Молот Пограничья. Книга III

Глава 17

Силы закончились внезапно. Только что я готов был сражаться хоть целые сутки без перерыва, кромсая все, что подвернется под руку. Меч Сокола понемногу терял остроту, покрываясь зазубринами от ржавых доспехов и того, что когда-то было человеческими ребрами, но все так же рассекал холодную немертвую плоть. Я уже перестал считать упокоенных упырей и просто дрался, метаясь по капищу от идола к идолу — в зависимости от того, где князьям и их людям больше требовалась помощь.

Старики и даже мои ровесники уже еле двигались, насаживая на копья ожившую нечисть, а я продолжал рубить. Полчаса, час, два… А может, и больше — какая разница? Круговорот Смерти работал не хуже когда-то созданного мной магического контура и, казалось, готов был функционировать вечно.

Пока туман вдруг не пополз прочь, а небо над верхушками деревьев не начало розоветь. До восхода солнца оставалось еще часа полтора, не меньше, однако утро уже заявило свои права на этот мир. А вместе с ночью ушла и взятая взаймы мощь, которая питала мое тело. Глаза тут же заслезились, лес вокруг расплылся цветастыми кляксами, на плечи будто рухнула свинцовая плита, а меч в руках вдруг стал впятеро тяжелее.

Силы закончились внезапно — к счастью, вместе с упырями.

Последнюю тварь — гиганта чуть ли не трех метров ростом в ошметках кольчуги — Горчаков и Друцкие добивали уже без меня. Подняли на копья, повалили и обезглавили, даже успев каким-то образом удрать от тянувшихся к ним тусклым нитям аспект. И на капище вдруг стало так тихо, что стук собственного сердца в ушах показался то ли звоном колоколов, то ли артиллерийской канонадой.

Меч выпал из ослабевших пальцев и упал на траву, а за ним рухнул и я сам. Просто уселся прямо на землю, едва успев заметить клочок, не залитый черной дрянью или не заваленный отрубленными кусками плоти. Какой-нибудь недобиток из упырей сейчас без труда запустил бы зубы мне в ногу, но двигаться я уже не мог, не хотел и не собирался.

Тут же навалилось желание спать. Точнее, закрыть глаза и отключится — и плевать, даже если насовсем. Наверное, что-то такое могли бы чувствовать исправные автоматоны, вдруг лишившись наполненного энергией жив-камня. Даже голова отказывалась работать, и сознание с трудом ворочало мысли, будто они вдруг стали весом и размером с валуны на берегу Черной речки.

Точнее, мысль осталась всего одна — и именно она сейчас и не давала мне просто уткнуться лбом в собственные колени и вырубиться.

Я, черт возьми, хотел знать, насколько все паршиво — и хотел даже сильнее, чем спать.

Наверное, поэтому Основа и подчинилась, каким-то чудом выдавив из резерва жалкие капли маны. То, что я сейчас пытался проделать, почти не требовало энергии, однако предполагало исключительную концентрацию на своем… скажем так, внутреннем мире — и поэтому нырнуть в тускло-серый эфир и расплести в нем тонкие цветастые нити аспектов вышло то ли с четвертого, то ли с пятого раза. Стихии кружились рядом, вытягиваясь в бесконечность, сливались в танце, и лишь усилием воли я сумел отделить сначала послушный и торопливый Огонь, потом несколько голубых ниточек Льда, позаимствованных у кракена.

Дальше дело пошло бодрее, и Камень — почти неподвижные прожилки серо-коричневого, наследие убитого днем кабана-переростка — я выловил уже почти без усилия. Потом настало очередь Жизни. Если мне изменяла память, прибор в военном госпитале показал восемнадцать пунктов. И именно столько я и должен был увидеть желто-зеленых ниточек мерно пульсирующих в эфир.

Но не увидел. Пересчитал снова, потом еще раз, но их так и осталось всего девять… с половиной. Одна будто истлела, превратившись в застывший черный волосок. Больше похожий на тонкую трещину в небытие, чем на отпечаток энергии аспекта. И лишь когда я сумел разглядеть еще несколько — наконец, сообразил, что произошло.

Так выглядела Смерть. Она не только была рядом, заполняя послушный мне эфир вокруг неподвижными нитями, но и намертво сплеталась с Жизнью, понемногу превращая ее в застывшее подобие себя.

И явно не собиралась останавливаться на уже сгоревших в ее черном пламени желто-зеленых прожилках, а готовилась сожрать и остальные.

Считать я не стал — и так было яснее некуда, что я уже ненароком ступил на путь некроманта несколько недель назад, а сегодня сделал по нему куда больше шагов, чем следовало. И возможно, даже продолжал идти прямо сейчас — хоть физически и сидел без движения на земле у капища.

— Ну что? — поинтересовался негромкий глухой голос откуда-то сбоку. — Наглотался дряни?

Горчаков стоял в нескольких шагах от меня, опираясь не копье. Не так, как раньше, а всерьез, навалившись ни измазанное упыриной жижей древко всем телом. Не будь под рукой оружия, он наверняка и вовсе не смог бы удержаться на ногах. А выглядел и вовсе отвратительно — так, что некоторые упокоенные нами твари на его фоне, пожалуй, показались бы пышущими здоровьем и даже симпатичными.

Или тоже успел нахлебаться аспекта Смерти, или… Нет, просто устал. Будь у старика хоть какая-то подпитка, он наверняка сражался бы куда бодрее. Вместо того, чтобы кое-как ковыряться со своей острой железкой, пока я спасал его дряблые телеса, кромсая восставшую из холодной таежной земли нежить из последних сил.

Злоба шевельнулась внутри — но тут же улеглась. Горчаков наверняка понимал, что я заплатил за победу над упырями куда больше остальных. И в его вопросе, пусть тот и звучал не слишком учтиво, не было даже намека на осуждение или неприязнь. Он умел закрывать Основу от ненужных аспектов, а я все-таки нахватался Смерти. Однако именно это, как ни странно, и спасло наши шкуры сегодня — нравится это старику или нет.

Так уж вышло.

— Наглотался? — мрачно переспросил я. — А вы сами-то как думаете, Ольгерд Святославович?

— Да чего тут думать, Игорь? — Горчаков еще сильнее навалился на копье, отворачиваясь. — И так все понятно.

— Надеюсь, хотя бы вы в порядке. И остальные тоже. — А мне… ну, просто не повезло. — Я откинулся назад и уперся локтями во влажную землю. — В конце концов, аспект может прицепиться к любому.

— Не совсем, — поморщился Горчаков. — То есть, обычно да, так и есть, но в случае Смерти все несколько… сложнее. Врожденный талант к ней имеют очень немногие. Пу сути — только потомственные некроманты.

— Которые почти все исчезли, и давным давно. Моего отца вы знали — и куда лучше, чем я знал его сам, — усмехнулся я. — А что касается матери — она не была Одаренной. И очень вряд ли в ее роду хоть когда-то попадались темные колдуны.

— Бывает и другое, Игорь. — Горчаков снова скривился, будто разом сжевал целую половинку лимона. Похоже, мои попытки острить только портили ему настроение — хотя, казалось бы, куда еще? — Смерть, как ей и положено, ненавидит Жизнь. Эти два аспекта всегда тянутся друг к другу, и не всегда побеждает тот, который… В общем, иногда некроманты получаются из целителей. И если у тебя есть…

— Аспект Жизни — восемнадцать единиц… Ну, то есть, было, — на всякий случай уточнил я. — Полина — целитель. Видимо, мы оба унаследовали Дар не от отца, а от других предков.

— Тогда все понятно. — Горчаков смахнул рукой с лица прилипшие ко лбу мокрые от пота седые космы. — Жизнь, значит… Вот оно как вышло, получается. Боевая магия, кадетский корпус — а мог бы людей лечить.

— Полагаю, сейчас менять специализацию уже поздно. — Я пожал плечами. — А что касается Смерти… Чем она так уж сильно отличается от других аспектов? Разумеется, я не планирую полноценно осваивать некромантию, но раз подвернулась возможность…

— Отличается, Игорь. Очень сильно отличается. — В голосе Горчакова вдруг прорезалось не усталое раздражение, а самая настоящая злость — видимо, я ненароком ляпнул что-то или крамольное, или просто очень глупое. — Любой аспект меняет Одаренного. Вот ты, к примеру — Огонь. Горячий, нетерпеливый, боевой парень. Я — Лед. Елена — Ветер. Понимаешь?

Я молча кивнул. Действительно, родовая магия дарила своим хозяевам не только умение тянуть ману из окружающего мира и швыряться боевыми заклинаниями, но и превращала простых смертных в сверхлюдей — в том числе и физически. Елена умела ходить по лесу, не хрустнув даже веточкой, я был куда сильнее всех своих ровесников из числа гридней. А Горчаков даже внешне напоминал седую ледяную глыбу.

И если так, то Смерть…

— Неужели ты сам еще не заметил, как изменился?

— Заметил, — нехотя буркнул я. — В темноте получше видеть стал вроде бы. Ну, и рожа теперь такая, что краше в гроб кладут.

— То ли еще будет. Знаешь, как некромант в первом ранге выглядит, Игорь? — Горчаков сплюнул на землю, отвернулся и закончил сам, не дожидаясь ответа. — Не знаешь. И хорошо, что не знаешь. Им не просто так еще при Иване Грозном с нормальными людьми рядом селиться не разрешали.

— Ну спасибо, Ольгерд Святославович!

Голова все так же отказывалась работать как следует, но воображение все-таки не поленилось нарисовать весьма тоскливую картину: одинокое жилище на том берегу Невы — что-то вроде Молчановой избушки. Ни телевизора, ни электричества. Только одинокая свеча на столе, и рядом с ней — я. Тощая облысевшая развалина с куцей седой бороденкой и ненавистью на весь мир в светящихся алых глазах. Ни дружины, ни семьи, ни усадьбы, ни домашней скотины.

Разве что крыса какая-нибудь… Не факт, что живая.

— И что с этим делать? — тоскливо поинтересовался я. — Аспект Смерти как-нибудь… лечится?

— Да как ты его вылечишь, Игорь — это ж не болезнь. — Горчаков мрачно усмехнулся. И тут же принялся скрести пальцами седой затылок, задумавшись. — Есть ритуалы какие-то у целителей — это тебе, пожалуй, сестра получше меня расскажет. Только особо не надейся: три-четыре пункта от силы вытравить можно, и то если только свежие. Черной маны хлебнуть не страшно, Игорь. Страшно, когда…

— Когда аспект укореняется в Основе и начинает работать, — кивнул я. — Это в принципе обратимо?

— Не знаю. Обычно некроманты — они… Ну, сам понимаешь. — Горчаков зажмурился и тряхнул головой. — Это тебе, наверное, в Орешек, в храм надо.

— К диаконисе?

— К ней самой. Матушка Серафима из самой Москвы к нам приехала. Их там много чему учат… Может, и подскажет, как с этой гадостью справиться.

Я снова кивнул. Ответ Горчакова не то чтобы обнадежил, но хотя бы заставил поверить, что в этом мире — и, к счастью, не так уж далеко — есть люди, которые знают, как избавиться от нежелательного аспекта. И если диакониса сумеет остановить процесс, превращение в темного колдуна со всеми вытекающими мне точно не грозит. А остальное…

Остальное — ерунда.

— Ну, значит, поеду в Орешек. — Я все-таки нашел в себе силы подняться на ноги. Не дело сидеть на холодной земле — даже если дома тебя ждет дипломированный целитель третьего ранга. — Ольгерд Святославович, а о чем вы, кстати, хотели поговорить? Перед тем, как я побежал за кабаном?

— Да так… Потом! — отмахнулся Горчаков, поворачиваясь ко мне то ли боком, то уже спиной. — Пойдем-ка лучше поглядим, о чем там Матвей Георгиевич с остальными толкует.

Действительно, старший Друцкий уже успел собрать остальных князей в небольшой кружок и теперь увлеченно что-то вещал, разве что не размахивая руками от избытка чувств. И даже если их беседа не подразумевала ничего запредельного важного, наша с Горчаковым определенно закончилась — и не исключено, что насовсем.

Старик явно темнил, но наседать на него я не собирался. Хотя бы потому, что и сам теперь только догадывался, что принесет моя новая сила. И если уж мой сосед и будущий совладелец лесопилки решил пересмотреть наши соглашения или вообще отказаться вести дела с горе-некромантом, заставить его уж точно не получится.

Впрочем, такое он сказать бы наверняка не постеснялся.

— … и кольчуги, и из петровских времен — точно вам говорю, — донесся до моих ушей голос старшего Друцкого. — От мундиров одни пуговицы, считай, остались, и те позеленели — но такие разве спутаешь?

— А вот эти? Камуфляж новый — такой на Пограничье только зубовские носят.

Аскольд опустился на корточки рядом с поверженным упырем, который лежал прямо около Велеса. А может, и Триглава — я кое-как запомнил имена старых варяжских богов, однако различать между собой вырезанные из дерева суровые физиономии еще не научился.

Когда мы с Горчаковым подошли поближе, Аскольд повернулся, на мгновение встретился со мной взглядом — и тут же опустил голову, густо покраснев. Видимо, парню до сих пор было стыдно. То ли за свое поспешное бегство от хряка-переростка, то ли за то, что он до сих пор так и не потрудился хотя бы поблагодарить меня за спасение. Вечером нашлись дела и поважнее, а ночью нам всем было не до разговоров.

Впрочем, как и сейчас.

— И правда из зубовских, не иначе. — Старший Друцкий перешагнул через неподвижную тушу упыря и легонько ткнул копьем его товарища. — А этот? Форма армейская, нового образца, лет пять назад появились.

— Четыре с половиной, ваше сиятельство, — вполголоса поправил Сокол. И продолжил, поморщившись: — Наш это, из крепости. Бомбардир из орудийного расчета. Хороший мужик был…

— Знакомый твой? Вон оно как… Упокой Матерь его душу. — Друцкий протяжно вздохнул. — Судари, вам не кажется, что нам следует похоронить их… некоторых. Предать земле — как положено, или хотя бы…

— Лучше сжечь. Всех, — проворчал Горчаков, нахмурившись. И повернулся ко мне. — Игорь Данилович, вы не могли бы?..

— Мог бы. Только чуть позже. — Я со вздохом огляделся, оценивая фронт предстоящих работ. — Спалить такую толпу будет непросто.

— Разумеется, мы тоже поможем, — закивал младший Друцкий. — Но кто-нибудь объяснит, откуда взялись все эти… твари? Да еще и в таком количестве?

— Некоторые погибли совсем недавно, — отозвался кто-то за моей спиной. — Но остальные выглядят так, будто пролежали в земле не одну сотню лет.

— Пролежали. А теперь, выходит, не хотят больше лежать. — Горчаков снова оперся на копье, устало сгорбившись. — Странные дела в Тайге творятся, судари. Автоматоны, твари… Еще и упыри на нашу голову.

— Значит, надо разобраться! — Я шагнул вперед. — Лично я не собираюсь ждать, пока вся эта дрянь вылезет к реке и придет в Отрадное. Если где-то в Тайге есть место, откуда идут древние упыри — лучше сжечь их прямо там.

— Звучит… смело. — Младший Друцкий приподнял бровь. — Но что именно вы предлагаете, Игорь Данилович?

— Собрать людей, отправиться на тот берег. Выяснить, что там творится. — Я пожал плечами. — И прекратить — если это вообще возможно.

— Так-то оно, ваше сиятельство… Только до холодов-то всего ничего. Не сегодня-завтра снег ляжет. — Сокол поправил ремень штуцера на плече. — А по снегу какие дела?

— Никаких дел, стало быть… — Старший Друцкий задумчиво вздохнул. — Надо до весны ждать.

— До весны, не до весны, а Игорь Данилович дело говорит. — Горчаков нахмурился и чуть возвысил голос. — И всякую дрянь к реке подпускать никак нельзя, судари — не для того мы державой тут поставлены. Если надо — значит, будем Пограничье охранять, как раньше охраняли!

— Разумеется. — Младший Друцкий покосился на отца. — Но для начала неплохо бы написать письмо государю. В Москве наверняка пожелают узнать, что…

— Да кто ж их знает, Александр, чего они там пожелают. А вот Николаю Платоновичу сообщить надо. Он человек непростой, но раз уж такие дела начались, значит, тоже должен свою службу нести. — Старший Друцкий на мгновение смолк и, подумав, добавил: — В Гатчину я сам поеду. Раз уж у вас, судари, с Зубовыми недоразумение вышло.

Я бы не поленился весьма красочно описать это самое «недоразумение». И заодно поведать его сиятельству все, что я думаю о Николае Платоновиче, его сыновьях, Москве и самом государе императоре.

Но вслух сказал, конечно же, совсем другое.

— Возможно, так нам и следует поступить, Матвей Георгиевич. Я сегодня же отправлюсь в Орешек, — кивнул я. И, еще раз оглядевшись по сторонам, уточнил. — Как только сожгу здесь все, что еще может подняться.