Мятежные ангелы

ГЛАВА 29

Если я слегка волнуюсь из-за поездки в оперу, то бабушка просто вне себя.

— Очень надеюсь, что эти перчатки подойдут, — неодобрительно бормочет она, пока портниха делает последние стежки, подгоняя на мне платье из белого королевского атласа — именно этот цвет должны носить юные леди, отправляясь в оперу.

Бабушка заказала мои первые перчатки для оперы в универмаге Уитли. Портниха застегивает крошечные жемчужные пуговки на моих запястьях, и обнаженные руки прячутся под дорогой лайкой. Мои волосы уложены в искусную прическу-шиньон, украшены цветами. И, конечно же, я надела чудесное ожерелье Саймона. Когда я поглядываю на себя в зеркало, я вынуждена признать, что выгляжу чудесно, как настоящая, истинная леди.

Даже Том встает, когда я вхожу в гостиную, пораженный моим преображением. Отец берет мою руку и целует. Его собственная рука при этом слегка дрожит. Я знаю, что он вернулся домой лишь на рассвете, что он весь день спал, и очень надеюсь, что он здоров. Он промокает повлажневший лоб платком, но его голос звучит бодро и весело.

— Ты настоящая королева, моя малышка. Ведь правда, Томас?

— Ну, по крайней мере, с ней не стыдно показаться на людях, — отвечает Том.

Для такого придурка он выглядит неплохо в своем элегантном фраке.

— Это все, что ты можешь сказать? — предостерегающим тоном говорит отец.

Том вздыхает.

— Ты выглядишь весьма респектабельно, Джемма. Только не забывай, что в опере нельзя храпеть, если заснешь. Это вызовет недовольство окружающих.

— Если уж я не засыпаю, слушая тебя, Том, я сумею не заснуть и в театре.

— Карета ждет, сэр, — сообщает вошедший Дэвис, наш дворецкий, избавляя нас от дальнейшего разговора.

Когда мы выходим к карете, я замечаю выражение лица Картика. Он таращится на меня во все глаза, как будто я призрак или кто-то такой, кого он видит впервые в жизни. У меня это вызывает странное удовлетворение. Да. Пусть видит, что я не какая-то там «дерзкая девчонка», как назвал меня тот прихвостень Ракшана.

— Дверь, мистер Картик, если вы не возражаете, — напряженно произносит Том.

Картик, словно внезапно проснувшись, быстро распахивает перед нами дверцы кареты.

Когда мы трогаемся с места, Том говорит:

— Нет, в самом деле, отец… мне бы хотелось, чтобы ты пересмотрел свое решение. Только вчера Симс рекомендовал мне одного кучера…

— Вопрос закрыт, Том! Мистер Картик будет возить меня туда, куда мне нужно, — сдержанно отвечает отец.

— Да, вот этого я и опасаюсь, — бормочет Том себе под нос, так что его слышу только я.

— Ну, ну! — Бабушка похлопывает отца по колену. — Давайте сегодня не будем дуться, хорошо? В конце концов, скоро Рождество!

Когда перед нами распахиваются двери Королевской оперы, меня охватывает паника. А что, если я выгляжу глупо, а вовсе не элегантно? Что, если у меня что-то не в порядке — платье, прическа, манеры? Я слишком высока ростом. Мне хочется быть пониже. Более хрупкой. Брюнеткой. Не иметь веснушек. Еще лучше — стать австрийской графиней. Может, не поздно еще удрать домой и спрятаться?

— А, вот и они! — восклицает бабушка.

Я вижу Саймона. Он так хорош в черном фраке с белым галстуком!

— Добрый вечер, — здороваюсь я, приседая в реверансе.

— Добрый вечер, — отвечает Саймон.

Он осторожно улыбается, и эта улыбка вызывает во мне такое облегчение и счастье, что я готова выдержать десяток опер подряд!

Мы получаем программки и вливаемся в толпу. Отец, Том и Саймон погружаются в беседу с каким-то мужчиной — он лысоват, у него прекрасная выправка, он носит монокль на цепочке… а мы с бабушкой и леди Денби не спеша прогуливаемся по фойе, здороваясь со множеством светских дам. Это необходимый парад, цель и смысл которого — продемонстрировать наши туалеты. Я слышу, как меня кто-то окликает. Это Фелисити и Энн. Они тоже в чудесных белых платьях. Темно-красные гранатовые серьги Фелисити сверкают на фоне ее серебристых волос. Розовая камея красуется у горла Энн, у самой ямочки.

— Ох, боже, — выдыхает леди Денби. — Это же та самая скверная миссис Уортингтон!

Это замечание ввергает бабушку в трепет.

— Миссис Уортингтон? Супруга адмирала? А что, там… был какой-то скандал?

— Вы разве не знаете? Три года назад она уехала в Париж… ну, как говорили — на лечение; а юную мисс Уортингтон отправили в закрытую школу. Но я знаю от верных людей, что у миссис Уортингтон в Париже был любовник, какой-то француз, только теперь он ее бросил и она вернулась к адмиралу, делая вид, что ничего не случилось. Конечно, в хороших домах ее не принимают. Но к ней на ужины и балы приезжают все, из уважения к адмиралу, он ведь душа светского общества. Тсс… они идут сюда.

Миссис Уортингтон действительно шагает в нашу сторону, и девушки идут за ней следом. Я очень надеюсь, что меня не выдаст вспыхнувший на щеках румянец; мне не нравится снобизм леди Денби.

— Добрый вечер, леди Денби, — говорит миссис Уортингтон, сияя улыбкой.

Леди Денби не подает ей руку. Она раскрывает веер, но отвечает:

— Добрый вечер, миссис Уортингтон.

Фелисити тоже ослепительно улыбается. И если бы я не знала свою подругу, я бы не заметила льда в ее глазах.

— Ох, Энн, да ты, похоже, потеряла свой браслет!

— Какой браслет? — не понимает Энн.

— Тот, что герцог прислал из Санкт-Петербурга. Может, ты уронила его в туалетной комнате? Мы должны его поискать. Джемма, ты не против помочь нам?

— Нет, конечно, — отвечаю я.

— Только поспешите, — предупреждает бабушка. — Спектакль скоро начнется.

Мы удираем в туалетную комнату. Там несколько дам вертятся перед зеркалами, поправляя шали и драгоценности.

— Энн, если я говорю, что ты потеряла браслет, будь добра мне подыгрывать! — сердито говорит Фелисити.

— Извини, — бормочет Энн.

— Ох, как я ненавижу эту леди Денби! Она ужасная женщина! — цедит сквозь зубы Фелисити.

— Неправда, — возражаю я.

— Ты бы не стала ее защищать, если бы не была ослеплена ее сыночком.

— Я совсем не ослеплена! Он просто пригласил нашу семью в оперу.

Фелисити вскидывает брови, давая понять, что не верит ни единому моему слову.

— Возможно, вам будет интересно узнать, что я выяснила кое-что насчет моего амулета, — говорю я, спеша сменить тему разговора.

— Что именно? — спрашивает Энн, снимая перчатки, чтобы поправить прическу.

— Око Полумесяца, похоже, представляет собой нечто вроде компаса. Именно это пыталась мне сказать Нелл Хокинс. Я думаю, он может привести нас к Храму.

Глаза Фелисити вспыхивают.

— Компас! Мы должны проверить прямо сегодня вечером!

— Сегодня вечером?

Я ошеломлена.

— Здесь? Когда вокруг толпы народа? — Я чуть не сказала «когда рядом Саймон». — Да это просто невозможно!

— Очень даже возможно, — шепчет Фелисити. — Перед самым антрактом скажи бабушке, что тебе необходимо выйти в туалетную комнату. И мы с Энн сделаем то же самое. Встретимся в фойе и найдем местечко, чтобы войти в сферы прямо отсюда, из театра.

— Не так-то все просто, — возражаю я. — Бабушка меня не отпустит, во всяком случае, одну.

— Придумай что-нибудь, — настаивает Фелисити.

— Но это будет нарушением приличий!

— Боишься, что Саймон плохо о тебе подумает? — неодобрительно бросает Фелисити. — Ты вроде пока что не помолвлена с ним!

Я чувствую себя так, будто меня ударили.

— Я и не говорила ничего подобного!

Фелисити улыбается.

— Значит, договорились. Прямо перед антрактом. И не задерживайся.

Придумав этот план, мы поворачиваемся к зеркалам, поправляем волосы и платья.

— А он пытался тебя поцеловать? — бесцеремонно спрашивает Фелисити.

— Ох… нет, конечно! — отвечаю я, смутившись.

Я очень надеюсь, что нас никто не слышит.

— Я бы на твоем месте держалась поосторожнее, — говорит Фелисити. — Саймон слывет дамским угодником.

— Со мной он держится как безупречный джентльмен, — возражаю я.

— Хмм… — тянет Фелисити, с хитроватым видом глядя на свое отражение в зеркале.

Энн безуспешно щиплет себя за щеки, надеясь вызвать хотя бы легкий румянец.

— Мне так хочется познакомиться с кем-нибудь сегодня… С кем-нибудь добрым и благородным. Из тех, кто с удовольствием помогает другим. Вроде Тома.

Два ярко-красных рубца виднеются на внутренней стороне ее запястья. Отметки свежие, похоже, им всего несколько часов. Она снова резала себя. Энн замечает, что я смотрю на нее, и ее щеки снова отчаянно бледнеют. Она быстро натягивает перчатки, скрывая шрамы.

Фелисити ведет нас обратно, попутно здороваясь с какой-то знакомой своей матери. Я хватаю Энн за руку, и она морщится.

— Ты мне обещала, что не будешь больше этого делать, — говорю я.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду, — сержусь я.

Она смотрит мне в глаза. На ее губах играет слабая печальная улыбка.

— Лучше уж я сама себя буду ранить, чем они будут ранить меня. Не так больно.

— Не понимаю…

— У вас с Фелисити все по-другому, — говорит Энн, едва не плача. — Разве ты не видишь? У меня нет будущего. Для меня ничего нет. Я никогда не стану важной леди и не выйду замуж за кого-нибудь вроде Тома. Я могу только притворяться. Это ужасно, Джемма.

— Ты не знаешь, что может случиться, — возражаю я, пытаясь хоть как-то ее утешить. — Никто этого не знает.

Фелисити замечает, что мы отстали, и возвращается.

— В чем дело?

— Ни в чем, — бодро отвечаю я. — Мы идем.

Я беру Энн за руку.

— Все меняется. Повтори это.

— Все меняется, — тихо, послушно повторяет она.

— Ты в это веришь?

Энн качает головой. По ее пухлым щекам скользят слезы.

— Мы что-нибудь придумаем. Обещаю. Но прежде всего ты должна мне обещать, что прекратишь это. Прошу тебя.

— Я постараюсь, — говорит Энн, прижимая к лицу руку в перчатке и стараясь улыбнуться.

— Так, вот это неприятно, — говорит Фелисити, как только мы присоединяемся к толпе зрителей в фойе.

Я прослеживаю за ее взглядом… Это Сесили Темпл. Она стоит рядом со своей матерью, вытягивает шею, глядя в нашу сторону, как будто надеется, что увидит что-нибудь необычайно интересное.

Энн впадает в панику.

— Меня разоблачат! Я погибла! Для меня это конец!

— Прекрати! — рявкает Фелисити.

Но Энн, безусловно, права. Сесили может развалить всю историю о знатной русской родне Энн и родственнике-герцоге, как карточный домик.

— Мы ее обойдем, — говорит Фелисити. — Давайте сюда. Мы можем пройти по противоположной лестнице. Джемма, прямо перед антрактом! Не забудь!

— В третий раз повторяю — не забуду! — терпеливо отвечаю я.

Огни вокруг начинают мигать, предупреждая о скором начале спектакля.

— А, вот вы где!

Это Саймон. Он ждет меня.

— Вы нашли браслет мисс Брэдшоу?

— Нет. Она в конце концов вспомнила, что оставила его в шкатулке с драгоценностями, — лгу я.

У семьи Саймона — собственная ложа, и она достаточно высоко для того, чтобы я почувствовала себя королевой, возвышающейся над своими подданными. Мы усаживаемся и делаем вид, что читаем программки, хотя на самом деле никого в особенности и не интересует «Микадо». Театральные бинокли помогают тайком проследить за знакомыми и любовниками, рассмотреть туалеты, разобраться, кто с кем явился в оперу. Здесь зреют будущие скандалы и драмы, и это куда интереснее того, что произойдет на сцене. Но вот наконец свет гаснет, занавес поднимается, и мы видим маленькую японскую деревушку. Трио сопрано в восточных нарядах и в черных блестящих париках поет, рассказывая о трех маленьких служанках. Это первая в моей жизни опера, и я нахожу ее восхитительной. В какой-то момент я замечаю, что Саймон наблюдает за мной. А он, вместо того чтобы сразу отвернуться, ослепительно улыбается мне, и я представить не могу, что мне придется уйти отсюда, чтобы проникнуть в сферы; здесь и без того хватает волшебства, я недовольна, что меня призывает куда-то долг.

Незадолго до антракта я навожу бинокль на Фелисити. Она нетерпеливо поглядывает на меня. Я шепчу на ухо бабушке, что мне необходимо выйти в дамскую комнату. И прежде чем бабушка успевает возразить, я выскальзываю за занавеску, прикрывающую выход в коридор, и встречаюсь с Фелисити и Энн.

— Там наверху есть свободная ложа, — говорит Фелисити, хватая меня за руку.

Грустная, задумчивая ария доносится из зала, пока мы молча спешим вверх по лестнице. Пригнувшись, мы ныряем за тяжелую занавеску и садимся на пол в ложе. Я беру подруг за руки. Закрыв глаза, мы сосредотачиваемся… и перед нами возникает дверь света.