Мятежные ангелы

ГЛАВА 18

Мы уже рядом с островом. Корабль входит в русло, уходящее в глубь суши, и вокруг нас встают деревья — высокие, толстые, зеленые. Тысячи фонариков висят на ветвях. Мне это напоминает о Дивали, индийском празднике света, в дни которого мы с матушкой допоздна любовались улицами, украшенными свечами и фонарями.

Корабль останавливается у влажного песчаного берега.

— Лес Света, — сообщает горгона. — Будьте осторожны. Говорите о своем деле с Филоном, и только с Филоном!

Крыло-трап опускается, мы ступаем на мягкий ковер травы и песка, но уже через несколько шагов оказываемся среди деревьев, и под нашими ногами — переплетение стеблей, среди которых красуется множество крупных белых лотосов. Деревья настолько высоки, что ветви сливаются в сплошной темно-зеленый потолок. Когда я смотрю вверх, у меня сразу начинает кружиться голова. Огоньки покачиваются и передвигаются с места на место. Один проносится мимо моего лица, я вздрагиваю от неожиданности.

— Что это такое? — шепчет Энн, широко раскрыв глаза.

— Что происходит?

Это говорит Фелисити. Несколько огоньков опустились ей на голову. Над восторженным лицом Фелисити возникает сияющая корона.

Потом огоньки собираются в шар, который плывет перед нами, освещая тропу.

— Похоже, они хотят, чтобы мы шли за ними, — в изумлении произносит Пиппа.

Свечение немножко усиливается, как будто шар понял слова Фелисити и зовет нас в лес. Воздух насыщен запахами земли. Стволы деревьев покрывает мох, похожий на пушистый зеленый мех. Оглянувшись назад, я уже не вижу горгону. Лес как будто поглотил нас. Мне хочется побежать обратно, особенно когда я слышу негромкий стук копыт, все ближе и ближе. Шар света взрывается, сияющие крошки беспорядочно разлетаются в стороны и тают в лесном сумраке.

— Что это значит? — спрашивает Фелисити, испуганно оглядываясь по сторонам.

— Не знаю, — отвечает Пиппа.

Стук копыт, кажется, слышен уже со всех сторон разом. Что бы ни скрывалось там, за деревьями, мы окружены. Стук приближается — и внезапно утихает. Из-за деревьев один за другим выходят кентавры. Они неуверенно топчутся на сильных конских ногах, мускулистые руки сложены на обнаженных мужских грудях. Самый крупный выступает вперед. На его подбородке видна негустая бородка.

— Кто вы такие? По какому делу явились сюда? — резко спрашивает он.

— Мы пришли, чтобы поговорить с Филоном, — заявляет Пиппа.

Она ведет себя храбро, в то время как я предпочла бы просто сбежать.

Кентавры обмениваются подозрительными взглядами.

— Нас привезла горгона, — говорю я.

Надеюсь, это откроет нам дорогу к Филону. Самый крупный кентавр шагает вперед, пока его копыта не останавливаются в нескольких дюймах от моих ног.

— Горгона? Что за игру она затеяла с нами? Впрочем, ладно. Я отведу вас к Филону, и пусть наш вождь сам решит вашу судьбу. Садись мне на спину, если не хочешь плестись пешком.

Его сильная рука подхватывает меня — и я оказываюсь на широкой гладкой спине.

— Ох! — испуганно выдыхаю я, потому что здесь нет поводьев, как у обыкновенной лошади.

Вообще-то мне совсем не за что держаться, и потому я вынуждена обхватить руками широкую талию кентавра и прижаться головой к его необъятной спине.

Кентавр, не тратя лишних слов, пускается в галоп, и мне приходится держаться изо всех сил, пока мы несемся между деревьями, чьи ветви мелькают в опасной близости от меня. Некоторые оставляют царапины на лице и руках, и я подозреваю, что кентавр нарочно мчится через самую гущу. Другие кентавры несут Фелисити, Пиппу и Энн. Энн крепко зажмурила глаза и стиснула зубы. Но Фелисити и Пиппа, похоже, почти наслаждаются этой странной скачкой.

Наконец мы добираемся до поляны, на которой стоят соломенные и глиняные хижины. Кентавр протягивает руку — и сбрасывает меня на землю, я от неожиданности падаю на спину. Кентавр упирает руку в бок и усмехается, глядя на меня сверху вниз.

— Что, помочь тебе подняться на ноги?

— Нет, спасибо.

Я быстро вскакиваю и отряхиваю с юбки стебли травы.

— Ты ведь из них, правда? — спрашивает кентавр, показывая на мой амулет, во время бешеной скачки выскочивший из-под ворота блузки.

— Значит, слухи не врут! — кричит он, обращаясь к своим друзьям. — Орден возвращается в сферы! Вон вам они, пожалуйста!

Кентавры беспокойно топчутся, окружают нашу маленькую девичью компанию.

— И что нам с этим делать? — говорит огромный кентавр, в его голосе слышится нескрываемый гнев.

Мне уже не хочется ни видеть Филона, ни расспрашивать его о каком-то там Храме. Мне хочется лишь одного: сбежать!

— Креостус! — слышится вдруг новый, странный голос.

Кентавры расступаются и отходят назад. Они склоняют головы. Самый огромный, Креостус, тоже склоняется, но выпрямляется почти сразу.

— Что это такое? — шепчет Энн, цепляясь за меня.

Перед нами стоит существо настолько блистательное и величественное, что я никогда не смогла бы и вообразить ничего подобного. Не понять, мужчина это или женщина, оно может быть и тем, и другим. Оно худощавое и гибкое, с кожей и волосами нежно-лиловыми, как цветы сирени, на нем надет длинный, волочащийся по траве плащ, сооруженный из желудей, шипов и цветков чертополоха. Глаза у существа ярко-зеленые и по форме очень похожи на кошачьи. Одна его рука представляет собой лапу; на месте второй кисти — огромный коготь.

— Кто это пришел? — спрашивает существо голосом, похожим на трехголосную гармонию; каждая нота слышится отчетливо, но в то же время их невозможно отделить одну от другой.

— Это ведьма, — заявляет дерзкий кентавр. — Ее притащила к нашему берегу проклятая горгона.

— Хм…

Существо смотрит на меня так, что я чувствую себя ребенком, который увидел ремень в руках отца. Острый кончик когтя приподнимает мой амулет, существо всматривается в него.

— Жрица. Мы много лет не видали ни одной из вас. Это ты расколотила руны, державшие на привязи магию?

Я прячу амулет подальше от его глаз, засунув серебряную пластинку снова под блузку.

— Да, это я.

— И что тебе нужно от нас?

— Мне очень жаль, но я могу говорить только с Филоном. Не знаете ли вы, где я могу отыскать…

— Я и есть Филон.

— Ох, — вздыхаю я. — Я пришла просить вас о помощи.

Снова вмешивается Креостус:

— Не верь ей, Филон! Ты ведь помнишь, как нам жилось все эти годы?

Филон одним взглядом заставляет его замолчать.

— А почему я должен тебе помогать, жрица?

Я не готова к такому вопросу, а потому не знаю, что ответить.

— Ну… потому, что я сломала печать, лежавшую на магии. Орден должен быть воссоздан.

Кентавры взрываются хохотом.

— Так позволь нам самим восстановить печать — и самим управлять магией! — кричит один из них.

Остальные веселятся от души.

— Но только Орден может связать магию и управлять сферами, — говорит Фелисити.

Филон снова вступает в разговор:

— Да, так было в течение многих поколений, но кто сказал, что так должно быть всегда? Сила магии быстротечна. Она движется, как зыбучие пески.

Кентаврам становится еще веселее. Их толпа все увеличивается. А светящиеся точки растут, превращаясь в существа около фута ростом. Они висят над нами, как светляки-переростки.

— Возможно, вы предпочитаете, чтобы источник магии первой нашла Цирцея? — спрашиваю я. — Или темные духи из Зимних Земель? Если они возьмут магию в свои руки, как вы полагаете, будут они так уж великодушны к вам?

Филон обдумывает мои слова.

— В словах этой жрицы есть смысл. Хорошо, можете пойти со мной.

Креостус кричит нам вслед:

— Ничего им не обещай, Филон! Ты должен в первую очередь думать о своем народе! Помни это!

Филон приводит нас в огромную хижину и наполняет кубок красной жидкостью. Нам он ничего не предлагает, что вызывает во мне чуточку больше доверия к этому странному существу. Потому что если бы мы здесь что-нибудь съели или выпили, мы были бы вынуждены остаться в сферах, как Пиппа. Филон пьет красную жидкость.

— Я согласен, что магию необходимо сдерживать. На свободе она слишком сильна. Некоторым никогда не приходилось сталкиваться с ее полной мощью, и у них головы идут кругом. Им хочется все большего и большего. А от этого возникает волнение. И я боюсь, что они впутаются в союз с дурными существами, а это приведет к нашему порабощению. Это угроза нашему существованию.

— Так значит, ты поможешь нам найти Храм? — спрашиваю я.

— А что я получу взамен, если помогу вам?

Поскольку я молчу, Филон усмехается.

— Я так и думал. Орден не заинтересован в том, чтобы делиться силой со сферами.

— Горгона говорила, что когда-то ты был союзником Ордена.

— Да, — соглашается Филон. — Когда-то.

Необычное существо кружит по комнате с элегантной кошачьей грацией.

— Кентавры были их посланниками; я был мастером-оружейником. Но после мятежа колдуньи Ордена отобрали у нас магию, как и у всех остальных, хотя мы были все так же преданны им. Вот какой была их благодарность.

Я не знаю, что тут можно сказать.

— Может быть, у них просто не было другого выхода?

Существо смотрит на меня в упор так долго, что я неловко отвожу взгляд.

— Да не собирается он помогать нам, Джемма! — говорит Фелисити. — Давай сами попытаемся.

Филон снова наполняет свой кубок.

— Я не могу сказать тебе, как найти Храм, потому что, по правде говоря, и сам не знаю, где он. Но я могу тебе кое-что предложить. Идем со мной.

Мы снова выходим в туманный день. Креостус останавливает своего великолепного вождя и тихо говорит ему что-то на непонятном нам языке. Но я слышу гнев, звучащий в его голосе, вижу настороженность в его взгляде каждый раз, когда он смотрит в нашу сторону. Филон останавливает его коротким: «Nyim!»

— Ты не должен им доверять, Филон! — зло бросает кентавр. — Их обещания — как колдовской свет: со временем он угасает.

Филон приводит нас в другую хижину, с низким потолком. Стены в ней сплошь увешаны блестящим оружием, но некоторые предметы мне незнакомы. С крюков свисают свернутые кольцами серебряные веревки. И еще здесь множество украшенных драгоценными камнями кубков и зеркал в искусно вырезанных рамах; они стоят вплотную друг к другу.

— Пока магия на свободе, мы пользуемся ею, чтобы вернуть то, что было в прежние времена. Если мы не знаем, к чему все это приведет, мы должны быть готовы к любому повороту событий. Ты тоже не знаешь, что ждет тебя впереди, и потому можешь выбрать любое оружие для своего путешествия.

— Все это — оружие? — недоуменно спрашиваю я.

— Если использовать должные чары, что угодно может превратиться в оружие, жрица.

Но здесь слишком много всего. Я не знаю, на что обратить внимание в первую очередь.

— Ох! — вскрикивает вдруг Фелисити.

Она увидела отличный лук и колчан стрел с серебряными наконечниками.

— Похоже, выбор сделан, — говорит Филон, подавая Фелисити лук.

Стрелы изготовлены очень искусно, но мне кажется особенно примечательным, что, кроме странных клейм на серебряных наконечниках, они украшены еще и числами, линиями и символами, вырезанными на древках. Я совершенно не понимаю их смысла.

— Что все это значит? — спрашивает Фелисити.

— Это язык древних.

— Магические стрелы? — интересуется Энн, рассматривая серебряные наконечники.

Фелисити поднимает лук и закрывает один глаз, целясь в воображаемую мишень.

— Это просто стрелы, Энн. Они будут действовать точно так же, как любые другие.

— Возможно, — кивает Филон. — Если у тебя хватит храбрости прицелиться и выстрелить.

Фелисити сердится. И поворачивает лук в сторону Филона.

— Фелисити! — шиплю я. — Что ты делаешь?

— Храбрости у меня достаточно, — огрызается Фелисити.

— Не пропадет ли она в тот момент, когда это будет важнее всего? — холодно интересуется Филон.

— Храбрости у меня достаточно! — повторяет Фелисити.

— Конечно, это так, — успокаивающим тоном произносит Пиппа.

Филон с любопытством смотрит на них.

— Поживем — увидим.

И обращается ко мне:

— Жрица, так значит, эти стрелы — оружие, которое ты выбираешь?

— Да, — киваю я. — Думаю, это так.

— Нам пора, пожалуй, — говорит Фелисити. — Спасибо за лук.

Филон величественно склоняет голову.

— Всегда рад помочь. Но это не просто подарок. Это особый знак, говорящий о долге, который придется вернуть.

У меня такое чувство, словно я проваливаюсь в глубокую нору, и чем энергичнее я пытаюсь выбраться на поверхность, тем глубже ухожу под землю.

— И как именно придется платить?

— Поделиться с нами магией — вот о чем мы просим, если ты первой найдешь Храм. Мы не намерены снова жить во тьме.

— Да, понимаю, — говорю я, тем самым давая обещание, которое то ли смогу выполнить, то ли нет.

Филон провожает нас до опушки леса, где нас ждут странные огоньки, чтобы отвести обратно к кораблю-горгоне.

— Ты должна знать, жрица, что тебя постараются не пустить к Храму. Как ты собираешься защищаться? У тебя есть союзники?

— У нас есть горгона, — говорю я.

Филон медленно кивает:

— Горгона. Последняя из них. Навеки заперта в корабле в наказание за грехи.

— Что ты хочешь этим сказать? — спрашиваю я.

— Я хочу сказать, что ты очень многого не знаешь, — отвечает Филон. — Двигайся вперед очень осторожно, жрица. Здесь невозможно спрятаться. Твои самые нежные мечты, твои глубоко скрытые желания или самые глубокие страхи могут быть использованы против тебя. Здесь много таких, кто хотел бы помешать выполнить твою задачу.

— Почему ты говоришь мне все это? Ты все-таки сохранил преданность Ордену?

— Это война, — говорит Филон, покачивая головой, и его длинные сиреневые волосы падают на высокие худые скулы. — Я предан победителю.

Огоньки кружатся и мечутся вокруг головы Пиппы. Она игриво отмахивается от них. А мне нужно задать еще один вопрос, прежде чем мы уйдем.

— Но ведь горгона — наша союзница? И она связана чарами, так что всегда должна говорить правду.

— Связана чем? Магией, на которую больше нельзя положиться.

С этими словами высокое тонкое существо разворачивается и уходит, и его плащ из цветков чертополоха тянется за ним хвостом.

Когда мы добираемся до берега реки, там поджидает нас Креостус; он стоит, скрестив руки на груди.

— Вы нашли то, что искали, ведьмы?

Фелисити похлопывает по колчану со стрелами.

— Значит, Филон дал-таки вам особый знак. А что вы дадите нам взамен? Вы даруете нам силу? Или отвергнете нас?

Я ничего ему не отвечаю, просто молча поднимаюсь на борт по крылу-трапу, прислушиваясь, как поскрипывает под ногами корабль. Широкий полупрозрачный парус сразу ловит ветер, и мы отплываем от острова, и вот уже он превращается в крошечную зеленую точку позади. Но ветер доносит до меня крик кентавра:

— Что ты дашь нам взамен, ведьма? Что ты нам дашь?

Мы снова проплываем сквозь золотой занавес и движемся вверх по реке. Когда мы опять добираемся до статуй богинь, вырезанных в утесах, до Пещеры Вздохов, я вижу разноцветные дымки — красные, синие, оранжевые, пурпурные; они поднимаются над высокой скалой, и я почти уверена, что заметила рядом с ними какую-то фигуру. Но порыв ветра уносит дым в сторону — и я не вижу ничего, кроме разорванных разноцветных клочков.

Опускается серебряный туман. Кое-где сквозь него мелькают картины берегов, но рассмотреть что-либо трудно. Энн подбегает к поручням.

— Слышите, вы слышите это? Та чудесная песня опять звучит!

Я прислушиваюсь и в конце концов улавливаю звуки. Песня едва слышна, но она прекрасна. Она как будто проникает в мою кровь и течет вместе с ней, вызывая ощущение тепла и света.

— Смотрите! Там, в воде! — кричит Энн.

Одна за другой из воды поднимаются три безволосые головы. Это женщины, подобных которым я никогда прежде не видела. Их тела покрыты слегка светящейся чешуей, они переливаются розовым, коричневым, персиковым оттенками… Когда женщины поднимают над водой руки, я вижу тонкие перепонки между их длинными пальцами. Вид женщин зачаровывает, и я осознаю, что не в силах оторвать от них взгляд. А от их песни у меня кружится голова. Фелисити и Энн смеются, стоя у поручней и держась как можно ближе к необыкновенным существам. Мы с Пиппой подходим к подругам. Пальцы с перепонками поглаживают бока огромного корабля. Горгона не замедляет хода. Вся масса перепутанных змей яростно шипит.

Энн опускает руку, но не может дотянуться до женщин.

— Ох, как мне хочется до них дотронуться! — говорит она.

— Но почему у нас не получается? — спрашивает Пиппа. — Горгона, ты не могла бы сделать борта пониже, если тебе не трудно?

Горгона не отвечает и не сбавляет скорости.

Женщины так прекрасны… их песня так завораживает…

— Горгона, — говорю я, — опусти борта.

Змеи корчатся, как будто от боли.

— Ты действительно этого хочешь, высокая госпожа?

— Да, я этого хочу.

Огромный корабль замедляет ход, крылья-борта опускаются, корабль немного погружается в воду — и палуба оказывается почти вровень с поверхностью воды. Мы с подругами, подобрав подолы юбок, подбираемся к самому краю и наклоняемся, высматривая необыкновенных певуний.

— Где же они? — спрашивает Энн.

— Не знаю, — растерянно отвечаю я.

Фелисити опустилась на четвереньки, и концы ее длинных волос упали в воду.

— Наверное, они ушли.

Я стою рядом с ней, напряженно всматриваясь в туман. Что-то холодное и мокрое касается моей лодыжки. Я взвизгиваю и отшатываюсь — перепончатая рука речного существа плавно отодвигается от моей ноги, оставив на чулке несколько мерцающих чешуек.

— Ох, нет! Я ее напугала! — говорю я.

Тело, похожее на русалочье, мелькает рядом с бортом и исчезает.

Поверхность реки покрывается слоем чего-то густого, маслянистого, глянцевого. Снова появляются существа. Они, похоже, так же зачарованы нами, как мы — ими. Они покачиваются на небольших волнах, их странные руки движутся взад-вперед, взад-вперед…

Энн опускается на колени.

— Привет!

Речная жительница подплывает ближе и начинает петь.

— Ох, как это чудесно! — вздыхает Энн.

Песня настолько нежна, что мне хочется прыгнуть в воду и вечно слушать невероятных певиц. А их становится все больше — вот на поверхности реки мы видим шесть женщин, потом их уже семь, потом десять… И каждый раз, когда появляется новое существо, песня становится все более могучей… Я полностью захвачена этой красотой.

Одна женщина цепляется за корабль. Она смотрит прямо мне в лицо. Ее глаза огромны, как зеркало океана. Я смотрю в них и вижу, как стремительно несусь в глубину, где исчезает свет… Женщина протягивает руку и гладит меня по щеке. Ее песня омывает меня…

— Джемма! Не надо!

Я с трудом понимаю, что это Пиппа выкрикивает мое имя, но ее голос растворяется в песне и превращается в мелодию, увлекающую меня в реку. Джемма… Джемма… Джемма…

Пиппа грубо дергает меня назад, и я падаю на палубу. Песня нимфы превращается в яростный крик, от которого у меня по коже бегут мурашки.

— Ч-что такое? — с трудом выговариваю я, как будто пробуждаясь от глубокого сна.

— Да то, что эта тварь чуть не утащила тебя под воду! — говорит Пиппа. Энн сидит на палубе, перекинув обе ноги через низкие теперь поручни. На ее лице блуждает совершенно экстатическая улыбка, а речное существо гладит ее ногу и поет так нежно и грустно, что ее песня разрывает сердце. Фелисити протянула руку, ее пальцы уже в каком-то дюйме от перепончатых рук двух певуний…

— Нет!.. — одновременно кричим мы с Пиппой.

Я хватаю Энн, а Пиппа обеими руками обхватывает Фелисити. Те сопротивляются, но мы оттаскиваем их назад.

Существа снова ужасающе визжат. В ярости они хватаются за борта корабля, как будто намерены стряхнуть нас в воду или разнести корабль вдребезги.

Энн съеживается в руках Пиппы, а Фелисити бьет каблуками по рукам тварей.

— Горгона! — кричу я. — Помоги нам!

— Омата! — зазвучал голос горгоны, гулкий и властный. — Омата! Оставьте их, или мы пустим в ход сети!

Твари отскакивают подальше. Они разочарованно смотрят на нас, а потом медленно исчезают под водой. И только маслянистый глянец на поверхности реки напоминает, что они недавно были здесь. Я отталкиваю подруг подальше от края борта.

— Горгона, подними борта! — кричу я.

— Как пожелаешь, — звучит в ответ.

Тяжелые огромные крылья передвигаются выше, отгораживая нас от сияющих, лысых речных жительниц. Тем это не нравится. Из-под воды доносится очередной яростный вопль.

— Что это за существа? — спрашиваю я.

— Водяные нимфы, — отвечает горгона таким тоном, словно эти существа заходят ко мне на чай чуть ли не каждый день. — Их так сильно привлекла ваша кожа.

— А они не опасны? — спрашивает Энн, отдирая от чулка разноцветные чешуйки.

— Когда как, — отвечает горгона. — Зависит от обстоятельств.

Фелисити всматривается в воду.

— И как именно зависит?

Горгона не спеша продолжает:

— Все дело в том, насколько они могут вас зачаровать. Если им удастся заворожить вас, они попытаются утащить вас в воду. А если им удалось вас поймать — они заберут себе вашу кожу.

Когда я осознаю, насколько была близка к тому, чтобы последовать за нимфами в глубину реки, я содрогаюсь с головы до ног.

— Я хочу вернуться, — всхлипывает Энн.

Мне тоже этого хочется.

— Горгона, сейчас же вези нас обратно в сад! — приказываю я.

— Как пожелаешь, — отвечает она.

Я вижу, как за кормой корабля водяные нимфы поднимают головы над речными волнами, и их лысины подпрыгивают над водой, как драгоценности из утерянного сокровища. Обрывки прекрасной песни доносятся до нас, и меня снова охватывает желание подбежать к краю борта и прыгнуть в воду. Мы стремительно несемся вперед, отдаляясь от нимф, и нежное пение переходит в бешеный вопль, в нем слышится ярость хищной птицы, у которой отобрали добычу.

— Прекратите! — бормочу я, отчаянно желая, чтобы крики умолкли. — Почему они не перестают кричать?

— Они ожидали получить дар, вроде платы за то, что вы плыли по их реке, — говорит горгона.

— Какой еще дар? — спрашиваю я.

— Одну из вас.

— Но это ужасно! — вскрикиваю я.

— Да-а… — шипит горгона. — Боюсь, вы очень, очень их расстроили. А когда они злятся, они могут быть довольно жестокими. И они злопамятны.

Мысль о холодной мокрой руке, тянущей кого-то из нас в глубину реки, заставляет меня вздрогнуть.

— А здесь есть еще такие нимфы? — спрашивает Пиппа; на ее бледное лицо ложатся отсветы оранжевого неба.

— Да-а… — отвечает горгона. — Но я бы не стала слишком из-за них беспокоиться. Они могут напасть на вас только в воде.

Это почему-то мало утешает.

Туман рассеивается. У меня дрожат и руки, и ноги, как будто я была вынуждена бежать долго-долго. Мы вчетвером лежим на палубе, глядя вверх, в ясное небо.

— Но как же мы найдем Храм, если эти существа начнут использовать против нас свою магию? — спрашивает Энн.

— Не знаю, — отвечаю я.

Да, сферы — это не один только прекрасный сад, который показала мне матушка. Теперь очевидно, что сферы за пределами сада — не то место, где можно проявлять беспечность.

— Горгона, — заговариваю я, когда мы успокаиваемся, а впереди виднеется сад, — правда ли, что ты заключена в этот корабль в наказание?

— Да-а, — звучит шипящий ответ.

— Но чьей магией?

— Магией Ордена.

— А почему, за что?

Большой корабль потрескивает и стонет на волнах.

— За то, что возглавила мой народ, когда мы взбунтовались против Ордена.

Змеи на ее голове извиваются и тянутся ко мне. Одна обвилась вокруг острого носа корабля, ее раздвоенный язык в нескольких дюймах от моей руки, и я отодвигаюсь на безопасное расстояние.

— И ты по-прежнему преданна Ордену? — недоуменно спрашиваю я.

— Да-а… — отвечает горгона.

Но она чуть-чуть медлит с ответом, как будто не сама это говорит, а ее вынуждает к тому магия. И потому колеблется. Она остановилась, чтобы подумать. И я начинаю понимать, что в предостережении Филона есть смысл.

— Горгона, а ты знала, что водяные нимфы прячутся рядом с нами?

— Да-а… — шелестит она.

— Тогда почему ты не предупредила меня?

— Ты не спрашивала.

Мы наконец оказываемся в саду, и огромная зеленая горгона закрывает глаза.

Пиппа крепко обнимает нас, не желая отпускать.

— Вы можете поспешить с возвращением? Когда вы снова придете?

— Так скоро, как только сможем, — заверяет ее Фелисити. — Ты тут поосторожнее, Пиппа. Не позволь кому-нибудь причинить тебе вред.

— Не позволю, — говорит Пиппа и берет меня за руку. — Джемма, я тебе сегодня жизнь спасла.

— Да, я не забыла. Спасибо тебе.

— Мне кажется, это нас по-особому связывает. Как обещание.

— Наверное, да, — не слишком уверенно отвечаю я.

Пиппа целует меня в щеку.

— Возвращайтесь как можно скорее!

Перед нами вспыхивает дверь света, и мы покидаем Пиппу, машущую нам рукой… она тает, как последние образы сна перед пробуждением.

Очутившись в спальне, мы внимательно оглядываем друг друга. В общем, мы в порядке, хотя и слегка взбудоражены, и вполне готовы вернуться к чаепитию.

— Ты это чувствуешь? — спрашивает Фелисити, когда мы спускаемся по лестнице.

Я киваю. Магия течет во мне. Сердце бьется быстрее обычного, все чувства обострены. Это изумительно, я как будто освещена изнутри. Подойдя к закрытой двери столовой, я слышу обрывки разговоров, ощущаю потребности и желания, всплески зависти и разочарования в каждом бьющемся в огромной комнате сердце… и мне приходится отогнать от себя все это.

— О, это же наша мисс Брэдшоу! — восклицает пышная женщина, когда мы входим в столовую. — Насколько мы тут поняли, вы в детстве учились у наилучшего во всей России маэстро, и именно поэтому семья царицы сразу признала в вас давно потерянную родственницу — по вашему чудесному голосу! Не окажете ли нам честь, не споете ли для нас что-нибудь?

Да, история Энн разрастается с каждым пересказом, такая же необузданная, как магия сфер.

— Да, ты просто должна это сделать! — говорит Фелисити. — Воспользуйся магией.

— Фелисити! — шепчу я. — Ты ведь не предполагаешь, что…

— Мы должны! Мы не можем бросить Энн им на съедение!

Энн умоляюще смотрит на меня.

— Всего одну песню, — говорит Фелисити.

— Да, только одну, — повторяю за ней я.

Энн поворачивается лицом к гостям, улыбаясь:

— Я с удовольствием спою.

Она ждет, пока все усядутся на места и утихнет шорох дамских юбок. Потом закрывает глаза. Я ощущаю, как она сосредотачивается, концентрируя принесенную с собой магию. И мы как бы присоединяемся к ней, сливаясь в ансамбль для создания иллюзии. Энн открывает рот, чтобы запеть. У нее и от природы чудесный голос, но песня, которая теперь изливается из ее груди, обладает огромной силой и очарованием. Я не сразу понимаю, что это за язык. Энн поет на русском, хотя на самом деле не знает его совершенно. Да, это весьма убедительная деталь.

Женщины клуба «Александра» пленены ее голосом. Когда Энн добирается до крещендо, некоторые подносят к глазам платочки, чтобы осушить слезы, — настолько они тронуты. Песня закончилась, Энн делает вежливый короткий реверанс, женщины аплодируют и рассыпаются в похвалах. Энн купается в их восхищении.

Леди Денби быстро подходит к Энн и поздравляет ее.

— О, леди Денби, как вы прекрасно выглядите! — говорит мать Фелисити.

Леди Денби кивает, но ничего не говорит. Это проявление пренебрежения отмечено всеми присутствующими. В столовой воцаряется неловкое молчание.

Леди Денби окидывает Энн прохладным взглядом.

— Так вы говорите, вы в родне с герцогом Честерфилдом?

— Д-да, — запинаясь, отвечает Энн.

— Странно. Не уверена, что встречалась с таким герцогом.

Я чувствую в воздухе какое-то давление, что-то едва заметно изменилось. Я оглядываюсь и вижу, что Фелисити прикрыла глаза, сосредотачиваясь, и на ее полных губах играет легкая улыбка. И вдруг леди Денби с треском и громом испускает газы…

Она не в силах скрыть потрясение и ужас, и они отражаются на ее лице, когда она осознает, что сделала. И тут же газы снова вырываются из ее кишечника, и несколько дам откашливаются и отворачиваются, делая вид, что не заметили столь чудовищного оскорбления общества. Леди Денби наскоро бормочет что-то, извиняясь, и спешит к выходу из столовой.

— Фелисити, это ужасно! — шепчу я.

— Почему? — спрашивает она со своим обычным холодным спокойствием. — Она, в конце концов, просто старая индюшка!

После ухода леди Денби дамы собираются вокруг Энн и матери Фелисити, поздравляя миссис Уортингтон с тем, что она удостоилась принимать в своем доме столь выдающуюся гостью. Следуют приглашения на чай, на ужин, и все пускаются в светскую болтовню. Былое пренебрежение к миссис Уортингтон забыто.

— Я никогда больше не стану бессильной, — говорит Фелисити, но я толком не понимаю, что она подразумевает, а она не трудится объяснить.