Ненавистная любовь и любимая служба в XIX веке (сыщик князь Долгорукий-2)

Глава 18

Князь Долгорукий осторожно заглянул на небольшую кухню, ожидая увидеть здесь озверелого пахана с топором или с самодельным ножом и с кровожадным взглядом. Классическая сценка!

Нет, никого здесь не оказалось. Даже странно. В его-то теперь уже давнюю эпоху будущего, ворюги и хапуги, завершив дела, всегда сидели в какой-то грязной и неприбранной кухоньке. Болтали, тупо употребляли спирт, самогон, бражку и прочее, что удалось найти из спиртного, закусывали. Ели-то они более-менее только в тюрьме.

И что же? Насколько он помнил из исторических книжек — научных и художественных — в прошлом уголовники особо не отличались. Тянули такое же дрянное спиртное и закусывали, что Бог подаст. Пока не крякали в свое время на местном кладбище. Значит, у них нашлось нечто (некто?) затянувшее в иные дела.

Ладно, об этом позже. Куда мог уйти Крапивин с шайкой? Есть два варианта. Вверх, на чердак или вниз, в подполье. Из земельного подполья уходить будет тяжело, пусть прячутся.

Решено, сначала на чердак, потом в подполье! Уже как-то интереснее. Надо включится поактивнее. «Нюх» сыщика с огромным стажем подсказывал нечто странное.

Внимательно посмотрел на жандармов, высказался шепотом:

— Прошу прощения, что не представился. Действительный статский советник светлейший князь Долгорукий. Кто у вас старший?

Из числа жандармов выдвинулся один сравнительно невысокий, но такой представительный, что Константин Николаевич только по лбу себя не стукнул: «Во балда!». Тот с достоинством представился:

— Ротмистров Балашов Юрий Венедиктович, ваше сиятельство. Нас о вашем присутствии предупредили граф Бенкендорф и приказали обязательно беспрекословно подчиняться.

Мгм, граф Александр Христофорович все-таки по годам мудр и предусмотрителен! Зря он о нем подозревал, оставил следы. Увидев, что ротмистр явно не все сказал, повелительно разрешил:

— Говорите уже, Юрий Венедиктович, не укушу ненароком!

— Нас также предупредили, что вы будете лезть вперед. Велено было не пускать ни в коем случае!

Князь спесиво поднял подбородок:

— Спасибо, что сказали, ротмистр. Только мы, Долгорукие, никогда не прятались за спины подчиненных! Разрешаю вам сообщить об этом разговоре. Впрочем, я сам обязательно попеняю графу о такой, так сказать, заботе.

Он еще раз внимательно оглядел жандармов:

— Поскольку вы меня знаете, надо ли вам говорить о железной субординации и об обязательной дисциплине?

— Никак нет, ваше сиятельство! — вздохнув, сказал за всех Балашов, — мы во веем вашем распоряжении!

Да уж, ему сейчас не позавидуешь. Куча высоких начальников, все приказывают в полном понимании, что именно он во всем прав. И попробуй не подчинись, сожрут, как жиденького!

Князь посмотрел на него уже в некотором раздражении:

— Ротмистр! Во-первых, мне не очень нравится, когда по делам службы начинают мешать всякие чувства. А тут все просто, я — начальник, вы — мои подчиненные. Ясно?

— Так точно! — на это раз хором ответили жандармы, — рады вам стараться, ваше сиятельство.

— Ну и хватит, — больше себе, чем им сказал князь, — еще раз напоминаю для особо тупых и умных. Здесь, чует мое сердце, точно есть ружья. Не подпадайте под их прицел!

Подождав, пока жандармы скажут сакраментальное: «Так точно, ваше сиятельство, будем рады стараться!», лишь мотнул, и уже служебно четко и сухо приказал:

— Ротмистр, пятеро жандармов с ружьями оставите у входа в лаз. Сами останетесь с ними.

Балашов четко подтвердил, что все понятно. И только князь похвалил его про себя, какой понятливый подчиненный ему достался, как ротмистр добавил:

— Ваше сиятельство, а позволите мне лучше с вами идти?

Долгорукий неприятно удивился и выразительно посмотрел на него, но офицер лишь пояснил, что внизу будет явно тихо и скучно, тогда как с князем обязательно шумно и драчливо. А потом, — дополнительно сказал он, — у жандармов, вооруженных ружьями, есть свой старший, который, скорее всего, и так сумеет справится. Люди все опытные, пообвыкшие.

«Да уж, — подумал Константин Николаевич, — а ротмистр-то хоть попался говорливым, но весьма умным. И, кстати, своих подчиненных явно знает лучше, чем я. Пусть его, послушаем».

— Хорошо, — согласился князь, но с такой интонацией, что подчиненным лучше бы с ним больше не спорить. Ибо могло это могло стоить карьеры, а то, Бог весть (!), жизни. Про князя многое говорили неприятное, а с учетом его знатности и кто была его жена, это хотя бы часть могло бы быть правдивым.

Балашов был сметлив. Будучи человеком простым, из питерских мещан, он своей головой пробил место офицера и дворянство. Князю Долгорукому он быстро показал свою полезность, и как человек, и как жандармский офицер — старший группы захвата.

«Что делать, — мысленно философствовал князь, поднимаясь наверх, в чердак, — в жизни всякие бывают и ротмистр еще не самый гадкий представитель рода человеческого. Лишь бы не мешал, а, по возможности, помогал. И все будет хорошо».

Чердак воровской шайки ожидаемо оказался богатым. Все, что «праведным трудом» было наворовано и награблено, оказывалось, так или иначе, здесь. Чердак только казался ветхим и продырявленным, сбитым любым дуновением ветра. Изнутри оказалось, насколько это было видно из под богатого груза, что помещение постоянно латается, насколько это было возможно: дранки или латки меняются и из-за этого крыша, вопреки чаянию, не дырявая, стойки чердака и доски свежие и крепкие. И жандармы, хоть и сухощавые и относительно легкие, но все-таки взрослые мужчины с массой 5–6 пудов весом каждый, ходили с трудом. А то ведь могли запросто получить или куском ветхой стены по голове, или сам провалится сквозь в данном случае пол, бывший вообще-то потолком.

А вот людей тут не было. Хотя опытные жандармы, не говоря уж о князе с его громадным опытом, легко видели следы недавней деятельности людей. И стертая пыль — целенаправленно удаленной влажной тряпкой и нечаянно рукавом или подолом верхней одежды. И перенесенный груз в виде штук сукна и хлопковой ткани. И, наконец, свежий ремонт по дереву.

Но сегодняшние, свежайшие следы отсутствовали. И это понятно почему. Сначала было очень рано и уголовники, как люди пьющие и встающие поздно, просто не успели, потом пришли жандармы и хозяйственные хлопоты стали не с руки.

Короче, делать здесь пока было нечего. Князь некоторое время не мешал Балашову, педантично, но довольно быстро обыскивающий вместе со своими людьми. Но потом, когда очень некстати раздались выстрелы оставленных внизу жандармов, вся команда побыстрее поспешила вниз, к лазу из подполья.

Там еще пахло сгоревшим порохом, но хозяев не было видно. Старший команды «огневой поддержки», кажется, унтер-офицер Прохоров, возбужденно сказал:

— Где-то человек пять, не меньше, пытались вылезти. Увидели нас, скрылись обратно в подполье. Стреляли уже вдогонку. Да куда там, резвые больно, а в под полу темно. Попали или нет, даже не знаю.

Князь вдохнул. Попали — не попали, а лезть в подполье надо было немедленно, пока те не успокоились. Иначе успокоятся, и будет им «сражение под Марной. Подземный вариант». С убитыми и ранеными с обеих сторон. Уголовников-то ладно, не жалко. Всю жизнь к тому шли. А вот жандармов — в большинстве молодых, еще и не проживших людей, было печально.

— Свет есть? — несколько непонятно спросил князь. Прохоров, однако, его понял, протянул найденную в избе небольшую лампадку.

«Явно с красного угла взяли, из под икон, — не злобливо подумал Константин Николаевич, — креста на них нет».

Впрочем, светлый Бог и грязные, темные бандюги совершенно не связывались не только у нерелигиозного попаданца XXI века, но и более верящих в Христа аборигенов. Никто даже не поморщился.

И потому Долгорукий без паузы зажег фитиль лампадки и полез в подполье. Эту странность он раскопает сам!

— Ваше сиятельство! — сразу немедленно ожил ротмистр Балашов, — куда же вы пошли? Туда пока нельзя!

Он хотел сказать, что на эту рискованную вылазку есть простые жандармы, которых хотя и жалко, но это их обычная жизнь. А вот если хотя бы ранят и даже, не дай Бог, убьют следователя самого императора всероссийского, дай ему Всевышний долгих лет жизни, то и для него самого, и всех остальных не только карьера накроется, но и спокойная жизнь будет под вопросом.

Но князь уже скрывался в подполе, прямо под клинки бандюг, и ротмистр, негромко, но грязно выругавшись, полез следом за высокопоставленным начальником, насколько храбрым, настолько и бестолковым.

Напоследок он, правда, еще успел дать коротких отрывистых приказов, откоторых жандармы ожили, и стали готовится за Балашовым туда же в подполье.

Похоже, торопливость князя стала неприятной неожиданностью не только для ротмистра, но и для Крапивина. Во всяком случае, он не успел даже дать команду приготовиться к бою, как следом за ним по узкому, длинному лазу уже ввалился в подполье первый преследователь.

Константин Николаевич, а это был, естественно, он, легко «поймал» на клинок молодого «шестерку», который толи по грозному приказу пахана, толи по собственной глупости нахрапом полез на него.

Отшвырнув назад уже труп, князь потеснился в сторону, давая пролезть ротмистру. А уж тот помог остальным.

В небольшом замкнутом помещении подполья и так было тесно, а с появлением жандармов и мышке не было возможности проскользнуть.

Крапивин понял, что еще чуть-чуть и их элементарно задавят, даже без оружия. И надо, говоря языком XXI века, перехватывать инициативу.

С диким отчаянным криком он бросился на князя, логично вычислив в нем старшего жандармов. И не с пустыми руками полез. В них у него как-то враз появился большой мясницкий нож, с которым он хотел князя зарезать или, как минимум, напугать.

Константин Николаевич к этому был готов. Любой зверь, прижатый к стенке, дичает, храбреет. И даже мирный лось легко поднимает на рога волка. Уходить уголовникам было некуда, а к розыскным структурам идти сдаваться было не с руки, если вспомнить следы ограбленного. Оставалось только в рукопашный бой и на прорыв. Или в большинстве на каторгу, а кое-кто в пеньковую петлю.

Как бы не так, они ведь тоже не лыком шиты!

По пути в подполье он поднял с полу кистень (или что-то другое, но похожее) и теперь врезал по кипящему злобой лицу.

Два Пальца то ли не ожидал, то ли шел напролом, рискуя, но удар пропустил легко, и мешком молча сполз на земляной пол подполья.

— Остальным бросать оружие и руки вверх! — приказал князь громко и жестко. Предупредил: — Это бой, бить будем не жалея, потом разберемся, кто остался жить, а кто уже, стало быть, убит.

Как он и ожидал, стержнем сопротивления был сам главарь. И, как только его, очень хотелось верить, оглушили, остальные, при первом же давлении, немедленно сдались, смиренно подняв, насколько позволял потолок, руки.

— Вязать и в нашу тюрьму, — распорядился он жандармам, — а вот этого, — скомандовал князь уже персонально Балашову, — под вашу личную ответственность посадить в отдельную камеру и под наблюдением двух человек. Он обязательно умрет, но после следствия. А во время следствия должен непременно жить и непрерывно петь на допросе.

— Ага, — козырнул Балашов и самолично связал Крапивина специально взятой бечевкой. И заткнул рот также имеющимся кляпом. А то еще начнет орать на улице, мешать горожанам и, не дай Бог, сиятельной публике.

Константин Николаевич равнодушно посмотрел на арестованных. Это они наивно думают, что живут. На самом деле они доживают, кто на свободе, кто вообще в жизни, чтобы лишь дать признательные сведения. Или, под воздействием физических пыток (жестокий XIX век!), скажут обязательные материалы. До последней информационной крохи. А потом будет строгий суд, который без сожалений предоставит жестокий, но справедливый приговор. Они не дворяне, тут смягчения ожидать не стоит.

А его конкретно интересует странное поведение господ уголовников. Кажется, как подсказывает его большущий опыт, они кого-то тщательно прятали и до последней возможности стремились дать ему уйти. Зачем?

Материнская тяга к ребенку или стадные чувства волка здесь не пройдут. Матерые уголовники от человеческих признаков оставили лишь самые грязные и противные. Сугубо логично — Крапивин укрывает какие-то тяжкие улики, которые точно приведут его к виселице.

Логично, но не очень. Что может обеспокоить преступника — рецидивиста, у которого чистого места не осталось? Убийства и подстрекательство к убийствам, грабежи, насилия. Наконец, организация к грабежу бриллиантов великой княгини, практически доказанное, что тот хотя и полностью не знает, но догадывается. Что может еще тяжелее, а господин Крапивин, уголовный авторитет по кличке «Два Пальца»?

Мгм, уголовное дело, практически завершенное и поэтому уже не интересное, вдруг заиграло как-то ярко и неожиданно.

Как всегда в таком случае еще в будущем XXI веке, появился соблазн плюнуть на вновь открывшиеся факты, и передать в суд уже доказанное. Не всегда, кстати, зряшное желание. Бывает, что преступники специально стараются обратить внимание розыскников разных ветвей и любых званий на очень любопытные события, чтобы скрыть более тяжкие преступления.

Значит, что из этого? Выводы делать пока рано. Надо дотошно допросить «Два Пальца» и бандитов из его шайки, старательно все передумать. Да, и беременную жену Елену Федоровну к следствию не допускать, — Константин Николаевич вздохнул, — если получится, конечно.

Его августейший повелитель Николай I обязательно спросит, как проходит дело по краже бриллиантов любимой дочери. За какое он, кстати, уже, как минимум, дважды получал награды. То есть нельзя сказать, что именно за это дело. Как это бывает у абсолютного монарха, за хорошее настроение императора, за вовремя сказанное меткое слово. Ну и за пойманных уголовников.

Так вот, то, что он скажет Николаю Павловичу, в этом нет ничего плохого. А вот что услышит его милая Мария — плохо. Может опять придумывать всякие фантазии, упорно выдаваемые отцу, да и себе тоже, за реальные события.

Конечно, после целого рода проколов Мария и, особенно, ее отец Николай I стали подходить к своим доводам более осторожно. Но ведь опять понадобится много сил и времени для доказательства правильности именно его позиций!

Бр-р! Оставалось надеяться, что они с Еленой Федоровной как-то не поссорятся! Впрочем, это вряд ли, с ее-то сейчас гормональной базой. Уф, поскорее бы она родила и занималась своим, нет, нашим ребенком.

Поговорили с Балашовым. Князь уже торопился в Зимний дворец. Доложить, хотя бы вкратце Николаю I, об аресте уголовного авторитета «Два Пальца» и, может быть, о странном поведении всей шайки. Тут надо будет обязательно дать реальную версию причин такого поведения. Иначе опять скажут за него и не правильно. Что теперь делать, не профессионалы!

Уй, только не это! Константин Николаевич никогда бы не подумал, что его дедуктивные способности скажутся именно на нем так неприятно. Нет, сам он как работал, так и работает. И все проходит отлично. Зато его новые августейшие знакомые, в первую очередь великая княгиня Мария Николаевна и властный император Николай I, когда начинают, как они думают, дедуктивно рассуждать, то очень быстро переходят к голым фантазиям. Особенно его прелестная красавица Мария. Как в анекдоте, красота забирает весь ум. Ужас, что она может сочинить о причинах странного поведения уголовников, если у ней появится такая возможность.

Но ведь се ля ви, господин следователь, компрене ву?