Надежда. Адаптация

23. «Карусель»

Садик был погружен в затяжной зимний сон. В коридорах царила тишина — такая раньше здесь бывала лишь по выходным. Сейчас казалось, что детские голоса никогда и не наполняли эти места. Всё было брошенным и мёртвым, на окнах и подоконниках застыла наледь.

Они медленно шли по коридору. К ошейнику Рэма привязали веревку. Надя ловила себя на мысли, что, несмотря на видимое спокойствие, в этом месте что-то сильно настораживает.

В игровой комнате на полу остались разбросанные куклы и машинки, на столах лежала бумага, ластики и цветные карандаши. Каждый детский стульчик был со своим рисунком, ни один не повторялся. Звери, птицы, цветы, деревья, старательно нарисованные рукой художника, радовали детишек. Теперь всё это было забыто и брошено.

Таня не отходила от Нади ни на шаг, стараясь при случае ухватиться за край её куртки, чего раньше не делала. Даже когда они прошли мимо кукол в кружевных платьях, девочка не притронулась ни к одной и не остановилась рассмотреть. Она сторонилась игрушек и отчего-то старалась лишний раз не задевать их своей одеждой. Надя, пришедшая в садик отдохнуть, невольно прониклась её детскими, почти первобытными страхами. Необъяснимое в поведении Тани постепенно передавалось и ей, прочно занимая подсознание.

Девушка проверила помещения первого этажа. Полазила по кухонным шкафам: там оставался приличный запас круп. В старом холодильнике лежала коробка с просроченными творожными сырками и несколько пачек позеленевших сарделек! Вздувшиеся баночки йогуртов были готовы взорваться, своим видом они предупреждали каждого, чтобы подумал, прежде чем взять их. Пара банок консервов без этикеток тоже вздулись, было что-то ещё, завёрнутое в фольгу, но Надя не успела понять, что именно это лежит. Раздалось приглушённое рычание овчарки.

Выглянув из кухни, она увидела Рэма, замершего перед лестницей. Таня молча попятилась. Никаких других звуков, кроме рыка, не было, но Надя знала, что пёс слышит в разы лучше любого из людей. Нужно было проверить, что именно так сильно насторожило его.

Девушка вытащила фомку и начала медленно подниматься по ступеням. Таня последовала за ней, побоявшись остаться в одиночестве. Звук шагов в полной тишине казался почти громом и заставлял нервно поёживаться. Двери отделяли второй этаж от лестницы, защищая от сквозняков и шума из столовой — правильное решение для детского спокойствия. Только теперь эти лишние двери скрипом могли выдать гостей раньше времени.

Надя взялась за ручку и осторожно приоткрыла дверь. В коридоре вдоль окна стояла длинная лавочка, пестрящая цветочками и весёлыми зверушками. Под ней, ожидая своего часа, лежали мячи и пыльная коробка с кубиками. Осторожно отцепив от себя руки перепуганной Тани, девушка сделала знак молчать и проскользнула внутрь. Рэм вошёл следом, пригнув голову и внимательно нюхая пол.

Расположение коридора дублировало первый этаж. Слева от лестницы находилась игровая комната, медицинский кабинет, кухня и туалеты, а справа, в дальнем конце коридора с множеством окон, расположились детские спальни.

Девушка шла, стараясь тихо ступать по кафельному полу. Пахло сыростью и хлоркой, было прохладно из-за приоткрытой рамы окна, но вместе с тем — довольно уютно, как и должно быть в детском саду. Над низкорасположенными раковинами висели зеркала с наклейками мультгероев.

Девочка, как заворожённая, смотрела по сторонам. Приделанные на стену крючки в виде звериных голов удерживали маленькие полотенца. При внимательном рассмотрении становилось ясно, что не всё так хорошо, как кажется: хобот слона почему-то был приклеен к голове мартышки, клюв гуся красовался на морде поросёнка, а корова щеголяла с ушами зайчика. Сами полотенчики выглядели чистыми, будто ими никто и не пользовался.

Под окнами около батареи, стояло несколько деревянных стульчиков. Рядом возвышался открытый стеллаж, три нижние полки занимали ночные горшки — каждый был подписан именем и украшен рисунком. Если присмотреться, можно было заметить, что ободранные надписи многослойны, и имена детей надписаны друг над другом. От этого внутри неприятно ёкало. Казалось, такой неприметный факт являлся свидетельством жутких перемен. Впрочем, едва ли это было на самом деле так. Богатое воображение и постоянное напряжение заставляли Надю додумывать многие вещи, чтобы не пропустить удар в неподходящий момент. Невзирая на мысли, она не видела в садике ничего подозрительного. В «Карусели» всё было так, словно никакой катастрофы во внешнем мире и не происходило. Казалось, сюда вот-вот весёлой стайкой ворвутся с прогулки дети, начнут умываться, брызгаясь водой и смеясь.

Садик затих и присматривался к гостям, пытаясь понять, с чем они заявились. Пласты тишины перемежались неявными звуками извне, и было невозможно понять, что издаёт их на самом деле. Надя насторожённо прислушивалась к лёгкому журчанию из туалетной кабинки. Казалось, что обнаружить там ребёнка было бы страшнее, чем мертвяка. В таком запустении и холоде едва ли кто сумел продержаться здесь в одиночку.

Звук шёл из ближней к входу кабинки, в которой и подтекал бачок. Заглянуть под перегородку было нельзя — они начинались от самого пола и заканчивались небольшими окошками под потолком. Надя осторожно заглянула сбоку и с облегчением выдохнула, никого не увидев. Вода весело бежала в рыжий от ржавчины унитаз. Напор то становился сильнее, то ослабевал, превращаясь в тонкую струйку, — он-то и создавал обманчивое ощущение постороннего присутствия.

Когда Надя обернулась, увидела девочку с глазами полными слёз:

— Что такое? — она обняла Таню. — Ты чего?

Та вытерла рукавом куртки нос и громко шмыгнула:

— Мне здесь страшно! — прошептала она с отчаянием. — Уйдём в другое место, Надечка! Мне не нужно спать в кровати, не нужно ничего, только пойдём отсюда, пожалуйста! Я буду молчать всю дорогу, слушаться тебя буду, пожалуйста!

— Да что такое? Здесь никого нет, ты же видишь. Что тебя испугало? — девушка хотела понять, что чувствует Таня. Казалось, та настроена на особую волну, недоступную Наде, как взрослому человеку.

— Здесь очень-очень плохо! Здесь какая-то не такая тишина.

— Детей увезли, потому и тихо. Некому играть, бегать, садик пустой. Мы тут только втроём.

— Нет, Надечка, прошу, можно я тогда буду на улице! Там беседка была! Не хочу тут быть! Буду там ждать, пока ты отдохнёшь, и мы дальше пойдём. Тишина не такая, понимаешь? — Таня с силой вцепилась в руку девушки, будто пытаясь лучше донести свою мысль и ощущение.

Надя смотрела на девочку, стараясь понять её мотивы. Казалось, та просто капризничает.

— Тань, неизвестно, сколько ещё идти. Мы очень медленно двигаемся. Если у меня не будет сил, то и ты не дойдёшь. Там зима. Мы и так уже замёрзли. Мы там пропадём. Неужели ты не понимаешь? Здесь спокойно переночуем и отправимся дальше. Тепло и можно сделать кипяток для чая и каши, — девушка присела на корточки перед ребёнком. — Я очень прошу, успокойся.

— Пойдём в квартиру, закроемся там и будем отдыхать!

Надя кинула быстрый взгляд в окно. Жилые кварталы были недалеко, но садик располагался удобнее. Идти, проверять территорию, выбирать квартиру уже не хотелось, — девушка успела порядком устать. Ей было всё равно, где заночевать, главное, чтобы не было холодно.

— Объясни мне нормально. Почему нужно уйти отсюда?

Таня умоляюще сложила ладошки:

— Здесь страшно!

— И это всё?

Девочка кивнула и схватила Надю за руку:

— Как будто нас кто-то слушает всё время.

— Он что ли? — девушка кивнула на овчарку.

— Нет, Надечка, не он, пойдём отсюда.

— Знаешь что! — Надя резко выпрямилась. — Хватит уже канючить. Мы останемся здесь. Завтра пойдём дальше. Всё будет нормально.

— Ты это говорила раньше, но потом было плохо! Забыла уже? — девочка внезапно стала серьёзной и тоже грозно сдвинула брови, подражая ей. — Думаешь, я маленькая совсем? Я всё понимаю!

— Слушай, я не обманывала. Ошиблась с тем заводом, но кто мог знать о таком? Зато потом в Барушкино мы очень хорошо устроились. Помнишь?

— Угу, — буркнула Таня.

— Тебе ведь там понравилось. Разве здесь хуже?

— Да, хуже, потому что здесь мне страшно! — девочка вжала голову в плечи, как делала каждый раз, когда сильно пугалась. Слёзы из глаз продолжали течь.

— Хватит уже, Тань.

Девочка насупилась и отвернулась. Её опасения заставляли Надю тревожиться, невольно пробуждая потаённые страхи. Пока они ещё не могли взять верх над рассудком, но постепенно и незаметно накапливались, подтачивая волю. Негромкие, но проникновенные слова Тани рождали ужас. Атмосфера сгущалась и начинала напоминать мистические фильмы с полузаброшенными домами, в которых всегда происходило что-то нехорошее.

Тишина действительно была пугающей — в этом Надя соглашалась с Таней. В ней таилось какое-то второе дно и ощущалось нечто странное. Только совсем не хотелось делать так, как говорила девочка, и идти у неё на поводу. Надя считала, что в таком случае Таня продолжит потом ею манипулировать.

— Мы останемся. Нужно отдохнуть, прежде чем двигаться дальше. И точка, — сухо заявила Надя, и по её виду девочка поняла, что это решение не изменится.

Из туалета направились в противоположный конец коридора. Двери с перекрёстными рамами, начинающимися в полутора метрах от пола, позволяли воспитателям издали присматривать за сном детей издали. Окна из спальни выходили во двор, где росли деревья и кустарники, стояли прогулочные беседки. Здесь было тихо и уютно — все дороги проходили в стороне, за небольшой рощей. Продуманный мир для детей, в котором приятно находиться. Теперь он стал тлеющей памятью о прошлом.

Надя невольно отметила, что по мере приближения к спальне усиливалось зловоние. Оно напоминало больничные запахи и вместе с тем — огромную выгребную яму. Девочка немедленно натянула на лицо шарф и отказалась идти дальше. Надя сдержала подкативший порыв тошноты, поморщилась, но всё же решила отыскать источник запаха.

Таня уселась на лавочку, двумя руками держа пса за ошейник. Рэм с неясной тревогой наблюдал за перемещениями Нади. Она замедлила шаг около дверей, у которых валялись разбросанные игрушки, кубики, детали конструктора и сухие макароны.

Вонь становилась всё более тошнотворной. Надя перебирала в уме жуткие варианты, готовясь к худшему, но увиденное всё равно шокировало. За заляпанными стёклами в грязной спальне находились дети. Бледные, они сидели на кроватях, прижимаясь друг к другу, словно замёрзшие воробушки. Другие в пижамах лежали на полу, неподвижные, будто мёртвые. Кто-то забился под кровать, а некоторые забрались в шкафчики для одежды, закутавшись в одеяла.

Часть кроватей пустовала — на них были навалены экскременты. По их цвету становилось ясно, что у многих детей понос. До краёв переполненные ночные горшки расположились вдоль стены, часть была опрокинута. Кто-то набросил поверх них одеяло, чтобы прикрыть, и оно впитало в себя часть нечистот.

Среди грязи и дерьма валялись обёртки конфет и шоколада, виднелась рассыпанная гречка. Один из ребят вдруг поднялся, встал у кровати и начал раскачиваться взад-вперёд. Тщедушное тельце в одних трусиках совершало странные движения — будто подвластное ветру, наклонялось вперёд всем туловищем, а после так же мерно и ровно — обратно. Когда он проделал это несколько раз, к нему присоединился сосед, а потом по цепочке и все остальные. Через минуту все дети в спальне стояли, дружно покачиваясь, словно роща в ураган. С безэмоциональными лицами они совершали эти движения так слаженно, что синхронистки водного плавания им бы позавидовали.

Зрелище заставило Надю напрячься, у неё сбилось дыхание. Она представляла что угодно, но это… Зрелище необъяснимое, противоестественное, находящееся за гранью понимания. Как забытый древний ритуал, смысл которого знал только узкий круг посвящённых.

Закрыв ладонью рот, девушка продолжила заворожено смотреть. Надя не хотела признаваться, что испугалась. Она уже была готова как можно быстрее сбежать из детского сада. Медленно начала отступать, чтобы дети не заметили.

Первый прилив ужаса прошёл, мозг постепенно включался в работу. Она пыталась найти разумное объяснение происходящему. Возможно, дети могли так себя вести после пережитых стрессов. Копировали поведение, становясь роднее и ближе друг другу. Будто это и было их единственной защитой. Если взрослые сходили с ума, что говорить о брошенных детях?

Когда через пару шагов Надя наступила на пластмассового солдатика, то едва сдержалась, чтобы не выругаться. От напряжения сразу взмокла спина, а на висках выступила испарина. Вокруг повисла звонкая тишина, ещё более глубокая, чем та, что встретила их здесь.

Дети разом замерли и обернулись. Медленно, поочередно, как будто сложный инопланетный организм, подчинённый единому ритму, вытянули головы из одеял. Потом так же дружно сфокусировали взгляды из пустоты прямиком на Наде. Её появление включило у них внутри механизм, отвечающий за спасение: рядом оказался взрослый, который мог помочь.

Несколько мгновений в тишине Надя и дети смотрели друг на друга. Девушка боялась даже вдохнуть, не то что пошевелиться. Они начали подниматься с мест и направились к дверям, по пути теряя одеяла и звучно шаркая ногами в стоптанных тапочках, наступая на фекалии и еду. Некоторые были совершенно голыми, на других оставались лишь трусы или майки. Все вместе они протягивали к ней руки. Пространство ожило, наполнившись всхлипами.

Ужас сменился растерянностью, сердце предательски заныло. Девушка замерла, едва не заплакав. Что за бессердечные люди оставили таких маленьких детей без присмотра в пустом городе? Это чья-то халатность или так вышло неспроста?

Мысль заставила встрепенуться. Надя сделала то, что велел холодный разум. Закрыла двери в спальню, сунув между ручек швабру. Прежде всего, нужно было убедиться, что дети не опасны.

Из-за стекла на Надю смотрели влажные от слёз глаза — так смотрят бездомные животные на человека, ожидая помощи: молча, со страхом, но с огромной верой и желанием жить. Разновозрастные мальчики и девочки, бледные, с впавшими щеками и перепачканными лицами толпились у двери. Некоторые прислонялись к стеклу, другие — протягивали ладошки. Она всматривалась в лица, стараясь угадать, что они пережили — на каждом остался отпечаток страданий. Признаков нежити не было заметно — дети как дети. Со ссадинами и болячками, зелёнкой на коленках, развязанными бантами. Истощённые и немытые, но всё-таки дети. Хотелось узнать их судьбы, отогреть, вкусно накормить. Детские взгляды затягивали в воронку, умоляли шагнуть к ним. Вынести это было непросто. «Помоги нам! — бился внутри головы их шёпот. — Помоги, нам здесь плохо! Помоги, ты можешь!» Рука Нади дрогнула и потянулась к швабре, намереваясь вытащить её.

— Кто это там? — раздался за спиной голос Тани. На фоне шепчущей тишины, обступающей девушку, голос показался звонким. Словно пение синицы солнечным весенним днём.

Надя отшатнулась и резко отдёрнула руку от двери. Обернулась, приходя в себя:

— Я же велела тебе сидеть там! Ждать! — произнесла она резче, чем хотела, хотя внутри была рада появлению Тани. — Зачем пришла?

— Ой, какие они… Какие-то не такие, — едва слышно произнесла девочка, замирая.

Насторожённо переводя взгляд с одного ребёнка на другого, Таня заметно дрожала всем телом. Потом не выдержала и спряталась за спину Нади. Девушка ощутила растерянность и смущение перед ней, как будто её застукали на месте преступления.

— Не думаю, что они могут навредить. Сидят тут голодные.

— Просто так нельзя забыть столько детей! — девочка помотала головой и потянула Надю за куртку назад по коридору. — Пошли!

— Куда ты снова тащишь меня?

— Идём отсюда!

— Я хочу помочь! Мне надо! — девушка ощущала сильную необходимость сделать что-то для брошенных ребятишек. Её тянуло к ним будто магнитом, и лишь присутствие Тани разрушало возникшую меж ними магию притяжения.

— Ты помочь мне первой обещала! Вот давай!

— Их тоже кто-то ждёт! Мы здесь и они здесь. Разве мы не должны помочь им?

— Нет! Я первая просила тебя!

Надя посмотрела на девочку, на овчарку, по-прежнему сидящую на отдалении. Может, был резон в Таниных страхах. Зачем нужно было запирать столько детей? Здесь не один и не два ребёнка, которые могли перепугаться во время эвакуации и спрятаться. Здесь остались разновозрастные, многие из которых ходили в сад последний год перед школой. И уж они-то точно не потерялись бы, а значит, причина была в чём-то ином.

Надя сдалась, начала пятиться, увлекая за собой Таню. Дети неотрывно следили за их перемещениями, не моргая, не желая выпускать из вида. Неожиданно один заревел в голос:

— Тётя! Не уходите! — по его лицу полились крупные слёзы.

— Выпустите! Где мама? Тётя помогите! — начали следом голосить остальные, подвывая и речитативом повторяя слова.

— Тётя! Не уходите! Тётя!

— Где мама?! Мама моя, мамочка! Забери меня домой!

— Тётя, вы знаете, где моя мама?

— Тётенька, милая, пожалуйста! Домой хочу!

От какофонии звуков разволновался пёс. Начал лаять и немного подвывать, ещё больше нагнетая обстановку. Наде показалось, у неё взорвётся голова. Она подхватила Таню на руки, и полубегом пошла прочь от спальни, не оборачиваясь на крики, которые становились громче. Девочка уткнулась ей в плечо и крепко зажмурилась. Рэм шёл рядом так близко, что толкал её своим боком в ногу, и приглушённо рычал, оборачиваясь. Сейчас его присутствие действовало особенно успокаивающе.

Когда девушка начала спускаться с этажа по лестнице, в садике снова наступила мёртвая тишина: дети разом замолчали. Как будто их и не было там, и всё это только что приснилось в тяжёлом мороке тихих стен.

Надя слышала только звук шагов и тяжёлое дыхание Рэма. Она то и дело оборачивалась, боясь, что кто-нибудь сумеет выбраться из спальни и побежать следом, но на счастье, этого не произошло.

Надя не знала, в чём дело. Внешний вид детей не вызвал подозрений, но что было с их поведением? Это ещё предстояло понять. Было ли это симптомом эпидемии? Тогда и они с Таней заразились, просто войдя сюда.

Чтобы лишний раз не подвергать девочку опасности, Надя решила закрыть её вместе с Рэмом в кабинете на первом этаже. «Если вирус передаётся воздушно-капельно, мы обречены. Тогда наша болезнь — вопрос времени», — Надя со скрытой болью смотрела, как девочка робко осматривается в новом месте, то и дело вздыхая.

— Посидишь немножко, я скоро приду. Рэм останется с тобой на всякий случай.

— Проверь сначала здесь всё! Пожа-алуйста! — Таня умоляюще сложила руки. — Под столом и вон тот шкаф тоже!

— Хорошо, сейчас!

Надя поочерёдно открыла дверцы. Внутри всё было загромождено учебными пособиями по детской психологии. В тумбочке нашлись чьи-то личные вещи: сменная обувь, треснутый электрический чайник, несколько чашек и тарелок, запасы сахара, заплесневелый хлеб, упаковка крекеров и пачка чёрного чая. Под столом прятались покрытые пылью шлёпанцы. Поняв, что опасности нет, Таня заметно приободрилась.

— Всё в порядке. Видишь?

— Да, это хорошо! Ой, что там за печенье? Можно мне несколько?

Получив всю пачку, девочка забралась в крутящееся кресло. Рэм улёгся рядом.

— Ты скоро вернёшься за мной?

— Постараюсь, но поскучать здесь тебе всё равно придётся.

— Зачем тебе туда идти? Давай уйдём сразу.

— Тань, нужно разобраться. Они же дети, как ты. Бросить их неправильно. Понимаешь?

— Ты не боишься?

— Нет.

— Тогда ладно, как хочешь.

Таня сильнее зашмыгала вечно простуженным носом и опустила глаза, сделав вид, что больше всего на свете её интересует печенье.

— Точно так же я могла уйти и не помогать тебе. Помнишь тот день? Что было бы с тобой тогда? — Надя присела перед девочкой и заглянула ей в глаза. — Почаще вспоминай об этом.

— Ладно, я поняла, буду сидеть тут. Всё равно ты меня не слушаешь…

— Дверь открывай только мне. Договорились? Вообще никому.

— Хорошо! — насупившись ещё больше, кивнула Таня.

— И не выходи никуда!

— Да я поняла!

Надя обняла её и поцеловала в лоб:

— Вот и хорошо! Закрывайся, сиди тихо, постараюсь быстрее вернуться.

— Ну чего ты слюнявишь меня! — капризно протянула Таня и спешно вытерла лоб ладошкой.

— Тихо сиди, — улыбнулась девушка и вышла из кабинета. В коридоре взяла один из стульев и приставила его снаружи к двери, чтобы Таня никуда не сбежала.

Надя снова поднялась наверх и остановилась напротив спальни. За то недолгое время, что она отсутствовала, некоторые дети успели вернуться на кровати и заснули, кто-то уныло ковырял в носу, другие стояли около окна. Только самые стойкие топтались около входа, изредка подёргивая дверь. Всё стекло было заляпано отпечатками грязных ладошек и слюнями. Увидев Надю, дети оживились. Будто птенцы, она начали вытягивать шеи, стараясь лучше рассмотреть её, но кричали меньше и вели себя поспокойнее.

Надя не знала, зачем поступает так, но что-то тянуло её сюда. Она вытащила швабру из дверных ручек и медленно приоткрыла двери. В нос ударил едкий запах мочи и экскрементов — в спальне он был в разы насыщеннее. Едва сдержав рвотный порыв, девушка уткнулась в ворот куртки и сделала несколько вдохов через него. Стало немного легче.

Тем временем дети медленно и осторожно кружком обступали Надю. Те, кто лежал в кроватках или сидел, тоже поднимались и подходили. Они не стремились её обнять, взять за руку или уткнуться. Истерика и слёзы, которыми изначально встретили Надю, вдруг исчезли. Замёрзшие полуголые дети просто стояли на расстоянии шага от неё и смотрели, переминаясь с ноги на ногу.

— Привет, — негромко сказала Надя. — Есть хотите? Голодные?

Она отчего-то обрадовалась, когда некоторые дети кивнули в ответ.

— Одевайтесь и пойдём в столовую. Давайте шустрее, — скомандовала девушка. — Идите к своим шкафчикам и жду вас здесь одетыми. Все слышали?

Дети начали топтаться на месте, переглядываясь между собой, а потом с сомнением направились в спальню, оставляя грязные следы на полу.

Когда они разошлись, Надя испытала желание быстрее броситься прочь. Сдержав себя и укорив за слабоволие, она осталась на месте. Эти минуты ожидания показались длиннее обычного. Когда, наконец, вышла первая девочка, одетая в платьице, отступать стало некуда.

Последующие полтора часа Надя старательно, но торопливо, готовила обед из найденных продуктов. Обслуживать столько детей ей пришлось впервые, поэтому получалось не особо вкусно, но всё же — съедобно.

Запах готовой еды заполнил аппетитным ароматом столовую, снова вдохнул жизнь в её стены. Девушка пыталась разговорить ребятишек, чтобы узнать что-то, но те отвечали крайне вяло и неохотно, и напоминали сонных мух. Версии, которые Надя услышала, были почти одинаковыми.

«Мама вовремя не пришла»

«Бабушка обо мне забыла!»

«Моя мама меня бросила!»

«Брат не пришёл!»

От детей из старшей группы Надя получила чуть более развёрнутый ответ, по которому выходило, что родители всё же приехали, но из-за людей в форме не смогли забрать их. Больше ничего узнать не удалось, при попытке уточнить что-то, дети сразу начинали плакать.

Учитывая, что с начала эпидемии прошло достаточно времени, и дети давно бы умерли от голода, выходило, что они оказались здесь недавно. Либо с тем, кто помогал им что-то случилось. Полная история всё равно не складывалась. Как не хотелось Наде понять произошедшее, она решила лишний раз не травмировать детей и отстала со своими расспросами.

Макароны с тушёнкой ненадолго отвлекли всех. Сначала показалось, что дети обрадовались обеду, но через несколько минут Надя увидела, что никто к еде не притронулся. Все её старания оказались напрасными. Девушка решила, что невкусно приготовила. Попробовала: оказалась нормальная еда, не переваренная, не пересоленная.

Отсев в сторонку на детский стульчик, Надя пила чай и смотрела на детей, замечая ссадины, синяки и прилепленный пластырь. Действия ребят по-прежнему выглядели слаженно, как будто были многократно отрепетированы. Часть детей гоняла макароны, очерчивая вилками круги в одну и ту же сторону. Другие сидели над стаканами с чаем, глядя в него, но не отпивая. Третья часть просто полулежала на столе, расположившись между тарелками.

Еда осталась нетронутой. Все утешения Нади были сказаны в пустоту, уговоры поесть «за папу и маму» не сработали. Ребята сами встали из-за столиков, разбились на пары и дружно отправились обратно в спальню. Надя перестала для них существовать, — они шли мимо, опустив головы, только первая пара, ведущая всех, смотрела вперёд.

Ничего не понимая, девушка пошла следом, отмечая слаженность действий и ощущая внутри холодок. Они походили на сомнамбулов, разгуливающих ночами по пустым коридорам и комнатам. Было странно, что дети из разных групп действовали настолько чётко, ведь раньше им едва ли приходилось вместе выходить на прогулки.

Оказавшись в спальне, ребята привычно рассыпались по своим кроватям. Надя зашла укрыть тех, кто лёг, но остановилась на пороге — им явно не было это нужно. Вернувшись, дети сбросили вещи на пол, не утруждая себя отнести одежду в шкафчики. Платья и штанишки лежали среди мусора, затоптанные грязными ногами. Жуткая вонь от потревоженных экскрементов стала сильней, и девушка не нашла сил пройти ещё несколько шагов.

Только теперь Надя обратила внимание, что на одном из стульчиков стояла коробка с пирожками. Они были нетронуты, даже не надкусаны. Девушка быстро вошла и потрогала один из них — пирожок оказался зачерствевшим. Приезжал ли сюда кто-то? И если так, почему не забрал детей?

Тонкая детская рука вдруг ухватила Надю за штанину, заставив вздрогнуть:

— Поищите мою сестру, пожалуйста, — сипло попросила девочка лет десяти. Она была слишком взрослой, чтобы посещать детский сад. Бледная, с сильно потрескавшимися губами, как после ветра или мороза, девочка была измотана, но при этом неуловимо отличалась от остальных. Её взгляд был живым, на лице читались эмоции, она казалась случайно забрёдшей в этот кукольный мир странных детей.

Ребёнок приподнялся на кровати, с трудом опершись на руку. Надя с волнением смотрела, готовясь подхватить, если потребуется. Девочка заговорила шёпотом, едва двигая губами, боясь лишний раз растянуть их, но на них всё равно выступали капли крови.

— Пожалуйста. Ася где-то здесь, — умоляюще попросила она. — Я точно знаю.

— Хорошо, попробую! — поспешила кивнуть Надя: — Ты почему поесть не пошла с остальными?

— Не хочется… Может потом. Кажется, я заболела.

— Где твоя сестра? Почему ты сама не нашла её? Ты же здесь давно.

— Не знаю. Я устала, хочу спать постоянно, — шёпотом ответила девочка и вздохнула. — Сил нет, и я обо всём забываю. Снаружи холодно, а я не знаю, где моя куртка… Она с воротником и капюшоном. Поищите Асю… Там так холодно, я мёрзну, а Аська совсем одна…

Речь стала несвязной, и Надя поспешила уложить девочку на кровать. Укутала одеялом и покинула спальню, чувствуя, как от ужаса на затылке шевелятся волосы. Появлялось всё больше вопросов и с каждой минутой, проведённой в стенах детского садика, ощущение тревоги нарастало.