Наследник Воли

Глава 6

Последний рубеж моей защиты «Абсолют», никогда раньше не подводивший меня, начал рассыпаться, получив критические повреждения от чудовищного удара.

Боль. Острая, всепоглощающая. Чувство, будто тебя вывернули наизнанку. Полное опустошение. Каждая клетка тела кричала от перегрузки.

Всё. Вчетвером они все-таки пробили мою защиту.

Почти теряя сознание и заваливаясь на бок, быстро погружаясь в накатывающую черноту, я увидел Ладу. С абсолютно белым, испуганным лицом она сидела, сгорбившись, ее пальцы судорожно вцепились в скатерть.

Отступить. Сохранить ядро. Легенда — перегрузка сознания.

Мое тело упало на пол, глаза закатись, дыхание стало прерывистым и поверхностным. Внешне — ментальный коллапс.

Внутри же — адская работа на максимальной скорости и пределе возможностей. Сквозь туман боли я перенаправил остатки энергии сломанной ментальной защиты «Абсолют», создав иллюзию перегруженной, но целой системы. И тут же выставил «Шум» и «Безмолвный шаг» на максимум. Только теперь это была не защита, а мимикрия под аномалию, которая не сломалась, а ушла в глухую защиту от перегрузки.

Я создал иллюзию заблокированного ядра. Ментальный сбой, система временно отключилась, сохраняя целостность.

И самое главное — я пропустил их удары внутрь. Давление старшего Багрецова, эту чудовищную тяжесть я каким-то непостижимым образом в последний момент сумел перенаправить, подтолкнуть не в волевую Узу, а в сеть энергетических каналов. Боль стала невыносимой. Но этот как бы жгут пережал раны каналов и замедлил утечку энергии.

Одновременно, другой частью сознания, я провалил Цепи Агреппины прямо к самым ярким, самым жалким воспоминаниям прежнего Ярослава. Унижения. Страх. Боль от падения. Смотрите. Наслаждайтесь. Вот он, мой позор. Дымовая завеса из чужих кошмаров.

Самым сложным оказалось погасить энергию Глеба. После прорыва защиты его удар оказался самым страшным.

«Разрушительный резонанс». Он бил не по разуму. По телу. По костям. По легким. Я не отразил его, лишь слегка погасил. Не смог, не хватило ресурсов. Судороги выкрутили мышцы. Хрип вырвался из горла. Мир поплыл. Хорошо, теперь физическая боль стала частью легенды по моей ментальной перегрузке.

Мой Безшумный шаг и Шум дрогнули, лишившись сознательной подпитки. Огромным усилием воли я успел всю свою физическую боль вывести вибрациями на периферию сознания, создав дополнительную маскировку.

Задыхаясь от удара Глеба, я провел, как проводник, волю Багрецовых, их сканирующие импульсы в то, что они считали моим сознанием.

Входите. Осматривайтесь. Убедитесь — система цела, но в режиме сохранения.

И они нашли именно то, что я им показал: следы моего «дара» — не как уничтоженную аномалию, а как перегруженную, но стабильную структуру, ушедшую в автономный режим. Они нашли не пустоту, а глухую защиту. Не отсутствие воли, а ее концентрацию на выживании. Угрозы для них не было, но и полного контроля — тоже.

А я, настоящее мое ядро, в этот момент перераспределился. Сконцентрировал волю в самой глубинной Узе как стабильное ядро в режиме энергосбережения.

Сквозь нарастающий гул в ушах и всепоглощающую боль донеслись обрывки их голосов, будто из другого конца длинного туннеля.

— Довольно! — громыхнул голос Гордея. — Он нам нужен живым! Целым! Ты что, не понимаешь?!

— Да я его сейчас! — это рычал Глеб, его ярость билась, как пойманная в клетку птица. — Он посмел! Я его…

— Глеб! — это был уже ледяной, режущий голос Агриппины. — Отойди! Сейчас же! Ты только все испортишь.

Их воля отступила.

Я лежал в неестественной позе, чувствуя, как по моему лицу скатываются капли. Пот? Слезы? Неважно. Важно было то, что их щупы ушли, унося с собой нужную мне картину. Картину тяжелого, но обратимого повреждения. Сложного механизма, вставшего на аварийную блокировку.

Тишина. Сначала ментальная, а потом и физическая. Ее нарушил ледяной, усталый голос Гордея Семеновича.

— Ну что, юноша, прочувствовал всю тяжесть настоящей силы? — в его голосе звучало не столько торжество, сколько глубокая, почти физическая усталость от затраченных усилий. Он тяжело дышал. — Жаль. В тебе был потенциал. Но разбитый сосуд не склеить.

— Еще как склеить, — парировала Агриппина, ее голос был сладким и ядовитым, как испорченный мед. — Главное — правильно подобрать клей. И чтобы осколки знали свое место. Теперь он наш. Окончательно.

— Надо добить эту сволочь! — прошипел Глеб. Я чувствовал, как бурлит его ярость, не находя выхода. — Он дерзил нам! Я его…

— Твоя грубость чуть все не испортила, — Гордей резко обрезал его. — Уберите его. В гостевые покои. И чтобы лекарь посмотрел. Мне нужен точный диагноз.

Прикосновения чьих-то рук. Меня подняли. Я не сопротивлялся, позволив телу безвольно повиснуть. Сквозь прищуренные ресницы я видел размытые пятна лиц. Агриппина с холодным, удовлетворенным безразличием. Глеб — все еще с пылающими от ярости щеками. Лады уже не было в комнате.

Меня понесли по бесконечным, как мне казалось, коридорам. Каждый шаг несших меня слуг отдавался в висках новой пульсацией. Физическая боль от удара Глеба была вполне реальной. Ребра ныли, в легких стоял вкус крови. В этом был свой плюс, это придавало моей легенде правдоподобия.

Меня бросили на жесткую кровать. Дверь закрылась и я остался один.

Только теперь, в тишине и одиночестве, я позволил себе по-настоящему оценить ущерб.

Это было похоже на то, как если бы после взрыва в доме остался стоять один-единственный шкаф, а вокруг — лишь груды щебня. Последний, самый мощный рубеж моей ментальной обороны «Абсолют» лежал в руинах. Восстанавливать его придется с самого начала.

Энергетические каналы, которые я сжал ударом Гордея, теперь горели огнем, требуя срочного ремонта. А воспоминания, которые я подставил под щупы Агриппины, висели в сознании оголенными проводами.

Но ядро было цело. Не тронуто. Спрятано. Операция «Выживание» завершена. Результат: они не узнали. Это хорошо.

Пришел лекарь. Старый, с мозолистыми руками, от которых пахло травами. Он повертел мою голову, приподнял веки, посветил в зрачки тусклым магическим кристаллом.

— Удар… сокрушительный, — пробормотал он, поцокивая языком. — Каналы пережаты, воля в спазме. Но ядро… цело. Странно. Очень странно. Обычно после такого…

Он ушел, что-то негромко бормоча себе под нос о «живучести Нестеровых» и «ничего похожего в книгах Волеведения». Книги Волеведения! Вот что мне нужно срочно найти. У отца они точно должны быть.

Лекарь вернулся с молчаливой женщиной в простом платье. Они вдвоем туго перевязали мне ребра, смазали виски липкой, дурно пахнущей мазью, влили в горло что-то горькое. Я проглотил, не подавая признаков сознания. Лекарство было какое-то странное, оно подействовало как слабое снотворное. Я почувствовал, как тело наливается тяжестью.

Когда они ушли, я позволил себе отключиться, выставив Шум и Шаг на автоматический минимальный режим. Требовалось хотя бы минимальное восстановление. Да и выпитое лекарство оказалось не таким уж и слабым, я провалился в сон очень быстро.

Шум сработал как внутренняя сигнализация, резким всплеском активности выдернув меня из забытья. Кто-то был рядом. Я мгновенно усилил и Шум, и Безмолвный Шаг до максимума, оставаясь неподвижным, и лишь затем медленно открыл глаза.

Надо мной, в полумраке комнаты, стояли Агриппина и Гордей. Как давно они здесь?

Мое эмпатическое поле, работавшее на пределе тонкости, уловило их состояние без малейшего сканирования. Они были довольны. Глубоко, основательно довольны. Странно, как будто актеры переигрывают. Или я чего-то не учел?

От Гордея исходило тяжелое, почти отеческое удовлетворение, смешанное с холодным любопытством. От Агриппины — сладковатая волна презрительного торжества. Они смотрели на меня как на сложный механизм, который наконец-то удалось сломать и собрать заново, в нужной им конфигурации.

Я приподнялся на кровати, изобразив слабость и дезориентацию.

— Прошу прощения…, — мой голос прозвучал тихо и хрипло. Я еще напряг мышцы и мне удалось сесть. — Похоже, я потерял сознание. Последнее, что помню… у нас был ужин.

Агриппина и Гордей переглянулись. Я не смог точно прочитать, что было за этими взглядами. Похоже на недоумение. Удивлены, что я так быстро оклемался?

Их щупы тут же облепили меня. Грубые, наглые, не встречающие сопротивления. Они скользили по поверхности, по тому, что я им позволил увидеть — по «заблокированному ядру» и хаотичным обрывкам на периферии. Я сидел с пустым, слегка растерянным выражением лица, глядя на них.

Гордей Семенович первым нарушил молчание, его губы тронула едва заметная улыбка.

— Ничего страшного. С каждым может случиться. Мы просто проводили… проверку. Ты не выдержал, но это ничего. Воля — штука коварная. Особенно когда она дремлет глубоко внутри.

Он многозначительно посмотрел на меня, и в его взгляде читалось непоколебимое убеждение, что он нашел и усмирил эту спящую силу. Старший Багрецов сделал паузу, давая словам нужный вес.

— Зато теперь мы уверены. Ты нам полностью подходишь.

Я выдохнул, чувствуя зашкаливающие эмоции радости. Отголоски старого хозяина. Лишнее. Погасить на три четверти, не полностью, нужно показать что я рад. Я посмотрел на Гордея Семеновича, кивнул и слегка улыбнулся.

Свадьба будет. Хорошо. Я на миг опустил взгляд, делая вид, что разглядываю складки одеяла, скрывая работу аналитического ума.

Внутренний анализ. Операция «Смотрины».

Тактический результат: Провал. Выведен из строя. Защита прорвана, получены тяжелые повреждения.

Стратегический результат: Успех. Противник уверен в своем полном контроле. Почти получен официальный статус жениха. Легальный доступ к ресурсам и архивам Багрецовых обеспечен. Платформа для дальнейших действий создана.

Если не брать в расчет мои серьезные повреждения, то все идет по плану. Вернее, план адаптирован под новые условия. Угрозы: необходимость поддерживать легенду о «подавленной воле»; непредсказуемый фактор Лады; необходимость срочного восстановления боеспособности.

Решение: Этап «Выживание» завершен. Переход к этапу «Интеграция». Задачи: играть роль покорного жениха, ускоренная реабилитация, активное изучение документов и возможностей своего рода, сканирование архива Багрецовых через Ладу, вербовка Тихона для доступа к данным Канцелярии.

Я поднял взгляд на Гордея, вложив в него тень подобострастной благодарности.

— Я понимаю. Благодарю вас за… проверку. Теперь я вижу, сколькому мне еще предстоит научиться, — я слегка наклонил голову, изображая покорного ученика, получившего урок.

Агриппина кивнула, ее тонкие пальцы поправили складки платья.

— Мы очень за тебя переживали, Ярослав Григорьевич. И Лада… — она сделала небольшую, театральную паузу, — бедная девочка, просто места себе не находила. Все плакала, не могла успокоиться. Так переживала за тебя.

Я опустил взгляд, изображая смущение и легкую неловкость.

— Прошу передать ей мои извинения, если я напугал ее своим… недомоганием. Я и сам не понимаю, что произошло. Одно мгновение — я за столом, следующее — уже здесь.

Агриппина кивнула, ее тонкие пальцы поправили складки платья.

— Завтра утром ты поедешь домой. Сообщишь отцу, что мы согласны связать наши роды, — она улыбалась, и в ее улыбке не было ни капли тепла.

Так. Информация подтверждена. Операция прошла успешно.

Дверь приоткрылась и в комнату робко вошла Лада. Она встала рядом с родителями, испуганная, с огромными глазами, в которых читалась и надежда, что я не отвернусь от нее, и животный страх, что я понял, что это она нанесла решающий удар. Ее пальцы теребили край платья.

Вот она, союзница и предательница в одном теле. Та, которая сломала мою защиту и чуть не погубила меня.

Я встретился с ней взглядом и сделал то, что должен был сделать сломленный, но благодарный жених. Я послал ей слабую, обнадеживающую улыбку. Тактический ход. Она ценный актив, ключ к архивам, и ее лояльность нужно сохранить, несмотря ни на что.

Ее лицо просветлело, страх в глазах сменился облегчением. Гордей и Агриппина обменялись довольными взглядами. В их картине мира все сложилось идеально.

— Отдыхай, — заключил Гордей, разворачиваясь к выходу и увлекая за собой жену и дочь. — Завтра тебе предстоит важный день.

Дверь закрылась. Я остался один. Боль все еще грызла тело, ментальные руины требовали внимания. Я лег на кровать и широко, победно улыбнулся. Я сделал это! Мой шеф был бы доволен.

Истощение накрыло меня черной волной. В забытьи ко мне пришли сны. Вернее, один сон. Лада стояла прямо напротив меня в саду Багрецовых, освещенная лунным светом, и смотрела на меня без тени страха. Ее пальцы коснулись моего лица, и это прикосновение было так реально, что от этого сжалось все внутри. Она что-то говорила, но я не слышал слов, лишь чувствовал манящий гул ее голоса, обещание чего-то запретного, какой-то тайны, что спрятана в ней.

Проснулся я с сухостью во рту. Ментальный шум. Отголоски дня. Игнорировать.

Утром меня позвали на завтрак. Лада сидела напротив. На ней было платье нежного лавандового оттенка, подчеркивающее бледность ее кожи и серебристый блеск волос. Она была молчалива, сидела опустив глаза, но иногда ее взгляд поднимался и встречался с моим. Посыл этих быстрых взглядов я никак не мог классифицировать.

На секунду я поймал себя на том, что смотрю на нее не как на стратегический актив или источник угрозы, а просто как на девушку. Очень привлекательную девушку. Я тут же погасил эту мысль, отсек ее как несанкционированную и тактически бесполезную.

Гордей Семенович произнес несколько напутственных слов о великом будущем наших родов. Агриппина Петровна улыбалась своей ледяной улыбкой. Глеб бросал на меня звериные взгляды, но молчал, подчиняясь воле отца. А я играл свою роль — немного ослабленного, благодарного, покорного судьбе.

Перед самым окончанием трапезы Гордей Семенович жестом подозвал дворецкого и тот подал ему небольшой конверт из плотной желтоватой бумаги, запечатанный сургучом с фамильной печатью Багрецовых.

— Передай это своему отцу, — протянул он мне письмо через стол. — Лично в руки. В нем наши условия по браку. Пусть ознакомится и даст ответ. Карета ждет тебя внизу.

Я взял конверт, почувствовав под пальцами шершавую бумагу и гладкий, твердый сургуч. Я кивнул, не задавая лишних вопросов, и положил его во внутренний карман.

Вежливо поклонившись, я вышел из столовой и спустился по лестнице вниз.

У подъезда меня ждала карета Багрецовых — закрытая, темно-зеленого цвета, с массивными колесами и фамильным гербом на дверце. Дворецкий отрыл мне дверь, я сел на мягкое кожаное сиденье и откинулся на спинку. Дверца захлопнулась и карета тронулась, увозя меня от белокаменной крепости Багрецовых.

Я прикрыл глаза. Пришло время для тактического планирования.

Этап «Выживание» завершен. Начинается этап «Интеграция».

Первое. Ускоренная реабилитация. Восстановить «Абсолют», свой энергетический и волевой потенциалы.

Второе. Активное изучение возможностей своего рода. Получить доступ к семейным архивам и, самое главное, книгам Волеведения.

Третье. Вербовка Тихона для доступа к данным Канцелярии. Его знания об их внутренней кухне бесценны. Нужно превратить его из напуганного беглеца в активного агента.

Усадьба встретила меня привычным запустением, у входа меня встретил брат Владимир. Он стоял на крыльце, прислонившись к косяку, и ухмылялся.

— Ну что, женишок вернулся? — с неприязнью сказал он, едва я ступил на ступеньки. — Рассказывай, как тебя там ломали. Надеюсь, хорошо постарались.

Опасности нет, провоцирует. Игнорировать, беречь энергию. Я прошел мимо, не удостоив его взглядом. Его ментальное поле, все еще опутанное остатками чужеродных программ, било током мелкой, беспомощной злобы.

— Отец ждет тебя в кабинете, — бросил он мне вслед с плохо скрытой досадой.

Интересно. Отец ждал. Это было ново.

Я прошел в кабинет. Григорий Вячеславович стоял у окна, спиной ко мне. Он обернулся, и я увидел в его глазах сильный интерес и нетерпение.

— Ну?

— Я все сделал как надо, — отрапортовал я ровным голосом. — Багрецовы согласны на брак.

Его лицо озарила редкая улыбка, больше похожая на гримасу удовлетворения. Он коротко кивнул, оценивающе глядя на меня.

— Наконец-то от тебя хоть какая-то польза.

Игнорировать укол. Пререкания нецелесообразны. Мне нужен доступ к архивам.

Я достал из внутреннего кармана кафтана плотный желтоватый конверт, от которого все еще тянуло слабым запахом сургуча.

— От Багрецовых, — сказал я и передал конверт отцу. — Условия брака.

Тот молча взял письмо, грубо сломал печать и развернул лист. Его глаза быстро пробежали по строчкам. Сначала его лицо было сосредоточенным, но чем дальше он читал, тем выше у него поднимались брови. Он не дочитал до конца, резко поднял на меня взгляд — удивленный, как будто увидел меня с новой стороны.

Потом, не говоря ни слова, прошел к столу, тяжело опустился в кресло и, положив локти на стол, потер пальцами лоб. Снова взял письмо и на этот раз дочитал его до конца, после чего медленно отложил листы в сторону.

Я стоял и ждал. Мой радар улавливал бурлящую смесь возмущения, отрицания и откровенного изумления. Явно, что условия, которые выдвинули Багрецовы для отца слишком…

Он наконец поднял на меня взгляд, его лицо было серьезным. Похоже, что он принял решение.

— Все отменяется. Мы не будем играть эту свадьбу.