Мятежные ангелы

ГЛАВА 19

Когда я возвращаюсь домой, на Лондон опускается ночь, как пролитый на город бальзам, свет газовых фонарей сглаживает и выравнивает острые углы, скрывает грязь, придавая всем вещам туманное сходство между собой. В доме тихо. Бабушка отправилась куда-то поиграть в карты с подругами. Отец спит неровным, нервным сном в своем кресле, открытая книга упала ему на колени. Мой отец, преследуемый снами…

Остатки магии еще держатся у меня в крови. Я закрываю двери и кладу руку на лоб отцу. Всего разок, как говорила Фелисити. Мне только это и нужно. Я ведь не ради нового бального туалета пользуюсь магией; я хочу с ее помощью исцелить отца. Разве в этом может быть что-то неправильное?

Да, но как начать? Матушка говорила, что я должна сосредоточиться. Я должна быть уверена в том, чего хочу, что намерена сделать. Я закрываю глаза и направляю мысли на отца, желая избавить его от зависимости.

— Я хочу исцелить моего отца, — говорю я. — Я хочу, чтобы он никогда больше не потянулся к опиуму.

Руки начинает покалывать. Что-то происходит. Магия стремительно, как набирающее силу течение, несется через меня — в отца. Его спина выгибается от ее удара, он тихо стонет. Глаза у меня все еще закрыты, я вижу бегущие по небу Индии облака, вижу отца — смеющегося, снова полного здоровья… Он кружит меня в танце и раздает коробки с рождественскими подарками всем до единого слугам, а их глаза светятся благодарностью и добротой. Таким я всегда знала отца. И до сих пор не осознавала, как мне его не хватает. По щекам текут слезы.

Отец затихает в кресле. Я готова убрать руку с его лба, но не могу. Происходит еще что-то, стремительное, как движение рук фокусника. Я вижу лицо какого-то мужчины, его глаза, обведенные черным. «Спасибо, малышка», — рычит он. И я освобождаюсь.

Свечи на рождественской елке ярко горят. Я дрожу, покрывшись потом от напряжения. Отец выглядит таким спокойным и неподвижным, что я пугаюсь — не убила ли я его?

— Отец? — тихо окликаю я. Он не шевелится, и я встряхиваю его. — Отец!

Он моргает, удивленно глядя на меня. Его озадачивает мое волнение.

— Привет, милая. Я задремал, да?

— Да, — киваю я, пристально всматриваясь в него.

Он проводит пальцем по лбу.

— Мне такой странный сон приснился…

— Какой, отец? Что тебе снилось?

— Я… я не могу припомнить. Ну, неважно, я ведь уже проснулся. И мне ужасно хочется есть. Я что, проспал чай? Придется отдаться на милость нашей дорогой поварихи.

Он энергичным шагом выходит из комнаты. Через несколько мгновений я слышу его гулкий голос и смех кухарки. Это такие чудесные звуки, что я вдруг замечаю, что плачу.

— Спасибо, — говорю я, ни к кому не обращаясь. — Спасибо, что помогли мне вылечить его.

Когда я вхожу в кухню, отец сидит за маленьким столиком и с удовольствием поглощает жареную утку и налегает на хлеб, успевая при этом развлекать кухарку и горничную рассказами о своих приключениях.

— В общем, в итоге я оказался нос к носу с самой огромной коброй, какую вы только можете вообразить. Она поднялась во весь рост, здоровенная, как молодое деревце, и шея у нее толщиной с мужскую руку…

— Ох, боже мой, — говорит кухарка, ловя каждое его слово. — И что же вы сделали, сэр?

— Я сказал: «Эй, меня не стоит есть, я ведь тощий и жилистый! Съешь-ка лучше моего спутника, мистера Робинса!»

— Ох, не может быть, сэр!

— Я так и сказал.

Отец наслаждается вниманием слушателей. И вскакивает, чтобы изобразить дальнейшие события.

— Змея поворачивается и ползет прямиком к Робинсу. А мне и нужно было всего одно мгновение. Я действую бесшумно, как церковная мышь, выхватываю мачете — и разрубаю кобру как раз перед тем, как она собралась напасть на беднягу Робинса и убить его!

Горничная, девушка примерно моих лет, очень взволнована. Она милая, хотя нос у нее и испачкан сажей.

— Кобра оказалась на редкость вкусной! — добавляет отец с довольной улыбкой.

Я так счастлива видеть его таким, что могла бы всю ночь слушать его рассказы.

— Ох, сэр, как это волнующе! Какие приключения выпали вам, просто удивительно!

Кухарка передает горничной какую-то тарелку.

— Вот, возьми. Отнеси от меня мистеру Картику.

— Мистеру Картику? — вырывается у меня. Мне кажется, я вот-вот потеряю сознание.

— Да, — отвечает отец. — Картик. Наш новый кучер.

— Я сама отнесу, пожалуй, если вы не против, — говорю я и забираю тарелку у разочарованной горничной. — Мне бы хотелось познакомиться с мистером Картиком.

И, прежде чем кто-нибудь успевает возразить, я направляюсь к жилищам прислуги. Я прохожу мимо какой-то поденщицы, с головы до ног перемазанной сажей, и усталой прачки, растирающей ладонями спину. В комнатах над конюшнями живут целые семьи. Это невообразимо. Царящие здесь запахи заставляют меня прижать ладонь к носу. Каретный сарай — четвертое строение справа. Помощник конюха чистит отцовскую лошадь. Увидев меня, юноша снимает шапку.

— Добрый вечер, мисс.

— Мне нужен мистер Картик, — говорю я.

— Он вон там, мисс, рядом с каретой.

Я обхожу карету и вижу Картика; он тщательно полирует тряпкой и без того чистый экипаж. Он одет в должную униформу — брюки, ботинки, полосатый жилет, хорошая рубашка, шляпа. Его кудри смазаны маслом, чтобы держались как положено. Он выглядит настоящим джентльменом. И от этого у меня перехватывает дыхание.

Я негромко откашливаюсь. Он оборачивается, видит меня, и плутовская улыбка освещает его лицо.

— Как поживаете? — официальным тоном спрашиваю я, учитывая внимание к нам помощника конюха, который как бы случайно подходит ближе.

Картик сразу все понимает.

— Добрый вечер, мисс. Уилли! — окликает он парнишку.

— Да, мистер Картик?

— Будь так добр, выведи Джинджера размяться, хорошо?

Мальчик уходит к стойлам, где переминаются с ноги на ногу лошади, и выводит на улицу гнедого жеребца.

— Как тебе нравится мой новый костюмчик? — спрашивает Картик.

— А тебе не кажется, что это уж слишком большая дерзость с твоей стороны — устраиваться кучером в наш дом? — злым шепотом говорю я.

— Но я ведь говорил тебе, что буду поблизости.

— Да уж, ближе не придумаешь! Как тебе удалось это устроить?

— Ракшана могут очень многое.

Ну конечно. Ракшана. Разумеется.

Вокруг тихо, только фыркает лошадь в дальнем конце помещения.

— Ладно, — говорю я.

— Ладно, — эхом повторяет Картик.

— Итак, все продолжается.

— Да. Хорошо, что ты решила зайти сюда. Выглядишь отлично!

Меня тошнит от этой вежливости.

— Я принесла тебе ужин, — поясняю я, подавая ему тарелку.

— Спасибо, — кивает он, придвигая мне табурет и одновременно снимая с него толстый том «Одиссеи». Сам Картик садится на ступеньку кареты. — Значит, Эмили не придет, я так понимаю.

— Кто такая Эмили? — спрашиваю я.

— Горничная. Она приносила мне обед. Выглядит очень приятной девушкой.

Мои щеки вспыхивают.

— И ты разобрался в ее характере при столь мимолетном знакомстве?

— Да, — кивает Картик, очищая кожуру с драгоценного апельсина, без сомнения положенного на тарелку приятной Эмили.

Я пытаюсь угадать, думал ли Картик когда-нибудь обо мне как об обычной девушке, о такой, к которой можно питать склонность, которую можно желать, которую можно назвать «приятной».

— Есть новости о Храме? — спрашивает он.

— Мы сегодня побывали в месте, которое называют Лесом Света, — говорю я. — И я там встретилась с существом по имени Филон. Он не знает, как найти Храм, но предложил помощь.

— Какого рода помощь?

— Оружие.

Картик прищуривает глаза.

— То есть, похоже, оно тебе понадобится?

— Да. Филон дал нам магические стрелы. Я-то не в состоянии ими воспользоваться, но вот Фели… мисс Уортингтон довольно искусна в стрельбе из лука. Она…

— А что он попросил взамен?

— Поделиться с ним магией, когда мы отыщем Храм.

— Но ты отказалась, разумеется.

Я не отвечаю, и Картик с негодованием бросает апельсин на тарелку.

— Ты вступила в союз с существами сфер?!

— Я этого не говорила! Я ничего не обещала, — огрызаюсь я. Это не назовешь правдой, но это и не ложь. — Если тебе не нравится то, что я делаю, почему бы тебе самому не отправиться туда?

— Ты знаешь, что мы не можем входить в сферы.

— В таком случае, полагаю, тебе придется поверить, что я делаю все, что в моих силах.

— Я тебе верю, — негромко произносит он.

Нас окружают тихие вечерние звуки; крошечные зверьки шуршат тут и там в поисках еды и тепла.

— Ты знал, что члены Ордена и члены братства Ракшана когда-то были любовниками? — спрашиваю я.

— Нет, не знал, — отвечает Картик после долгого растерянного молчания. — Как это… интересно.

— Да. Весьма.

Он разламывает апельсин, выдергивает белый стержень сердцевины и протягивает мне очищенную дольку.

— Спасибо, — говорю я, беру из его пальцев дольку сочного фрукта и кладу ее на язык.

Апельсин очень сладкий.

— Не за что.

Он чуть заметно улыбается. Мы несколько мгновений сидим молча, смакуя апельсин.

— А ты когда-нибудь…

— Что?

— Я просто подумал — ты не видела там, в сферах, Амара?

— Нет, — отвечаю я. — Я его ни разу не видела.

Картик как будто испытывает облегчение.

— Должно быть, он ушел на другую сторону, тебе не кажется?

— Да, полагаю, так оно и есть.

— А на что вообще похожи сферы? — спрашивает Картик.

— Одна их часть прекрасна. Так прекрасна, что не хочется их покидать. В саду можно превращать камни в бабочек, или нарядиться в платье из серебряных нитей, которые поют, или… или вообще получить все, что вздумается.

Картик улыбается.

— Продолжай.

— И там есть корабль, похожий на корабли викингов, с головой горгоны на носу. Она провезла нас сквозь золотой водопад, а может, то была стена золотого тумана… и он оставил на нашей коже золотые искры.

— Как золото в твоих волосах?

— Гораздо красивее! — отвечаю я, краснея, потому что уж очень необычным кажется то, что Картик обратил внимание на мою внешность.

— Так что же там есть еще?

— Там есть места совсем не такие приятные. Там живут странные существа… ужасные, пугающие твари. Думаю, именно поэтому я должна связать магию… чтобы они не могли завладеть ею.

Улыбка Картика гаснет.

— Да. Я тоже так думаю. Мисс Дойл?..

— Да?

— Как тебе кажется… а что, если бы ты осталась там, в сферах, после того как отыщешь Храм?

— Что ты имеешь в виду?

Картик осторожно стирает с пальцев остатки апельсинового сока.

— Похоже, это неплохое место, чтобы спрятаться.

— Похоже, ты говоришь странные вещи.

— Я имел в виду жить там. Неплохое место для жизни, ты так не думаешь?

Иногда я совершенно не понимаю Картика.

Фонарь бросает свет на солому и грязь под его ногами. Хорошенькая горничная возникает из ниоткуда, и на ее лице написано изумление.

— Прошу меня простить, мисс. Я забыла, что мистеру Картику нужно принести еще и кофе.

Видимо, это и есть та самая упомянутая в разговоре Эмили.

— Я как раз ухожу, — говорю я, взлетая с табурета. — Спасибо за подробный и очень полезный рассказ о… по…

— Как безопаснее всего обходиться с каретами, — подсказывает Картик.

— Да. С такими вещами всегда следует быть поосторожнее. Спокойной ночи, — говорю я.

— Спокойной ночи, — откликается Картик.

Эмили не собирается уходить следом за мной.

Когда я шагаю мимо конских стойл, я слышу ее негромкий смех; девушку развеселили какие-то слова Картика.

Лошадь фыркает, уставившись на меня.

— Невежливо так таращиться, — говорю ей я и бегом устремляюсь в дом, в свою комнату, чтобы в одиночестве отдаться дурному настроению.

На ночном столике рядом с моей кроватью стоит коробка, подарок Саймона. Я поднимаю второе дно и вижу зловещую коричневую бутылочку.

— Ты уже никогда не должна понадобиться, — говорю я.

Коробка ложится в дальний угол шкафа и скрывается между нижними юбками. Из окна я вижу фонари у конюшен и каретного сарая. Я вижу, как возвращается к дому Эмили, держа в руке небольшой фонарь. На лицо девушки падает свет, когда она оборачивается и улыбается Картику, который машет ей рукой. Потом он поднимает голову, я стремительно шарахаюсь назад и убавляю огонь в лампе. Комната погружается в полутьму.

Почему меня так беспокоит, что Картику нравится Эмили? Что нас связывает друг с другом кроме дела, долга? Наверное, именно из-за долга я и тревожусь, решаю я. Ох, мне следует забыть обо всем остальном. Это же просто глупо.

Завтра наступит новый день, семнадцатое декабря. Я буду ужинать с Саймоном Миддлтоном. Я приложу все усилия, чтобы очаровать его матушку, постараюсь ничем ей не досадить. А потом я снова примусь за поиски Храма. Но на один вечер, на один прекрасный, свободный вечер, я намерена стать другой. Я надену красивое платье и буду наслаждаться чудесным обществом Саймона Миддлтона.

— Как поживаете, мистер Миддлтон? — говорю я в воздух. — Нет, не так.

Я понижаю голос:

— Как поживаете, мисс Дойл? О, просто великолепно, мистер…

Внезапно меня пронзает болью. Я не могу вздохнуть. Боже! Я не могу дышать! Нет, нет, нет, прошу, оставьте меня, прошу!.. Бесполезно. Меня уносит, как сильным течением, и я погружаюсь в видение. Я не хочу открывать глаза. Я знаю, что они там. Я их чувствую. Я их слышу.

— Идем с нами… — шепчут они.

Я приоткрываю один глаз, потом второй. Да, вот они, три призрачные девицы. Они выглядят такими растерянными, такими печальными, у них мертвенно-бледная кожа, щеки ввалились, под глазами залегли тени…

— Мы должны кое-что тебе показать…

Призрак кладет руку мне на плечо. Я застываю — и ощущаю, что лечу куда-то. Я не знаю, где мы. Передо мной нечто вроде замка, огромная разрушенная каменная крепость. Камни покрывает густой темно-зеленый мох. Яркий свет вырывается наружу, и сквозь высокие арочные окна я вижу мелькание чего-то белого. Там резвятся девушки. Не просто какие-нибудь девушки… это те самые девушки, одетые в белое. Но как они чудесно выглядят, какие они здоровые, оживленные, веселые!

— Поймай меня, если сможешь! — кричит одна из них, и мое сердце сжимается от боли, потому что в эту игру матушка играла со мной, когда я была ребенком.

Две девушки выскакивают из-за стены, пугая третью. И все три смеются.

— Элеонора! — зовут они все вместе. — Где ты? Пора! Мы получим силу — она обещала!

Они бегут к краю утеса; внизу бушуют морские волны. Девушки останавливаются, их фигуры вырисовываются на фоне осеннего неба; они похожи на внезапно ожившие греческие статуи. Девушки смеются, они так счастливы, так счастливы…

— Ну же, идем, не копайся там! — весело кричат они четвертой девушке.

Я не могу рассмотреть ее как следует. Но я вижу быстро приближающуюся женщину в темно-зеленом плаще; вижу ее длинные, широкие рукава, которые треплет ветер. Женщина ведет за руку отставшую четвертую девушку.

— Пора, да? — кричат остальные.

— Да! — кричит в ответ женщина в зеленом плаще.

Крепко держа за руку четвертую девушку, она закрывает глаза и поднимает руки к морю. Она что-то негромко бормочет… Нет, она призывает что-то! Во мне просыпается ужас, я едва дышу… Нечто выходит из моря, и женщина зовет его! Девушки визжат от страха. Но женщина в зеленом не открывает глаз. Она не останавливается.

Зачем они показывают мне это? Я хочу уйти! Я просто должна сбежать от этого «нечто», от их ужаса… Я снова в своей комнате. Девушки маячат рядом. Их остроносые ботинки шуршат по полу — скр… скр… скр… Мне кажется, я сойду с ума от этого звука.

— Зачем? — спрашиваю я, задыхаясь, с трудом сдерживая тошноту. — Зачем?

— Она лжет… — шепчут девушки. — Не верь ей… не верь ей… не верь ей…

— Кому? — с трудом выговариваю я, но девушки уже исчезли.

Тяжесть сваливается с меня. Я кое-как восстанавливаю дыхание, глаза полны слез, из носа течет. Мне не вынести этих чудовищных видений. И я их не понимаю. Не доверять кому? И почему я не должна верить той женщине? Кто она?

Но в этом последнем видении было что-то другое, кое-какие детали, которые я теперь вспоминаю. Что-то насчет руки этой женщины… На ее пальце было какое-то кольцо, необычное кольцо… Я сажусь на пол, чтобы прийти в себя. А потом я понимаю наконец, что это было.

Кольцо на руке той женщины представляло собой двух переплетенных змей.

А я ведь видела прежде это кольцо… в сумке под кроватью мисс Мак-Клити.