Осажденные камнем

Глава 18

Город и его жители предали Тору, но она все равно считала, что Ильдакар принадлежит ей. Его богатство, его легенда, сама его душа и общество выжили благодаря ей, и только ей. Еще недавно она стояла в башне властителей, взирая на многообразие зданий, на городские уровни, поднимавшиеся от внешних стен к вершине плато. Она правила всем этим, защищала. Но Ильдакар отвернулся от нее. Горожане не оценили того, что она сделала для них как властительница, хотя были обязаны ей уже за само свое существование. Если солдаты Утроса разграбят Ильдакар по причине отсутствия у людей могущественного лидера, тогда, возможно, они поймут. Тора надеялась, что они осознают свою ошибку, пока не стало слишком поздно.

Каменные стены камеры давили на Тору. Она сжала кулак, почувствовав, как одеревенелые суставы пальцев согнулись по ее команде, но проклятое заклинание окаменения, наложенное на нее Эльзой и Деймоном, все еще действовало.

Она находилась в неосвещенной темнице в недрах утеса, оставленная наедине с темнотой и мрачными мыслями. Дверь из прочного дерева толщиной в полфута висела на трех железных петлях, закрепленных на деревянном косяке длинными заржавевшими штырями. Тяжелый засов и внушительная деревянная перекладина надежно запирали дверь. Властительница Тора знала эти подземелья, поскольку столетиями отправляла сюда выражающих недовольство дворян и неспокойных горожан. Заточение было наказанием, иногда служившим для их собственного блага, но всегда для блага Ильдакара. Теперь же она сама оказалась запертой здесь.

Тора была самой могущественной колдуньей этого города за все время его существования. Ее правление длилось более пятнадцати столетий. Своим даром она была способна разнести дверь в клочья или сокрушить каменные стены, но волшебники еще давным-давно зачаровали эти камеры. На деревянной двери и камнях вокруг были высечены защитные руны, которые сводили на нет любые магические атаки — подобно символам, выжженным на шкурах животных арены или на коже Морасит. Она вскользь подумала о верной Адессе, зная, что лидер Морасит найдет и убьет презренного Максима, как ей и приказано. Торе хотелось присутствовать на казни супруга: ненависть к нему была куда сильнее злости на потерю своего положения и плен. Тора была настроена вернуть законный трон Ильдакара к тому времени, как Адесса принесет голову Максима.

В одиноком мраке камеры она, стиснув кулак, пробиралась сквозь тьму к стене, где через маленькое зарешеченное окошко в двери виднелось смутное серое пятно. Даже туннели не были освещены, поскольку никто не собирался расходовать дрова или магию переноса на розжиг факелов. Темнота и мрак были частью наказания, но Тора отказывалась принимать его. Теперь тьма стала ее другом и местом, где можно обдумать свое положение и составить планы.

Она прижала ладонь к холодному гладкому камню, ощутив склизкие водоросли, росшие в тенях, но восприятие ее было приглушено, нервы в потяжелевшей плоти притупились. Когда-то чувствительные пальцы неуклюже скользили по поверхности, поэтому она сжала ладони в кулаки и принялась колотить по каменному блоку, подражая полукаменным солдатам генерала Утроса, которые непрерывно бились во внешние стены города.

Раздался глухой стук, но она почувствовала лишь отдаленное эхо боли. Заинтересовавшись, она ударила другой рукой, на этот раз сильнее. Твердые блоки тюрьмы держались крепко. В последний раз ударив костяшками, Тора сделала шаг назад. Будь она обычным человеком, разбила бы руки в кровь, но сейчас чувствовала лишь слабую пульсирующую боль. Руки, как и стена, остались неповрежденными.

Ей нужно выбраться отсюда. Ильдакар без нее падет. Беспорядки начались из-за Максима, но она винила вероломных членов совета, которые свергли ее, осудили и наложили заклинание окаменения. Особенно она негодовала от вмешательства Никки, ставшего катализатором столь многих потрясений. Никки вместе с обессилевшим волшебником явились в Ильдакар в поисках помощи, утверждая, что они лишь путешественники с посланием от Д'Харианской империи, но Тора подозревала их с самого начала. Никки в действительности хотела стать следующей властительницей и прибрать к рукам Ильдакар. Теперь Тора оказалась заперта в подземелье, а иноземная колдунья завладела городом, но ей и остальным теперь угрожала неуязвимая армия из прошлого. Тора знала, что часть Ильдакара осталась лояльной к ней. В кромешной темноте она представляла великолепные здания, террасы садов, фруктовые сады и оливковые рощи, созданные ею самой. Такой чудесный, безупречный город.

Ее лицо вспыхнуло от гнева. Во имя Владетеля, как же ей хотелось, чтобы Никки и остальные предатели потерпели крах и умерли в мучениях! Тора вновь безрезультатно ударила по стене.

Она пошла вдоль стены, пока не наткнулась на низкую каменную скамью, у которой был обломан передний угол. Неровный край скола за столетия был сглажен нервными, потными, даже окровавленными пальцами многих отчаявшихся заключенных.

У властительницы была узкая талия, хрупкие черты и тонкие изящные руки. Она никогда не считала себя слабой, но в сражении с врагом не полагалась на физическую силу. Собственное тело казалось тяжелым и неповоротливым из-за остаточного действия заклинания, но Тора чувствовала дар в сердце. Она вытянула руку и призвала магию, создав небольшое пламя, которое вспыхнуло трепещущей свечой на ее ладони. Ободряющий огонек был ярким проблеском надежды и отбрасывал желтые блики на стены. Теперь, когда она могла лучше разглядеть тесную темницу, она заметила магические руны вокруг двери. Зная, что это бесполезно, Тора призвала мощный заряд огня и швырнула его в стену; пламя просто расплескалось и выжгло в слизи дурно пахнущее пятно. Ее огонь кружил по камере, отражаясь от стен. Тора вздрогнула, когда пламя захлестнуло ее, но твердая кожа защитила, а потом огонь исчез, превратившись в тусклый отсвет.

Изумившись, Тора потерла руки в местах, где ее коснулось пламя. Она ощутила покалывание и увидела отметину ожога на серо-белой коже, но след легко стерся. Ни ей самой, ни тюремной камере не было нанесено вреда. Все бесполезно. Она не может выбраться, как бы сильно жители Ильдакара ни нуждались в том, чтобы она их спасла.

Весь следующий час она посвятила ненависти к Максиму — за то, что он сделал, за намерение обратить рабов против взрастившего их города, просившего взамен лишь преданности. Как могли эти слабые людишки жаловаться на несправедливость, на тяжелую работу и не видеть, что она сама страдает за Ильдакар больше, чем кто-либо! Никто не осознавал мучительной цены процветания так, как Тора. Возможно, у рабов болели мускулы, а некоторые даже погибли, но неужели строительство цивилизации, пережившей тысячелетия, того не стоило? Она презирала тех, кто отказывался принести жертву ради блага Ильдакара. Сама Тора, безусловно, отдавала всю себя.

Максим вырвал с корнем основы ее прекрасного общества. Когда-то давно она любила его, но теперь не понимала, как могла быть такой глупой. Возможно, виной тому молодость, наивность, романтичность и страсть? Столетиями разделяя постель с ним, а затем и со многими другими, Тора поняла, что страсть легко можно утолить, не отдавая своего сердца и не теряя рассудка. Она потратила лучшие годы своей юности на Максима, позволяя ему изменять и прощая его. Она обратила свое сердце в камень задолго до заклинания окаменения — когда осознала, насколько он ничтожен. Главнокомандующий волшебник обладал слишком большой мощью, чтобы отказаться от него, поэтому она позволила ему оставаться ее мужем — но лишь формально.

Возможно, она переоценила его силу. Тора пребывала в благоговейном страхе перед его знаменитым заклинанием окаменения, играла роль инструмента в грандиозном ритуале кровопролития, создавшем саван вечности — хотя могла сделать все сама. Он не был ей нужен.

Ясно одно: магия Максима слабеет, раз каменная армия пробудилась. Неудивительно, что он сбежал. Возможно, дар Торы также угасает. Саван начал истончаться за много лет до того, как его полностью сняли. Она готова применить последнюю магию крови, чтобы сделать саван постоянным, но будет ли он действительно вечным?

Основы магии изменились, фундаментальные законы мира преобразились неизвестным ей образом. Никки предложила объяснение, но Тора не совсем поверила в то, что сделал Ричард Рал. Впрочем, Утрос и его армия и вправду пробудились, а сама Тора тоже очнулась от заклинания окаменения. Да, произошло много перемен, и она должна использовать это в своих интересах.

Максиму не потребовалась магия, чтобы разжечь огонь революции в доверчивых представителях низших классов и направить этих безмозглых животных в человеческом обличии на уничтожение ее города. Мятежники последовали за ним, без устали приветствуя глупую мечту, которую они не заслужили.

Когда гнев и разочарование вскипели в ней, Тора снова сорвалась; разжав пальцы, она обрушила на стену град магических ударов, будто мастиф, бьющийся о прутья клетки, но руны отразили натиск, и магия рассеялась, не причинив вреда камере. Тора откинулась назад и позволила огоньку на ладони погаснуть. Она вцепилась в обломанный край каменной скамьи и вновь прислушалась к гулкой тишине.

Во тьме ей казалось, что время тянется бесконечно, и она не знала, как долго ждала, пока не увидела, что свет в коридоре стал ярче. Она услышала тяжелый стук сапог, бряцанье ключей и грубые голоса, увидела тени за решеткой окна. Со скрежетом перекладина отошла в сторону, когда ее вытащили из металлических опор, затем послышалось лязганье засова. Петли протестующе взвизгнули, когда двое рослых стражей толкнули дверь. Камеру затопил свет факелов в руках двух мужчин, обозначив их силуэты и слепя привыкшую к темноте властительницу.

Один мужчина с черной щетиной на подбородке и криво сидевшим на большой голове шлемом был одет в неподходящий по размеру жилет со стальными пластинами, позаимствованный у городской стражи. Форма явно была для него непривычной. С уколом боли Тора вспомнила, как браво выглядел верховный капитан Эйвери, который служил еще и ее любовником. Но Эйвери был зверски убит мятежниками Зерцалоликого, и Тора знала, что это не случайность. Максим — Зерцалоликий — сделал это в приступе ревности, чтобы насолить.

Без сомнений, стражники были мятежными рабами, ощутившими свою важность, надев незаслуженную форму. Первый мужчина посмотрел на Тору с похотливой усмешкой и заговорил грубым голосом, заставив ее усомниться в богатстве его словарного запаса:

— Мы снова пришли к тебе, властительница. Тебе все еще одиноко? Может, ты и чутка каменная, но кожа выглядит вполне гладкой. Если раздвинем твои ноги, ты будешь мягкой и влажной где надо?

— Подозреваю, вам будет трудно это выяснить, — возразила она.

Второй стражник прыснул от смеха в ответ на ее оскорбление.

— А может, я раздавлю твой вялый член, словно меж двух камней.

Не найдясь с ответом, грубый стражник доказал, что его словарный запас и правда ограничен.

Второй мужчина держал поднос с черствым хлебом, чашкой воды и небольшой миской каши.

— Мы принесли еду. Если осада будет долгой, наверняка придется урезать пайки для пленников.

Тора не была голодна. Стражники принесли пищу уже в третий раз, но она не чувствовала голода и жажды. Вода не приносила пользы, а еда просто оседала свинцовой тяжестью в желудке. Когда стражник подошел ближе, она выбила из его руки поднос, расколов пополам каменным кулаком. Стражники отскочили назад, когда посуда со звоном разбилась о пол камеры. Они не знали, чего от нее ждать.

— Мне не нужен паек, — заявила Тора. — Мне нужна свобода.

— Такого дать не можем, — сказал второй стражник.

— Оставим тебя в компании с самой собой, — произнес первый мужчина, все еще уязвленный ее словами. — И с темнотой. И крысами. — Он фыркнул. — Можешь мечтать обо мне.

Второй стражник посмотрел на нее с презрением:

— Мне больше нравилось, когда ты была статуей в башне властителей. Этого ты и заслужила. — Он бросил взгляд на разбитый поднос и посуду. — Больше никакого пайка. Сбережем еду для добрых жителей Ильдакара.

Крякнув от усилия, стражники захлопнули дверь. В замке повернулся ключ, засов вновь скользнул на место, а перекладина легла на опоры. Мужчины удалились, потушив факелы в коридоре. Тора снова села на каменную скамью, протянула в темноте руку и вызвала огонек. Она забавлялась с пламенем, которое подпрыгивало и танцевало на ее ладони.