Ненавистная любовь и любимая служба в XIX веке (сыщик князь Долгорукий-2)

Глава 4

Нехороший вариант на ближайшее будущее, что в столице Российской империи явно что-то не так, они поняли уже на ее окраине. Словно они и не в Москве были — в другом городе России за несколько сот километров — а на противоположенной стороне Земли.

Дилижанс протащился по столичной брусчатке метров сто вдали еще от центра с его официозом и обязательными городовыми, и их уже три раза останавливали военные! Князь Долгорукий забеспокоился. А что будет дальше? Гвардия? Казачки? Или… бунтующая чернь?

Попаданец настолько впечатлился картиной революций 1917 года, которые, хоть и веяли романтизмом всего нового, но, между прочим, веяли и всеми признаками обычного русского бунта, со всем ее кровью, насилием и грабежами, что не мог уже больше ни о чем думать.

Ведь судя по количеству разнокалиберных военных создавалось такое впечатление, что Россия оказалась в кровопролитной и очень тяжелой войне и военные действия шли где-то рядом. Опять Первая мировая?

И этим военным как-то было все равно кто едет — мелкие разночинцы или воспитанница императора с мужем — светлейшим князем. Война-с! А офицеров почему-то не было. Опять революция? Немного успокаивало только одно — солдаты-гвардейцы были не одни, ими командовали унтер-офицеры. Но все-таки…

Его жена Елена Федоровна от такого положения только беззащитно вскидывала руками в жесте недоуменного удивления и даже злобы. А что делать? Гвардия им не подчинялась, а идти самой разбираться с солдатами ей очень не хотелось. Да и не женское это дело, честно говоря.

И тут постепенно стад активизироваться Константин Николаевич, для которого ситуация очень была обычной, хотя бы и теоретически, по вузовским учебникам. И как мужчине и как попаданцу. Ему вдруг показалось, что они вдруг оказались в феврале или в октябре 1917 года и прежние привилегии высокопоставленных дворян, на которых так надеялась его жена, не только им не помогали, но и мешали, вплоть до убийства. В свое время эта гнусная чернь их попросту бы расстреляла прямо на улице, вдоволь поиздевавшись.

Конечно, сейчас был не черный 1917 год, а все еще благородный XIX век и господствовал гуманизм, хотя и очень своеобразный. Но, все равно, им могла помочь только их личная активность. Или, точнее, его активность, а не эфемерные дворянские права.

И светлейший князь Долгорукий трудолюбиво работал. Он подыскал им сильный конвой из находившегося поблизости усиленного патруля жандармов. Военные, тот же брат Михаил и взрослый сын Александр из семьи императора немедленно бы скривились, но князь лишь развел руками. Долгорукий же, благодаря появившегося внутри него попаданца, не только не любил жандармов, но и считал, что в специфических городских условиях эти господа будут наиболее эффективны.

А тут их патруль. Он как бы поддерживал спокойствие на многолюдной беспокойной улице, являясь якорем спокойствия. Хотя, с точки зрения господина статского советника, жандармы просто отлынивали от опасной работы по наведению порядка.

Дальше оказалось почти по Салтыкову-Щедрину. Князь также по обозначенному им же тексту их буквально припахал. Пусть работают мужики в жандармских мундирах, их превосходительства устали и оголодали, а простонародье в тенечке спит, отдыхает, скотинки такие!

Жандармы, кстати, ни чуть не возмутились. Даже, наоборот, кажется, обрадовались. Похоже им, как и светлейшему князю, так сказать, новый порядок не очень нравился. Но, в отличие от него, они совершенно не знали, что им делать. Ведь одно дело беззащитные робкие обыватели, которые просто описывались при одном их виде, и совсем другое вооруженная злобная солдатня, которые толи укрепляли порядок, толи его окончательно разваливали. Иди-ка тут к ним, сами арестуют.

А тут благородное начальство, да еще самое высокое! Пусть командуют, а они в охотку ему поподчиняются!

В общем, они нашли друг друга и уже в скором порядке отправились к Зимнему дворцу, не обращая внимания на солдат на улицах. А те, видя такую картину, уже не осмеливались останавливать пыльный, грязный дорожный дилижанс, явно откуда-то издалека приехавший.

Во дворце Елена Федоровна, как любящая воспитанница, хоть робко, но сразу же отправилась к императору всероссийскому. А уж Константин Николаевич просто сел на хвост к своей жене, идя следом. Князь в некотором смущении объяснял это тем, что ведь он должен, как беспокоящийся муж, охранять свою супругу. Ведь у него же был пистоль, не так ли, господа? Хотя от кого он здесь собирался ее охранять, сей почтенный муж и сам не смог бы объяснить.

Впрочем, никто ему при императорском дворе задавать такие неудобные вопросы о его присутствии при августейшем монархе не собирался. Наоборот, ему даже обрадовались (Николай I точно). Все-таки при дворе появился профессионал сыскного дела, опытный и весьма умный, который знал, что делать и как им быть. Надо только ему все сообщить, так сказать, подробно ввести в текущий курс открывшего дела.

И Константин Николаевич, наконец, все узнал и понял. И новость эта в некотором роде почти напрямую казалась его. С одной стороны, ему стало легче — это точно была не кровавая революция, и Самодержца, а, следовательно, и его (sik!) не свергнут и не убьют. С другой стороны, кошмар какой! Пока они ездили в Москву, покои самой Марии Николаевны, дражайшей и, не смотря не на что любимой, которую он теперь хорошо знал, обокрали!

Полицейского самого обокрали. Ха-ха! Хоть и из второй жизни, но он попал в обычный анекдот, какие массами рассказываются хоть XIX веке, хоть XXI.

Хотя ладно. Если серьезно, то обокрали целую великую княгиню, входившую, по крайней мере, в сотню благородных людей России! Старшую дочь правящего императора Николая I! Нет, коли господа воры не имеют нормальной головы, чтобы нормально думать, то хотя бы чувство самосохранения должны были иметь, как любое биологическое существо? Ведь будут их теперь цепко искать и пока всех не поймают, ни за что не отстанут!

Константин Николаевич почувствовал, что волны ярости захлестывают его. Как они смели! Нет, это еще не революция, но, безусловно, ее грозная предтеча. Уголовники, эта мразь российского общества, по сути, показывали, как надо делать с императорской фамилией! Да как они посмели?

И их надо так же безжалостно наказать! Бить их шпицрутенами, а то и просто расстреливать. Нечего церемонится, иначе внуков и правнуков нынешнего императора самих убьют. Уж он-то, попаданец, это не предполагал, а, безусловно, знал! Проклятые бандиты!

Старательно провел сеанс дыхательной гимнастики, успокаивая себя. Следователь должен быть, прежде всего, идеально спокоен и холоден. А не так горячиться…

Итак, имеющийся перечень вещей и личные воспоминания его драгоценной Машеньки показывали, что взяли только ее персональные драгоценности и деньги. Пусть на большую сумму, но все же. Объемное или тяжелое имущество оставили. Даже дорогую одежду, не менее дорогие безделушки грабители не взяли. И уносить опасно, и продавать тяжело. То есть, Константин Николаевич с его огромным полицейским опытом четко понял, что ни о какой ошибке со стороны жуликов речь не идет. Судя по всему, грабеж был хорошо спланирован и кем-то активно поддержан со стороны обслуги. С самого начала воры сознательно грабили именно лично великую княгиню. Вот ведь козлы вонючие!

Ну ничего, он тоже не ребенок, — злобно и мстительно подумал Константин Николаевич, и принялся слушать высокое начальство.

Испуга уже не было, как и других негативных эмоций. Работа есть работа и похитителей он поймает. Но воры, если еще останутся жить, будут помнить это время надолго. Больше они даже не подумают красть у августейшей фамилии! Разыскать, вернуть имущество, а самих грабителей, безусловно, примерно строго наказать.

А вот присутствующее здесь начальство явно совсем не знало, что им делать и от этого страшно нервничало при внимательном взгляде императора. Вернее, буквально психовал один Бенкендорф, от этого непродуманно предлагавший кучу разных мер, в том числе сугубо фантастических.

Николай же I с появлением князя Долгорукого заметно успокоился. Подождав, пока активность шефа жандармов снизится, он предложил дать слово статскому советнику светлейшему князю Долгорукому. То есть мужу его любимой воспитанницы. Ух, как тот разойдется!

А вот наличие Марии Николаевны оказалось для князя очень неприятной неожиданностью. Тем более, она, увидев их, заметно встревожилась. Или даже так — она, увидев его, многозначительно кивнула. Мол, попался, голубчик, никуда от меня не уйдешь!

От князя ждали четких конкретных предложений, и Константин Николаевич, покосившись на нее, заговорил и совершено их не подкачал.

Во-первых, он сразу предложил своей дражайшей жене пойти, наконец, домой, отдохнуть и помыться с дороги. Николай I, уже не раз намекавший Елене Федоровне на необходимость покинуть мужскую кампанию, утвердительно кивнул.

Однако воспитанница императора делать это категорически отказалась, сразу же перейдя на личности. Или, точнее на одну личность — своего мужа. Константин Николаевич узнал о себе довольно много нового, причем все с отрицательных позиций. Ну, она и дала, прелестная, гм, девушка!

Попаданец, имея большой стаж отношений с женщинами, встретил этот горячий спич молча. А вот император молчать не стал и ответил за всю мужскую часть человечества.

Ругаться с уважаемым монархом и повелителем она не решилась и быстро перешла с ругани на мольбы. При чем как с первыми, так и вторыми она демонстративно обращалась к мужу. А что? В XIX веке и с точки зрения морали, и с точки зрения закона жена была права! Женился ведь? Так беспокойся о супруге.

И князь «сдался». Ну, как сдался? Он ласково извинился, наговорил ей всякие благодарности и комплименты, так что она покраснела от удовольствия. А потом без паузы повторил предложения уйти домой. Мол, он тоже где-то через час придет. Бедная Елена Федоровна, она просто эмоционально не успевала за своим мужем и покорно вышла.

Между прочим, за ней поспешно вышла старшая дочь императора Мария Николаевна. Бенкендорф это не заметил, а вот попаданец с императором еще как. Но если второй отреагировал с облегчением, в последнее время дочь была не в себе и постоянно нервировала, то сам князь забеспокоился. Как бы великая княгиня его жену элементарно не избила⁈ А что, женщины тоже это умеют.

Во-вторых, перейдя от милых женщин к общей обстановке в столице, он предложил немедленно убрать с улиц города войска. В отличие от первого предложение это было встречено с прохладой.

Войска — это порядок! — говорил взгляд Николая Павловича, а генерал-от-кавалерии А. Х. Бенкендорф только одобрительно кивал головой.

Военные, — с пренебрежением подумал попаданец, основываясь на многолетнем опыте взаимодействия с офицерами и генералами, — все бы им массой давить. Как будто можно этим на уголовников нагнать страху. Скорее, нормальную жизнь нарушишь и жителям столицы окончательно нарушишь трудовые дни.

Но Александр Христофорович так не думал и между ним и его подчиненным статским советником Долгоруковым разгорелся жаркий спор. Вообще-то это было почти подзаконное нарушение по тем временам, так низко падать сотруднику, чтобы в наглую прямо возражать своему начальству.

Но ведь здесь и дело было необычное. И не потому, что Долгорукий был из знаменитого княжеского рода. И даже не потому, что оказался опытен и, не побоюсь этого слова, талантлив по сыскной профессии. Нет, Долгорукий теперь почти принадлежал через свою жену к императорской семье и имел право спорить с любым министром! Тем более, государь — император находился рядом и не просто сидел, а одобрительно кивал своему толи жандарму, толи полицейскому, признавая его слова правильными и продуманными.

Именно поэтому, а не убедительности своих доводов был обязан Константин Николаевич тому, что оказался победителем.

— Александр Христофорович, — поставил окончательную точку император Николай Павлович, — не спорьте с профессионалом, будьте благоразумны!

Император не продолжил свою речь, но это и так было понятно. Разница между шефом жандармов и его подчиненным была в том, что первый был назначен императорским указом, не имея к сыскному делу ни таланта, ни образования, ни опыта. тогда как второй имел все эти прерогативы. И самое главное, Бенкендорф имел только глубочайшую преданность к императору и его семье, тогда как Долгорукий сам уже почти принадлежал к этой семье.

И поэтому уже шеф жандармов не имел права спорить, что и Николай I попытался довести до его сведения. Впрочем, довольно деликатно и обтекаемо.

Но и этого было достаточно, ведь Бенкендорф был при этом весьма умен и дисциплинирован, и не собирался понапрасну плевать против ветра. Или, если вам не нравится такое грубое сравнение, он был еще и достаточно придворен для дальнейшей ругани и бессмысленного спора.

Ведь было видно, что император уже принял решение и теперь шефу жандарма, как любому подчиненному, лишь оставалось принять к сведению и подчиняться. Сам Константин Николаевич додумался до этого немного позже и тоже догадался замолчать.

Мужчины замолчали, придя к консенсусу. К какому никакому, но все же. Мария Николаевна, видя это, на правах любимой дочери рискнула предложить выпить чаю. Она уже пришла обратно в кабинет, вся какая ласковая и светящаяся изнутри. Попаданцу оставалась только гадать, что же стало между женщинами вне кабинета, и в целости ли ушла из дворца Елена Федоровна.

Николай ласково посмотрел на дочь. Как и на сидящего рядом князя Долгорукого. Все-таки они были его родственниками. почти родственниками, если говорить о попаданце. Одно лишь ему не нравилось.

— Александр Христофорович, — мягко спросил он, — вы не будете против, если я прикажу повысить в чинах Константина Николаевича. А то перед собой стыдно. да и перед придворным обществом, — монарх ласково улыбнулся светлейшему князю.

Бенкендорф думал очень недолго. Уже сам вопрос был поставлен так, что можно было ответить только положительно. А уж зная самодержца, тем более. Единственно шеф жандармов, даже не возражая, просто подумал вслух об одной проблеме.

Действительный статский советник, а это наиболее весомое звание для Долгорукова, может быть только столоначальником отдела или выше, но никак не рядовым чиновником. Свободной же должности нет. А?

Николай I об этом пассаже думал немного. Для императора это было не проблема. Если нет свободной должности — а чиновники–столоначальники были все действительно людьми дельными, — значит, надо создать новую должность. А вот какую, надо спросить у самого князя, а лучше у родимой дочери.

Он вопросительно посмотрел на Марию Николаевну. Та прикусила губу, решая. Нет, столоначальником ему быть совершенно не зачем. Он уже вырос из этого! Ему бы и чин повыше, а то штатский генерал-майор явно маловато. И дело даже не в деньгах, а в престиже. Но папа сразу не согласится сделать Костю действительным тайным советником 1-го класса. Хотя сколько существует таких чиновников, тупых и глупых. Но об этом позже.

— Папа, — обворожительно улыбнулась Мария, — а почему бы тебе сделать де-юре то что уже существует де факто.

Дочь объяснила заинтересовавшемуся Николаю:

— В последние месяцы Константин Николаевич уже непосредственно работает на тебя. И работает, я так понимаю, очень неплохо. Так сделай его официально следователем при императоре всероссийском. Пусть он трудится не на жандармский аппарат, а на тебя.

— Ахм! — озаботился император. Он почему-то видел князя только у Александра Христофоровича. А действительно, почему бы и не подчинить его самому себе? И в дальнейшем сделать из него личного генерал-прокурора. И умен, и опытен, и, вроде бы, предан. Пусть-ка поездит по стране, все проверит и распознает. А то императору некогда и не зачем!

— Молодец, Мария Николаевна, хорошо придумала, — похвалил он дочь, застывшую в ожидании, то или не то она сказала. Одобрит или не одобрит ее слова августейший отец?

ПапА одобрил и Константин Николаевич, хоть он и не просил, неожиданно для себя стал штатским генералом в чине действительного статского советника — мечта большого числа российских чиновников, в том числе и самого Долгорукого еще до появления попаданца в этом теле. И в такие молодые годы!

кроме того, он получил невиданную и пышную должность — следователь при императоре Николае I. Или императорского следователя — император еще не решил, как его назвать. Да и это по большому счету было все равно. Прерогатив, по словам Николая I, у него будет много. Но, самое главное, будучи зятем императора и при императоре, он сам по себе будет большой должностью! Какой русский XIX века осмелится спорить с ним?

Губы сами по себе сложились улыбку. Он бы даже сказал, в дьявольскую улыбку. Константин Николаевич постарался побыстрее убрать ее с лица, чтобы никого не пугать, хотя и император, его повелитель и Мария Николаевна, его дочь, заметили ее. Впрочем, все сделали вид, что ничего не видели. Они были из вежливой семьи, хотя и из императорской, и прощали мелкие прегрешения.