Фелисити бросается к ней.
— Погоди! — кричу я, но ее уже ничем не удержать.
Она мчится к Пиппе со всех ног, крепко обнимает ее. Пиппа целует Фелисити в щеку.
— Это ты! — Фелисити и смеется, и плачет одновременно. — Пиппа, Пиппа, милая, ты здесь!
— Ну да, я здесь! Энн! Джемма! Ох, да не надо так таращиться!
— Пиппа! — кричит наконец Энн, тоже устремляясь к подруге.
Я едва верю собственным глазам. Пиппа, наша Пиппа, все такая же прелестная, как всегда. Что-то ломается во мне. Я опускаюсь на траву, рыдая, слезы падают и превращаются в маленькие лотосы.
— Ох, Джемма, милая, не надо плакать! — просит Пиппа.
Подвижная, как олененок, она вмиг оказывается рядом со мной. Холодные руки, которые я видела во снах, гладят меня по волосам, только эти руки сейчас теплые, как летний дождь.
— Не плачь!
Я поднимаю голову и смотрю на нее. Пиппа улыбается.
— Если бы ты видела свое лицо, Джемма! Правда, ты такая серьезная!
От этих слов я смеюсь. И еще немножко плачу. Вскоре все мы хохочем сквозь слезы, держась за руки. У меня такое чувство, будто я вернулась домой после долгого, утомительного, пыльного путешествия.
— Дайте-ка мне взглянуть на всех вас, — говорит Пиппа. — Ох, как я по всем соскучилась! Вы должны мне все-все рассказать. Как там миссис Найтуинг? А Сесили и Марта? Все такие же невыносимые кривляки?
— Просто ужасные, — отвечает Энн, хихикая.
— Джемма как-то утром, на днях, пролила варенье на платье Сесили, чтобы заставить ее замолчать! — смеется Фелисити.
Пиппа изумленно открывает рот.
— Не может быть!
— Боюсь, что это действительно так, — признаюсь я, чувствуя себя ужасно глупо из-за того, что позволила себе подобную выходку.
— Джемма! — восклицает Пиппа, сияя. — Я тебя обожаю!
Мы с хохотом валимся на траву. Нам нужно так много сказать друг другу! Мы рассказываем Пиппе обо всем — о школе Спенс, о девушках, о ее собственных похоронах…
— И что, неужели все ужасно плакали? — спрашивает Пиппа.
Энн кивает:
— Да, просто кошмарно.
Пиппа дует на одуванчик. Пушинки взлетают в воздух и превращаются в рой светлячков.
— Мне приятно это слышать. Было бы противно думать, что люди сидели вокруг моего гроба с каменными лицами. А цветы были красивые? Цветы ведь были?
— Цветы были самые чудесные, просто изумительно прекрасный водопад цветов, — говорит Фелисити. — Они, похоже, стоили целого состояния.
Пиппа кивает с улыбкой.
— Да, это замечательно, я рада, что мне устроили такие чудесные похороны. Ох, расскажите еще! Обо мне говорят в большом холле? Кто-нибудь меня вспоминает, грустит по мне?
— Ох, да! — пылко отвечает Энн. — Мы все грустим!
— Ну, зато теперь вы знаете, что нет причин обо мне сожалеть, — говорит Пиппа, сжимая руку Энн.
Мне не хочется задавать Пиппе этот вопрос, но я должна это сделать.
— Пиппа… я вообще-то думала, что ты…
Умерла. Нет, это слово я произнести не в силах.
— Думала, что ты ушла за реку. В другой мир, по ту сторону сфер. Когда я уходила, ты со своим рыцарем…
Энн резко выпрямляется.
— А где твой рыцарь?
— А, этот… Мне пришлось его прогнать. — Пиппа зевает. — Он вечно делал то, что я ему велела. Ужасно скучно.
— Но он был такой красивый! — изумленно произносит Энн.
— Да, действительно красавчик, правда? — хихикает Пиппа.
— Извини, — осторожно говорю я, боясь разрушить общее состояние счастья. — Но я все-таки не понимаю. Почему ты не ушла на ту сторону?
Пиппа пожимает плечами.
— Бог мой… да просто рыцарь объяснил мне, что совсем не обязательно пересекать реку. Здесь, в сферах, есть множество разных племен, разных существ, которые вечно живут именно в сферах. Они — часть этого мира.
Пиппа откидывается назад, опершись на руки.
— Так ты просто вернулась обратно? — настойчиво продолжаю я.
— Ну да! А потом решила набрать цветов и сплести венок. Вам он нравится?
— О да! — восклицает Энн.
— Я и тебе такой же сделаю.
— И мне тоже! — просит Фелисити.
— Конечно, — кивает Пиппа. — Мы все будем в венках.
Я невероятно растеряна и смущена. Матушка говорила, что души обязательно должны переходить на другую сторону, иначе они разлагаются и становятся нечистыми. Но передо мной наша прежняя Пиппа, счастливая и сияющая, все с теми же глазами цвета свежих фиалок, девушка, которую мы все хорошо знали…
— А долго я уже здесь? — спрашивает Пиппа.
— Два месяца, — отвечаю я.
— В самом деле? Мне иногда кажется, что все случилось только вчера; а иной раз чудится, что я здесь уже целую вечность. Два месяца… значит, вот-вот Рождество наступит? Вот чего мне не хватает, так это рождественского утра.
Ни одна из нас не находится, что сказать. Энн вдруг задумчиво смотрит на меня.
— А может быть, ее душа не выполнила еще свое предназначение? Может, она именно поэтому до сих пор здесь?
Фелисити поддерживает ее.
— Может быть, предполагается, что она поможет нам отыскать Храм? — восклицает она.
— Какой храм? — спрашивает Пиппа.
— Когда я расколотила руны, я высвободила силу Ордена, отпустила ее в сферы, — поясняю я. — А Храм — это источник всей здешней магии. Кто-то должен теперь найти Храм и связать магию, чтобы можно было управлять ею.
Глаза Пиппы округляются.
— О, как это удивительно и интересно!
Энн быстро говорит:
— Да, вот только этот Храм ищут все, в том числе и шпионы Цирцеи.
Пиппа хватает меня за руки.
— Так, значит, мы должны первыми найти его! Я все сделаю, чтобы помочь тебе, Джемма! Мы можем и местные существа попросить о помощи.
Я качаю головой:
— Картик предупредил меня, что мы не должны никому доверять здесь, в сферах, пока магия остается на свободе.
Не доверяй никому. Не доверяй ничему.
Но это ведь не может относиться к Пиппе…
— Картик? — переспрашивает Пиппа, как будто пытаясь вспомнить давно забытое. — Тот индийский юноша? Ракшана?
— Да.
Пиппа понижает голос:
— Будь с ним поосторожнее! Даже здесь есть шпионы Ракшана. Им нельзя доверять.
— Что ты имеешь в виду?
— Мне говорили, что Ракшана и Орден — вовсе не друзья. Ракшана только делают вид, что защищают Орден. Но на самом деле они охотятся за силой Ордена — хотят захватить власть над магией и сферами!
— Кто это рассказал тебе такое?
Пиппа пожимает плечами:
— Здесь это все знают. Спроси кого угодно.
— Но я никогда такого не слышала, — говорю я. — И если бы это было правдой, матушка наверняка предупредила бы меня.
— Может быть, у нее не было такой возможности, — говорит Пиппа. — Или она не все знала. Мы ведь знаем из дневника, что она была совсем новичком, когда случился пожар.
Я хотела возразить, но Пиппа меня остановила:
— Бедная Джемма… Тебя сердит, что я теперь знаю больше, чем ты?
— Нет, конечно, о чем ты? — говорю я, хотя знаю, что это чистая правда. — Я просто думаю, что нам нужно быть поосторожнее.
— Погоди, Джемма. Я хочу услышать все тайны сфер, — ворчливо произносит Фелисити, поворачиваясь ко мне спиной.
Пиппа улыбается, а я вспоминаю, что она несколько месяцев назад сказала мне в бальном зале школы Спенс, когда я заняла ее место рядом с Фелисити: «Поосторожнее. Падать придется с большой высоты».
Пиппа обнимает нас обеих сразу и пылко целует в щеки. На ее лице сияет искренняя радость.
— Ох, как я соскучилась!
По ее румяным щекам медленно стекают слезы.
Я, наверное, плохая подруга. Но я действительно скучала по Пиппе. И вот она рядом, а я все порчу своим занудством.
— Извини, Пиппа. Пожалуйста, расскажи нам все, что тебе известно.
— Ну, если ты настаиваешь…
Она ослепляет нас улыбкой, и мы хохочем, как будто не разлучались ни на день. С деревьев сыплется дождь листьев, они медленно опускаются на наши юбки, раскрашивая их в самые невероятные цвета.
— Сферы велики. Похоже, у них вообще нет конца. Я слышала, они тянутся так далеко, что вы и представить не можете. Здесь есть лес деревьев, наполненных светом, и они вечно сияют. Есть золотые туманы и крылатые существа вроде фей. И есть корабль с головой горгоны!
— Горгоны! — в ужасе повторяет Энн.
— О да! Я его видела однажды ночью, он проплывал мимо в тумане. Такой огромный корабль, и такое пугающее лицо! — говорит Пиппа.
— Очень страшное? — спрашивает Энн, прикусив нижнюю губу.
— Если посмотришь ей в глаза — можешь умереть от страха! — отвечает Пиппа.
Энн напугана. Пиппа целует ее в щеку.
— Да не беспокойся ты, Энн, милая! Я буду здесь вашей защитницей.
— Мне совсем не хочется встречаться с этой горгоной.
— Тут говорят, что она проклята Орденом, и связана его силой, и ей никогда не дождаться отдыха, и она всегда вынуждена говорить правду, — продолжает Пиппа.
— Проклята? Но за что? — спрашивает Фелисити.
— Я не знаю. Это здешняя легенда.
— Но если она вынуждена говорить правду, то, возможно, она скажет нам, где и как отыскать Храм? — предполагаю я.
— Тогда я найду ее для вас, — быстро говорит Пиппа.
— А надо ли? — с сомнением произносит Энн.
— Эй, Энн, посмотри-ка сюда!
Пиппа срывает пучок травы, сжимает его в ладонях. Когда она снова раскрывает руки, мы видим крошечного черного котенка, удивленно глядящего на нас.
— Ой! — вскрикивает Энн и, взяв котенка, прижимает его к щеке.
— Мы можем так весело провести здесь время, раз уж мы снова все вместе!
Я опять ощущаю укол сомнения. Матушка весьма уверенно говорила, что духи должны уходить на другую сторону. Но что, если она ошибалась?..
Я видела, как Пиппа умирала; я видела, как ее хоронили. Я видела ее в своих снах…
— Ты мне снилась, и, надо сказать, в довольно странных снах, — говорю я, решая провести небольшую проверку.
Пиппа гладит котенка, и тот становится рыжим, потом красным.
— В самом деле? И что за сны?
— Я помню только самый последний. Ты пришла ко мне и сказала: «Осторожнее, Джемма. Они идут за тобой».
Пиппа хмурится.
— Кто идет за тобой?
— Не знаю. Я думала, может быть, ты передавала мне какое-то послание?..
— Я? — Пиппа качает головой. — Я ничего подобного не делала. Ну же, идемте со мной! Я хочу соорудить рождественскую елку!
Мы проводим в сферах много часов. То есть это могло быть много часов, как нам представляется. Никому не хочется первому заговаривать о прощании, и потому мы выдумываем всякие предлоги, чтобы еще немного задержаться, — все забавнее украшаем елку, играем в прятки, ищем горгону, но так и не находим. Наконец приходит время. Нам пора уходить.
— А вы можете вернуться завтра? — умоляющим тоном произносит Пиппа, слегка надув губки.
— Я уезжаю в Лондон, — грустно говорит Фелисити. — А вам двоим лучше без меня сюда не соваться!
— Я тоже уезжаю завтра, — напоминаю я.
Энн молчит.
— Энн? — окликает ее Пиппа.
— Я остаюсь в школе и проведу Рождество со слугами, как обычно.
— А когда вы снова все соберетесь? — спрашивает Пиппа.
— Через две недели, — отвечаю я.
Надо же, а я ведь до сих пор об этом и не думала. Как же мы будем искать Храм, если нам придется расстаться на такое долгое время?
— Как это неприятно! — говорит Пиппа. — Что же мне делать целых две недели? Я буду скучать без вас!
Все та же старая добрая Пиппа…
— Мы с Фелисити будем хотя бы видеться, — говорю я. — Но вот Энн…
У Энн такой вид, словно она готова заплакать.
— Энн, ты ведь можешь поехать со мной, — предлагает Фелисити. — Я завтра утром первым делом пошлю телеграмму маме, чтобы она ждала нас. И у меня есть целый вечер, чтобы придумать симпатичную историю, объясняющую твой приезд.
Энн сияет.
— Ох, это было бы замечательно! И каникулы, и история.
— Мы вернемся сюда, как только сможем, — заверяю я Пиппу. — Как только приедем в школу.
— Я буду вас ждать.
— А ты пока сама разузнай, что сможешь, — прошу я. — Найди эту твою горгону.
Пиппа кивает.
— А вам обязательно уходить так скоро? Мне не хочется с вами расставаться!
— Всего две недели! — говорит Фелисити.
Пиппа идет с нами до того места, где раньше стояли руны.
— Поосторожнее, — предупреждает Фелисити.
Там, где лопнула поганка, трава превратилась в пепел. А вокруг ползает туда-сюда влажная черная змея.
— Ух! — выдыхает Энн, обходя ее подальше.
Пиппа хватает острый обломок камня и ударяет им мерзкую тварь.
— Вот так! — говорит она, отряхивая с рук пыль, оставленную камнем.
— Я просто ненавижу змей, — с содроганием произносит Фелисити.
Меня удивляет, что Фелисити вдруг взволновалась из-за пустяка. Но куда более удивительно другое: Пиппа смотрит на брошенный камень с очень странной улыбкой. Я не могу понять выражения ее лица, но мне оно не нравится.
Расцеловавшись еще раз, мы наконец вызываем дверь света и возвращаемся в большой холл школы Спенс.
— Ой, смотрите! — вскрикивает Энн.
На ее шее по-прежнему висит рубиновый кулон, сверкая и искрясь.
— Ты принесла с собой немножко магии, — говорю я, трогая камень.
— Но я не нарочно это сделала, — возражает Энн, как будто ее это встревожило. — Это само собой так получилось!
— Сферы не запечатаны, — говорю я. — Наверное, в этом все дело.
— А ну-ка, я попробую, — бормочет Фелисити.
Она закрывает глаза — и взмывает к потолку.
— Фелисити! Спустись немедленно! — настойчиво шепчу я.
— Да ни за что! Почему бы тебе самой не взлететь?
С тихим писком Энн тоже поднимается в воздух, навстречу Фелисити. Они берутся за руки и кружатся над полом, как парочка призраков.
— Погодите, и я… — Я тоже устремляюсь вверх.
Мои руки широко раскинуты, ноги висят высоко над спинками кресел и каминной полкой, я переполнена головокружительной радостью, я наслаждаюсь невесомостью…
— Это потрясающе! — говорит Энн, тихо хихикая.
Она протягивает руку вниз и поправляет фигуру ангела, восседающую на верхушке елки; теперь ангел выпрямился и расправил крылья как следует.
— Вот так-то лучше.
— Эй, что ты задумала? — спрашиваю я Фелисити, закрывшую глаза.
Она потирает ладони одну о другую. А когда раздвигает их — мы видим изумительное кольцо с бриллиантом. Фелисити надевает его на средний палец и протягивает руку, чтобы мы рассмотрели украшение получше.
— Вот это — самый чудесный рождественский подарок, — говорит Фелисити, не отводя взгляда от кольца. — Вы только представьте, как мы можем порезвиться в Лондоне, имея в руках такую магию!
— Не думаю, что это очень умная идея, — возражаю я. — Мы должны связать магию. Это наша задача.
Фелисити надувает губки.
— Но я же не собираюсь делать ничего ужасного!
Это совсем не то, что я имела в виду, но сейчас не время спорить.
— Давайте еще раз взлетим! — предлагаю я, чтобы сменить тему.
Мы долго веселимся, и наконец даже неугомонная Фелисити устает. Мы прокрадываемся в спальни, радостно повторяя имя девушки, похороненной два месяца назад: Пиппа! Может быть, хотя бы сегодня я наконец буду спать спокойно. Без пугающих кошмаров, от которых я к утру чувствую себя совершенно изможденной.
И только когда я лежу в собственной теплой постели, когда чувствую себя в безопасности, я наконец понимаю, что именно отразилось на лице Пиппы, когда она смотрела на убитую ползучую тварь.
Голод.