Ненавистная любовь и любимая служба в XIX веке (сыщик князь Долгорукий-2)

Глава 6

Его сиятельство, светлейший князь Долгорукий, только недавно ставший действительным статским советником, сегодня откровенно опаздывал на работу. Или, как говорили в XIX веке, на службу. Это его немного настораживало, поскольку в прошлой жизни он никогда так не опаздывал. Нет, конечно, князь и штатский генерал опаздывать не может по факту. но ведь к кому? К самому императору всероссийскому Николаю I! А он, между прочим, строгий и пунктуальный, может припомнить о служебной дисциплине.

Нет, он совсем не обнаглел или потерял чувство меры. Дескать, я следователь государя-амператора и енерал от бумаг. Никто мне не указ, и что хочу, то и делаю!

Просто дело молодое, медовый месяц хотя и без дополнительного отпуска. Уж куда его прелестная жена Елена Федоровна строго держит себя (а за одним и его) в рамках викторианских традиций, запрещая проводить в постели сверх указанного приличия, ужасаясь от следов на коже от любовной похоти. Но и она порой не сдерживается (и затягивает его) в постели для амурных утех. Дело-то житейское, охо-хо! Хоть и началась их семейная жизнь неудачно, зато потом развилась бурно и перспективно. Так ведь, пожалуй, и ребенок у них наметится!

А ведь на петербуржской улице повседневный рабочий день, четверг, и многочисленные подчиненные и редкие для него, князя, начальники в поте лица трудятся и того же ждут от тебя. И работа, хоть и не серый зубастый волк, но все же требует и времени, и старания.

А он все еще остается в розовой пелене любовного наслаждения. Мда-с! Константин Николаевич торопливо оделся при помощи слуги Григория, цепко, не смотря на скудость времени, осмотрел положение орденов на парадном мундире. Сегодня у него, как на грех, еженедельный доклад у императора да в присутствии шефа жандарма. Охти ему. Утренний чай долой! Традиции прощаний долой (прости, милая). Бегу, бегу!

Князь, оставив в доме молодую жену в дезабилье (слуги, а, особенно служанки в расчет совсем не брались, оставаясь на уровне живой мебели), полетел в Зимний дворец в легкой пролетке, как молодой титулярный чиновник к строгому столоначальнику.

И все равно ведь опоздал почти на четверть часа! Даже в XIX веке с учетом неспешной эпохи и недостатка часов многовато. Император Николай I при встрече ничего ему не сказал. Только бросил строгий взгляд на комнатные часы и пригласил испить с холоду чаю. Жена его и дети давно откушали еще в столовой, но для семейного следователя чайные принадлежности сохранялись в готовности.

Чай в кабинете был накрыт снова. Как понимал князь, в первую очередь, для него. Августейший хозяин распорядился слугам угостить явно не позавтракавшего именитого служащего. Ну и сам потребовал чашку для приличия. За одним спросил из того же приличия о здоровье.

А что здоровье! Виделись в последний раз вчера, массовых болезней на улице не было. Так что все нормально! В ответ испросил о здоровье дражайшего императора, его жены, детей. Большая, кстати, честь. И разговаривать с августейшим монархом — тоже. Ну да князь уж потерпит. Сам высокородный, хотя и не такой.

Без церемоний присел к столу, поздоровавшись со своим начальником Бенкендорфом.

Если бы это был обычный князь Долгорукий, то даже со своей гордыней и потомственной честью, вряд ли бы осмелился так насыщаться перед императором. А попаданцу все одно.

Съел вкуснейшее картофельное пюре XIX века без искусственных добавок и нефтяных вкусностей. В Зимнем дворце это блюдо готовили специально для него. Знали, картофелеед он страшный. Будто не истинный русский, а настоящий немец.

Собственно, он и показал это блюдо кулинарной части дворца. Хотя картофель был известен аж с Петра I, но распространялся среди населения России весьма посредственно. Например, среди верхушки россиян он ходил только в форме, как это называлось позднее, «картофеля в мундире». И вообще, среди дворян это считалось блюдом простонародья и кушать было моветон.

Константин Николаевич это отверг, сначала на словах, потом на практике, собственноручно приготовив то же самое картофельное пюре и жаренный картофель с мясом. И хотя большого числа любителей он не приобрел, но картофель получил на кухне Зимнего дворца законную прописку.

А никто ему не посмеет вякнуть о простонародье. Ему — из рода Рюриковичей и уже близкого сотрудника императора!

Съел с пюре кусок говядины, залил все это чаем с миндальным пирожным и был готов к всеподданнейшему докладу. Про себя он называл эту кормежку как «завтрак с августейшим повелителем» и не очень-то жалел. Подумаешь, поел один раз, когда жена Елена Федоровна не покормила.

Затем был черед деловой части. Император, не шутя, ждал новостей по следственной части. Петербуржцы были не на шутку взволнованы и даже зачастую втихомолку злословили. Оказывается и августейшую семью можно обокрасть. И император ничего не может!

Понятно, что Николай очень надеялся на князя.

Шеф жандармов граф Бенкендорф, у которого не было секретов от монарха, тем не менее, рассказать мог не так уж многое. Ибо по большей части следствие пока было распространено на уровне мыслей и соображений господина действительного статского советника.

— Ваше императорское величество, ваша сиятельство, — не стал он утаивать будущие планы, — смею напомнить вам два направления нашей деятельности. Во-первых, полицейские облавы.

Константин Николаевич внимательно посмотрел на императора, стремясь понять его отношение к этой операции. Тот и в прошлые-то дни был не очень-то ЗА облавы, буквально стесняясь перед цивилизованным Западом. Хотелось верить, что вялый ход действий силовиков изменит его настроение.

Попаданец же, зная, что и западные страны, и западное общество будут относиться к России враждебно аж XXI веке, и поэтому нечего россиянам швырять так сказать жемчуг перед свиньями, вел с этими господами гораздо свободнее, считая, что деятельность внутри страны — это дело правительства России и на каждый роток не накинешь платок. Но последнее и решающее слово в стране, понятное дело, приходилось к императору.

К счастью для следственного дела и самого Константина Николаевича сегодня Николай I вел себя куда смелее. Вообще, окружение монарха, тот же Бенкендорф, просто удивлялись усилившего могущества князя за счет влияния на монарха.

Сам Константин Николаевич относил его к так сказать родственным связям, прежде всего, к своей жене — воспитаннице императора Елене Федоровне. Начав прислушиваться к ней по всяким мелочам, он начал слушать и в ее мужа. Тоже, в общем-то, по мелочи, но тем не менее!

Попаданец, однако, прекрасно понимал, что чувства могут, как приходить, так и уходить и поэтому хотел укрепить отношения с августейшим монархом на деловой основе. То, что их позиция все более сходится, его порадовала, и он твердо продолжил:

— Облавы принесли неплохой результат, в частности, задержано и арестовано изрядное число противоправных элементов, кои сейчас допрашиваются по предложенной схеме. Однако видимый результат будет виден только через неделю.

Другое направление — работа в рамках следственного дела оказала куда более действенный результат. Тут, правда, мы разошлись в итогах, — он вопросительно посмотрел на Бенкендорфа.

Тот правильно понял своего через чур самостоятельного подчиненного и взял инициативу на себя:

— Мне кажется, ваше императорское величество, что именно дворцовый истопник Захаров стал соучастником кражи. Помните, я вам его показывал вчера. Страшная такая морда. А вот подозреваемую Константином Николаевичем Анюту Ковалеву, эту миленькую девушку с характером ангела и красивыми глазами, надо, по-моему, просто отпустить, предварительно извинившись.

— Я так не считаю, — сухо ответил князь и предложил: — и чтобы нам нечаянно кардинально не разругаться, необходимо провести следственный эксперимент и, учитывая «бритву Оккама», найти, наконец, виновного во дворце. А потом уж арестовать этого соучастника грабителя.

Николай I был в некотором сомнении. Посмотрев на шефа жандарма и встретив в его глазах такое же впечатление, он твердо сказал:

— Право же, Константин Николаевич, я не против предлагаемых вами действий, но перед этим, прошу прощения, вы объясните свои слова. Ничего ведь не понятно!

Попаданец мысленно хмыкнул, согласился с замечаниями. Люди XIX века да еще непрофессионалы. Что с них возьмешь?

— Ваше императорское величество, принцип «бритвы Оккама» позволяет отбрасывать уж совершенно фантастические предположения и домыслы. Например, что девицы прилетают на воровство именно на метлах. Ну а следственный эксперимент — это деятельность полицейских чинов по проведению розыскного следствия.

Константин Николаевич внимательно посмотрел на собеседников — понятно ли он пояснил. Нет ли каких либо фраелогизмов будущего времени, подозрительных во второй четверти XIX века?

Нет, кажется, собеседники сидят спокойно. А некоторую скованность можно отнести к излишней теоретизированности его слов. Не профессор, чтобы сложную теорию давать простыми словами!

После длительного молчания и переглядок с Бенкендорфом Николай I, наконец, заговорил:

— Трудны ваши юридические прошпекты, как-то зубодробительно. Но на практике, надеюсь, все же разберем. Константин Николаевич, начнем с вас, вы у нас единственный профессионал.

Вот здесь император угадал. И даже больше, чем он думал. Вторая жизнь в милиции/полиции! Столько набрал розыскного опыта, как распутывал сложные узелки, вам не понять!

И первое, что воспринял так сказать потомственный следователь — никогда не спешить и всегда пускать в разговоре первыми непрофессионалов. К кормилу реального следствия их все равно не пустят, а так хоть выговорятся и утихнут.

И он, перебросив мяч, предложил дать слово Бенкендорфу. Точнее сказать, он предложил поговорить всем собеседникам, а самому помолчать. Но умным и расчетливым был не только князь. Император Николай I предпочел вообще не участвовать в текущем разборе следствия, хотя, как он четко подчеркнул, сам он собирался и далее постоянно помогать господам розыскникам.

Что же, тут Константин Николаевич никак не мог ни помочь, ни подтолкнуть и потому лишь спокойно кивнул и предпочел слушать шефа жандармов.

Александр Христофорович, учитывая сложное положение — единственный зритель мог совершенно не учитывать его логику, а сам он был отнюдь не уверен в собственных доводах — стал предлагать меры к действию очень осторожно. Константин Николаевич даже бы сказал, что меры эти были никакие. Бенкендорф полагал шаги следствия, хотя и внешне громкие, но бесполезные. Например, повести обыск у обслуги, предварительно предупредив их об обязательной помощи розыску, обговорив господ посетителей Зимнего дворца об опасности вторичной кражи, предложив их под письменную расписку о сотрудничестве с полицией. Зачем? Нет, ну он так не согласен! Розыскные-то мероприятия где?

Выслушав и никак не прокомментировав их, князь как бы в дополнении к мерам своего начальника потребовав допросить хотя бы с десяток главных подозрительных. С ними должны были работать шеф жандармов Бенкендорф и князь Долгорукий с помощью жандармских помощников. Это было главное. Обслуга, охрана тоже не оставались в стороне от внимания подследственных органов, но уже уровнем ниже. Пусть ими займутся сотрудники следственной части. Там люди настырные и дотошные, хотя и без особого умения в голове. Но, может, и найдут чего?

— А как же я? — прорезался властный возмущенный голос Николая I, — чем займусь, простите, конкретно я?

Причем, император всероссийский в силу своих полномочий был и без того до нельзя занят. Потом, уровень не тот. Как бы палить 152-мм гаубицей по мелким воробьям. Но попробуйте, скажите монарху об этом. Так даст августейшим кулаком по шее, мало не покажется.

Характер такой. Считает, что если создает не он, то будет плохо. Наивный, как бородатый цыпленок!

— А вы, ваше императорское величество, можете контролировать нашу с Александром Христофоровичем деятельность по следственной части, — нашелся князь. Можно было хотя бы постараться отопнуть его от следствия, благо и толку от него было, как от козла молока. Но на всякий случай не надо. У козла, кроме отсутствия молока, было еще дурное качество характера и большие рога административных полномочий.

Так и получилось, что главными подозреваемыми занялись трое: светлейший князь Долгорукий по служебным обязанностям, граф Бенкендорф по начальническим функциям шефа жандарма и Николай I по собственному монархическому капризу.

Начальников здесь море, — хмыкнул князь про себя, — в итоге получается, что действительный статский советник — целый штатский генерал — носится, как мальчик на побегушках. Ха-ха!

Впрочем, вслух он такого пассажа не допустил. Просто предложил провести допрос подозреваемых из дворцовой обслуги прямо здесь, в одной из комнат Зимнего дворца попроще. А уж потом, если обвинения подтвердятся, перенести следствие во внутреннюю тюрьму жандармов или даже в Петропавловскую крепость.

Предложение было здравым и не вызвало особого противодействия. Зато выделение означенных лиц в список допрашиваемых быстро вызвал некоторый спор.

Некоторый — потому как напрямую противодействовать императору было очень опасно для карьеры. Поспоришь о государственных злодеях и постепенно сам попадешь в их перечень. И жаловаться некому. Сам гарант высшей власти находится перед тобой и злится за справедливые протесты.

Зато с Бенкендорфом князь крупно поспорил, хотя и без особой для себя пользы. Поначалу он хотел взять в разработку только Анюту Ковалеву, которая, судя по огромному опыту старого работника розыскной части полиции, на 100% подходила под сообщницу господ грабителей и воров.

Причем такой вывод был сделан на основе аналитических суждений и фактов. Собеседники его вначале пытались цивилизовано опровергнуть, но, в конце концов, просто стали использовать дедовский «административный ресурс». Один император, другой — шеф жандармского корпуса. Что еще может делать бедный крестьянин в чине действительного статского советника? Да в основном соглашаться, грязно ругаясь в душе.

В итоге перечень особо подозреваемых вырос до трех человек: — прислуга Марии Николаевны Анюта Ковалева, истопник Алексей Захаров, и с какого-то лешего работница кухни (кухарка по-теперешнему) Аглая Спиридонова. Эта-то почему опять здесь оказалась?

Взглядом спросил шефа жандарма. Тот тоже взглядом ответил, что тоже совершенно не понимает хода мыслей монарха. При этом, по внешнему виду, скорее умрет, чем спросит у Николая I. Называется, старый друг монарха! Или у самодержца нет друзей, а только поданные?

В таком случае Константин Николаевич не церемонился. Сколько уж раз бывало. Лучше уж сразу все уточнить. Вызвав недовольство своего начальства, чем потом плюхнуться, извините, на собственную задницу прилюдно!

Николай на прямой вопрос зятя недоуменно пожал плечами:

— Моя дочь Мария Николаевна чем-то заподозрила Аглаю. Сказала, что ты знаешь. Я на всякий случай решил проверить. Вдруг Маша научилась от тебя умению розыска? Всяко может.

— Да? — скептически покачал головой князь.

— Гхм, — не удержался от хмыканья Бенкендорф, как бы в его поддержку.

Николай посмотрел на скептически думающих собеседников, примирительно сказал:

— Ну не знаю, может, я и перестарался, но вы все же послушайте всех персон из списка подозреваемых. Даже из того, что мне во дворце таковые не нужны. Здесь все-таки не вертеп и не воровская сходня.

Что делать? На мнение обычных людей князь Долгорукий, да и граф Бенкендорф, четно говоря, глубоко бы плевать. Но тут император всероссийский.

Князь и граф кисло переглянулись. Их даже не работа пугала, грязная и противная. Страшился авторитет (Долгорукова сильно, Бенкендорфа меньше) никчемных юристов, не умеющих вести розыскное дело.

Николай I догадался, о чем они думают. Лицо его посуровело.

— Господа! — строго предупредил он, — помните, что вы служите не российскому обществу, вы служите непосредственно мне. А уж я буду решать, насколько хороша и полезна ваша деятельность, предлагаемая этому обществу. Так?

— Так точно, ваше императорское величество! — ответили силовики (Бенкендорф свободно, Долгорукий с некоторой натугой).

Попаданец, смотрящий на это как бы со стороны, мысленно вздохнул и подумал, что плетью обуха не перешибешь и, так или иначе, они должны прошерстить имеющую обслугу императора. А кто ж еще?

Бенкендорф, как старший среди розыскников, отрапортовал об их готовности, и они отправились на допрос. Работа была грязная и нудная, об этом знали не только профи, но и любители. Константин Николаевич ничуть не удивился, когда монарх, под предлогом большой занятости от них отстал, хотя вроде бы не только соглашался им помогать, даже настаивал на этом.