Глава 7 Джуд

Сам не знаю, сколько я просидел напротив ее дома в свежеприобретенной машине — просто смотрел и ждал. Хотя, если бы меня спросили, на что я смотрю и чего жду, я не смог бы ответить. Увидеть ее. Одним глазком — просто убедиться, что у нее все нормально. Этой машине, моей нынешней, было лет пять — черный четырехдверный седан. Я пришел на какую-то парковку на другом конце города, взломал замок и накоротко замкнул зажигание. Новые машины я никогда не угоняю, слишком заметные. А пятилетняя машина особого внимания не привлечет. Мне нужно было слиться с фоном, особенно когда я возле ее дома. Знает ли она, как я по ней тоскую? Чувствует ли, что я смотрю на ее дверь? Я откинулся на сиденье, не сводя глаз с маминого дома, пытаясь силой воли заставить ее выглянуть в окно или открыть дверь и увидеть меня. Дикая сложилась ситуация. В последние месяцы я все чаще об этом задумываюсь. Я словно лодка без паруса — плыву, куда понесет течением. Я даже соскучился по постоянному присутствию Моргана. Но нам обоим так лучше. У меня ни дома, ни друзей, я больше не чувствую себя под защитой Освободительного Ополчения — ведь теперь Эндрю Дорн стал правой рукой Генерала. Раньше мне иногда казалось, что жизнь у меня какая-то ненастоящая, нереальная, а теперь она вообще по ту сторону реальности и нереальности. По крайней мере, в последнее время это так ощущается. Почти постоянно. Но потом я вспоминаю это зрелище — как мой брат болтается на виселице, — и мучительная реальность набрасывается на меня с такой силой, что едва не сшибает с ног.

Каллум Макгрегор, мой брат. Каллум, который был как мое отражение, только хорошее. Это он в нашей семье должен был выйти в люди. Выделиться. Выбиться. Вырваться. Но не получилось. А если у него не получилось, на что можем надеяться мы, все остальные? Если можно одновременно всей душой ненавидеть и любить человека, то именно это я чувствую к брату. У него было все.

И это его погубило.

Мама, я по-прежнему здесь. Я тебя не бросил. Надеюсь, ты как-то можешь почувствовать мои мысли, почувствовать, что я думаю о тебе. Получаешь ли ты деньги от меня? Я посылаю их не каждую неделю, и сумма бывает разная, смотря сколько я могу себе позволить, но хотя бы стараюсь. Мама, как я хочу, чтобы можно было выйти из тени и постучать в твою дверь, как все нормальные люди, — но я не могу. Меня ищут, и ищут меня не те. Государство, полиция и еще кое-кто в Освободительном Ополчении. Но я по-прежнему здесь, мама. Я по-прежнему думаю о тебе, вопреки четвертому правилу Джуда — любовь равна беззащитности. Никогда не показывай ни того, ни другого. Но ты, мама, последнее, что у меня осталось на всем белом свете. И это для меня что-то да значит. Я и сам не рад, но уж как есть. Именно поэтому вот он я — сижу в угнанной машине у тебя перед домом, смотрю, жду и жалею, что наша жизнь не повернулась иначе.

Наверное, я лучше поеду, а то еще заметят. Не удивлюсь, если за твоим домом до сих пор наблюдают, надеются, что я объявлюсь. Ты там держись, мама. И не волнуйся. У меня осталось только одно желание, только одна задача. Я заставлю их всех помучиться.

Заставлю их всех поплатиться.

Постойте. Дверь открывается. Она выходит с мешком мусора.

Господи Боже мой! Как она постарела. Когда она успела так постареть? Голова опущена, плечи ссутулены, шаркает как старуха. Но прошло всего несколько месяцев. Несколько лет. Вся жизнь. Посмотри, что они сделали с тобой, мама. Посмотри, до чего довели. Она поднимает голову и смотрит прямо на меня. Видит ли она меня? Конечно, да. О чем я только думаю? Надо уезжать. Да и вообще приезжать сюда было безумием.

Она зовет меня по имени. Ради бога, мама, не надо. Ты не знаешь, кто смотрит и слушает. О чем я только думал? Она бросила мешок и бежит ко мне.

Заводи машину, Джуд. СКОРЕЕ!

Уезжай.

Беги.

Мама, не плачь. Не плачь, пожалуйста.

Прости меня.

Зря я так.

Никогда себе не прощу.

Я нарушил первое и главное правило Джуда.

Никогда не позволяй себе ничего чувствовать. Чувства убивают.

Загрузка...