвиг, я серьёзно!

— А если серьёзно — сегодня воскресенье. Какие дети? Или у тебя там дополнительные занятия назначены?

— Да вроде нет. — Ежедневника под рукой не было, календаря тоже. Мысли всё ещё играли в чехарду и никак не хотели подсказывать ни число, ни день недели. — А чего она звонила, если воскресенье?

— Дура потому что.

— Может, случилось что? Отдай телефон, я ей перезвоню…

— Да-да, перезвони, и не забудь выразительно покашлять в трубку. Чтобы никаких сомнений не осталось. Хотя ладно, можешь ничего не делать, твой голос со здоровым и без кашля не спутать.

Что-то внутри Тимура требовало поспорить. Гордо вскинуть голову, сказать, что он совершенно здоров, бодр и готов ко всему. Но, кажется, шанс проявить себя был безнадёжно упущен ещё пару минут назад, когда Тимур еле добрёл до кухни, налюбовавшись по пути на красочные температурные глюки.

— Пожалуйста, я тебя очень прошу…

— Да верну я тебе телефон, верну, — сжалился Людвиг. — Но на работу не пущу, даже не пытайся.

— Я не пытаюсь. Честно. А можешь градусник принести? Мне что-то совсем… ну… не очень.

— Час назад было тридцать девять, я мерил, ты даже не проснулся.

Это совершенно точно была не та информация, которую Тимур хотел услышать.

Пару секунд он даже понадеялся, что это шутка, но Людвиг не улыбался. Да и по ощущениям выходило подозрительно похоже на правду. По крайней мере, по тем ощущениям, которые удавалось идентифицировать как реальные, а не по тем, где всё плыло, размазывалось и искажалось, как на картинах Дали.

— Ты не помнишь, где аптечка? — спросил Тимур.

Лекарствами дома всегда заведовала Диана, поэтому он даже не пытался запоминать, что от чего помогает и где лежит. Названия базовых таблеток, конечно, знал, но подозревал, что именно сейчас аспирин уже не поможет. Поздно пить боржоми, когда почки отвалились.

— Нашёл я твою аптечку. На холодильнике. Там ворох ампул, шприцы, какие-то порошки в неподписанных банках, пластырь, травяные сборы, два бинта и активированный уголь. Для полного комплекта только сушёных тараканов не хватает. Впрочем, возможно, в порошках именно они. Чем из этого ты предпочитаешь лечиться?

— Диана должна знать…

— Нет, ей мы звонить с вопросами не будем. Или будем, но только после того, как я свалю.

— Не уходи. — Тимур с трудом дотянулся до Людвига и ухватил его за плечо. Почему-то казалось, что как только он исчезнет, реальность окончательно рассыплется на части.

— Не ухожу. Уже сходил. — Людвиг осторожно отцепил от себя чужую руку и вложил в неё блистер с таблетками. Обычными, не похожими на экспериментальные составы медицински продвинутой волчицы. — Держи. Мне Ксюха покупала. Сейчас воды только принесу. За водой отпустишь?

Тимур кивнул.

Моргнул.

А когда снова открыл глаза — Людвиг уже стоял рядом со стаканом воды. Которую Тимур немедленно попытался пролить на себя.

— Так, давай без подвигов! — скомандовал Людвиг. Подобрал с пола таблетки (как они там оказались? Ведь только что в руке были!) и выдавил одну на ладонь. — Глотай — и спи. Или, хочешь, я тебе молоко с мёдом сделаю? Чай ромашковый?

— А у меня есть ромашковый чай?

— У тебя есть сушёная ромашка. И малина, кстати, тоже есть, так что могу малину заварить.

Таблетка глоталась с трудом, в горле было сухо и шершаво, в голове — тяжело и больно, в груди — душно.

— Я что, правда заболел? — запоздало удивился Тимур.

Не то чтобы до этого он никогда не болел, но последние несколько лет все недомогания у него ограничивались лёгкой простудой, даже ковид бессимптомно прошёл. А тут вдруг разом и температура, и боль в суставах, и прочая гриппозная классика.

— Нет, что ты. — Людвиг посмотрел на него снисходительно, как на ребёнка, задающего глупые вопросы. — Тебе кажется. На самом деле ты здоров, как генномодифицированный бык. А мокрые ботинки в коридоре — это не твоё, тебе подбросили. И, кстати, Марина Алексеевна твоя…

— Александровна.

— Александровна. Ну так вот, она звонила сказать, что ты вчера без пальто сбежал. Оно так в учительской и висит.

— Ясно…

Тимур вчера действительно рванул с урока в чём был. На бегу позвонил завучу, ляпнул первое, что в голову пришло, — что дома прорвало трубу.

За враньё было стыдно.

Тимур не был совсем уж идейным правдолюбом: ему частенько приходилось умалчивать, уводить разговор в сторону или списывать случайные оговорки на дурацкие шутки — иначе магам в современном мире не прожить (да и обычным людям, наверное, тоже). Но врать в лицо он не умел и не любил. Всегда казалось — обязательно раскусят, поймают за руку и никогда не простят.

Как Ксюша.

И ещё хуже он себя чувствовал, когда приходилось оправдываться, придумывая плохое. То, что можно накаркать, накликать. То, что вполне может сбыться.

Других это не смущало. Одна из коллег Тимура частенько опаздывала или отпрашивалась и всегда с совершенно честным лицом уверяла: «Бабушке плохо стало, скорую вызывать пришлось», «Собака съела на улице какую-то гадость, отравилась, я её в ветеринарку возила», «Мама ногу сломала, в травмпункт ездили». А потом её маму, бодрую, весёлую и на обеих ногах, Тимур встретил в магазине. Сначала подумал — обознался, но та сама поздоровалась, забросала вопросами и мимоходом посетовала, что дочь к ней уже месяц не заходила.

«Я ей скажу, что нельзя так», — решил Тимур.

А потом подумал: а как он это скажет-то? Ведь тогда сразу станет понятно, что он знает про ложь. Знает и… Не одобряет? Или, наоборот, помогает скрыть правду, как соучастник? А если не помогает, то почему молчит, почему не расскажет всей школе, что кое-кто заврался?

Всё это было слишком сложно, и в итоге Тимур так никому ничего и не сказал.

А сейчас, соврав про трубу, страдал сразу по двум причинам: «а вдруг узнают» и «а вдруг сбудется». Трубы в доме были старые, ржавые, текли постоянно, но в основном в других квартирах — то снизу, то сбоку. Тимуру в этом плане пока везло, удавалось не залить ни себя, ни соседей, и прерывать полосу этого везения совершенно не хотелось.

— А она ничего не спросила… ну, про вчерашнее?

— Александровна твоя? Спросила, конечно.

— И что? — Тимуру вдруг показалось, что горькая таблетка встала поперёк горла. Фантомная таблетка, фантомная горечь, но дыхание перехватило по-настоящему, пришлось срочно запивать. — Я ей сказал… ну, надо же было что-то сказать, объяснить, почему я с урока сбежал…

— Да не нервничай ты так. Она спросила, как твой потоп. Я ответил, что всё нормально, потоп не у тебя, а у соседей, просто не сразу разобрались, из какой квартиры течёт. А потом ты, как настоящий герой, помогал соседский потоп ликвидировать, и так устал, что сразу свалился спать. Что, в общем-то, чистая правда: ты где сидел, там и вырубился. А ночью у тебя поднялась температура. Вот и всё.

В исполнении Людвига всё выходило гладко и совсем не страшно. Он как-то ухитрялся даже совершенно неправдоподобную чушь преподносить играючи, и невозможно было сказать, что он врёт. Придумывает, дурачится, шутит — да. Врёт — нет.

Возможно, именно поэтому все поверили, когда он сказал, что…

Что…

Горло снова перехватило, свело до полной невозможности вдохнуть. В глазах потемнело.

Людвиг действительно это сделал! Взял вину на себя. Всем соврал — и все поверили. И даже Тимур поверил, хотя именно он должен был распознать ложь — он же там был, он собственными глазами всё видел. Более того — он собственными руками всё это натворил!

Но вместо того, чтобы искать (и найти!) истинного виновника, Тимур полжизни злился на Людвига, лелеял в себе эту злость, пытался ненавидеть человека, который его спас.

Который каждый раз его спасал.

Который…

— Дыши! — велел Людвиг.

Тимур хотел сказать, что не может, но для этого пришлось бы вдохнуть. И он вдохнул — с трудом, с хрипом. Сразу же раскашлялся так, что из глаз брызнули слёзы. Людвиг протянул стакан, в котором ещё осталось немного воды, и вполголоса заметил:

— Кажется, ромашковый чай всё-таки не помешает.

— Прости меня…

— Эй, ну что опять началось? Вчера же всё обсудили. Мне не за что тебя прощать, потому что ты мне ничего не сделал.

— Ты мог умереть из-за меня. Тебя били. И вчера… Я мог тебя убить.

— Не убил же. Наоборот, вылечил. Так что всё, прекрати заниматься самоедством и попытайся уснуть, потому что…

Фразу прервал звонок домофона.

— А, нет, не спи пока, — мгновенно передумал Людвиг. — С врачом сначала поговори, а потом отсыпаться будешь.

— С каким врачом? — Тимур чувствовал, что спрашивает что-то совершенно очевидное, но разболевшаяся голова категорически не желала додумывать ответ самостоятельно.

— С дежурным, наверное. Кто-то же должен по воскресеньям больничные открывать, да? Чтобы ты на следующей неделе уроки прогуливал не просто так, а на законных основаниях. — Людвиг шмыгнул в коридор и нажал на кнопку домофона, даже не спросив, кто пришёл. Потом пощёлкал замками. — Представляешь, мы, оказывается, всю ночь с открытой дверью провели! Ксюха вчера не заперла, а я и не проверил. Вот веселуха бы получилась, если бы кто-нибудь решил в гости заглянуть, а у тебя посреди комнаты волк дрыхнет, да? Эм… Привет?

«Привет» прозвучало настолько напряжённо и удивлённо, что Тимур сразу понял — что-то не так. Не с такой интонацией дежурного терапевта приветствуют.

Он даже попытался встать и посмотреть, кто пришёл, но чугунная голова накрепко приросла к подушке.

А потом в комнату хлынули звуки: рычание, грохот, возня, снова рычание.

Кажется, пришёл всё-таки не врач. Или не тот врач, которого вызвал Людвиг.