Надежда. Адаптация

28. Дневник. Детство

«В то лето мне, кажется, уже исполнилось тринадцать. Мы с другом Колькой часто ходили качаться на «тарзанке». На старом дереве, растущем у самой воды, была привязана верёвка с «седушкой». Родители запрещали, но мы всё равно продолжали сбегать туда, желая ощутить чудо полёта над водой. «Тарзанка» дарила ощущение свободы. Мы раскачивались на ней, взлетали до облаков, а после ухали обратно вниз, проносясь над водной гладью и немного задевая её босыми ногами. Потом подолгу сидели под деревом, делясь ощущениями и болтая обо всём на свете. Когда хотелось есть, рвали яблоки или объедались соседской смородиной. В то лето мы с нетерпением ждали каждого нового утра, чтобы бежать к озеру…

Всё хорошее заканчивается. Старое дерево устало терпеть наши игры и однажды, по-стариковски крякнув, сдалось. Друг улетел в воду вместе с «тарзанкой» и отломившейся веткой, подняв гигантский столб брызг. Его звонкий вскрик нарушил тишину утра, а следом от страха завопила я.

Колька пытался кричать, глотал воду, взмахивал руками и ударял по поверхности. У меня в груди всё замирало, казалось, парализует от страха. Бежать за взрослыми, плыть самой, начать кричать — что нужно было сделать?! Выходило, что Колька утонет! Мой лучший друг умрёт. Его никогда больше не будет рядом. — Нет! Не бывать этому!

Тогда я схватила старую ветку, пошла с ней к озеру. Темнота качалась под водной гладью, противно облепляя ступни илом. Он обволакивал ноги плотнее, норовя затащить глубже. Я остановилась, когда вода стала доходить до шеи.

На наше счастье, длины ветки хватило, и он сумел ухватиться за неё и спастись. Когда Коля оказался на берегу, мы крепко обнялись и неожиданно дружно расплакались. Потом сушили одежду на крыше сарая. В тот день мы поклялись никому не рассказывать об этом случае, и заодно решили начать учиться плавать. Через несколько лет Колька уехал из города. Мы редко созваниваемся и пишем друг другу, но ясно, что как прежде уже не будет. Такие потери невосполнимы. До сих пор страшно, что сейчас рядом никого из тех настоящих друзей, что никто из них уже не придёт заступиться. И ещё страшнее, что и мне самой здесь тоже уже не за кого бороться…»