Ненавистная любовь и любимая служба в XIX веке (сыщик князь Долгорукий-2)

Глава 8

Все работники из следственной группы жандармерии, или, по крайней мере, он (светлейший князь Константин Николаевич Долгорукий) напрасно наивно думали, что император Николай I забыл или утомился от текущих важных дел и поэтому не следит за проходящим следствием. Оказывается, еще как следит и делает выводы!

Когда действительный статский советник попытался как бы невзначай улизнуть из личной столовой императорской семьи (ему реально надо было оказаться на следствии, ибо от Бенкендорфа ничего путного ожидать не стоило — он не розыскник, а крупный администратор), то сразу напоролся на вопросительный взгляд императора. Дескать, ты куды, милай. И что теперь?

Глаза самодержца, ничуть не сомневающегося в своем праве приказывать, хотели его видеть при себе, и даже наедине. И не возражать тут! Константин Николаевич на это только вздохнул и поплелся за императором. Он уже примерно понимал, о чем они будут разговаривать.

Едва только дверь закрылась, Николай I поспешно повернулся к нему:

— У нас, к сожалению, не так много времени, как бы хотелось. Так что я сразу к делу. Александр Христофорович человек деятельный и рабочий в хорошем значении слова. Если бы он еще обладал талантом к сыскному делу. А то он наломает дров. Поэтому, спрашиваю, князь сразу:

Кто виновен из дворцовой обслуги, Константин Николаевич?

Попаданец был откровенно в затруднении. Конечно, хорошо, что император не пошел на поводу у шефа жандармов. Он, разумеется, человек хороший и благородный, но здесь речь идет о деловых качествах следователя, а с этим у него очень плохо. Но делать окончательный вывод в середине следствия никак нельзя! Он же не всесильный Бог?

— Ваше императорское величество я пока не могу твердо сказать, кто из оной прислуги виновен. Но, как человек частный, я могу сказать, что к настоящему времени самой подозрительной является Анюта Ковалева. Самой же невинной видится Аглая Спиридонова.

Но следствие еще идет. Я не могу гарантировать, что в ближайшее время не вскроются новые факты, которые радикально не изменят общую картину проводимого следствия.

Николай недовольно пожевал губу. Как человек решительный и импульсивный он желал бы, чтобы князь прямо сейчас назвал конкретных соучастников в воровстве среди обслуги. Но как правящий монарх огромной страной, он также понимал, что это, скорее всего, невозможно. Между «хочу» и «есть» большая пропасть и даже самодержец должен это учитывать.

— Хорошо, — поискал он компромиссное выражение, — с твоей точки зрения, пусть и не доказанной пока полностью убедительными фактами, зрительно наиболее виновная среди слуг Анюта Ковалева?

— Скорее всего так, ваше императорское высочество, — подтвердил князь, указал на трудности, — если бы начали допрос с Ковалевой, то сейчас, я думаю, дело было закрыто. Но следствие началось несколько с второстепенных персонажей и поэтому нужной быстроты не произошло.

— А почему? — недовольно начал Николай I и остановился. Что спрашивать, если прямо при нем граф Бенкендорф с его одобрительного молчания настоял на допросе других лиц. Тогда мнение графа казалось убедительным. Оно и сейчас кажется, но очевидный ход следствия этих слов не подтверждает. Опять полностью оказался прав действительный статский советник. Как он выискивает лишь сначала ему убедительные факты? Ай да Костя, ай князь Долгорукий!

Он с трудом переборол желание наградить его очередным чином. Вместо этого ласково побранил за очень редкие приезды на дворцовые праздники:

— Мария уже привыкла быть одной и, видимо, отказалась от венчания с тобой, князь. Она уже не жалуется, но мон шер, з женщина, пусть девушка не может быть на балу постоянно одна. Это не хорошо, весьма неприлично! Я понимаю, что ты человек занятой, но хотя бы через раз вспоминай об обязанности кавалера.

Во как, недавно ведь грозил почти Сибирью, или, хотя бы, ссылкой в Москву. А теперь срочно и радикально гонит обратно. Император Николай I, слухи об упрямстве которого ходят который век! Что с ним? Лично он его по голове не бил.

Попаданец внимательно посмотрел на своего августейшего собеседника, пытаясь понять, что же с монархом стало и как ему реагировать.

Николай Павлович, совсем не такой дурак, как показывали его в советское время, счел смущенно пояснять изменение своей позиции:

— Я и сейчас считаю, князь, что вам нельзя венчаться с моей дочерью. Ты хоть и древнего рода, но вы с Марией совершенно разного уровня. однако дружить уже можно, с учетом, что ты обвенчался с прелестной Еленой Федоровной, а моя дочь не может жить без вас, князь!

Вот оно что. так-то все оправдания монарха понимается, как детский лепет, но вот поведение великой княгини показывает, кто здесь главный герой. Что же, попаданец все понял. Женщина и мужчина, дочь и отец поспорили и женщина в очередной раз поспорила. Закономерный итог, который был ясен с самого начала.

Константин Николаевич принялся извиняться, понимая, что он действительно виноват. Но император уже по-приятельски взял его за руку и повел к Бенкендорфу — слушать и вникать в ход допроса. Оправдания самого князя императора не очень-то интересовали.

Николай Павлович ни в коей мере не злился на него, просто ненавязчиво напоминал ему, что он связал отношениями с его любимой дочерью и теперь князь должен холить и лелеять ее повсеместно.

Пришли на допрос и, видимо, очень даже вовремя. Шеф жандармов злился, а Захаров, допрашиваемый его сиятельством, краснел и покрывался каплями пота, не понимая, что от него хотят.

— Каков мерзавец! — совсем не стесняясь истопника, злился на него Бенкендорф, — наворовал, награбил, а признаться, сволочь, не желает! В Сибирь его, на каторгу, пока не сознается или не сдохнет там!

Попаданец мог только мысленно вздохнуть. XIX век есть XIX век. следствие еще проводится не только лишь для создания объективной картины преступления, а, скорее, чтобы «подогнать» под реальность теоретические домыслы следователя. Причем, чем больше будет положение последнего в обществе, тем фантастичнее будет гипотезы следствия. Кого это волнует? Помоги раскрыть дело и тебе будут чины, должности и проч., а скажешь голимую правду, кроме пинков по мягкому месту ничего не получишь.

Нет, в XXI веке тоже губошлепов много и допросы бывают упомрачительные, но там экспертизы, там адвокаты, которым платят обвиняемые. А здесь один несусветный страшный мрак. Охо-хо-хо!

— А скажи-ка, любезный, — перетянул он на себя ход допроса, — намедни ты говорил, что в этот вечер находился на похоронах матери в Москве и в столице не был. Принес все нужные бумаги?

— Как же, ваше сиятельство, непременно, — засуетился Захаров, еще крепкий мужик в годах, вытащил из-за пазухи стопку различных документов, положил перед Константином Николаевичем, — все по изложенному вашим сиятельством списку.

— А мне что не показал, скотина серая? — возмутился Бенкендорф, — я тут перед ним расписываюсь, а он молчит.

— Так что, ваша сиятельство, выи не просили и мне говорить не давали, — извиняюще посмотрел на него Захаров, — больше ругали.

— Александр Христофорович, давайте по делу, — вмещался Николай I, видя, что шеф жандармов собирается и дальше бранится, — некогда собачится!

Монарх — не князь, хотя и светлейший, ему не возразишь. Бенкендорф насупился и замолчал.

Константин Николаевич пояснил:

— Третьего дня я уже говорил с Захаровым и убедился, что он, в принципе, ни в чем не виноват. Но все это были чувства, которые, как известно, судом не учитываются. Я предложил ему побеспокоиться о нужных бумагах и дал их список. Если он сумеет их получить, то может доказать свою невинность, нет — будет на каторге в Сибири.

— Как у вас просто! — не поверил император, взглядом приглашая к дискуссии. Александр Христофорович приободрился, поняв, что самодержец на него не сердится. Но сказать в укрепление своей позиции ему пока было нечего, и он только приосанился, показывая, что находится здесь и внимательно слушает.

Князь на эту пантомиму посмотрел спокойно. Бенкендорф был ему не враг, более того, они оказались, так сказать, в одной команде. И проигрыш одного в конечном итоге негативно сказывается на всех. Поэтому он не стал комментировать ситуацию, а начал выкладывать бумаги с последующей оценкой:

— Билеты на дилижанс от 16 ноября сего года до Москвы и от Москвы до столицы наября 19. Данная фирма, к счастью для подозреваемого, при надобности может не только выдать билеты, но и подтвердить их.

— Маловероятно, но все же, — осторожно возразил граф Бенкендорф. Увидел, что Николай I одобрительно кивнул головой, уже бодро закончил, — а если служащие данной фирмы находятся в преступном сговоре с подозреваемым? А вы им поверили!

— Ваша сиятельство, умоляю вас, — в ужасе мелко закрестился Захаров, — не делал я этого, Христом Богом клянусь!

— Ну это вряд ли, — лениво взглянул на графа Бенкендорфа Константин Николаевич. Он рассказал бы присутствующим, как в XXI веке дублируют информацию судебных дел, но вряд ли бы был понят ими. И только сухо закончил:

— Дабы не попасться в неловкое положение, каковое обрисовал граф Александр Христофорович, я сделал дополнительные действия. По структуре жандармерии от лица заместителя шефа жандармов, каковым я являюсь, было послано секретное предписание о тщательном розыске деятельности Захарова Алексея с 16 до 19 ноября с.г. в городе Москве.

По этому предписанию я получил донесения поручиков жандармерии Новосильцева и Крикунова, а также докладную записку заместителя начальника Московского губернского жандармского управления полковника Григорьева. Вот они. Все сходится. Надеюсь, им вы верить собираетесь?

Константин Николаевич протянул довольно пухлый пакет из портфеля и подал Бенкендорфу. Тот взял его, взвесил в руке и положил на стол со словами:

— Жандармам, конечно, поверю. Однако, достаточно много текста. С вашего позволения, чтобы не мешать его императорскому величеству и не замедлять ход розыскного дела, документы я прочту потом. Пока мне хватит слов Константина Николаевича.

Князь сделал служебный кивок, показывая, что понял похвалу начальника и подвел итог:

— Означенные доказательства, а именно билеты на дилижанс и бумаги по розыскной деятельности Московской жандармерии, позволяют мне окончательно сделать вывод о невиновности истопника Захарова Алексея. С чем я осмелюсь обратиться к его сиятельству графу Бенкендорфу.

Шефу жандармов предстояло принять непростое решение — утвердить решение, которое шло наперерез их мыслей и действий. Любой другой такой настырный подчиненный просто бы исчез из поля зрения графа, причем может даже с некоторым повышением. Он ведь не дикий зверь. Но обязательно навсегда исчезнуть.

Однако светлейший князь Долгорукий приходится на ближайшее окружения императора. И, кажется, сам император одобрительно кивает на слова своего следователя.

И другое, не менее важное, связанное с дворянскими моралью и духом того времени. Ведь любой человек, пусть даже бюрократ и чинуша имеет такие важные понятия, как совесть и долг. С этой стороны, Александр Христофорович прекрасно понимал, что князь во всем прав, а вот он совершенно не прав и этим очень даже серьезно подводит своего августейшего друга и суверена. Нельзя так!

С этими не очень-то позитивными мыслями Бенкендорф повернулся к Николаю I и твердо заявил:

— Государь! Ваш следователь, светлейший князь Константин Долгорукий в ходе следствия выявил, что подозреваемый истопник Алексей Захаров совершенно не виновен. Каковые выводы совершенно правильные и подтверждены различными документами и людскими свидетельствами. О чем имею честь вам доложить!

Захаров, отягощенный событиями последних дней жизни иподавленный знатными и очень влиятельными господами, обвиняющими его в тех страшных преступлениях, о которых он даже не знал, просиял.

Он еще бы сильнее радовался, если бы знал, что преступную вину его вменял некий граф Бенкендорф. Тот самый, который сейчас решительно оправдал его.

Николай I, тоже немного напряженный, — ведь если бы шеф жандармов уперся в обличении Захарова, ему бы пришлось произвести некоторые перестановки в центральных органах управления.

Император был совершенно убежден князем Долгоруким, а когда даже он был уверен (!), а его поданный нет, то такого дурака он бы немедленно убрал. Сейчас монарх к этому не был готов, поскольку не считал графа дураком, скорее это князь Долгорукий был очень умным. И потом, Николай I не хотел лишиться давнего и, хотелось верить, искреннего друга. Ведь их так всегда бывает мало у самодержца!

Поступок шефа жандармов его порадовал.

— Граф Александр Христофорович! — объявил он торжественно, — зная, что вы лично придерживались другой розыскной концепции, я очень рад, что вы, как человек и как чиновник сумели встать над этим. И искренне этому благоволю.

Бенкендорф просиял. Бог с ними этими следственными точками зрениями, в которых он, честно говоря, до конца не очень то и разбирался. Главное, его монарший повелитель остался им доволен, а ему не пришлось ломать свою душу, как это было уже не один раз.

— Ваше императорское величество, князь, может быть отпустим Алексея Захарова? — предложил он. Александр Христофорович, да и остальные тоже, кроме попаданца, обычно совсем не стеснялись представителей простого народа, считая их как бы одушевленными орудиями труда. Но здесь было следствие, а у истопника был язык.

Константин Николаевич был такого же мнения. Он сказал:

— С позволения вашего императорского величества хочу сказать, что вы, Алексей Захаров ныне честный человек!

Николай I кивнул, что по тем временам означало судебное постановление с последующим утверждением президента.

— Однако, — продолжил князь, — в интересах следствия необходимо, чтобы все продолжали думать, что истопник по-прежнему арестован. Ведь злоумышленник еще свободен!

— Да, — согласился Бенкендорф, уловив какую каверзу он делает преступникам и насколько это поможет следствию.

Император же просто еще раз кивнул. В такие мелочи он не вникал, считая, что и поданные должны брать на себя свою долю ответственности.

— Как будет вашему сиятельству, — покорно согласился Захаров, — лишь бы с должности меня не выбрали.

— Не выгонят, — успокоил Константин Николаевич, делая в голове отметку согласовать с комендантом дальнейшее пребывание истопника под тюремным заключением. А то всякое может быть, а простого человека даже про это не спросят, — Помни, ты ныне честный перед государем человек, но об этом пока никто не будет знать — ни жандармы, ни преступники. Тебе будет сложно, но, если все хорошо сбудется, то ты будешь вознагражден.

Радостный, буквально счастливый Захаров бросился целовать благородным господам руки, и с некоторым трудом был отправлен обратно в камеру (если так можно назвать обычную комнату с запираемой дверью).

А «благородные господа» задумались, что им делать дальше. Впрочем, думали не долго. Другой человек, «посторонний к следствию» в ранге императора, предложил немного отвлечься от дела, сходив в его рабочий кабинет. Это на короткий срок.

Константин Николаевич мысленно пожал плечами. Работы много, работы срочной. Однако с самодержцем никак не поспоришь. Тебе же лучше, если молча пойдешь и сделаешь, что просят.

Князь оказался дважды прав.

Во-первых, суверен захотел выделить его своеобразной наградой, что всегда и всем приятно. Правда, награда уж очень своеобразна, особенно для попаданца, но что уж тут сделаешь. Константин Николаевич посмотрел на исходящего слюнками его начальника Бенкендорфа и смирился. Пусть его, ведь не бьет.

Короче, Николай I самолично руководил подборкой формы «Следователя его императорского величества». Мундир был нечего себе, на основе гвардейской амуниции в золоте и серебре. И хотя Константин Николаевич больше в нем был рождественской елкой, но в целом, как он сам признавался, был достаточно импозантен. Тем более, в процессе примерки оказалось, что он не просто следователь, но и начальник особой службы в рамках жандармского управления. Структура по сравнению с оной совсем небольшая, с расположением только в столице. И, тем не менее, самостоятельная и важная.

Новоиспеченный начальник полагал бы, что логичной точкой стало его повышение в чине. Хотя бы тайный советник, а?

Но мудрующий император вместо чина наградил его золотом сервизом на шесть человек. Пуда на три — четыре. Может и более.

— А то к тебе придешь и чаю испить не из чего, — упрекнул он князя на вопросительный взгляд пояснил, что Елену Федоровну он уже предупредил, та не против. И новый чин по службе тебе ни к чему, ибо главное тебе отличие — не чин и не должность, а матримониальное положение. Будучи мужем моей воспитанницы, ты будешь в сотне первых по должности в стране. Жалованье тебе мы повысили по должности, мундир подарили красивый. Можешь поблагодарить, — практично завершил он, — и завершить розыскное дело. А то ведь злоумышленника до сих пор не поймал.

«Поймать-то пособника грабителей не сложно, — думал Константин Николаевич, идя из кабинета во временную допросную, — у нас мощное государство, у них слабое ничто. А вот что с ней, голубушкой Анютой Ковалевой, делать дальше?»