На острие ножа

Глава 20 × Сеффи

Милая Калли!

Эта неделя у меня, похоже, гостевая. Знаешь, кто объявился сегодня с утра? Мама. Я глядела, как она шествует по проходу, не глядя ни вправо, ни влево, ни дать ни взять императрица. И вот что я тебе скажу — как ни странно, я была рада ее видеть. Она приблизилась к моей койке без улыбки, глаза ясные, выражение лица собранное. Я поняла, что она совсем не пьяна и вообще ни в одной из фаз жизни пьяницы — ни похмелья, ни того голодного, одержимого, предвкушающего блеска в глазах, какой бывает, когда она планирует снова выпить, ничего такого. Она была трезвая. Я видела ее один раз в больнице, когда Минерва была ранена. Она со мной поздоровалась. Я прошла мимо без единого слова. Тогда я не хотела с ней разговаривать. И сомневалась, что хочу сейчас.

— Здравствуй, Персефона.

— Здравствуй… мама.

Мама направилась прямо к твоей кроватке. И едва она увидела тебя, Калли, как застыла на месте. Губы ее расплылись в медленной улыбке, все лицо осветилось изнутри. Я никогда не видела у нее такого выражения, ни до, ни после. Выражение всепоглощающей безответной любви. Она нагнулась взять тебя, и рука у меня сама собой дернулась помешать — но тут же упала обратно. Мама подняла тебя повыше, не сводя с тебя глаз, и стала баюкать.

— Здравствуй, Калли-Роуз, добро пожаловать, — прошептала мама.

На это у меня по щеке поползла слезинка. Но прятать лицо мне было ни к чему. Мама не сводила глаз с внучки.

— Сеффи, какая она красивая, — проговорила мама чуть ли не благоговейно.

— Да. Очень похожа на папу, — тихо отозвалась я.

Мама посмотрела на меня, потом снова на тебя, Калли. Я поймала себя на том, что задержала дыхание и жду, что она теперь скажет. Я думала, она положит тебя обратно и сменит тему — как минимум.

Но нет.

— Да, и правда, — согласилась мама, помолчав. — Должно быть, ты назвала ее Калли в честь Каллума.

— Не смогла придумать более близкого женского имени.

— Калли-Роуз… Красиво, — проговорила мама. — Ей идет.

Мне захотелось завизжать, лишь бы она замолчала. Осуждение и презрение я бы вынесла. Но такая доброта ко мне, одобрение и любовь в ее голосе, когда она смотрела на тебя, проскользнули под все мои доспехи и больно ранили. Очень больно. Бороться с безразличием значительно проще, чем с пониманием.

— Ма, ты зачем пришла? — спросила я, нарочно назвав ее «ма», потому что знала, что ей так не нравится и она предпочитает «мама».

Но она не поддалась на провокацию. Только улыбнулась.

— Хотела увидеть тебя и внучку, — ответила она. — А если бы знала, где ты живешь, пришла бы проведать тебя гораздо раньше.

— Ты видела объявление в газете?

— Я же тебя знаю. Это было нарочно, — заметила мама.

— Как я сказала Минерве, мы с Калли должны были уже выписаться к тому времени, как его напечатали.

— Тогда благодарю провидение, что вы не выписались, — снова улыбнулась мама.

Тут я посмотрела на нее — по-настоящему посмотрела.

— Если так, почему ты до сих пор не приходила?

— Не была уверена, что мне будут рады. Но Минерва, похоже, считает, что ты не выбросила меня на свалку истории, — сказала мама.

— Я бы так никогда не поступила, — сказала я.

— Я бы тебя не осудила. — Мама пожала плечами. — Когда тебя отпустят?

— Должны были сегодня, но оставили еще на ночь.

— Какие у тебя планы? — спросила мама.

— Жить сегодняшним днем, минуту за минутой. Других планов нет, — ответила я.

С некоторых пор.

— По минуте с маленьким ребенком не получится. Ты должна всё спланировать ради дочери.

— А в каком возрасте можно перестать заботиться о ней, как ты? — ядовито отозвалась я.

— Сеффи, я знаю, меня не было рядом, когда я была тебе особенно нужна, но теперь я хочу загладить вину, если ты мне позволишь.

Я не ответила.

Мама вздохнула:

— Сеффи, я была женой политика. Обязанности перед обществом нередко становились важнее всего остального, в том числе вас с Минервой. И в том числе моих собственных желаний и потребностей. На меньшее ваш отец не соглашался.

Я развела руками. Мама не сказала мне ничего такого, чего я сама не знала бы.

Молчание.

— Ты все еще считаешь, что я виновата в смерти Каллума? — спросила мама.

При этих ее словах я отвернулась. Она вздохнула еще раз, и я поняла, что она считает, будто это был ответ. Но на самом деле ответ был… Ответ был «нет».

— Сеффи, прошлого не вернешь, нам всем пора перестать цепляться за него. Теперь главное для нас — сделать так, как хорошо для твоего ребенка, — сказала мама.

Для нас…

— То есть? — Я напряглась, ожидая услышать, что она скажет, будто надо отдать мою дочь на усыновление, в приют, в деревню — первому, кто захочет ее взять.

— Я считаю, что для тебя и Калли-Роуз будет лучше всего, если вы вернетесь домой, ко мне, — осторожно проговорила мама.

Я засмеялась — не смогла сдержаться:

— Мама, да ты шутишь.

— А что? — тихо спросила она.

— Мы же не можем повернуть время вспять. Мы слишком много наговорили друг другу, слишком много пережили…

— Я вовсе не говорю, что надо повернуть время вспять, — сказала мама. — Я хочу, чтобы мы втроем с этого момента начали жить дальше.

— Взяли и начали жить дальше?

— Взяли и начали, — подтвердила мама.

— Думаешь, это так просто?

— Это так, как ты распорядишься. Сеффи, ты у нас никогда не искала легких путей. А это просто, — сказала мама. — Возвращайся домой. Там и тебе, и Калли-Роуз будут более чем рады.

— Да ладно!

— Правда-правда. Я хочу, чтобы ты вернулась домой, хочу, чтобы мы жили вместе, больше всего на свете. Хочу, чтобы мы снова стали друзьями. И хочу помогать с Калли.

Я попыталась вставить слово, но мама затараторила:

— Я не буду командовать, я со всем уважением отношусь к тому, что ты — мать Калли, а я — нет. Но я хочу снова участвовать в твоей жизни, Сеффи. И хочу участвовать в жизни внучки.

Мы с мамой уставились друг на друга. Как же я хотела, чтобы мне где-то были рады, неважно где. И я видела, что мама говорит совершенно серьезно. Мы обе за последние месяцы наговорили друг другу много горьких слов, полных ненависти, но я ужасно устала. Неужели я так устала, что больше не в состоянии ненавидеть ее? Каллум, что мне делать? Переехать к маме было бы легко. И нам с Калли в мамином доме ничего не грозит. Джуд не сможет к нам подобраться. Но главное — мне не придется остаться один на один с новорожденным ребенком. Мне не придется справляться самой, мама будет рядом и всегда поможет. Провести черту, оставить прошлое позади и жить дальше… Как же мне хотелось так и поступить! Может, переезд к маме станет первым шагом? Я вздрогнула, обнаружив, что уже уговариваю себя.

— Я по-прежнему постоянно думаю о Каллуме, — предупредила я.

— Было бы странно, если бы было иначе, — ответила мама. — Он твоя первая любовь и отец твоего ребенка. Это дорогого стоит.

— Очень жаль, что ты не понимала этого несколько месяцев назад, когда пыталась заставить меня сделать аборт. — Я не могла скрыть старой обиды в голосе.

— Да, жаль, — мрачно согласилась мама, чего я никак не ожидала. — И я буду раскаиваться в этом до гробовой доски. Но, пожалуйста, позволь мне загладить вину перед тобой — перед вами.

Столько всего нужно простить и забыть… Может быть, слишком многое?

— Можно я подумаю? — спросила я наконец.

— Значит, нет, — понурилась мама.

— Нет-нет. Это значит, что я хочу, чтобы мы снова стали друзьями, но в последнее время мне пришлось из-за спешки и под давлением принять слишком много неверных решений, поэтому мне просто нужно еще немного над этим подумать, — сказала я.

— Сеффи, твоей дочери нужна стабильная спокойная домашняя жизнь.

Ну вот, мама решила использовать мою дочь против меня.

— Ты пьешь? Хотя бы немного? — спросила я.

При этом вопросе мама напряглась, но я ни за что не доверю ей дочь, если она по-прежнему пьет.

— Я не пила ничего крепче апельсинового сока с того дня, когда Каллума… убили, — сообщила мне мама.

— Как так вышло?

Сначала я думала, мама не ответит, но она, помолчав, сказала:

— Потому что в тот день я потеряла не просто сына одной из ближайших моих подруг. Я потеряла еще и дочь.

Ничего не отрицает. Ни с чем не спорит. Ни одного лишнего слова.

— Сеффи, вернись домой. Пожалуйста, — мягко добавила мама. — Честное слово, теперь все будет иначе.

— Ладно, — кивнула я.

— Чего?!

Впервые на моей памяти мама забыла о хороших манерах! Ни тебе «Что, прости?», ни «Извини, я не расслышала» — просто «Чего?!».

Я рассмеялась.

— Я говорю, ладно! — повторила я. — Я вернусь домой с тобой.

— Правда? — Мама просияла, словно маяк.

Она была счастлива. Рада и счастлива. А всё я. Когда я увидела, как она счастлива, у меня на душе тоже полегчало. Я бы соврала, если бы сказала, что полностью уверена в мудрости своего решения. Может, я просто решила пойти по пути наименьшего сопротивления? А как же все мои разглагольствования про самостоятельную жизнь, про то, что я больше никогда ни о чем не попрошу никого из родственников? Однако теперь мне надо было учитывать не только себя. И я наконец приняла решение — к добру ли, к худу ли. Я приняла решение. Может быть, будущее не обязательно окажется таким уж мрачным.

— Тогда я поеду домой и подготовлю твою комнату. А в кабинете надо устроить детскую. Ты, наверное, хочешь, чтобы Калли-Роуз первое время спала с тобой в одной комнате? Вообще-то я не против брать ее к себе на ночь, я бы могла вставать к ней, если ты захочешь выспаться… Боже мой, столько всего надо сделать!

— Мама, не спеши, — сказала я. — Не хочу никакой суеты. И, пожалуйста, не делай ничего с кабинетом. Калли будет спать в моей комнате еще очень долго, а к тому времени мы можем обставить для нее какую-нибудь гостевую спальню.

— Да, конечно. Кажется, я немного опережаю события. — Мама засмеялась.

— Есть немного, — кивнула я.

Мама очень бережно положила тебя в мои протянутые руки.

— Сеффи, я так рада, что ты вернешься домой.

Мама поцеловала меня в щеку — первый раз за много лет.

— И я рада, что вернусь домой, мама, — ответила я.

Но в глубине души еще теплились сомнения. Верное ли это решение? Или очередное неверное и поспешное?

Ладно, скоро узнаю.