Ненавистная любовь и любимая служба в XIX веке (сыщик князь Долгорукий-2)

Глава 11

Хотя по поводу XXI века, он, разумеется, саркастически пошутил. Самому не нравились современные обычаи нового поколения, а в остальном нравы как нравы. Но и XIX век сумел отличиться губошлепством и дуростью. Как говорится, на Руси дураков не на один век припасено, сам убедился!

Но зато дурацкие правила позволили ему очень спокойно распустить своих подчиненных и самому торопливо уйти. А то сил нет, как хочется посмотреть работу людей а коридоре. Пустите, православные по свирепой нужде!

Единственно, часовые при обвиняемой по-прежнему охраняли, сходив по очереди «подышать на воздух», да сама Анфиса была проведена в уборную мужиками в мундирах (а что делать!). Но это уже мелочи, мешающие только самим виновным. Поделом!

Князь Долгорукий стремительно пронесся через комнату, впрочем, уважительно знаками показал Николаю I (как-никак император) и Марии (бывшая, а может и будущая любимая), чтобы шли за ним. Весьма важные новости, а здесь никак нельзя-с!

Зашли в соседнюю комнату. Там уж Константин Николаевич, не боясь нечаянных свидетелей, негромко спеша заговорил, помня о времени:

— Sir (императору), милая (Марии), я, кажется, выяснил причину странного поведения Анюты Ковалевой. Но чтобы не быть голословным, я хочу привести еще один эксперимент.

Мария, блестя глазами от любопытства, попыталась было что-то спросить. Но князь под предлогом некогда и, фактически не обращая на недовольный возглас Николая I, уже удирал по коридору.

Ему действительно было некогда. Если писарь проскользнет мимо жандармов, а он его не схватит, все равно будет ясно, кто крот. Но уже без убедительных доказательств для отдельных персон, в частности, Бенкендорфа. Кто его знает, что наврет ему Алексей. Параноидальная вера в слово и мягкость характера заставят графа сделать очередную глупость, а именно отпустить писаря.

Чтобы этого не было, князь должен обязательно поймать мерзавца на горячем — схватить его на посту с наивным возгласом: «А куда, собственно, идем?».

И пусть у него хватит наглости соврать. А потом князь скажет правильный ответ и пояснит, что писарю будет за такую нехорошую шутку. И сколько ему скосится за информацию о воре в законе Андриане Два Пальца.

Это заманчивая картина станет реальностью только если он будет на посту первым. А потому, ваши величества и ваши высочества, вы уж не обижайтесь на такое хамское невнимание. Он потом обязательно перед вами извинится.

Ух, как князь спешил под недоуменные взгляды чиновников и слуг. И ведь едва успел. Писарь Алексей уже стоял на посту и что-то торопливо объясняя — старшему поста фельдфебелю Чернову показалась подозрительной торопливость писаря. Не будь он сам из жандармов, быть ему уже арестованным. А так он был только обязан объяснить свою торопливость и неуважительность к царским слугам.

Появление князя Долгорукова все поставило на свои места. Конечно, столь высокий чин ни в чем не был заподозрен, а его распоряжения строго и быстро выполнились. Писарь был скручен и немедленно взят под арест. Дальнейшее развития событий тоже лишь удивили, но не замедлили движения. Вызванный кузнец при писаря помощи жандармов его заковал, а самому ему было объявлено о государственном преступлении и долгий срок тюремного заключения.

Чернов только головой покрутил. Всяко было за годы его службы на посту. И пьяных ловили, и за блуд, даже за воровство пару раз. Но что б за государственное злодеяние. Во как! Куда люди кататься?

Он уже даже не удивился, когда его сиятельство приказал вызвать жандармов для этапирования преступника в тюрьму.

Впрочем, — добавил князь писарю оптимизма, — если ты, сволочь, при расследовании будешь прям и честен, статью тебе заменят. И даже, может быть, в Сибирь отправят не ссыльным, а служащим жандармерии. Будешь служить, хоть и не в столице. От тебя зависит!

— Ваше сиятельство! — бросился к его ногам Алексей, гремя кандальными цепями, рыдая и кляня судьбу, — Христом Богом прошу, пожалейте, деток малых Андриан угрожал зарезать.

Ну-ну, а сам ты, значит, ангельский страдалец. Ой, как не верится.

Кивнул фельдфебелю, давая возможность показать свою способность отличиться.

— Ты, блуда, говори, за сколько рублей продал вору жандармские тайны? — взревел тот сразу же.

— Я только не важные тайны отдавал, — поклялся писарь. А когда Чернов даже не пнул, толкнул предателя в бок, требуя дальнейшего разговора, нехотя признался: — пятьдесят рублей серебром.

Вот нечего себе! Да для XIX века это даже очень хорошая сумма, как бы пачка вечнозеленых в XXI веке. Толстая такая пачка. Что же он плачется. И за меньшие суммы уголовники резали и виноватых и членов их семей. Нет, его надо обязательно раскрутить и держать под строжайшим надзором. А пока в холодную!

Послышался шум сапог — прибежали вызванные исполнительным фельдфебелем жандармы. Пять человек. Хватит!

— Этого злоумышленника в нашу тюрьму жандармскую, — в камере при нем всегда держать двух жандармов. От меня постовых предупредите, если подследственный умрет, виновные будут наказаны самым жестким образом. Идите!

Пятеро жандармов, «стимулированных» таким образом, вытащили скулящего и на кого-то жалующего писаря. Чего, спрашивается, на жизнь кивает, раз сам преступный дурак?

Обратно князь вынужденно пошел в рабочий кабинет императора Николая I. Там же оказалась его любушка Мария и старший сын Александр, будущий император Александр II Освободитель.

Не известно, какой он в будущем, но пока Константину Николаевичу цесаревич понравился не очень. Пассивен, сер, скучен.

Впрочем, может быть при таком авторитарном отца только так и проживешь наследником? Монархом-то потом он был неплохим, хотя историки и современники XXI века до сих пор расходятся в оценке его деятельности.

Во всяком случае, светлейшего князя император Николай I встретил весьма неприветливо. Причем без обозначения причины. Но не сердито. То есть, почему немного свиреп неизвестно, но свиреп точно, а потому очень недоволен и не любит всех. Сугубо женская позиция, понятная представителю слабого пола. Мне плохо, поэтому все окружаемые виноваты. А еще называется мужчина! Но ничего, князь тоже не бесплатный подарок! И тоже знает, как кусаться!

— Ваше императорское величество! — почти мрачно сказал он, — дополнительные розыскные работы в ходе следствия буквально сегодня позволили выяснить в жандармерии целого крота! Весьма гадко. Так плохо, что дальше некуда.

— Да? — как-то через чур удивленно спросил монарх. Он, что играет свою собственную игру? Против кого или, хотя бы, с кем? Неужели против собственного следователя — не сбывшегося мужа любимой дочери? Византийский двор какой-то!

— Я с очень большим интересом выслушаю тебя по вопросам следствия, — продолжил император, в пику своим любезным словам став еще мрачнее и неприветливее к собеседнику.

Все, больше не буду играть в эти игры! — подумал обозленный Константин Николаевич, — что я им покемон? Забавляться мной?

— Ваше величество, поскольку мы будем говорить о жандармерии, то надо бы пригласить графа Бенкендорфа, — несколько сухо произнес князь. С нажимом произнес, — Так?

— Можно, — согласился Николай I и его глаза впервые потеплели, — да, — спохватился он, — если только Александру Христофоровичу не станет неприятно. Ведь говорить будут о нем самом и говорить практически плохо.

Князь Долгорукий это понял и все же настоял на своем, за Бенкендорфом послали доверенного слугу.

Через несколько минут шеф жандармов пришел и Константин Николаевич понял, что это была его самая крупная ошибка за предшествующий финансовый период. Бенкендорф был весьма зол и, судя по всему, зол именно на него.Неизвестно как император, но начальника обозлил он сам и даже почти понятно почему и как.

То есть только что в комнате был зол один человек. Он прошуршал и злых стало больше. А как же Мария? Если и она будет злой, князь этого больше не вынесет!

Посмотрел ей прямо в глаза. Мария ответила ему также, их глаза встретились.

Уф, хотя бы эта красавица не злилась. Более того, судя по мимике, она даже его стремилась подбодрить!

Это открытие заметно привело князя в хорошее состояние духа. Не имея никаких гадостей за собой к собеседникам, предложил им просто рассказать, что он делал сегодня.

Император нехотя, но согласился. Бенкендорф же был зол до такой степени, что даже слушать не хотел. Однако Николай I посмотрел на него так удивленно и так неодобрительно, что шеф жандармов смешался и на публику медленно и нехотя согласился.

Мда-с, — удивился светлейший князь, — на какую ногу начальнику он умудрился наступить, не понятно, но вельми неприятно.

Ситуация очень неясная и потому действовать необходимо весьма осторожно! Как бы не пролететь, как известная французская фанера!

— Господа и вы, Мария,- Константин Николаевич, извиняясь перед любимой подругой и пользуясь удобным моментом, осыпал поцелуями прелестную руку. Это было так естественно и красиво, что даже Николай I, вообще-то не любящий, когда перед ним вытаскивали чувства, лишь прочувственно улыбнулся, а Александр Христофорович только досадливо крякнул. Ему уже так никогда не поцеловать дамам ручку! Возраст-с!

Попросив у Марии разрешения, он сел рядом и, по-хозяйски взял ее руку. Затем продолжил:

— Как вы знаете, сегодняшнего дня с его императорским величеством (уважительный поклон в сторону Николая I) и с нашей горячо любимой Марией Николаевной (немного пожал руку) я отправился допрашивать подсудимую Ковалеву.

— Почему же без меня! — прервал его Бенкендорф, не удержавшись, — это было, по крайней мере, не честно. А уж с деловой точки зрения мы еще, князь, поговорим!

— Э-э, Александр Христофорович, — вмешался монарх, — это я распорядился!

— Да-с? — удивился Бенкендорф, — но это ведь другое дело! Почему же мне это никто не сказал?

— Странно как-то, — удивился в свою очередь Николай, — обычно слуги об этом всегда говорят! Кто там провинился?

В наступившей тишине Константин Николаевич подумал, что, скорее всего, сам император и забыл, привыкший, что все и так понимают, кто это распоряжается в Зимнем дворце.

Но это могло произойти с любым, но не педантичным Бенкендорфом. Ему не сообщили, а он не догадался и обиделся на светлейшего князя Долгорукого, ставшего сегодня крайним. Обозлится на своих подчиненных куда проще, чем на самодержавного монарха. А вот теперь милейший Александр Христофорович сел в лужу, хе-хе!

— Ваше императорское величество, я от всей души извиняюсь, может быть, не правильно понял, — признался Бенкендорф перед монархом, дождался кивка Николая I — случай-то был мелочный — потом повернулся к князю Долгорукому: — но как вы объясните якобы мой приказ, о котором я только час назад услышал?

— Да, граф, в присутствии его императорского величества, хочу перед вами извинится за это неподобающее действие, — торжественно заявил князь, — слишком уж сложная ситуация ложилась при допросе. Писарь-то наш Алексей Прохоров, оказывается, кроме всего прочего, сотрудничает с вором Андрианом!

— Ха, никогда бы не догадался! — удивился Бенкендорф. И задал вполне естественный вопрос, — а вы как узнали?

— Конечно, поначалу я никого из жандармов не подозревал, — спокойно признался Константин Николаевич, — стал проводить допрос, задавать вопросы, сначала простые, явные, потом более сложные, для кого-то страшные. И смотрю, а допрашиваемая красавица чем больше, тем откровеннее смотрит на писаря, явно ищет у него помощи.

Писарь, разумеется, пытался скрыть свое воровскую личину, сделать вид, что он тут не причем. Только, хе-хе, от меня не укроешься. Очень быстро стало ясно, Алексей Прохоров настоящий изменщик и нам реальный враг.

Но как это доказать. Пришлось сказать, что в одной комнате спрятана большая сумма ассигнациями — сто тысяч. А чтобы тут воры кругом не бегали, сообщить, что это знатная ловушка и в засаде будут спрятаны жандармы во главе со мной.

— И как же здесь оказался я? — уже спокойно спросил Бенкендорф, — пока своей фамилии я не слышал.

— Дабы я, выйдя злоумышленника позже, оказался на посту раньше, пришлось и придумать сей приказ, о чем я вас, граф, еще раз прошу прощения, заранее не осведомил.

— Скажите еще об аресте этого писарька, чтобы я был спокоен, и можно будет забыть об этом инциденте, — смеясь, сказал Бенкендорф.

— Писарь Прохоров Алексей был арестован час назад, после чего я тут же отправился к его императорскому величеству извиниться за свое поведение. А потом, говоря об жандармерии, попросил сюда вас, граф.

Его сиятельство так красноречиво переглянулись с его величеством, что князь окончательно догадался, что здесь как-то не то. И его деятельность на допросе причиной злости их титулованных собеседников не является.

Император, похоже, также сориентировался, что неправильно понял существующую ситуацию. Он вопросительно посмотрел на дочь, деятельность которой и была первопричиной данного инцидента.

Та слегка удивилась, а потом откровенно обиделась:

— ПапА, что вы на меня так смотрите? Я всего лишь, просила князя на пост главы жандармерии, думая, что граф собирается уйти. Узнав, что нет, больше не настаивала. Александра Христофоровича я слишком уважаю, чтобы делать ему нечто неприятное.

— Мгм, — прокашлялся Николай I, — дабы все прояснить для всех и ничего не оставляя за пазухой, вернемся в прошлое. Третьего дня мы с Александром Христофоровичем в совершенно приватной и весьма необязательной обстановкой за чашкой чая обсуждали будущие кандидатуры на высшие посты. Все мы стареем. И вообще нет вечных чиновников. И я когда-то уйду. Вот под таким-то соусом говорили и о Константине Николаевиче. Наверное, не скажу нечего нового, князь Долгорукий мною намечается либо в министры внутренних дел, либо в главы моей канцелярии. Но это только в будущем, — предостерегающе посмотрел он на дочь, — сейчас никого и в никуда. Он слишком хороший сыщик, чтобы им так кидаться.

Николай Павлович внимательно посмотрел на свою дочь, задумчиво проговорил:

— Кажется, говорили только вдвоем и я, особенно, подчеркивал, что это только разговор. Но нет, сразу пошли слухи о перестановках при дворе. Даже Мария весьма отличилась. А мои чиновники, хоть и не имеют за собой особых недостатков, начали заметно нервничать. И я сам тоже в чувствах стал встревоженных.

Так вот, здесь в кругу самых ближайших людей — цесаревича, моей любимой дочери, князя Долгорукого и ближайшего друга Александра Христофоровича, я заявляю об отсутствии хотя бы на ближайшие дни каких-либо перестановок, — он остановился и в лоб сказал у князя: — Константин Николаевич, ты, кажется, хотел на какой-то высокий пост?

Нет, и на пост, ни на должность он совершенно не хотел. И вообще, это была своеобразная манера Николая I — не предлагать самому, а удовлетворять просьбы поданных. Все равно, это был удачный момент. В такое время можно было поговорить и о другом, для тебя тоже важном или привлекательном. Но как-то совсем не хочется.

— Ваше императорское величество! — намерено явно удивился князь, — узнав о своих намерениях, о которых я совсем не представлял, хочу честно и открыто заявить, что сегодняшнего дня я с утра только и тщу себя об этом разбойном деле. И хотя виделся в несколько расстроенных чувствах, но приписывал это свою неудачную деятельность в розыске Ковалевой Анюте. О карьерном росте пока и не мечтаю.

Николай I что-то негромко сказал для себя. Похоже, не поверил. Не потому, что князь не был слишком убедителен. Нет, просто император не понимал, как это не хотеть на более высокий административный пост. Это как настоящий мужчина в самом соку не хочет красивую женщину.

Ну, это уж его проблемы! Константин Николаевич перевел разговор на нужную для себя тему. Теперь можно и продолжить рассказывать о розыскном деле.

— Ваше величество, ваше сиятельство, — напомнил князь об уголовном деле, — будут ли у вас замечания о его ходе?

Николай молча покачал головой. Он предпочел бы рассмотреть уже законченное дело, когда все становится все легко и просто, а виновные стоят в очереди плакать и каяться.

А пока что-то туманное и не слишком хорошее.

Бенкендорф же оживился:

— Ваше величество, очень смею надеяться, я могу участвовать в дальнейшем розыске.

Николай только пожал плечами. Он видел, что его друг не очень-то разбирается в розыске, и хотел только помочь. Ведь Господом Богом нашим предрасположено каждому уметь свое. Князь не умеет работать в розыске, зато они оба могут, и, кажется, неплохо, управлять государством. Вот и нечего лезть не в свою телегу.

Но если Александр Христофорович так хочет… Император спокойно соизволил. И без того своих забот хватает, чтобы мудрствовать над чужими.

Бенкендорфу только этого и надо было. Он вежливо поклонился суверену, изысканно — его дочери. Кивнул князю — с ним он еще будет работать над следствием, поэтому не прощается. С тем и вышел из императорского кабинета.