Ненавистная любовь и любимая служба в XIX веке (сыщик князь Долгорукий-2)

Глава 1

Кажется, это было самое короткое следствие в его долгой оперативно-следственной практике за два неполных века. Еще бы! Вы, господа жандармы прошлой эпохи, еще бы так попахали в поте лица, как он в XXI веке, когда работаешь по нескольким делам сразу, а начальство тебя еще постоянно гнобит из-за низкой статистики раскрываемости.

Хотя, нынешняя полиция тоже, может, так же плотно вкалывает, хотя бы на уровне рядовых следователе. Константин Николаевич ведь не все знает, он тут в линейном отделе полиции не работал, как-то в этом веке ему повезло. Или он так удачно включился?

Теперь уже, впрочем, попаданцу все равно, розыскная деятельность у него оценивается на все пять с плюсом. А сравниваться и с прошлым-будущим XXI веком, и с современной для него работой силовых структур… зачем? Он сейчас стал единственным и уникальным, работающим исключительно на его императорское величество, или, хотя бы, по его августейшим заданиям!

Впрочем, ну его на фиг! Подумаю лучше о своей дорогой, несравненной жене Елене Федоровне (эх, и милая несравненная Маша!).

Князь Долгорукий покосился на сидящую рядом почти законную супругу. Как говорится, секс есть одной из самых движущих сил человечества. Никчменный лживый вервольф из столичного трактира «Злая собака» еще не знал, что оказался на пути полицейского (или уже жандармского) следователя пусть на не самую желанную, но все-таки свадьбу. И он становится единственной преградой. После этого не удивительно, что потребовалось буквально несколько минут (мгновений!) для разоблачения кровавых преступлений. Тем более, тот и не понимал (не хотел понимать?), что такое сокрытие уголовных улик.

И вот он уже наедине, ну, хотя бы в пролетке, с его еще девушкой. Пусть не единственной, и не желанной. Но упорно стремящейся быть законной женой перед небесным покровителем и земным императором.

— А я? — тотчас же подала голос Елена Федоровна, словно услышала, что он думает о ней (именно так!), — я тоже хочу снова в Зимний дворец, а не сидеть одна в доме — мне ведь страшно, — она слегка прижала его к себе, что б никто не услышал, и жалобно попросила: — или пойдем домой вместе, мне так хорошо с тобой!

Конечно же, он не мог ей так просто отказать. Все же уже как любимая дорогая жена (хотя бы внешне). Эх-хе-хе, не только человек создает бытие, но и бытие с легкостью создает человека.

— Пойдем, — вдохнул он согласие и легко вскочил в легкую коляску. Хороший, кстати, у нее транспорт, хоть и древний. Она сама говорила, что покойные еще родители в молодости после свадьбы заказали в каретной мастерской. А ничего так, освежить кожу, да кое-где подновить краску и лак, и не стыдно будет выезжать на визиты.

Он постарался послушать свою подругу, вроде бы она что-то говорила.

— И потом, — продолжила Елена Федоровна, — тебе надо не только арестовать преступника, но и сообщить во дворце, — она негромко засмеялась, — наверное, его императорское величество Николай Павлович и его высокопревосходительство Александр Христофорович Бенкендорф до сих пор планируют, как они будут искать и, если повезет, арестовывать вервольфа.

И она опять засмеялась, представив, как солидные сановники, все в званиях и орденах хотят его арестовать, а они им сообщают об уже осуществленном аресте.

Когда они приехали в Зимний дворец, все было, как и предполагала Елена Федоровна. Больше того, Николай Павлович и Александр Христофорович не только сами занимались этим, как они считали, важным и нужным, а в реальности никчемным и довольно-таки бесполезным делом, но и вращали вокруг этого массу народа.

Жандармские и полицейские офицеры, штатские чиновники, флигель-адъютанты разных званий и должностей — все деятельно работали, разрабатывали как саму идею в целом, так и разные сюжеты в частности.

В общем, как понимал Константин Николаевич, это была российская действительность в разрезе — хоть в XIX, хоть в XXI веках, когда в отдельности работники трудились в поте лица, а в общий итог составлял огромный и пессимистичный круглый ноль.

Но сама разворачиваемая деятельность государственной машины была так красива, что у Константина Николаевича рука не поворачивалась останавливать текущий процесс. В конце концов, это был практически тот же «Черный квадрат» Малевича — непонятная по смыслу и по сюжету картина, но очень интересная и даже зловещая для зрителя.

Все поломала его ласковая прелестница, его деятельная почти женушка Елена Федоровна. Буквально влетев в эпицентр действия — служебный кабинет императора, она, и не подумав посоветоваться с Константином Николаевичем, весело прощебетала несколько ласковых слов, которые по эффектности разгрома для присутствующих составляли несколько тонн динамита. В частности, девушка просто сказала, как прогремела небесным громом:

— А мы вашего грозного вервольфа уже арестовали и сдали в тюремную камеру в жандармском управлении. Вот!

В этом тарараме, как в сломанном механизме, где люди, как частицы, всюду валялись, стояли и бестолково блуждали, раздались ответные недовольные слова Николая Павловича:

— Как же вы это так, не сообщив, тем более, с нами не согласовав? Император самодержавный я или кто?

Собственно, отвечать на такой вопрос императора и не требовалось. Это были своего рода властные ключи-заклинания к магическому механизму бюрократии. Несколько слов и человечки снова начали с оговорками, с недоуменными взглядами на сановников, но работать. Еще добавить несколько сердитых, чиновных взоров монарха, и все, механизм заработал. Людишки чинами по менее побегали, чинами по крупнее — заскреблись, расписывая, рисуя и чертя. Только главный мозг этого бюрократического монстра все равно пока не работал, находясь в полном параличе из-за шокируемых вестей.

Николай Павлович практически по-родственному подозвал свою как бы дочь Елену Федоровну. Если бы это происходило в полиции, или, не дай бог, в жандармерии, то такая беседа называлась бы следственный допрос. А так это всего лишь оказался разговор по душам. И заодно педагогическое наставление новому поколению. Император же полагал, опираясь на слова прелестницы, что это будет всего лишь принятие пищи в трактире. А они что натворили?

Александр Христофорович же проводил разговор с князем более жестко, хотя и по-дворянски вежливо и осторожно.

Константин Николаевич, голубчик, что же вы так, — почти причитал он, — мы уже и красивый план разработали по всей России, темпы ускорили и ассигнаций худо-бедно по ведомствам наскребли на эту операцию. Две таких крупных и сильных организации в России — жандармский корпус и министерство внутренних дел — начали работать, сотни тысяч человек по всей стране трудятся в поте лица.

И тут вы пролезли. Без малейшего согласования, даже слова единого не проронив, сорвали весь полный цикл мероприятий. Вы как хотите, но это так просто отпускать вам нельзя. Я буду настаивать, чтобы вы незамедлительно получили высочайший выговор!

Бенкендорф возвысил голос, внимательно глядя на подчиненного — понял ли хоть промах? Усвоил ли сентенцию начальства? Или надо еще продолжать наставительный разговор? Эх, зеленная молодежь!

А Константин Николаевич с высоты обоих жизней в душе так не думал, но только укоризненно кивал. Этот разговор показал ему, как уже теперь становилось гниловатым императорское государство.

Ведь ему собираются высказать гневный выговор. За что? За поручение, кстати говоря, блестяще выполненное. И всего лишь за несогласование действий! Несуразица какая!

Николай Павлович, уже почти ласково шепча с Еленой Федоровной (он уже совсем не гневался), тоже почувствовал, что его шеф жандармов явно заехал куда-то не туда в служебном рвении. Ведь преступник-то уже схвачен без убитых и даже раненых!

— Александр Христофорович, вы позволите, я присоединюсь к вашему разговору? — обратился императору к своему начальнику III отделению и шефу жандармов.

Бенкендорф, разумеется, и в мыслях не держал возможность возразить императору. Он услужливо кивнул, соглашаясь.

Князя Долгорукого, как младшего и как слишком низкого чином, не спрашивали совсем. Хотя он, — полагал Константин Николаевич, — как самый ответственный ответчик, должен был в первую очередь вопрошаем.

—,Скажите, князь, — император, в отличие от Бенкендорфа, был уже в хорошем настроении, а потому был приветливым (это было не часто) и не пугал дисциплинарным наказанием (а таковое вообще оказывалось редко), — этот так называемый вервольф, он будет еще на улицах нашей столицы?

— Нет, ваше императорское величество, — твердо ответил Константин Николаевич, — клянусь своим княжеским словом!

— Тогда, Александр Христофорович, вот вам другое дело, более полезное — написать благодарственный императорский рескрипт от моего имени.

Рескрипт Бенкендорф не то, что не хотел писать — все поручения правящего императора он выполнял с радостью и с внутренней дисциплиной, — но перед этим он хотел быть убежден, а так ли все сделано, как поведал им его, между прочим, подчиненный. А потому попросил его императорское величество разрешить вначале съездить к себе в жандармское управление, чтобы выяснить тонкости следствия, допросить преступника, а уже потом там же написать означенный рескрипт.

Николай I, подумав, милостиво разрешил. Потом даже поблагодарил. Император не любил, когда его ближайшие помощники торопились, потом ошибались и, суетясь, переделывали. По его мнению, пусть деятельность идет медленно, постепенно, зато сразу, без переделок.

А вот Константин Николаевич — попаданец из XXI века — такую методу действия одобрял только по мелочам, по отдельным действиям. Но, как государственную политику очень не любил. Ибо государство, в принципе, как любой социальный институт нуждался в постоянном развитии. В противном случае государство закостенеет и погибнет, как это произошло при правнуке Николая I. И не так уж и далеко. Николай I умер в 1855, а две революции произошли в 1917 году. И Николая II со всем семейством рассьреляли!

Но его опять же никто не спрашивал. А если бы сам открыл рот, так еще бы и по сопатке получил. Прямо по благородной княжеской. На хрен напропалую лезть туда, куда тебя совсем не просят!

Попросился самому съездить в Управление. Ему тоже надо допросить псевдовервольфа или, по крайней мере, на пару с шефом жандармов. Елена Федоровна, видя, что ее будущий муж опять куда-то от нее удирает, и, судя по всему на очень интересное и информативное мероприятие. Приласкалась к грозному родственнику, немного поплакалась, потом попросилась с князем Долгоруким.

Николай Павлович поначалу недовольный, не очень-то хотел отпускать в эту поездку, по сути, в тюрьму, но хитрая девушка заметила, что, во-первых, они будут недолго и приедут сегодня же, во-вторых, она все разузнает и может лично ему рассказать.

Это все и решило. Николаю I и самому было очень интересно. Но императору показалось очень неудобно просто так ехать к жандармам. Если кто-то думает, что российский абсолютный монарх в XIX веке делает, что хочет, и как хочет, то он сильно ошибается. Ибо император — это, прежде всего, социальный институт и человек. В этом отношении институт ограничен многими законами и положениями, принятыми в большинстве, кстати, им же. А уже человеку свойственны мораль, предрассудки, оглядка на общественное мнения, и т.д. и т.п. В этом отношении Николай I был, наверное, одним из самых ограниченных и закомплексованных россиян того времени.

Константин Николаевич, стоя в стороне, прекрасно все слышал. У него был прекрасный слух, а помещения в Зимнем дворце позволяли слышать почти все звуки. Оставалось только смеятся про себя. В отличие от современников, он опирался на результаты науки еще ХХ века, которые констатировали, что в споре между средним мужчиной и средней женщиной победит всегда женщина. «,Слабая», «маленькая», «хилая» давно уже давно села на шею мужчине хотя бы среди дворян и чиновников, и даже потихоньку понукает — медленно едем, надо ускориться!

Недавний спор между всесильным монархом России и его новой родственницей, имеющей только красоту и ум, были только типичным примером. Князь заранее пришел к выводу об итогах спора, сам с собой поспорил, сам у себя выиграл. И, довольный, протянул Елене Федоровне сиятельный локоть — прошу вас, сударыня!

— Я думала, с тобой тоже придется спорить, — подозрительно посмотрела Елена Федоровна на вечно спорящего с начальством и всегда имеющего особое мнение князя Долгорукова, еще не веря в тихого мужа-подкаблучника.

— Вот еще, — оскорбился Константин Николаевич. Уже вторую жизнь он хранил четкий принцип — с женщинами на личные темы не спорить! На службе еще ничего. Тут его аналитические возможности далеко переходили окружающих и особенно женщин. Ибо женщина детородного возраста и умная аналитика — вещи противоположные. Но вне службы — нет! Тут вы меня не сломаете, Елена Федоровна!

Он улыбнулся ей и сказал совсем другое, очень приятное женщине:

— Вы очень прекрасно выглядите, моя прелесть. Поедем, мы не долго будем на допросе. Ведь сегодня еще надо не только готовится к венчанию и свадьбе, но и приготовить наше семейное гнездышко.

Елена Федоровна по инерции хотела поспорить, но посмотрела на князя и передумала. Ведь для любой женщины император — лишь монарх, в отличии от мужчин он, как правило, бывает для них далек, тогда как муж бывает всегда близок. И пусть материально от мужа она не очень-то пока будет зависима, но в сфере интима, как она понимала, — да! И нечего его злить понапрасну.

А вот Константин Николаевич имел к государю деловой разговор и поэтому как раз заговорил.

Дело было в следующем. Георгий Петрович Савин, ранее трактирщик, а теперь уже гнусный преступник-рецедивист, по российскому законодательству в случае суда был бы на 100% приговорен к смертной казни, причем несколько раз. Но как житель мягкого гуманитарного XXI века и как администратор-полицейский князь Долгорукий был категорически против. Вздернуть на виселице при помощи пеньковой веревки и мыла легко и быстро и для государства, и для самого Георгия Петровича. А дальше что?

Бог с ним с этим преступником. Тело можно после казни зарыть, бессмертная душа, понятно дело, улетит в кромешный ад. А вот что делать с паническими слухами, которые беспокоят население не только Санкт-Петербурга, но и всей России? Ведь даже просвещенная дворянская верхушка России поверила, а не менее «разумная» и «грамотная» Европа панически поддакивала! Что же тут говорить о темном простом народе? Не поверят ведь мещане и крестьяне в официальное суждение об аресте и казни злодея преступника!

Честно говоря, князь беспокоился, что император не станет рассматривать этот вопрос по причине немасштабности. Оказалось, зря беспокоился. Государь, постоянно знакомясь с донесениями губернаторов и генерал-губернаторов. Жандармских и полицейских губернаторских управлений тоже тревожился. Конечно, пока вервольфы, или, как оказалось, вервольф, не был пойман, эта проблема не была так остра. Но теперь-то она стала во главу угла.

И когда его персональный следователь предложил — иметь в виду, что Георгий Петрович Савин по совокупности преступлений, прежде всего, убийств, достоин смертной казни. Но казни его не подвергать, при том, что возить в железной клетке по стране и сам он будет рассказывать, какой он вервольф с показом орудий убийства.

Император на это задал лишь один сакраментальный вопрос:

— А что, если убийца и грабитель не согласится так унижаться и предпочтет лучше умереть?

Такой вопрос означал, что Николай Павлович принципиально согласен и теперь его надо только убедить по мелочам. Князь твердо заявил, что они — его высокопревосходительство Александр Христофорович и он — хорошо объяснят все риски его действий и преступник обязательно сдастся.

Николай качнул головой в знак согласия, и на этом они и ушли от императора Николая Павловича, разумеется, испросив у него августейшее разрешение. Попытались догнать шефа жандармов, но он оказался очень быстр и увидеть его смогли только в самом жандармском управлении. Ну, у него и породистые кони!