Мятежные ангелы

ГЛАВА 37

К полудню лондонские улицы наполняются сплошным звоном колоколов, призывающих всех и каждого в церкви. Бабушка, Том и я сидим на жесткой деревянной скамье, а над нами текут в воздухе слова преподобного, вольно пересказывающего священные тексты.

— И потом Ирод, тайно призвавший волхвов, тщательно расспросил их о времени появления звезды. А потом послал их в Вифлеем, сказав: «Идите туда и как следует поищите среди малых детей; когда же найдете его, дайте мне знать, чтобы я тоже мог прийти и поклониться ему».

Я оглядываю церковь. Вокруг меня склоняются в молитве головы. Люди выглядят довольными. Счастливыми. В конце концов, это же Рождество.

На неровно освещенном витраже изображен ангел, принесший благую весть. У его ног — коленопреклоненная Мария, с трепетом слушающая божественного посетителя. На ее лице написаны благоговение и страх, она ошеломлена даром, о котором не просила, но который ей тем не менее придется принять. И я гадаю, почему нигде не описаны ее ужасные сомнения.

— И когда Ирод понял, что волхвы посмеялись над ним, впал в крайний гнев, и послал за волхвами, и приказал уничтожить всех младенцев в Вифлееме и его окрестностях…

Почему нигде нет картины, на которой изображалась бы женщина, говорящая: «Нет, извините, мне такой подарок не нужен. Можете забрать его обратно. Я предпочитаю быть простой овечкой, о которой кто-то заботится, и заниматься домашними делами, и я не желаю быть какой-то святой провозвестницей».

Вот такой витраж мне бы очень, очень хотелось увидеть.

Луч света просачивается сквозь стекла, и ангел кажется пылающим, как само солнце.

Мне позволено провести день с Фелисити и Энн, чтобы бабушка и Том могли заняться отцом. Миссис Уортингтон ищет наряды для малышки Полли, отчего у Фелисити отвратительное настроение, под стать моему собственному. Только Энн искренне наслаждается этим днем. Ведь это первое на ее памяти Рождество, которое она проводит в настоящем доме, да еще и собирается на бал, у нее голова кругом идет от всего этого, и она терзает нас бесконечными вопросами.

— А я должна украсить волосы цветами и жемчугом? Или это уж слишком дурной вкус?

— Дурной вкус, — бормочет Фелисити. — Я вообще не понимаю, почему мы должны брать ее в свой дом. Я бы сказала, что есть куча куда более подходящих родственников.

Я сижу возле туалетного столика Фелисити и расчесываю волосы щеткой, подсчитывая движения, при каждом взмахе щетки видя перед собой полные боли глаза Картика…

— Шестьдесят четыре, шестьдесят пять, шестьдесят шесть…

— Они с ней носятся, как будто она настоящая принцесса, осчастливившая нас визитом, — ворчит Фелисити.

— Но она очень хорошенькая малышка, — не подумав, заявляет Энн. — Я вот думаю, нужны ли духи? Джемма, а Тому нравятся девушки, которые пользуются дерзкими ароматами?

— Ему нравится запах конюшни, — огрызается Фелисити. — Ты можешь изваляться в навозе, тогда точно завоюешь его любовь.

— Ты слишком сердита сегодня, — недоумевает Энн.

Мне не следовало с ним танцевать. Я не должна была позволять ему целовать меня. Но я хотела, чтобы он меня поцеловал… А потом я его оскорбила.

— Ох, какая же скука! — фыркает Фелисити, направляясь к кровати, заваленной чулками, нижними юбками, шелковым бельем.

Похоже, все содержимое платяных шкафов Фелисити вывалено сюда на всеобщее обозрение. И все равно она никак не может найти что-нибудь подходящее.

— Никуда я не пойду! — заявляет вдруг она.

В раздражении она падает на кушетку, ее халат распахивается, шерстяные чулки сползли до самых лодыжек. Она и думать забыла о том, чтобы держаться с подобающей скромностью.

— Но этот бал дает твоя мать, — напоминаю я. — Ты должна там быть. Шестьдесят семь, шестьдесят восемь…

— Мне нечего надеть!

Я широким жестом обвожу кровать и снова принимаюсь считать.

— А почему ты не хочешь надеть какой-нибудь из тех туалетов, что твоя матушка заказала для тебя в Париже? — спрашивает Энн.

Она держит в руках платье и прикладывает его к себе так и эдак. Потом делает легкий реверанс, как бы благодаря невидимых сопровождающих.

— Они ужасно буржуазные! — огрызается Фелисити.

Энн проводит рукой по водянисто-голубому шелку, по бусинкам, которыми расшита изящная линия выреза.

— А мне вот это очень нравится.

— Вот и надевай его сама.

Энн отдергивает руку, словно обжегшись:

— Да я в него и не влезу.

Фелисити фыркает:

— Влезла бы, если бы не лопала по утрам столько лепешек.

— Да при чем тут это… Просто это было бы оскорблением для платья.

Фелисити вскакивает со вздохом, скорее похожим на стон или рычание.

— Зачем ты это делаешь?

— Делаю что? — не понимает Энн.

— Принижаешь себя при каждой возможности!

— Я просто говорю то, что есть.

— Нет, неправда! Ведь так, Джемма?

— Восемьдесят семь, восемьдесят восемь, восемьдесят девять… — отвечаю я.

— Энн, если ты будешь постоянно твердить, что ты ничего не стоишь, люди могут в конце концов в это поверить!

Энн пожимает плечами и возвращает платье в свалку на кровати.

— Люди верят в то, что они видят.

— Так сделай так, чтобы они видели другое!

— Как?

— Надень это платье. Мы можем слегка выпустить его в боках.

— Сто!

Я поворачиваюсь к подругам.

— Да, но тогда ты сама уже не сможешь его надеть.

Фелисити злобно ухмыляется.

— Вот именно.

— Ты действительно думаешь, что это хорошая мысль? — спрашиваю я.

Платье очень дорогое, оно сшито в Париже по меркам Фелисити.

— Но ведь твоя матушка рассердится? — осторожно говорит Энн.

— Она будет слишком занята гостями, чтобы заметить, что на нас надето. А сейчас ее больше всего интересует, что ей надеть самой и будет ли она выглядеть молодо.

Мне идея кажется неудачной, но Энн снова гладит драгоценный шелк, как будто это котенок, и мне не хочется ее разочаровывать.

Фелисити вскакивает:

— Я позову Франни. При всем ее занудстве она изумительная портниха.

Франни является на зов. Когда Фелисити объясняет ей, что нужно сделать, глаза девушки недоверчиво расширяются.

— А не следует ли сначала спросить миссис Уортингтон, мисс?

— Нет, Франни. Это будет сюрприз для моей матушки. Она будет просто счастлива увидеть мисс Брэдшоу такой нарядной.

— Хорошо, мисс.

Франни снимает мерку с Энн.

— Это будет трудно, мисс. Не могу сказать, достаточный ли там запас в швах.

Энн краснеет.

— Ох, не стоит так суетиться! Я надену то платье, в котором была в опере.

— Франни, — говорит Фелисити, заставляя имя служанки звучать истинной музыкой, — ты ведь очень искусная портниха. Я уверена, что если кто-то и может это сделать, так только ты.

— Но если я переделаю платье, мисс, я уже не смогу вернуть ему прежний вид, — напоминает Франни.

— Предоставь это мне, — отмахивается Фелисити, выпроваживая Франни с платьем за дверь. — Ну а теперь посмотрим, сумеем ли мы сделать тебе талию, — говорит Фелисити.

Энн упирается в стену обеими руками. Она хочет повернуть голову и что-то сказать мне, но Фелисити резко толкает ее.

— Не вертись!

— Но вы же не затянете меня слишком сильно?

— Затянем, — решительно заявляю я. — Стой спокойно.

Я с силой тяну за шнурки корсета, стараясь сделать талию Энн как можно тоньше.

— Ох, боже! — задыхается она.

— Еще! — командует Фелисити.

Я тяну еще сильнее, и Энн выпрямляется, едва дыша, у нее даже слезы на глазах выступают.

— Слишком туго! — хрипит она.

— Ты хочешь надеть это платье? — язвительно интересуется Фелисити.

— Да… но я не хочу умирать из-за него!

— Ладно, нам не нужно, чтобы ты свалилась на нас без сознания.

Я слегка ослабляю шнуровку, и на лицо Энн возвращаются краски.

— Теперь садись, — велю я, подводя Энн к кушетке.

Она может сидеть только выпрямившись, как церковный шпиль. И дышит тяжело, как загнанная лошадь.

— Вообще-то не так уж это страшно, когда привыкнешь, — шепчет Энн, с трудом улыбаясь.

Фелисити падает на кушетку.

— Врунья!

— А вы что-нибудь поняли из выступления Нелл Хокинс? — спрашивает Энн. — По-моему, она несла чистую ерунду.

Энн пытается вздохнуть поглубже.

— А Том как замечательно выглядел! Он очень добрый, мне думается.

— Да я и сама не вижу в ее словах особого смысла, — отвечаю я. — Подай надежду неприкасаемым, не дай песне умолкнуть… Будь осторожнее с красотой, красота должна уйти… ну, что-то в этом роде.

— Не оставляй путь, или не сворачивай с пути, так она говорила. Что бы это могло означать? — вслух размышляет Энн.

— А как насчет «скользких, проворных нимф»? — хихикает Фелисити. — А еще — «опасайтесь Маковых воинов! Они сожрут вас, проглотят, проглотят!»

Энн тоже начинает хихикать, но корсет быстро обрывает ее веселье. Энн может только улыбаться и хватать ртом воздух.

— Она пыталась сказать нам что-то. Я в этом уверена.

Я ощущаю необходимость защитить Нелл Хокинс.

— Да будет тебе, Джемма! Это была просто чушь. Нелл Хокинс безумна, как Шляпник!

— Тогда откуда она знает о горгоне и о Лесе Света? Или о золотом тумане? — возражаю я.

— Может, ты сама ей рассказала?

— Я не рассказывала!

— Ну, она где-то об этом прочитала.

— Нет, — сержусь я. — Я уверена, это было зашифрованное сообщение, и если мы сумеем его расшифровать, мы откроем тайну расположения Храма.

— Джемма, я знаю, тебе хочется верить, что у Нелл есть ключ ко всему этому, но я ее видела и должна заявить: ты ошибаешься!

— Ты говоришь прямо как Картик.

Я жалею, что упомянула его имя.

— Что такое, Джемма? Почему ты нахмурилась? — пытливо спрашивает Энн.

— Картик. Он ушел.

— Ушел? Куда ушел? — удивляется Фелисити, подтягивая чулок и внимательно изучая свою лодыжку.

— Вернулся к Ракшана. Я его оскорбила, и он ушел.

— И что ты ему сказала? — спрашивает Фелисити.

— Сказала, что никогда не думала о нем как об индийце.

— И что тут оскорбительного? — не понимает Фелисити. Она снимает чулок и бросает его на пол. — Джемма, мы сегодня отправимся в сферы? Мне хочется показать Пиппе новое платье и пожелать ей веселого Рождества.

— Трудно будет скрыться, — опасаюсь я.

— Ерунда. Всегда есть возможность удрать от дуэний. Я ведь уже такое проделывала.

— Мне хочется побыть на балу.

Фелисити внимательно смотрит на меня, насмешливо улыбаясь.

— Тебе хочется побыть с Саймоном Миддлтоном.

— А я очень надеюсь потанцевать с Томом, — признается Энн.

— Отправимся туда завтра, — бросаю я Фелисити косточку.

— Ох, до чего же ты мне не нравишься, когда ты вот такая! Ладно, в один прекрасный день я получу собственную силу и уж тогда буду посещать сферы в любой момент, как только мне захочется.

— Фелисити, не сходи с ума! — умоляющим тоном произносит Энн. — Всего один вечер подождать! Завтра мы снова будем в сферах.

Фелисити отворачивается, не желая нас видеть.

— Я скучаю по Пиппе. Она всегда готова на все.

Фелисити уходит, обиженная, а мы с Энн болтаем обо всякой ерунде и перебираем ленты. Потом Фелисити снова врывается в комнату, как будто ничего и не случилось, за ней спешит Франни, она осторожно несет на вытянутых руках голубое шелковое платье.

— О, давайте поскорее посмотрим, что получилось! — восклицает Фелисити.

Энн ныряет в голубое облако ткани, просовывает руки в рукава. Франни застегивает крошечные перламутровые пуговки на ее спине. Выглядит чудесно. Энн кружится с таким видом, словно не верит, что отражение в зеркале — ее собственное.

— И как, тебе нравится? — спрашиваю я, для большего эффекта приподнимая волосы Энн к затылку.

Она кивает.

— Да, нравится. Спасибо тебе, Фелисити.

— Не стоит благодарить. Моя награда — лицо матушки, когда она нас увидит.

— Что ты хочешь этим сказать? — спрашивает Энн. — Мне казалось, ты говорила, что ей будет безразлично.

— Я так говорила? — Фелисити изображает удивление.

Я бросаю на Фелисити предостерегающий взгляд. Но она не обращает на меня внимания и вытаскивает из кучи на кровати бархатное платье винного цвета.

— Франни, ты великолепная портниха, и я считаю, тебе совсем не трудно будет немножко переделать вот это платье. Я даже уверена, что тебе хватит на это часа.

Франни вспыхивает:

— И что вы хотите с ним сделать, мисс?

— Просто мне кажется, что вырез этого платья чересчур скромен для юной леди, которая собирается на столь грандиозный бал. Ты согласна?

Франни внимательно изучает вырез.

— Полагаю, я смогла бы немножко его увеличить, мисс.

— О да, пожалуйста! Прямо сейчас, — говорит Фелисити и выпроваживает Франни за дверь. Потом подходит к туалетному столику и зловеще усмехается, глядя в зеркало. — Да, это должно быть забавно.

— За что ты ее так ненавидишь? — спрашиваю я.

— Вообще-то мне все больше и больше нравится Франни.

— Я имела в виду твою матушку.

Фелисити берет пару гранатовых серег и внимательно их рассматривает.

— Мне не слишком нравится ее вкус в смысле выбора туалетов.

— Если ты не хочешь об этом говорить…

— Не хочу, — отрезает Фелисити.

Иной раз Фелисити кажется мне не меньшей загадкой, чем Храм. Вот только что она была злобной и по-детски незрелой — и вдруг становится милой, душевной, мудрой… ей хватило доброты, чтобы пригласить Энн на Рождество, и при этом она воспринимает Картика как низшее существо…

— Она так мила со мной, — говорит Энн.

Фелисити таращится в потолок.

— О, это она умеет — выглядеть милой… веселой и забавной. Для нее важно, какое она производит впечатление. Но только не стоит рассчитывать на нее в чем-то важном.

Что-то темное, злое вспыхивает в глазах Фелисити, искажая ее лицо.

— Что ты хочешь этим сказать? — спрашиваю я.

— Ничего, — бормочет Фелисити.

И тайна Фелисити Уортингтон становится еще более глубокой.

Чтобы немного отвлечь подруг, я надеваю платье Фелисити из темно-зеленого атласа. Энн застегивает крючки, очерчивается моя талия. Мне самой удивительно видеть себя в подобном наряде — полушария бледных грудей виднеются над пенным кружевом и цветами, которыми отделано декольте. Неужели это та самая девушка, которую видят окружающие?

Но для Фелисити и Энн я всего лишь средство попасть в сферы.

Для бабушки я нечто такое, чему следует придать правильный светский вид.

Для Тома я сестра, которую приходится терпеть.

Для отца я славная девочка, которая старается не разочаровывать его.

Для Саймона я загадка.

Для Картика я задание, которое необходимо выполнить.

Мое отражение смотрит на меня, ожидая, когда его наконец представят остальным. «Привет, девушка в зеркале. Ты — Джемма Дойл. И я не имею ни малейшего представления, какова ты на самом деле».