Мятежные ангелы

ГЛАВА 36

Меня будит отдаленный звон церковных колоколов. Рождественское утро. В доме тихо, как в морге. Отец и Том еще спят после долгой тяжелой ночи, и бабушка тоже решила не спешить с подъемом. Проснулись лишь слуги и я.

Я быстро одеваюсь и тихонько направляюсь к каретному сараю. Картик сонный, и вид у него просто чудесный.

— Я пришла извиниться за прошедшую ночь, — говорю я. — И поблагодарить тебя за то, что помог отцу.

— Каждый человек время от времени нуждается в помощи, — отвечает Картик.

— Кроме тебя.

Он ничего не говорит в ответ. Вместо слов он протягивает мне что-то, кое-как завернутое в лоскут ткани.

— Счастливого Рождества, мисс Дойл.

Я изумлена.

— Что это такое?

— А ты открой.

В свертке я нахожу маленький клинок, размером всего-то с большой палец мужчины. А рукояткой клинку служит крошечная, грубовато вырезанная фигурка многорукого человека с головой буйвола.

— Это Мегх Самбара, — поясняет Картик. — Индийцы верят, что он дает защиту от врагов.

— А я думала, ты не интересуешься никакими обычаями и традициями, кроме правил Ракшана.

Смутившись, Картик засовывает руки в карманы и раскачивается с пятки на носок.

— Он принадлежал Амару.

— Тогда ты не должен с ним расставаться, — говорю я, пытаясь вернуть ему странный кинжал.

— Эй, поосторожнее! — Картик отпрыгивает назад, опасаясь лезвия. — Он маленький, но очень острый. И тебе он может понадобиться.

Мне неприятно напоминание о том, что я обязательно должна сделать.

— Хорошо, я буду всегда держать его при себе. Спасибо.

Я замечаю лежащий на столе второй маленький сверток. Мне ужасно хочется узнать, не подарок ли это для Эмили, но я не могу позволить себе подобного вопроса.

— Сегодня рождественский бал у миссис Уортингтон? — спрашивает Картик, запуская пальцы в путаницу своих густых волос.

— Да, — киваю я.

— И чем вы там занимаетесь, на этих балах? — застенчиво интересуется Картик.

— Ох, — вздыхаю я. — Это очень тяжелая работа: приходится постоянно улыбаться и говорить о погоде и о том, как все чудесно выглядят. Потом еще будут легкий ужин и закуски. И, само собой, танцы.

— Я никогда не бывал на балах. Я даже не знаю, как танцуют бальные танцы.

— Мужчинам не слишком трудно этому научиться. А женщина должна уметь двигаться вслед за мужчиной и при этом не наступать ему на ноги.

Картик поднимает руки, как бы обнимая невидимую партнершу.

— Примерно так? — спрашивает он, кружась по комнате.

— Немножко медленнее, — говорю я. — Да, вот так.

Картик произносит сладким тоном:

— Полагаю, леди Как Вас Там, у вас было много визитеров с тех пор, как вы прибыли в Лондон?

— Ох, лорд Надменность, — отвечаю я в тон ему, — представьте, я получила так много визитных карточек от самых замечательных людей, что мне пришлось поставить две фарфоровые чаши, чтобы их сложить.

— Две чаши, говорите?

— Две чаши.

— Какое неудобство для вас и для вашей коллекции фарфора! — хохочет Картик.

Он так чудесно выглядит, когда смеется…

— Мне бы хотелось увидеть тебя в черном смокинге и белом галстуке.

Картик останавливается.

— Думаешь, я мог бы выглядеть как важный джентльмен?

— Да.

Он кланяется мне.

— Могу я пригласить вас на танец, мисс Дойл?

Я приседаю в реверансе.

— Ох, разумеется, лорд Надменность.

— Нет, — мягко возражает Картик, — могу ли я сам пригласить тебя на танец?

Он и правда предлагает мне потанцевать. Я оглядываюсь по сторонам. В доме все спят. Даже солнце дремлет под плотным одеялом серых туч. Вокруг никого, но кто-нибудь может появиться в любое мгновение. В голове звучит отчаянный голос, предостерегая: «Ни в коем случае! Это неприлично! Неправильно! Что, если вас кто-нибудь увидит? И как насчет Саймона…»

Но руки сами решают за меня, они поднимаются навстречу Картику, едва замечая утренний рождественский холод.

— А… э-э… твоя вторая рука должна лежать на моей талии, — говорю я, глядя на наши ноги.

— Так? — спрашивает он, кладя ладонь мне на бедра.

— Выше, — хриплю я. Его ладонь передвигается к талии. — Вот так, да.

— Теперь что?

— Теперь танцуем, — говорю я, и от моего дыхания в воздухе плывет легкое облачко белого пара.

Сначала он кружит меня медленно и неловко. Между нами такое расстояние, что вполне поместился бы и третий человек. Я внимательно смотрю на наши ноги, которые движутся так близко друг от друга… и оставляют следы на тонком слое опилок.

— Мне кажется, дело пошло бы лучше, если бы ты не отстранялась так, — говорит Картик.

— Но полагается держаться именно так, — отвечаю я.

Он привлекает меня ближе к себе, гораздо ближе, чем это допустимо. И теперь расстояние между его грудью и моей уж слишком мало. Я невольно оглядываюсь, испугавшись, но вокруг никого нет, никто нас не видит, кроме лошадей. Рука Картика скользит с моей талии к пояснице. Он все кружит и кружит меня, и его ладонь согревает мою спину, а вторая рука сжимает мои пальцы, и у меня вдруг начинает кружиться голова.

— Джемма, — говорит Картик, и мне приходится посмотреть в его чарующие карие глаза. — Я должен кое-что сказать тебе.

Нет, он не должен этого говорить. Он все погубит, разрушит! Я резко отступаю, рука сама собой прижимается к животу, я как бы пытаюсь поддержать себя…

— Ты в порядке? — спрашивает Картик.

Я слабо улыбаюсь и киваю.

— Холодно, — говорю я. — Пожалуй, мне лучше вернуться домой.

— Но сначала я должен тебе сказать…

— У меня еще так много дел, — перебиваю его я.

Он протягивает мне кинжал-амулет. Наши руки соприкасаются, и весь мир как будто задерживает дыхание, а потом губы Картика, теплые, нежные, касаются моих губ. Я словно внезапно попала под летний дождь, такое у меня ощущение.

— Пожалуйста, не надо…

— Это потому, что я индиец? — спрашивает Картик.

— Конечно, нет, — удивляюсь я. — Я вообще никогда не думала о тебе как об индийце!

Его как будто ударили. Потом он откидывает голову назад и хохочет. Я не понимаю, что я сказала такого смешного. Он смотрит на меня так жестко, что я чувствую, как у меня разрывается сердце.

— Значит, ты никогда не думала обо мне как об индийце… Что ж, это огромное облегчение для меня.

— Я… я совсем не в этом смысле… я и не думала…

— А вы, англичане, вообще никогда не думаете.

Он направляется в глубь конюшни, а я спешу за ним.

Мне и в голову не приходило, что это может прозвучать настолько оскорбительно. Но теперь, с большим запозданием, я понимаю, что Картик прав, что в глубине души я считала само собой разумеющимся, что могу быть совершенно откровенной и свободной с Картиком, потому что… потому что он индиец, а значит, между нами ничего не может быть. И что бы я ни сказала сейчас, все будет ложью. Я все запутала, все испортила.

Картик начинает собирать в заплечный мешок свои скудные пожитки.

— Куда ты собрался?

— К Ракшана. Пора мне занять свое место. Начать дальнейшее обучение и продвижение.

— Пожалуйста, не уходи, Картик! Я не хочу, чтобы ты уходил…

Это самые честные слова, произнесенные мной за последнее время.

— Что ж, могу только посочувствовать.

Служебные помещения оживают. Слуги двигаются, как маленькие механические фигурки на часах.

— Тебе лучше уйти домой. И не будешь ли ты так любезна передать вот это Эмили от меня? — ледяным тоном произносит Картик. Он протягивает мне второй подарок, и сверток настолько небрежен, что я вижу — это «Одиссея». — Скажи ей, мне очень жаль, что я не могу и дальше учить ее читать. Ей придется поискать кого-нибудь другого.

— Картик, — начинаю я и тут вдруг вижу, что он оставил мой давний подарок стоять возле стены. — А крикетную биту ты не хочешь забрать?

— Крикет. Такая английская игра! — говорит он. — Прощайте, мисс Дойл.

Он закидывает мешок за спину и уходит, растворяясь в утреннем свете.