Молот Пограничья. Книга III

Глава 23

Не знаю, как так вышло, но Боровик запустил перемазанные слизью рукавицы в то самое место, где появился таежный колдун.

Именно появился — ничего похожего на шаги и треск веток я перед этим не слышал. За свою жизнь старик наверняка научился ходить по лесу почти бесшумно, но подкрасться к Боровику и Елене с ее аспектом ветра и охотничьим опытом, пожалуй, не смог бы даже он.

— Разбрасываются тут… всяким, — усмехнулся Молчан, протерев рукавом полы своей дерюги.

Кажется, той же самой, что он носил в начале сентября — да и летом, наверное, тоже. Как и прошлую нашу встречу, старик был одет в какие-то лохмотья, перехваченные доисторическим кожаным поясом с сумкой на боку и выцветший темно-серый плащ, примерно треть площади которого занимали дыры. Обмотками на ногах побрезговали бы даже попрошайки у храма в Орешке, и только сапоги, хоть и явно не раз чинились, выглядели такими же надежными и крепкими, как десять лет назад.

Или двадцать. Или все пятьдесят…

— Простите, дедушка, — пробормотал Боровик, съеживаясь, — не заметил…

Внешне они с Молчаном выглядели примерно ровесниками, но старик, как и прочие гридни, при появлении лесного бродяги испытывал то ли суеверный страх, то ли благоговейный трепет, то ли все и сразу — но обращался, как с старшему.

И только на «вы», будто Молчан, как и я, носил княжеский титул. Даже Елена осторожно хмурилась и почему-то не спешила убирать стрелу обратно в колчан, хотя старик даже не смотрел в ее сторону.

Да чего уж там — я и сам вдруг почувствовал себя неуютно. Молчан не был Одаренным, но его защищала неведомая сила, которая позволяло беспрепятственно ходить там, где порой без следа исчезали целые отряды вооруженных до зубов солдат или гридней. Мне так и не удалось понять, откуда берется это могущество, и поэтому оно внушало даже больше осторожного уважения, чем способности знакомых мне магов.

Что-то похожее я, пожалуй, ощущал в присутствии диаконисы Серафимы. И в начале ноября, когда Горчаков привел нас с Соколом на древнее языческое капище. Сила резных идолов имела мало общего с привычными и понятными аспектами, но не заметил бы ее разве что слепой.

— Сам ты дедушка, — беззлобно буркнул Молчан, улыбаясь. — Иду, слышу шум какой-то, будто грузовик по Тайге катится, только без мотора. Дай, думаю, посмотрю — а тут вы у реки.

— Слизня-то видели? — поинтересовался Боровик. — Как раз в ту сторону уползал.

На этот раз Молчан предпочел не отвечать. Видимо. То ли уже потратил весь отложенный на ничего не значащие расшаркивания запас слов, то ли просто решил оправдать свое прозвище. А может, давал таким образом понять, что разговаривать с рядовым гриднем, пусть и преклонных лет, ему незачем и не о чем.

Как и с Еленой. С самого своего появления Молчан не смотрел в их сторону, и даже кресбулатовую броню Гончей, поблескивающую среди остатков трапезы Султана, удостоил лишь мимолетным взглядом. Что бы ни привело сюда старика, беседовать он, похоже, хотел лишь с одним человеком — со мной.

Если вообще хотел.

— Что ж… — Елена первая сообразила, что задерживаться ни к чему. — У меня там чай остывает… Пойду, наверное.

— Ага, ага. И я пойду, ваше сиятельство, — тут же закивал Боровик. — Чего ж не пойти?

Старик попятился, поклонился сначала мне, потом Молчану, и через мгновение оба моих спутника уже задорно шлепали по мокрым камням, шагая через речку туда, где в сотне метров за деревьями скрывалась землянка.

А я остался. Впрочем, ненадолго: Молчан тоже развернулся и без спешки двинулся по берегу в сторону Невы — видимо, решил, что разговаривать над лужей с металлическими останками Гончей как-то несолидно.

— Какими судьбами здесь, дедушка? — ненавязчиво поинтересовался я где-то через минуту, когда мы прошагали полсотни метров. — По делу, или так?..

— Да прогуляться решил. Посмотреть, как Тайга-матушка к зиме готовится. Чего тут творится, какое зверье у Пограничья нынче бродит. А дела… Какие у старика дела могут быть, князь?

Молчан явно лукавил, но даже в безобидной и лишенного смысла болтовне наверняка скрывалось нечто большее, чем учтивый и ничего не значащий ответ на вопрос. Вряд ли колдун случайно оказался в том же самом месте, куда выполз из Тайги слизень-пересток — да и встретились мы не просто так.

И что-то явно изменилось. Если раньше старик смотрел на меня скорее с любопытством и чем-то похожим на снисхождение, как на самого обычного великовозрастного балбеса, отличавшегося от гридней разве что наличием Дара и титула, то теперь во взгляде единственного глаза появилось…

Появилось что-то настороженное и тяжеловесное. Пожалуй, не тревога, но и уважением я бы это тоже не назвал, хоть из речи Молчана и пропал вдруг отечески-фамильярный «Игорек», сменившись положенным по титулу «князем».

До «вашего сиятельства» я, впрочем, пока не дослужился. И вряд ли дослужусь: колоколен в Тайге не было, так что на этикет старик плевал с самой высокой сосны.

Молчание, между тем, затянулось, и вместо разговоров Молчан теперь выцеливал единственным глазом нагрудный карман на моей куртке. Так пристально, что лежавший в нем знак небес и солнца, кажется, начинал понемногу нагреваться, и теперь чувствовался даже сквозь ткань.

Я не расставался с подарком диаконисы и все время носил его с собой, но почему-то так и не заставил себя надеть на шею. И золотой диск продолжал странствовать в кармане, скрытый от всех.

Почти от всех — кроме Молчана.

— Да уж… Неплохо, — усмехнулся старик, наконец, отводя взгляд. — Но так ты смерть не отгонишь, князь.

— А как тогда? — проворчал я.

— Да откуда ж мне знать? Может и никак. — Молчан протяжно вздохнул. — Я сам от нее, безносой сколько лет бегаю — и то ведь догонит однажды.

Я поморщился. Не то чтобы матушка Серафима предложила готовое и эффективное решение проблемы, однако ее версия все же нравилась мне куда больше, чем слова Молчана. От его рассуждений веяло тоской, в ответ на которую тут же захотелось ощетиниться — прямо как Султан своими ледяными пиками.

— Ну и что ж теперь? — огрызнулся я. — Завернуться в простыню — и на погост ползти?

— Это ты уж сам думай, князь. — Молчан пожал плечами. — Тебе решать — на погост, не на погост…

Старик наверняка знал об аспекте Смерти, равно как и о способах от него избавиться, куда больше, чем говорил, но делиться знаниями почему-то не торопился. И даже злиться на него за это не получалось.

— Силы в тебе достаточно. — Молчан взял чуть правее и широкими шагами двинулся по камням, постепенно уходя от берега к лесу. — А уж как с ней обращаться — сам сообразишь, ума хватит. А ежели не хватит — значит, не больно-то и надо.

— Опять эти загадки твои, — буркнул я, ускоряя шаг. — Вот что-то за человек такой?.. Если знаешь, как избавиться от аспекта Смерти — так и скажи!

— Не знаю. Мне эти ваши аспекты ни к чему. — На этот раз Молчан даже не посмотрел в мою сторону. — У меня сила другая, не та, что у благородных. Но я вот что тебе скажу, князь: человек — он сам решает, что с ним станется. И бывает такое, что к одному никакая гадость не липнет, а к другому — так и тянется, хоть у него и Дара впятеро больше.

— Ну спасибо. — Я раздраженно сплюнул в мох. — Объяснил, так объяснил.

— Да нечего тут объяснять, князь. — Молчан переступил через поваленное дерево. — И незачем. В этом деле одно лишнее слово больше вреда сотворит, чем пользы. Придет время, сам поймешь, что к чему. Вот тогда и решишь, что тебе больше нужно — или выжечь заразу из сердца, или наоборот, до самой смерти с ней за руку ходить. — Молчан чуть замедлил шаг и посмотрел на меня единственным глазом. — А я за тебя решать не буду.

Эти речи изрядно напоминали то, что говорила диакониса — с той лишь разницей, что она хотя бы намекнула на неведомые ритуалы, а старик будто никак не мог нарушить невесть кем и когда установленное правило. И вел беседу так, словно за каждое слово следовало заплатить свою цену.

Знать бы только — кому и какую.

— Ладно уж, — вздохнул я. — Сам — значит, сам. Я у тебя, дедушка Молчан, другое спросить хотел.

— Так спрашивай, князь. Мне торопиться некуда.

Начало разговора вышло не слишком приятным, но раз уж Молчан оказался здесь, я не собирался отпускать его, не выведав хоть что-то полезное. И на ум тут же пришли фотографии и загадочные письмена, которые я отыскал в сейфе, когда спалил форт Зубовых на том берегу реки.

— Скажи, дедушка… — осторожно начал я. — А ты руны читать умеешь?

— Смотря какие. — Молчан замедлил шаг и, остановившись, опустился на кстати подвернувшийся пень. — Тебе ж, небось, не какие попало нужно, а те, что на Алатырь-камне начертаны.

От неожиданности я едва не закашлялся. Прежде мы встречались всего трижды, однако я, видимо, уже успел привыкнуть, что старик предпочитает изъясняться витиевато, всячески избегая разговоров о чем-то конкретном — а тут вдруг сам вспомнил именно то, что я так хотел узнать.

— Они самые, дедушка, — кивнул я. И все-таки спросил: — Как догадался?

— А чего тут догадываться, князь? — Молчан пожал плечами. — Рубежный камень-то всего один. А больше в Тайге рун нигде нету.

— Рубежный камень? — Я тут же навострил уши. — Ты знаешь, где он находится? Был там? Видел?..

— Видел, — явно нехотя ответил Молчан. — И не раз. Непростое это место.

— И неблизкое. — Я прикрыл глаза, на мгновение уносясь мыслями к исчерканной моей же рукой карте в отцовском кабинете. — Отсюда по прямой километров тридцать будет, а если на машине дорогу искать — то все пятьдесят.

— Ну, пятьдесят, не пятьдесят — а много. И то не для всех. — Молчан хитро улыбнулся. — У тебя свои пути через Тайгу, князь, у меня — свои.

Странно, но я, пожалуй, почти не удивился, хоть и не мог себе представить, как давным-давно разменявший вторую сотню лет старец уходил так далеко от своей избушки. И наверняка без рюкзака — только с крохотной сумкой на поясе, посохом и доисторическим плащом, в котором он щеголял круглый год. И летом, и осенью, и зимой, когда снега в Тайге наверняка было по пояс, и от кое-как раскатанных колесами грузовиков дорог оставались одни воспоминания.

И если хитрый старик не хранил где-нибудь в лесу внедорожник с годовым запасом бензина… Вот уж точно — свои пути. И уж точно не из тех, что можно одолеть пешком.

— А написано на камне, князь, что дальше живому человеку хода нет, — продолжил Молчан. — И делать там нечего.

— Живому? — Я приподнял бровь. — А если… не совсем живому?

— А не совсем живых, князь, ты уже видел. Думаешь, откуда они теперь взялись?

На этот раз Молчан не просто ответил, а прямо-то огрызнулся. Мрачно и сердито, почти злобно… и как-то очень по-человечески. Будто вместо многомудрого волхва, который лично знал моего прадеда — если не врал, конечно — вдруг появился самый обычный старикашка. Одинокий, усталый, больной и не то чтобы склочный, но давным-давно отвыкший от простого человеческого общения, и поэтому готовый облаять весь свет и темнить до потери пульса — лишь бы ненароком не выдать одну из своих бессчетных тайн.

Может быть, и вовсе никому не нужных.

Впрочем, нет. Я, кажется, сообразил, что из него вытянуть — и отступать уже не собирался.

— Что-то… что-то там случилось, да? — начал я. Вполголоса и не торопясь, осторожно, чтобы ненароком не спугнуть разговорившегося старца. — У этого самого рубежного камня? И поэтому у Пограничья снова появились сильные твари, а упыри валят из Тайги толпами?

Молчан не зря получил свое прозвище. Но врать, похоже, не умел совершенно, и в одном его тоскливо-мрачном взгляде исподлобья я прочитал даже больше, чем он смог бы рассказать.

— Ты знаешь, где это место? — тихо спросил я. — Сможешь отвести меня туда?

— Знаю. Только не отведу. И не проси, князь.

Молчан съежился и втянул голову в плечи. Будто ему, исходившему Тайгу вдоль и поперек в тонкой дерюге, вдруг стало холодно. В голосе старика вдруг прорезалась такая боль и тоска, что я при всем желании не смог бы объяснить ее переживаниями за себя, меня и Елену с Боровиком, которые удалились в землянку допивать остывший чай. Или даже за все человечество, вдруг оказавшееся беззащитным перед лицом древней силы, что спала сотни, а может, и целую тысячу лет — и вдруг пробудилась.

Нет, для старика это было другое. Что-то личное. И случившееся совсем недавно — по его меркам, конечно же. То, что он никак не мог забыть, не мог простить себе. Молчан чувствовал вину — за то, что случилось год назад. Полгода назад. За то, что происходило прямо сейчас.

И за то, что произойти еще не успело.

— Это ты показал отцу Алатырь-камень? — одними губами прошептал я.

— Да! — ответил Молчан.

Почти закричал — так громко, что ветви елей неподалеку затрепетали, и в небо с криками сорвалась стайка каких-то лесных птиц. Старик проводил их взглядом, вздохнул и закончил уже обычным голосом:

— И сам видишь, как оно вышло. Брат исчез, отца убили. Дрянь всякая творится… Не зря граничный камень поставили, ох не зря, князь. — Молчан тряхнул косматой головой. — Нету места в Тайге для людей — и лучше бы туда не лезли!

— Ну… Теперь то уж чего, — поморщился я. — Ладно тебе причитать, дед. Разберемся как-нибудь. Сами сломали — сами и исправим, если придется.

Старик молча смерил меня взглядом. Не злым и даже не разочарованным — просто грустным и усталым, в котором печаль соседствовала с теплотой и какой-то мягкой, почти отеческой заботой. Так мудрые дедушки обычно смотрят на бестолковых внуков, которые только-только научились ходить — и которым в самое ближайшее время суждено набить первые шишки.

— Поздно, князь. — Молчан подался вперед, опираясь на посох, будто от навалившегося на плечи груза ему стало тяжело даже сидеть. — Поздно. Проснулась Тайга. И ничего ты с этим уже не сделаешь.