Ненавистная любовь и любимая служба в XIX веке (сыщик князь Долгорукий-2)

Глава 13

Вот и все наши любовные тайны раскрылись, теперь уже все трое знают, что у них точно любовь на троих. Это не только неопределенные сплетни, там жандармы и весь государственный аппарат во главе с императором должны бороться. Слава Богу, Елена Федоровна — женщина спокойная, даже смиренная — не стала устраивать сцену. Беременная, то ли от этого, хотя здесь она как раз взвинчена. Нет, скорее придавлена положением соперницы. Как-никак великая княгиня, старшая дочь императора Николая I! Сама пришла, почти смирено попросила, хотя могла и заставить отца сгоношить ее в Сибири.

В результате, две этих представительницы женского пола сговорились у него за спиной о нем же. Прямо-таки как бесправный раб, ничего не знающий, ничего не помнящий. А ему, как минимум, все по фиг! Не зря он в прошлой жизни отодвигался от женщин. А вот в XIX веке пустился во все тяжкие и сразу попался в женские тенета.

Он сделал все, что Елена Федоровна попросила от него и та, подозрительно, но ласково глядя на него, быстро отстала. Лишь только потом он понял, куда попал. это, между прочим, уголовная статья о многоложестве, тоже довольно позорная. Хотя что уж тут!

Так и прошелся утром он, соответственно, в допросную — разговаривать с глупышкой Анютой и контролировать не менее глуповатого (уж извините!) Бенкендорфа. А сам он, пусть не глупый, но доверивый и нс яп.

Ни первая, ни второй по большому счету к такой характеристике не подходили, но князь был чрезмерно раздражен и поэтому отпускал не очень-то любезные эпитеты. Хорошо, хоть только мысленно.

— Ваше сиятельство! — углубившись в свои мысли, он чуть не врезался в жандарма. Тот куда-то торопился и появился внезапно. Правда, затем встал по стойке смирно и потому въехался все же князь в жандарма, а не наоборот.

А тот даже сиплый голос подал, — дескать, вот он я, смотрите, не ушибитесь невзначай, ваш сясь. Тьфу!

Константин Николаевич, конечно же, врезался, немного ушибся и от этого даже неожиданно успокоился. Посмотрел в упор, сверху вниз, жандарм был ниже, но весьма плотный:

— Что же это ты, милейший, такой кавардак устроил? Коридор узок?

— Так что, ваше сиятельство, его сиятельство граф Бенкендорф послал за вами, просит вас как можно быстрее прийти. Подследственной дурно, в обморок упала!

Обморок — это плохо. Такая вполне естественная реакция человека на сильную боль, а у женщин еще и на страшный стресс.

Константин Николаевич немедленно забыл о своих проблемах. Он был уже два столетия на службе, чтобы не выбирать, что выше — служба или личная жизнь. Отрывисто спросил:

— Что стало с Анютой? Не ушиблась невзначай?

Они быстро шли к допросной и заодно князь — ведь рот был свободен — расспрашивал собеседника. Немного после столкновения он быстро узнал его — это был один из часовых по странной фамилии Куделя. И он, не скрывая, все докладывал. Свой же, тем более, очень высокий начальник и сиятельный князь!

— Так что, ваше сиятельство, утречком Анюта захотела испить чаю, потом просто сидела. А по приходу его сиятельства вдруг без слов рухнула со стула на пол. Так ему обрадовалась, — грубо пошутил он. Продолжил: — его сиятельство сказали, что это обморок, потребовал холодной воды и послал меня за вами.

— Мгм, а скажи-ка, любезный, а за медиком он послал? — поинтересовался князь небрежно.

— Не могу знать, ваше сиятельство! — тот же отрапортовал Куделя. Вот ведь упорный подчиненный!

Куда уж ему, — ехидно подумал князь, затем озаботился поиском медицинского кадра. В Зимнем дворце, при императорах, кажется, был один медик, толи врач, толи, скорее всего, для XIX века фельдшер. Ничего если он поинтересуется. Эх, надо было учить историю, хотя бы на пенсии, не выглядел бы таким неучем.

— А, скажи-ка, любезный, во дворце врачи есть? Или хотя бы какая-то сестра милосердия?

— А как же, ваше сиятельство, обязательно! И врачи и фершалы! — радостно отрапортовал Куделя, — гоф-медиками называются. По очереди дежурят у личных покоев госуларя-императора. Могут и остальным помочь и даже подойти к больному во дворце, если не долго.

Замечательно. Посмотрел на жандарма:

— До нужной комнаты я дойду сам. А ты, пожалуй, найди гоф-медиков, да скажи, что светлейший князь Долгорукий почтительно просит одного из них подойти в допросную, помочь больной. Знаешь, где они?

— Так точно! Меня уже раз пользовали медики, когда я ногу нечаянно сломал, — отрапортовал Куделя, — поищу в комнате у личных покоев государя-императора, если не будет, тогда спущусь в квартиру Николая Федоровича Арендуса (правильнее Арендта). Найду!

Хо, какой, однако, оптимист! Впрочем, пусть поищет, авось найдет. Может, ему тоже стоит поискать Марию Николаевну и прямо все выяснить, что и зачем она искала у него дома?

Мысль эта была попаданца еще XXI века, но князь так эмоционально завибрировал, что тот отступил. Пойдем лучше все же к Анюте, узнаем, что с ней стало. И с Бенкендорфом поговорим, что он еще сделал, кроме как пугать девчонок.

Дверь в допросную была вообще открыта. Это прямо противоречило положению инструкции и князь уже хотел сделать жандармам замечание (не Бенкендорфу же!), как буквально перед его носом дверь захлопнулась.

Однако же! Пришлось самому открывать дверь!

В допросной ему искренне порадовались. Правда, лишь один человек, зато генерал-от-кавалерии и граф Бенкендорф. А остальные — офицеры и рядовые — были, как бы, при нем.

Поздоровался с его сиятельством, с офицерами, кивнул рядовым.

— А вот и вы, князь, — воскликнул Бенкендорф, — очень хорошо! Присаживайтесь ко мне, видишь, тут как весело.

Князь Долгорукий, не чинясь, сел на специально поставленный для него у шефа жандармов стул. Все-таки ждал!

— Что тут у нас нового, Александр Христофорович? — поинтересовался князь.

— А, — махнул рукой Бенкендорф, — хотел вот поспрашивать до вас Анюточку. Но она взяла и упала на пол в беспамятстве. Медиков звать не стал, сразу видно — обморок от избытка чувств. Да и не велика птица.

— Да-с! — только и сказал князь, посмотрев на иссине-белое лицо подследственной служанки приведенной в себя и скромно сидящей перед ними, — я все-таки вызвал гоф-медиков. Что-то уж очень она разволновалась.

Проблемы он нашел, честно говоря, зримые и для него далеко известные.

Во-первых, шеф. Этот педантичный иностранец сегодня на удивление сильно облапошился. Но ведь будет и завтрашний день и тогда граф, выспавшись и став с той ноги, спросит, а что говорят медики? Ха-ха-ха!

Во-вторых, Анюта Ковалева, эта актриса погорелого театра. Нет, он все понимает и ее не осуждает. Писарь Лешка та еше скотина.

А если она и дальше еще играет? Пойдем по ее нотам и следствие окажется совсем не в нужном результате. Точнее, все они окажутся в большой галоше. Вот император будет рукоплескать!

Подводя к искомому итогу: князь хотел твердо знать, полученный сегодня обморок следствием естественных причин или получился в итоге игры? И чтобы это сказал гоф-медик, а не въедливый князь Долгорукий. Именно для этого ему и нужен был дворцовый, всем хорошо известный врач. Если он, конечно в Зимнем дворце и свободен.

Естественно, при подследственной он это говорить не хотел и поэтому лишь глубокомысленно показал на лицо Ковалевой.

Александр Христофорович и ловеласом был неплохим (к сожалению, сейчас больше по старости лет перешедший в стадию гладиатора) и старшая дочь у него была почти что тех же лет. Поэтому он, разумеется, с ним согласился. Хотя буквально четверть часа назад сам же уверял, что и он может спокойно сказать о характере болезни.

Больше они ни о чем не говорили, поскольку пришли медики. Или, точнее медик в сопровождении жандарма.

Николай Федорович по фамилии Арендт, насколько представлял попаданец из интернета, к этому времени был уже тайным советником. Штатский генерал-лейтенант! Мог бы и надменно приказать привезти больную к нему. Тем более, не велика шишка — служанка при великой княгине под следствием.

Но пришел! Можно, конечно, цинично сказать, что лечить красивую молодую девушку захочет любой мужчина — до глубокой стрости включительно. И что на просьбу личного следователя императора согласно ответит любой здравомыслящий тайный советник. Но как-то не хотелось так грязно думать о людях в белых халатах.

Тем более, гоф-медик Арендт был добродушный седоватый старичок с веселым характером, который, как знал попаданец, широко лечил бедняков и даже за свой счет. И бог с ним!

Константин Николаевич с чистой душой поздоровался с медиком, который, в свою очередь, держался весьма благодушно.

Лечение их подшефной прошло недолго. Сразу было видно, что причиной обморока медик не считает ни тяжелой, ни, тем более, смертельной болезнью. Ласково погладил покрасневшее щечки, послушал пульс, деликатно держа руку Анюты и смотря на свой Брегет, наконец, прослушав через трубочку наполнение легких. Причем для последней рации ему даже не пришлось просить снять ее платье. Он только отогнул края одежды.

Очень деликатное и щепетильное обследование!

И вывод был очень впечатляющий и гуманный, хотя и грозный — пациентку нельзя в тюрьму — хоть жандармскую, хоть, тем более, Петропавловскую! Слаба здоровьем, как физическим, так и душевным.

Если поначалу на эти слова были вынужденные эмоции у князя Долгорукова, то потом административный нажим оказался большим у графа Бенкендорфа и он поспорил с его медицинским высокопревосходительством.

В итоге Ковалеву все же поместили во временную тюрьму, бывшую фактически обычной трехкомнатной квартирой на первом этаже неподалеку от служебной квартиры Арендта.

«Тюремным помещением» ее делали лишь пара засовов да дежурная тройка жандармов. Но не убежишь, тем более, девушке!

Врач обещался, как только через пару-тройку дней подследственная окрепнет, то ее можно будет перевести в обычную тюрьму, но со значительными послаблениями, если их сиятельства не хотят опять отягощать ее здоровье.

Сиятельные жандармы переглянулись. Проводить опыты над здоровьем они не собирались. Более того, оба согревали себя надеждой, что все закончится благополучно.

С тем пока и отпустили Анюту в ее тюрьму. Но когда она вышла, и собеседники его уже собирались разойтись, князь внезапно провел над врачом самый настоящий допрос, только без принуждения и, естественно, любого физического давления. Но с официальным протоколом и предупреждением об уголовном преследовании за обман.

Николаю Федоровичу это очень не нравилось, но господа следователи при этом были мягки и деликатны, а обстоятельства довольно объективны. Поэтому он сдержался и на все получаемые вопросы отвечал честно и подробно.

Да ведь и то! Задавал вопросы сам личный следователь императора Николая I сиятельный князь Долгорукий, а его непосредственный начальник граф и генерал-от-кавалерии Бенкендорф хоть и молчал, но благожелательно и внимательно слушал ответы.

Честь-то какая а не позор!

В общем, Константин Николаевич услышал желаемую информацию, хотя и нельзя сказать, что она была ему в радость. С другой стороны, поступки подследственной ничуть не выходили за рамки женской деятельности виноватой особы. Так что веселись, попаданец, — хоть что-то в вашем мире постоянно.

Николай Федорович сказал, что обморок по большей мере носил естественный характер, и было вызвано слабым здоровьем женщины и значительным оттоком крови от головы.

В тоже время данные причины не могут быть следствием столь сильного обморока.

— Хитрит, голубушка, — пояснил Арендт, — зачем, вам лучше знать, но хитрит точно. И, по-моему, из обычной женской хитрости. Молодого кавалера, может быть, и обманула, но не старого профессионала.

Князь придерживался такого же вывода. Собственно, ему был лишь нужно формальное доказательство. Ведь ему самому ни император Николай I, ни его дочь Мария Николаевна в этом аспекте вряд ли бы поверили.

Но старого человека, который зубы съел на всем этом, не слушать было никак нельзя. Мда-с! Железобетонное доказательство для следствия и, если понадобится, и для судебного заседания.

Арендта поблагодарили и отпустили. Собственно, рабочий день заканчивался. Бенкендорф хотел совершить еще одну заботу, вытекающую из его обязательства и права, из-за которых ему завидовали миллионы россиян и не только — совершить каждодневный августейший доклад, каковой он должен был доводить до сюзерена и все, он свободен!

Константин Николаевич, разумеется, попросил изволения у своего шефа и начальства присутствовать на докладе. А Александр Христофорович в свою очередь соизволил. Хотя и тот и другой прекрасно знали — все уже решено их августейшим покровителем. Разумеется, тот будет только ЗА!

Князь, кроме того, должен был окончательно переговорить с Марией Николаевной. Так решил попаданец. Накануне он зря отдал инициативу своему соратнику по телу. Хоть и дворянин Бог знает в каком колене и гордости столько, что аж в туалет ходит испражняться, а все одно лопоухий молодой. И к женщинам его лучше не подпускать!

Опять пришли в рабочий кабинет. Поскольку время было оговорено, то разговоров не вызвало. Хотя, видно было, не тем голова императора занята. Николай Павлович слушая, то и дело поглядывал на часы, что было для него несвойственно, а потом вопросительно на князя, что тому очень скоро стало понятно.

Видимо, затем продолжится трудный разговор о смене фамилии и рода, — сообразил попаданец. Огорчился: — ни император, ни он отступать не хотят. И хотя, по большому счету, все это полная ерунда, но деваться некуда.Ни те, ни эти не поймут, даже тот же Николай I начнет потихоньку презирать. А что делать?

Пока Долгорукий страдал, его начальник быстро свернул августейший доклад. Событий сегодня было мало, хотя говорить о чем нашлось. И даже для некоторых очень важная тема — о мере наказания Ковалевой.

Выслушав Бенкендорфа, Николай глубоко задумался, даже на часы перестал поглядывать.

— А ты, Константин Николаевич, что думаешь? — поинтересовался он, так и не придя к твердому мнению.

Князь его понимал. Граф почему-то остановился на второстепенной и совершенно не важной проблеме и потому совсем не интересной для монарха. Действительно, не царское это дело, решать судьбу служанки.

А вот если посмотреть в целом. Ан масс, как говорится.

— Ваше императорское величество, — приосанился он, встав и заговорив, — Александр Христофорович правильно заговорил о наказании. Ибо любое следствие имеет две стороны — поиск разворованного или разграбленного и обязательном возмездии виновных.

С этой стороны мы имеем вопиющее явление — кражу драгоценностей не просто у любой вашей поданных. Кража была проведена у вашей дочери, значит, косвенно бросает тень и на вас. И я, как ваш верноподданный слуга должен твердо заявить — все украденное будет возвращено, а виновные пойманы и жестоко наказаны.

— Хм, вы полагаете жестоко? — с сомнением сказал Бенкендорф.

— Да, граф, безусловно. И на это даже есть юридическая подоплека. В Уложении Земского Собора от 1649 года любое действие против монарха, а, по сути, и его семьи, объявлялось преступным и наказывалась смертной казнью.

Конечно, в гуманном XIX веке я не стану требовать сожжения или распятия. Но вешать за это надо обязательно!

— О, Господи! — не выдержала подошедшая Мария Николаевна, — нельзя же так радикально и жестоко! Бедная Анюта!

— Что ты, конкретно предлагаешь, князь? — не дал разгореться перепалке Николай I. Он все-таки предпочитал, чтобы князь и дочь спорили в постели, но отнюдь не при нем.

Константин Николаевич только благодарно посмотрел на него. Мария, разумеется, женщина очень красивая и добрая, но, как и у всех представителей слабого пола, логическая сторона у нее весьма сильно уступала чувственной. Она не поняла, что стоя на жестокой позиции наказания, он одновременно стоит и на справедливости и мягкости. Просто еще не успел.

— Ваше величество, преступление огромно и чудовищно, а виновные будут жестоко наказаны. Тем не менее, справедливость и христианская добродетель никак не должны уйти в сторону.

Следователи должны будут четко разделить виновных на главных преступников — отъявленных злоумышленников и на второстепенных, попавших в шайку бандитов случайно или насильно. Только так!