Наследник Воли

Глава 17

Лицо Лады застыло. Ее пальцы на моем плече впились в ткань камзола, на миг ее шаг сбился и мы едва не задели соседнюю пару. Я сильнее обнял ее за талию, возвращая ритм ритм вальса, чувствуя, как напряглось ее гибкое тело.

— Родовые знания… — ее голос прозвучал так тихо, что я еле его услышал. Она смотрела на меня, будто видя впервые. — Ты просто хочешь использовать меня? А я думала…

Ее взгляд, еще секунду назад сиявший обожанием, помутнел от боли и непонимания. Она видела в наших объятиях нечто большее, а я говорил с ней на языке сделки.

Надо объяснить зачем все это — для выживания, это она поймет очень хорошо.

— Вспомни, как твоя семья… — тихо произнес я, — чуть не убила меня в нашу первую встречу. И твой финальный удар тогда… это была ты? Или что-то в тебе?

Ее тело резко дернулось, будто от удара током.

— Не… — ее голос сорвался, стал хриплым и прерывистым. — Не напоминай… Я не хотела…

Ее губы задрожали, она снова переживала тот момент, чувствуя на себе тяжесть того удара, который едва не стоил мне всего.

Вальс нес нас по кругу. За ее спиной мелькали улыбающиеся лица, слышались обрывки смеха.

— Я не хочу повторения той ситуации, мне нужна защита от атак твоей семьи, — продолжил я уверенным голосом, гася ее тревогу. — Знания твоего рода, помноженные на мою волю, станут нашей с тобой общей силой и нашим щитом от воли твоего отца. Кроме того, я очень хочу понять, что происходит с тобой самой. И ключ к твое загадке тоже может быть в ваших архивах. Лада, я предлагаю тебе общую цель.

Она молчала, глядя куда-то в сторону. Мы промелькнули мимо Лизы Орловой с братом, и та бросила на нас колючий, заинтересованный взгляд.

— Ты не понимаешь, — прошептала она. — Отец никогда не допустит тебя к родовым знаниям, ты для него чужой. И свадьба ничего не изменит.

Я мягко повел ее в очередном повороте, глядя ей прямо в глаза.

— Я знаю. Именно поэтому мне и нужна твоя помощь.

Я провернул ее в серии быстрых оборотов. Шелк ее платья взметнулся, закрутился вокруг нас. Она инстинктивно вцепилась в меня и ее лицо изменилось — слезы перестали течь из ее глаз, уступив место решимости.

— Обещай мне, — сказала она. — Обещай, что знания моего рода… ты никогда, слышишь, никогда не обратишь против моей семьи. Ни против отца, ни против матери, ни против Глеба.

Обещание… Это не совсем то, на что я рассчитывал: такое обещание свяжет мне руки. Впрочем, к обороне это не относилось, поэтому будем считать согласие приемлемым.

— Обещаю, даю слово Нестерова.

Ее плечи дрогнули, будто с них свалилась невидимая тяжесть.

Музыка приближалась к кульминации. Дирижер взмахнул руками, и оркестр заиграл еще громче, еще торжественнее и еще быстрее.

В этот момент я почувствовал на себе тяжелый, оценивающий взгляд. Князь-Хранитель, сидя на троне, следил за нашим танцем. Его пальцы ритмично отбивали такт на подлокотнике, а в глазах читалось что-то вроде одобрения. Прежний Ярослав был сегодня на высоте, а мне главное — не мешать ему.

— Он смотрит, — тихо сказала Лада, проследив за моим взглядом; её рука чуть сильнее сжала мою.

— Пусть смотрит, — я привлек ее немного ближе, выполняя финальную, сложную серию быстрых поворотов, которые заставили ее серебристые волосы развеваться. Музыка затихала, делая последний мощный аккорд. — Пусть все смотрят.

Мы замерли в заключительной позе — ее тело изящно прогнутое назад в моих руках и ее взгляд прикованный ко мне. На мгновение в зале воцарилась гробовая тишина, а затем она взорвалась оглушительными аплодисментами.

Лада, тяжело дыша, смотрела на меня, ее щеки пылали румянцем, а в глазах снова светилось что-то беззащитное и преданное, от чего у меня на мгновение перехватило дыхание.

— Я сделаю все, как ты хочешь, — мягко сказала она, глядя мне в глаза. — Я помогу тебе получить доступ к знаниям моего рода.

Музыка смолкла, но аплодисменты еще долго гремели под сводами зала. Мы с Ладой стояли в центре, и на нас были устремлены сотни взглядов — завистливых, восхищенных, расчетливых.

— Обещай мне, что будешь осторожен завтра с Орловым, — шепотом сказала она, глядя на меня снизу вверх. — Но я знаю, ты справишься — я видела, как ты держишь удар. У тебя получится.

Я кивнул. Ее слова были искренними, мой эмпатический радар четко фиксировал ее тревогу.

В это время Князь-Хранитель поднялся с трона. Гул в зале стих, сменившись почтительной тишиной.

— Бал, устроенный в честь возрождения древних родов, объявляю завершенным, — его голос, усиленный волей, прозвучал на весь зал. — Да послужат наши роды на благо и укрепление Империи!

Прием подошел к концу, аристократы начали медленно расходиться, обмениваясь репликами и оценивающими взглядами в нашу сторону.

Карета катила по темным улицам. Я сидел, прислонившись головой к прохладному стеклу, мысленно проигрывая возможные сценарии завтрашней дуэли.

— Три хлопка Князя! — Владимир, с красным лицом, развалившись на сиденье напротив, не умолкал ни на секунду. — Слышал, брат? Три! И этот звон колокола! Я думал, у меня уши лопнут! Ха, они ещё долго будут помнить «Громовую поступь» Нестеровых! А Лизавета Орлова… Какая девушка, как танцует, какая фигура! И напитки, скажу я вам, отменные у Князя. Отец, ты бы слышал, какие Маргарита Волынская и Арина Зернова комплименты мне говорили!

Отец сидел прямо, глядя перед собой. Его пальцы медленно постукивали по рукояти трости, у него были другие заботы.

— Титул будет официально восстановлен через неделю, после подачи соответствующих бумаг в Герольдию, — голос старшего Нестерова был ровным и деловым, резко отличаясь от восторгов Владимира. — Это даст нам право на дополнительные земли в южных провинциях, один голос в Совете Двенадцати и место для тебя, Владимир, в офицерском корпусе Лейб-Гвардии. Но вместе с правами появятся и обязанности — налог на содержание армии и квоты на рекрутов с наших новых земель.

Я кивнул, почти не слушая их. Земли, голоса, налоги… Сейчас мне вникать в это преждевременно и нецелесообразно, сначала нужно справиться с завтрашней дуэлью. Нужно срочно поговорить с Тихоном.

Карета завернула на родную Тихую улицу. После сияния княжеского дворца Серебряническая слобода встретила нас спящими домишками, кривыми заборами и гнетущей тишиной, нарушаемой лишь скрипом наших колес по неровной мостовой. Фонари здесь горели тускло, а от реки тянуло сыростью.

Иван и Петр, словно тени, вынырнули из-под темного свода ворот, едва карета остановилась.

— Тихон в конюшне? — спросил я, не тратя времени на церемонии.

— Да, барин, — почти одновременно ответили они, и я, не отвечая, направился через двор.

Воздух в конюшне был густым и теплым, пах лошадьми, сеном и навозом. Бывший чистильщик Тайной Канцелярии стоял в дальнем углу, у стойла вороного жеребца, и что-то проверял на сбруе. Он не обернулся, но я знал — он почувствовал мое приближение еще у ворот.

Я прислонился к стене, давая глазам привыкнуть к полумраку. Без предисловий, сухо и по-деловому, я изложил ему все, что произошло за последние дни: допрос в Канцелярии и Решетов с его щупами, Строганов с его холодной, безэмоциональной мощью. Я описал атаку главы Департамента Канцелярии на балу, его подножку во время демонстрации «Несокрушимого фундамента» перед Князем и спровоцированную им агрессию молодого Орлова, за которой последовала завтрашняя дуэль.

Я дал ему понять, что работаю под глубоким прикрытием — не как прямой агент Князя, а как независимая сила, вынужденная действовать в тени, не имея возможности апеллировать к его открытому покровительству. Пусть думает, что я связан с одной из скрытых фракций при дворе, чьи интересы выходят за рамки официальных указов.

— Расскажи мне о Решетове и Строганове, — потребовал я. — Все, что знаешь: их методы, слабости, привычки.

Тихон замер, его пальцы застыли на пряжке уздечки. В конюшне было тихо, слышалось только ровное дыхание лошадей. Он медленно повернулся, его потухший взгляд скользнул по моему лицу.

— Решетов — технарь, — его голос был тихим и хриплым. — Любит порядок, протокол. Его сила — в дисциплине, слабость — в негибкости. Не ждет импровизации от тех, кого считает дикарями. А Строганов…

Тихон на мгновение замолчал.

— Строганов — другая порода, — его голос стал еще тише, почти превратился в шепот, полным старой ненависти. — Он не следователь, он… архитектор. Он не ломает волю — он перестраивает ее под себя. Его слабость — уверенность, что он все просчитал. Он думает, что видит всю шахматную доску, но не ждет, что пешка сможет сделать ему вилку.

Он встряхнул головой, словно отбрасывая старые воспоминания.

— Его главный прием — «Ледяная Спираль». Он обволакивает разум и медленно сжимает, заставляя жертву саму отказаться от защиты, убедив себя, что это ее добровольный выбор. Второй — «Зеркальная Пустота», в котором отражает твою же атаку, но вкладывает в нее твой же глубинный страх, превращая твою силу в орудие твоего же уничтожения. Он мастер провокаций, всегда находит самое больное место и бьет точно в него.

Второй прием я знал, а вот первый Строганов ко мне еще не применял. Ценно, буду знать.

Тихон сделал паузу, прислушиваясь к ночным звукам за стенами.

— А теперь сплетни, за которые в Канцелярии запросто сделают «чистку». Первая. Говорят, его жена не умерла от болезни, а сошла с ума после того, как он применил к ней одну из своих техник во время семейной ссоры. И с тех пор он содержит ее в загородном имении, под замком. Но доказывать это никто не берется, жизнь дороже.

Тихон повернулся, и в его потухших глазах на мгновение вспыхнул огонек.

— Вторая. Ходят слухи, что он собирает старые карты. Причем ищет конкретную — карту Империи до Регуляции, с нанесенными местами Силы, которые были уничтожены или скрыты Канцелярией. Говорят, что он ищет их для себя. Если это правда, то он еретик, мечтающий о силе, которая подчинит саму Канцелярию. Его слабости — его амбиции и его история с женой. Бей в них, если сможешь.

Я молча переваривал услышанное, обводя взглядом темные углы конюшни. Это было бесценно. Не просто слухи, а ключи к самой сути человека.

Жена сошла с ума от его техники. Значит, где-то в нем есть трещина, глубинное чувство вины, которое он подавляет. В самый критический момент, когда он будет пытаться переписать мою волю, можно отразить этот образ обратно в него.

А места Силы… Это уже не слабость, это козырь. Если он тайно ищет источники власти, запрещенные самой Канцелярией, значит, у него свои планы. Его можно шантажировать или предложить сделку. Сыграть на его амбициях, став для него не угрозой, а уникальным ресурсом — человеком, который видел другие миры и чья ментальная архитектура аномальна.

Я посмотрел на Тихона, стоящего в тени.

— Это полезно, — произнес я. — Очень.

А теперь главный вопрос, который не давал мне покоя с момента выхода из кабинета дознавателя.

— Скажи, почему Решетов отпустил меня? Я был на пороге «чистки». Что заставило его отступить? За этим стоял Строганов?

Тихон мрачно хмыкнул, потирая шрам над бровью.

— Решетов — старый пес Канцелярии, он не отступил бы без приказа сверху. Да, за этим стоял точно Строганов. Но вопрос — зачем?

Тихон медленно провел рукой по шраму над бровью, его взгляд стал отстраненным, будто он сейчас видел не стены конюшни, а коридоры Тайной Канцелярии.

— Первый, самый вероятный, — начал он, разминая затекшие пальцы. — Ты для него — диковинный зверь. Ученый не уничтожает редкий экземпляр, он наблюдает. Чистка лишила бы его ценного объекта для изучения.

Он поднял мешок с овсом с земли и начал медленно насыпать корм в ясли.

— Второй. Ты — новый хаос в игре, а Строганову выгодна нестабильность. Сильные роды, занятые внутренними разборками, меньше смотрят на Канцелярию.

Тихон высыпал остатки овса, отложил пустой мешок в сторону и повернулся ко мне.

— Третий, самый опасный, — произнес он и его глаза сузились. — Он узнал в тебе себя — молодого бунтаря, идущего против системы. В любом случае, ты теперь его проект и он будет тебя проверять. Завтрашняя дуэль — первое серьезное испытание.

Не первое, а уже четвертое. Многовато что-то проверок, никак не успокоится. Я молча переваривал его слова, глядя на колеблющийся свет фонаря. Я стал чьим-то экспериментом в руках человека, чьи мотивы для меня были темнее ночи за этими стенами.

— Проследи за Дмитрием Орловым до утра, — сказал я, возвращаясь к настоящему моменту. — Дуэль состоится завтра утром в Саду Камней. Там будут Строганов и, вероятно, другие инквизиторы. Они не узнают тебя, тебе безопасно там появляться?

Тихон молча снял уздечку с крюка.

— За Орловым присмотрю, — его голос был низким и ровным, словно он говорил о погоде. — Гордые господа редко оглядываются по сторонам. А вот среди инквизиторов мне появляться точно не стоит. Узнают не по лицу — шрам и годы сделали своё дело, — они почуют по‑другому. У них на таких, как я, чутьё особое.

Я кивнул, глядя, как его пальцы привычно затягивают пряжку на сбруе вороного жеребца.

— Довольно того, что ты узнаешь о Дмитрии. Жду отчет с рассветом.

— Сделаем, — ответил Тихон, выводя коня на задний двор.

Он растворился в ночи беззвучно, словно его и не было. Я остался один под высокими сводами конюшни, слушая, как тихо пофыркивают лошади.

Лампа коптила, отбрасывая на стены пляшущие тени. Я впитывал «Практикум Волевода»: он лежал раскрытым на столе, на схемах контрударов. В ушах звучал спокойный голос Лизы, перечислявший любимые приемы брата: Сокрушительный таран, Яд сомнений, Казнящая надменность. Я мысленно выстраивал защиту против каждого, ища слабые места в их ментальной архитектуре.

Руки лежали на листах книги, ладони впитывали холодную тяжесть Всеначальной Энергии. Она медленно наполняла опустошенные каналы, сгущаясь в узлах воли. Я чувствовал, как тело тяжелеет, становясь проводником невидимой силы.

Через некоторое время я закрыл глаза, погружаясь глубже. Теперь противник в моем сознании носил лицо Строганова. Я снова и снова отстраивал «Кокон», представляя, как его «Ледяная спираль» обвивает мою защиту. Я учился не сопротивляться, а уступать, пропуская часть чужой воли в подготовленные ловушки. Искать тот самый миг, когда атакующий, уверенный в победе, на мгновение теряет бдительность.

Перед рассветом я погасил лампу и позволил себе два часа забытья. Сон был тяжелым и прерывистым, словно мозг отказывался отключаться, продолжая проигрывать тактические схемы.

С первыми лучами солнца я спустился на первый этаж. Отец уже стоял на пороге в дорожном плаще, с глубокими тенями под глазами, но его взгляд был собранным и ясным. Внизу, в прихожей, зевал и потирал глаза заспанный Владимир, непривычно тихий и серьезный.

Карета с гербами Нестеровых уже ждала у крыльца. Лошади беспокойно перебирали копытами, их дыхание клубилось в холодном воздухе. Из утреннего тумана, как призрак, возник Тихон.

— Орлов провел ночь в «Изумрудном», — доложил он тихо, подойдя вплотную. — С ним были два секунданта — его кузен и Артем Громов. Видел экипаж Волынского. Никаких скрытых приготовлений, выехали полчаса назад.

Я кивнул. Волынский. Он-то здесь каким боком? Отец говорил, что у него есть какие-то общие дела с Орловыми. Это хуже, он для меня был темной лошадкой, его возможностей я совсем не знал.

Получается, что на этой дуэли против меня будут сразу трое — Кирилл Орлов, Строганов и теперь Волынский. А за меня — брат с отцом, но какую‑то серьезную помощь я от них не ожидал.

Карета тронулась, увозя нас через пустынные улицы на окраины города.

Старший Нестеров был не в духе, старался на меня не смотреть. Недоволен мной почему-то. Почему? Владимир сидел рядом с ним, держась руками за виски.

— Отец, что посоветуешь? — спросил я. — Какой тактики мне придерживаться?

Григорий Вячеславович резко повернулся ко мне, его лицо исказила ярость.

— Хочешь совета? — со злостью почти прокричал отец и с силой ударил тростью о пол кареты. — Ты сам подписал себе приговор, когда объявил, что будешь только защищаться! В схватке волеводов нужно атаковать, ломать их волю, а не подставляться под удары!

Я встретил его взгляд, не отводя глаз. Я уже объяснял, но, видимо, придется повторить еще раз.

— Нам не нужна кровная месть. Убей я Кирилла — Орловы пойдут войной на уничтожение. Так что будь благодарен, что я не согласился на бой до смерти. Лучше скажи, как продержаться.

Отец, тяжело дыша, откинулся на спинку сиденья; его гнев медленно сменялся горьким пониманием.

— Держись «Несокрушимого фундамента», — сквозь зубы произнес он и со всей силы сжал рукоять трости. — Не распыляйся на контртехники, вложи всю волю в защиту. Первый удар будет грубым — прими его, уступив, но не сломавшись. Второй… второй будет бить по слабостям — не дай сомнениям проникнуть в разум, помни, кто ты. А третий… Третий будет ломать. Его нужно пережить, просто выстоять.

— Я понял, — кивнул я. — Благодарю.

В этот карета замедлила ход и остановилась.

— Приехали, Сад Камней, — хмуро проинформировал Владимир, выглядывая во окно. — Ого! Братец, глянь, сколько народу собралось посмотреть, как Орлов будет тебя убивать.