Мятежные ангелы

ГЛАВА 28

Мы с Нелл Хокинс шагаем через безрадостный прогулочный двор Королевского госпиталя в Бетлеме. Двор расположен за зданием. День прохладный, но если Нелл хочет гулять, я буду гулять. Я сделаю что угодно в попытке докричаться до этой таинственной девушки, потому что уверена: где-то в глубине измученного ума Нелл лежит тот самый ответ, который мне так нужен.

Лишь несколько самых отчаянных душ решились сегодня выйти наружу. Нелл отказывается надеть перчатки. Ее крошечные руки покрылись пурпурными пятнами от холода, но она, похоже, не обращает на это внимания. Когда мы отходим на безопасное расстояние от дверей Бедлама, я протягиваю Нелл обрывок газеты.

Нелл держит бумажку в руке, и эта рука дрожит.

— Школа Святой Виктории…

— Вы ведь там учились?

Нелл вдруг опускается на скамью, как воздушный шар, из которого внезапно вышел весь воздух.

— Да, — говорит она, как будто что-то припоминая. — Я там училась.

— И что случилось в тот день у моря?

Глаза Нелл, полные боли, обращаются ко мне, как будто это она ждет ответа от меня. Она зажмуривается.

— Джек и Джилл поднялись на гору, чтобы набрать ведерко воды, — бормочет она. — Джек упал и сломал себе шею, и…

Она разочарованно замолкает на какое-то время.

— Джек и Джилл поднялись на гору, чтобы набрать ведерко воды. Джек упал и сломал себе шею, и…

А потом она начинает повторять те же слова снова и снова, все быстрее и быстрее:

— ДжекиДжиллподнялисьнагоручтобынабратьведерководы Джекупалисломалсебе шеюи… ДжекиДжиллподнялисьнагоручтобынабратьведерководыДжекупалисломалсебешеюи…

Я не в силах это выносить.

— И Джилл упала следом за ним, — заканчиваю я стишок.

Нелл снова открывает глаза. Они слезятся от холода.

— Да. Да. Но я не упала следом.

— О чем вы говорите? Я не понимаю.

— Мы поднялись на утес… на утес…

Она раскачивается на месте.

— Чтобы набрать ведерко воды. Из воды. Оно вышло из воды. Она заставила это явиться. Она его позвала.

— Цирцея? — шепчу я.

— Она — пряничный домик, она ждет нас, чтобы сожрать.

Странная миссис Соммерс проходит неподалеку, дергая себя за брови, когда никто этого не видит. Она подбирается все ближе и ближе, пытаясь услышать, о чем мы говорим.

— Но чего Цирцея хотела от вас? Чего она искала?

— Путь внутрь.

Нелл хихикает так странно, что у меня по спине бегут мурашки. Ее глаза бегают вправо-влево, как у ребенка, который хочет поделиться каким-то неприличным секретом.

— Она хотела внутрь. Она хотела. Она хотела. Она сказала, что мы станем ее новым Орденом. Королевами. Королевами с коронами. Джек упал и сломал корону…

— Мисс Хокинс, пожалуйста, посмотрите на меня. Можете вы мне рассказать, что там случилось?

Она выглядит такой печальной, такой отстраненной…

— Я в конце концов не смогла взять ее туда с собой. Я не смогла войти. Не целиком. Только вот так. — Она показывает на свою голову. — Я могла видеть разное. Я рассказывала ей. Но этого было недостаточно. Она хотела туда. Внутрь. Мы ее утомили. Она…

Миссис Соммерс подкрадывается еще ближе. Нелл внезапно поворачивается к ней и начинает пронзительно кричать, испуганная женщина бежит прочь. Мое сердце бешено колотится от вспышки Нелл.

— Я ей была нужна, я могла вернуть магии ее полную силу. У меня была сила, чтобы провести ее внутрь, отвести ее к Храму. Она всегда только этого и хотела, — шепчет Нелл. — Нет, нет, нет, нет! — отчаянно кричит она.

— Мисс Хокинс, — снова заговариваю я, пытаясь вернуть ее к прежней теме. — Это была мисс Мак-Клити? Она была там, в той школе? Она и есть Цирцея? Вы можете мне сказать?

Нелл обхватывает меня рукой за шею и притягивает к себе мою голову, пока мы не соприкасаемся лбами, и ее крошечная рука оказывается неожиданно сильной. Кожа на ее ладони шершавая, как джутовый мешок.

— Не пускай ее внутрь, леди Надежда!

Ответ ли это? Нелл продолжает приглушенным тоном:

— Те твари сделают что угодно, чтобы взять власть над тобой. Заставят тебя видеть разное. Слышать разное. Ты должна держаться от них подальше.

Мне хочется освободиться от этой маленькой руки, пугающей меня своей скрытой силой. Но я боюсь даже пошевелиться.

— Мисс Хокинс, пожалуйста… вы знаете, где найти Храм?

— Ты должна следовать истинному пути.

Ну вот, опять то же самое.

— Но там сотни разных тропинок. Я не знаю, какую из них вы имеете в виду.

— Она там, где ты меньше всего ожидаешь ее найти. Она спрятана прямо на виду. Ты должна смотреть — и ты ее увидишь, увидишь, увидишь, море, она выходит из моря, из моря… Я тебя видела! Мне так жаль, жаль, жаль!

Я снова потеряла связь с ней.

— А что случилось с другими девушками, Нелл?

Она начинает скулить, как раненый зверек:

— Я в этом не виновата! Я в этом не виновата!

— Мисс Хокинс… Нелл, все в порядке! Я их видела, они были в моих видениях. Я видела ваших подруг…

Она вдруг оскаливается и рычит на меня с такой яростью, что я пугаюсь, мне кажется, она может меня убить.

— Они мне не подруги! Они мне совсем не подруги!

— Но они пытаются помочь…

Нелл с криком отшатывается от меня.

— Что ты натворила? Что ты натворила?

Встревоженная сиделка оставляет свой пост у двери и спешит к нам.

— Мисс Хокинс, прошу вас… я совсем не хотела…

— Тсс! Они подслушивают у замочной скважины! Они нас услышат! — говорит Нелл, раскачиваясь взад-вперед, скрестив руки на груди.

— Здесь никого нет, мисс Хокинс. Только вы и я…

Она низко наклоняется ко мне, почти касаясь моих коленей… она похожа сейчас на хищницу.

— Они заглядывают прямо в мой ум!

— М-мисс Хокинс… Н-нелл… — запинаюсь я.

Но она уже далеко.

— Малышка Колвик села на холмик, ест творожок, простоквашу пьет, — выкрикивает она, оглядываясь по сторонам, словно обращается к невидимой аудитории. — Паук к ней подкрался, и рядом уселся, и так напугал он ее!

С этими словами мисс Хокинс вскакивает и мчится к ожидающей ее сиделке, и та быстро уводит девушку в больницу, оставляя меня в одиночестве на холоде, а вопросов у меня теперь еще больше… Поведение Нелл, ее внезапная агрессивность очень меня встревожили. Я ведь надеялась, что Нелл поделится со мной какими-то знаниями о Цирцее и Храме. Но не стоит забывать, что Нелл Хокинс — пациентка Бедлама. Она — девушка, чей ум разрушен чувством вины и огромным потрясением. И я не знаю, кому или чему можно еще верить.

Миссис Соммерс возвращается и садится на скамью рядом со мной, улыбаясь весьма неприятной улыбкой. На выдранных участках ее бровей кожа сильно покраснела.

— Это ведь все сон? — спрашивает она меня.

— Нет, миссис Соммерс, — отвечаю я, собираясь встать и уйти.

— Она лжет, знаете ли.

— О чем это вы? — удивляюсь я.

Общипанные брови придают миссис Соммерс тревожащий вид, она похожа на какого-нибудь демона, сбежавшего со средневековой картины.

— Я их слышу. Они со мной говорят, рассказывают всякое.

— Миссис Соммерс, кто говорит с вами и рассказывает вам всякое?

— Они, — сообщает она так, будто я должна и сама прекрасно все понимать. — Они мне рассказывают. Она не то, чем кажется. Она такие дурные вещи делала! Она в союзе с теми, дурными, мисс. Я слышу ее по ночам, слышу. Такие дурные, безнравственные вещи! Поосторожнее, мисс. Они идут за вами. Они все идут за вами.

Миссис Соммерс усмехается, демонстрируя чересчур мелкие зубы.

Пряча в сумочку вырезку из газеты, я ухожу от нее и врываюсь в госпиталь, стремительно прохожу по коридорам, мимо комнаты для шитья, мимо молчащего пианино и что-то бормочущей Кассандры. Я иду все быстрее и быстрее, я почти бегу. Когда я добираюсь до кареты и Картика, я совершенно выдыхаюсь.

— Мисс Дойл, что случилось? Где ваш брат? — спрашивает Картик, нервно оглядываясь по сторонам.

— Он говорит… чтобы я возвращалась, — с трудом выговариваю я.

— Но в чем дело? Вы вся горите. Я отвезу вас домой.

— Нет. Не там. Мне нужно с тобой поговорить. Наедине.

Картик пристально смотрит на меня, едва дышащую; он поражен.

— Я знаю одно местечко. Я никогда не приводил туда молодых леди, но лучше мне сейчас ничего не придумать. Вы мне доверяете?

— Да, — отвечаю я.

Он подает мне руку, и я хватаюсь за нее, поднимаюсь в карету и позволяю Картику направить лошадей, куда ему вздумается, полностью отдавая свою судьбу в его власть.

Мы едем через мост, направляясь в закопченное, мрачное сердце восточного Лондона, и я с запозданием сожалею, что позволила Картику куда-то меня везти. Улицы здесь узкие и грязные. Продавцы овощей и мясники кричат от своих лотков, зазывая покупателей:

— Картошка, морковка, груши!.. Отличные кусочки баранины, ни единой жилки!..

За каретой бегут дети, выпрашивая хоть что-нибудь — монетку, что-нибудь съестное, работу… Они наперебой стараются завладеть моим вниманием.

— Мисс, мисс! — кричат они, предлагая любую «помощь» за жалкую монетку.

Картик останавливает карету в переулке за лавкой мясника. Дети бросаются ко мне, хватают за пальто.

— Прочь! — кричит Картик, причем говорит с акцентом кокни, которого я прежде никогда не слышала. — Вы слыхали о черепе и мече, а, негодники?

Глаза детей округляются при упоминании о символе Ракшана.

— Точно, слыхали, — продолжает Картик. — Так что быстро убирайтесь отсюда, раз уж поняли, о чем я говорю.

Дети бросаются врассыпную. Остается только один мальчик, и Картик бросает ему шиллинг.

— Присмотри за каретой, парень, — говорит он.

— А то! — отвечает мальчишка, пряча монету в карман.

— Весьма впечатляет, — говорю я, когда мы пересекаем грязную улицу.

Картик позволяет себе коротко, победоносно улыбнуться.

— Чему только не научишься, чтобы выжить!

Картик идет впереди меня. Он движется как охотник — напряженные плечи, осторожный шаг… Мы поворачиваем на одну извилистую улочку, застроенную дешевыми домами, потом на другую. Наконец мы выходим в короткий переулок и останавливаемся перед маленькой таверной, зажатой между обветшавшими домами. И подходим к тяжелой деревянной двери. Картик стучит как-то по-особенному, короткими ударами. Грубо вырезанное смотровое окошко в двери открывается изнутри, в нем появляется чей-то глаз. Окошко закрывается, нас впускают. В таверне темно и пахнет вкуснейшим карри и благовониями. Крупные мужчины сидят за столами, согнувшись над тарелками с горячей едой, их грязные руки сжимают кружки с пивом, как будто эти кружки — единственная стоящая вещь в целом мире. Я теперь понимаю, почему Картик никогда не приводил сюда леди. Насколько я вижу, я вообще тут единственная особа женского пола.

— Мне здесь ничто не грозит? — шепчу я сквозь стиснутые зубы.

— Не больше, чем мне самому. Просто надо заниматься своим делом и не таращиться на других, и все будет в порядке.

Почему этот ответ вызвал у меня ощущение, что Картик похож на гувернантку, которая по вечерам рассказывает своим подопечным страшные сказки, а потом ожидает, что они будут всю ночь мирно спать без кошмаров?

Картик ведет меня к столику в глубине помещения, где потолочные балки нависают особенно низко. Вообще этот зал кажется расположенным где-то под землей, как кроличье жилище.

— Куда ты пошел? — испуганно спрашиваю я, когда Картик куда-то направляется.

— Тсс! — Он прижимает к губам палец. — Я намерен тебя удивить.

Ну да, как раз этого я и боюсь. Я складываю руки на шершавой поверхности деревянного стола и стараюсь стать незаметной. Картик возвращается, неся тарелки с какой-то едой. Он с улыбкой ставит одну тарелку передо мной. Это доса! Я не видела этих тонких пряных печений с тех самых пор, как уехала из Бомбея, от кухни Сариты. Я кладу печенье в рот, и меня охватывает тоска по доброте Сариты, по стране, которую мне так хотелось покинуть, по стране, которую я, возможно, никогда больше не увижу…

— Очень вкусно, — говорю я и беру второе печенье. — Как ты узнал об этом месте?

— Амар мне рассказал. Владелец этого заведения родом из Калькутты. Видишь вон тот занавес? — Картик показывает на висящий на стене гобелен. — За ним скрыта дверь. Тайная комната. Если я когда-то тебе понадоблюсь…

Я осознаю, что Картик открывает мне тайну. Приятно ощущать, что он мне доверяет.

— Спасибо, — говорю я. — Ты скучаешь по Индии?

Он пожимает плечами.

— Теперь моя семья — Ракшана. А они не поощряют преданности какой-то одной стране или обычаям.

— Но разве ты не помнишь, как прекрасны на закате горы Гаты или поднесенные богам цветы, плывущие по воде?

— Ты говоришь, как Амар, — усмехается Картик и тоже принимается жевать горячие печенья.

— Что ты имеешь в виду?

— Он иногда тосковал по Индии. И подшучивал надо мной. «Братишка, — говорил он, — я собираюсь вернуться в Бенарес и обзавестись толстой женой и двенадцатью детишками, которые не дадут мне ни минуты покоя. А когда я умру, ты развеешь мой пепел над Гангом, чтобы я никогда больше не родился в этом мире».

Картик никогда не говорил так много о своем брате. Я понимаю, что нам пора перейти к обсуждению дела, но мне хочется побольше узнать об Амаре.

— И он… женился?

— Нет. Братьям Ракшана запрещено жениться. Это мешает, отвлекает от нашей цели.

— О!.. Да, понимаю.

Картик берет еще одну досу и разламывает на аккуратные ровные кусочки.

— Как только ты даешь клятву братству Ракшана, ты отдаешь им саму свою жизнь. И Амар это знал. Он с честью выполнял свой долг.

— Он занимал высокое положение?

На лицо Картика набежала тень.

— Нет. Но он мог бы, если бы…

Если бы остался в живых. Если бы он не погиб, пытаясь защитить мою мать, пытаясь защитить меня.

Картик отодвигает свою тарелку. Он уже полностью сосредоточен на деле.

— Так что ты должна была мне рассказать?

— Я думаю, что мисс Мак-Клити — это Цирцея, — говорю я.

И рассказываю ему об анаграмме, о том, как мы проследили мисс Мак-Клити до Бедлама, о вырезке из газеты и о странном разговоре с Нелл Хокинс.

— Мисс Хокинс сказала, что Цирцея пыталась проникнуть в сферы с ее помощью, но у них ничего не получилось. Нелл могла лишь мысленно видеть сферы. А когда и это ей не удалось…

— Когда именно ей не удалось?

— Я не знаю. Я видела только разные обрывки в моем видении, — говорю я. Картик бросает на меня предостерегающий взгляд, но я именно этого и ожидала. — Я знаю, что ты хочешь сказать, но мне продолжают являться те три девушки в белом, подруги мисс Хокинс. Это одно и то же видение, но оно с каждым разом становится немножко отчетливее. Девушки, море и женщина в зеленом плаще. Цирцея. А потом… я не знаю. Случается что-то ужасное. Но я не вижу этого.

Картик тихонько барабанит кончиками пальцев по столу.

— Она сказала тебе, как найти Храм?

— Нет, — отвечаю я. — Она просто повторяет одно и то же насчет того, что нужно увидеть истинный путь.

— Я понимаю, что тебе очень нравится мисс Хокинс, но ты должна помнить, что на нее нельзя положиться.

— Но то же теперь касается и магии, и сфер, — возражаю я, вертя в руках перчатки. — Я не представляю, с чего начать. Мне кажется, это невозможно. Я должна найти нечто такое, чего вроде бы и не существует, и пока все, чего мне удалось достичь, это разговор с сумасшедшей из Бедлама, которая твердит о том, что необходимо придерживаться истинного пути, следовать пути. Да я бы с радостью последовала по этому чертову пути, если бы знала, где он находится.

Картик от изумления разевает рот. А я слишком поздно осознаю, что выругалась.

— Ох, я ужасно виновата, прости, — теряюсь я.

— Да, ты чертовски виновата, — говорит Картик.

И вдруг разражается оглушительным хохотом. Я пытаюсь заставить его замолчать, но вскоре и сама не выдерживаю, и мы оба завываем от смеха, как гиены. Какой-то старик за столом неподалеку качает головой, глядя на нас; похоже, он решил, что мы свихнулись.

— Извини, — говорю я. — Это потому, что я раздражена.

Картик показывает на мой погнутый амулет.

— А это что такое? Что с ним случилось, как ты это сделала?

— Ох, — вздыхаю я, снимая с шеи Око Полумесяца, — это не я. Это мисс Хокинс. Когда я в первый раз ее навещала, она сорвала его с моей шеи. Я думала, она меня убить хочет. Но она просто держала его перед собой вот так.

Я показываю Картику жест мисс Хокинс. Картик хмурится.

— Как оружие?

Он берет у меня амулет и взмахивает им так, словно это кинжал. В янтарном свете фонарей таверны металл светится тепло, как золото.

— Нет. Она вот так его сжимала.

Я забираю амулет у Картика и поворачиваю и передвигаю его в ладони, как это делала Нелл.

— Она долго всматривалась в его обратную сторону, как будто искала там что-то.

Картик резко выпрямляется.

— Ну-ка, еще раз так сделай…

Я снова поворачиваю амулет туда и обратно.

— Что такое? О чем ты думаешь?

Картик опять откидывается на спинку стула.

— Не знаю… Просто вот эти твои движения напомнили мне о компасе.

Компас! Я придвигаю поближе лампу на высокой ножке и подставляю амулет под мерцающий свет.

— Ты что-нибудь видишь? — спрашивает Картик, пододвигая свой стул так близко к моему, что я ощущаю тепло его тела, ощущаю запах его волос — смесь печной сажи и пряностей… Это приятный запах, он притягивает к себе…

— Нет, ничего, — качаю я головой.

На обратной стороне амулета нет никаких пометок. Никаких указаний на направление.

Картик снова откидывается на спинку стула.

— Ну, мысль все же была неплохой.

— Согласна, — киваю я, продолжая всматриваться в амулет. — А что, если мы можем увидеть на нем что-то только в сферах?

— Ты попробуешь?

— Как только смогу, — обещаю я.

— Отлично, мисс Дойл, — говорит Картик, широко улыбаясь. — А теперь позвольте отвезти вас домой, пока я не лишился работы.

Мы выходим из таверны и снова идем по извилистым улицам к тому месту, где осталась карета. Но когда мы добираемся до нее, мальчишки рядом с ней нет. Вместо него мы видим троих мужчин в черной одежде. У одного в руках трость, и выглядят они так, словно собираются на нас напасть. Третий сидит в карете, держа перед собой развернутую газету. Улица, еще полчаса назад заполненная людьми, теперь совершенно пустынна.

Картик жестом дает мне понять, что надо замедлить шаг. Мужчины видят его, кто-то из них свистит. Третий, сидящий в карете, аккуратно складывает газету и выходит. Это тот самый мужчина со шрамом, тот, который преследует меня с самого приезда в Лондон.

— Восточную звезду найти нелегко, — говорит мужчина со шрамом. — Очень нелегко найти.

Я замечаю булавку с мечом и черепом на лацкане его сюртука. У остальных таких украшений нет.

— Привет, приятель, — говорит один из мужчин, подходя ближе. Он крепкий, коренастый, похлопывает тростью по ладони. — Помнишь меня?

Картик рассеянно потирает лоб, и я гадаю, о чем это они.

— Мистер Фоулсон прибыл сюда по делу, ему желательно поговорить с леди, — заявляет здоровяк и сильно толкает Картика.

Второй мужчина подходит ко мне и предлагает приблизиться к карете.

— Фоулсон, — говорю я. — Так, значит, у вас еще и имя есть.

Мужчина, сидящий в моей карете, хмурится, глядя на здоровенного хулигана.

— Незачем притворяться, — говорю я. — Мне известно, что вы — Ракшана. И буду вам весьма признательна, если вы перестанете меня преследовать.

Мужчина говорит низким, сдержанным голосом, будто увещевая капризного ребенка:

— А мне известно, что вы — дерзкая девчонка, не понимающая серьезности задачи, стоящей перед ней. Вам бы следовало находиться в сферах и искать Храм, а не бродить по самым грязным лондонским улицам. Уж здесь-то Храма точно нет. Или есть? Скажите-ка, куда вас водил этот парень?

Он ничего не знает об убежище Картика. Отлично. Я слышу, как Картик, стоящий рядом со мной, сдерживает дыхание.

— Просто посмотреть на окрестности, — говорю я. — Мне хотелось собственными глазами увидеть все эти трущобы.

Мужчина с тростью громко фыркает.

— Уверяю вас, сэр, я весьма серьезно отношусь к своему долгу, — говорю я мистеру Фоулсону.

— Так ли это, девица? Задача-то совсем проста: отыскать Храм и связать магию.

— Если это так просто, почему бы вам самому этого не сделать? — сердито возражаю я. — Ах да, вы не можете! Тогда придется вам положиться на меня, на дерзкую девчонку, а?

Фоулсон смотрит на меня так, словно ему хочется врезать мне изо всех сил.

— Что ж, похоже, в настоящий момент это действительно так.

Он одаряет Картика ледяной улыбкой.

— И ты, новичок, не забудь о своем долге!

Он сует сложенную газету под мышку и подходит к своим помощникам. И все втроем они неторопливо уходят, через секунду-другую исчезая за углом. Картик тут же оживает и впихивает меня в карету.

— Что он имел в виду, когда говорил о твоем долге? — спрашиваю я.

— Я уже говорил тебе, — отвечает он, беря лошадь под уздцы и заставляя ее развернуться. — Моя задача — помочь тебе отыскать Храм. Только и всего. А вот что ты имела в виду, когда просила Фоулсона перестать тебя преследовать?

— Только то, что он меня преследует! Он был на вокзале в тот день, когда я приехала в Лондон. А потом я видела его, когда гуляла в Гайд-парке с бабушкой, — говорю я, намеренно не упоминая Саймона. — А рядом с ним я видела женщину в зеленом плаще, Картик! В зеленом плаще!

— В Лондоне множество зеленых плащей, мисс Дойл, — отвечает Картик. — И не все они принадлежат Цирцее.

— Нет. Но один — точно принадлежит. Я просто хочу знать, уверен ли ты, что мистеру Фоулсону можно доверять?

— Он Ракшана, часть моего братства, — говорит Картик. — Да, я уверен.

Он не смотрит на меня, и я боюсь, что доверие, которое мы начали испытывать друг к другу, разрушено моим вопросом. Картик вспрыгивает на свое сиденье, дергает вожжи. Мы резко срываемся с места, шоры на глазах лошади вынуждают ее к послушанию, копыта поднимают с булыжной мостовой целые смерчи пыли и мусора…

Вечером мы с бабушкой сидим у камина и занимаемся рукоделием. Каждый раз, когда с улицы доносится стук колес какого-нибудь экипажа, бабушка прислушивается. Наконец я соображаю, что она ожидает возвращения отца из клуба. Отец проводит там массу времени, особенно по вечерам. Иной раз я слышу, как он является домой перед самым рассветом.

Сегодня бабушка ждет отца с особым напряжением. Он устроил жуткий скандал перед уходом, обвинил миссис Джонс, что та потеряла его перчатки, и чуть не разнес всю библиотеку, ища их, — а потом бабушка обнаружила их в кармане его собственного пальто. Они все время там лежали. Отец уехал, даже не подумав извиниться.

— Я уверена, он скоро вернется, — говорю я, когда мимо нашего дома проезжает очередной экипаж.

— Да. Да, разумеется. Конечно, — рассеянно произносит бабушка. — Не сомневаюсь, он просто забыл о времени. Ему очень нравится быть среди людей, правда?

— Да, — соглашаюсь я, удивленная, что бабушка вдруг стала так беспокоиться о своем сыне. Это даже уменьшает мою неприязнь к ней.

— Знаешь, он тебя любит куда больше, чем Тома.

Я так ошеломлена, что втыкаю иголку в палец. На коже выступает крошечная капелька крови.

— Да, это так. Ох, конечно же, он заботится и о Томе. Но сыновья для мужчин — это нечто совсем другое, это скорее долг, чем радость. А ты — его ангел. Не разбей ему сердца, Джемма. Он уже так много страдал… Это может его уничтожить.

Я изо всех сил сдерживаю слезы, мне больно от укола и от внезапного нежеланного открытия.

— Я этого не сделаю, — обещаю я.

— У тебя получается очень красивая вышивка, дорогая. Но мне кажется, по краям надо делать более короткие стежки, — говорит бабушка таким тоном, словно мы ничего другого и не обсуждали.

В комнату входит миссис Джонс.

— Прошу прощения, миссис Дойл… Вот это доставили для мисс Дойл днем. Эмили забыла мне сказать.

И хотя посылка предназначена для меня, миссис Джонс подает ее бабушке; это коробка, изящно перевязанная шелковой розовой лентой с бантом.

Бабушка смотрит на карточку, заткнутую под ленту.

— Это от Саймона Миддлтона.

Подарок от Саймона? Я полна любопытства. В коробочке лежит прекрасное тонкое ожерелье: на цепочке висят маленькие аметисты. Пурпурные, это мой любимый цвет. На карточке написано: «Вместо джема для нашей Джеммы».

— Какие красивые, — говорит бабушка, поднося ожерелье к свету. — Уверена, Саймон Миддлтон очарован кое-кем!

Я снимаю с шеи матушкин амулет, и бабушка застегивает на мне аметистовое ожерелье. Я спешу к зеркалу. Драгоценные камешки нежно лежат на моих ключицах.

— Ты должна надеть это завтра в оперу, — подает совет бабушка.

— Да, надену, — киваю я, любуясь игрой света в камнях. Они сверкают и переливаются, и вскоре мне начинает казаться, что я ничего больше не вижу.

На подушке лежит записка от Картика: «Я должен кое-что тебе сказать. Буду в конюшне».

Мне очень не нравится, что Картик считает себя вправе заглядывать в мою спальню, когда ему вздумается. Я обязательно скажу ему об этом. Мне не нравится, что у него есть секреты от меня. И об этом я тоже ему скажу. Но не сейчас. Сейчас у меня на шее — новое ожерелье, подарок Саймона. От прекрасного Саймона, который считает меня непохожей на других. Для него я не ступенька, чтобы подняться по лестнице званий в братстве Ракшана… для него я просто девушка, которой приятно дарить драгоценности.

Я беспечно подхватываю записку с подушки и кружусь по комнате, держа ее кончиками пальцев. Ожерелье лежит на шее, как добрая рука. «Вместо джема для нашей Джеммы».

Я бросаю записку Картика в камин. Края листка сворачиваются, чернеют, и бумажка превращается в пепел.