Метла

Глава двадцать пятая. Память в нашей голове

1

Соня металась по первому этажу, не зная толком, что ей делать. Сверху, куда помчались Данила и Леший, и куда ей запретили бежать с ними, тянулся пока ещё серый дым, который грозился вот-вот заклубиться чёрным, и уже пахло гарью.

— Сбивай его! — слышались крики Лешего, — Соня, ещё воды!

Сверху по лестнице, громыхая, покатилось пустое ведро. Соня схватила его, сразу измазавшись копотью, выскочила во двор к большой деревянной бочке, куда собиралась дождевая вода, хлюпнула, погружая ведро в бочку, и бросилась обратно в дом, стараясь не расплескать драгоценную воду. На нижних ступеньках её уже ждал Данила, быстро перехватил ведро, помчался наверх. Раздался всплеск, и сразу голос Лешего:

— Осторожно, он на потолок пошёл, на чердак...

Леший закашлялся. Соня опять заметалась по гостиной, закричала:

— Мне к вам можно? Или подмогу позвать?

— Оставайся там! — лаконично ответил Леший.

Он, может, собирался сказать что-нибудь ещё, как вдруг по всему дому раздался громкий предсмертный крик. Соня поняла сразу, что это кричала сбежавшая и спрятавшаяся кукла мастера Савоя, до которой добрался огонь. Крик длился буквально несколько секунд, правда, от него успело заложить уши, а потом на дом опустилась резкая тишина. Соня услышала, как наверху вздохнул Данила.

— Ох, ты...

— Это она? — спросил Леший.

И сын Савоя ответил:

— Очевидно...

Соня в тишине прислушивалась к тому, что происходит наверху, но там стояла все та же тишина, а потом Леший и Данила спустились вниз. Соня кинулась к ним:

— Что случилось?

— Видимо, кукла погибла, — ответил Леший. — Пожар мы затушили.

— И что могло на мансарде загореться? — недоумевал сын Савоя. — Здесь — камин, понятно, а там-то что?! Я же проверял много лет подряд, ничего там загореться не могло…

Леший посмотрел на измазанную сажей Соню, видимо, о закопчённое ведро, и ласково сказал:

— Соня, ты иди домой, отдохни. Мы здесь сами теперь.

— Но я хочу вам помочь, — заупрямилась Соня.

— Иди, иди, — Леший использовал безотказный приём. — У тебя уже круги под глазами от недосыпа.

Соня тут прикрыла чумазыми ладонями глаза:

— Где?!

— Там, где начинается старость, — засмеялся Леший, видимо, видимо очень довольный своей, прямо сказать, очень неудачной шуткой. По крайней мере, Соня её совершенно не оценила.

2

В городе если кто и почувствовал запах гари, то подумал, что где-то убежало молоко. Пожар произошёл так стремительно, так локально, и так быстро был потушен, что никто и заподозрить не мог, что пустой дом на самой границе с лесом пережил бедствие.

Жанна с Фредом, в частности, в это время занимались тем, что тащили из подвала манекен. Вернее, Фред тащил этот куль, завёрнутый в полиэтилен от пыли, а Жанна то подгоняла его сзади, то страховала спереди, бегая вокруг мужа, больше мешая, чем помогая нести эту довольно тяжёлую и неудобную ношу.

Фред поставил манекен на веранду и плюхнулся в гостевое кресло. Жанна остановилась напротив закутанного манекена, и просто смотрела на него, не решаясь развернуть. Она мешкала несколько минут, затем оглянулась на Фреда.

Почувствовав присутствие мужа, успокоилась и сняла с манекена мешок. Хотя они и знали, что их ждёт, всё-таки вздрогнули. Перед Жанной и Фредом стояла светлая, ясноглазая девушка. И кукла не напоминала манекен. Совершенно. Это был живой человек. С чуть обозначившимися на ещё очень молодом лице коричневатыми тенями под глазами, с ладонями, испещрёнными присущими всем живым линиями, ниточками вен на руках. Создавалось полное впечатление, что это человеческие руки, просто густо покрытые пудрой. На ногах намечался тонким намёком варикоз. Взгляд у девушки, которую язык не поворачивался назвать манекеном, был завораживающий, и наполнен такой нездешней тоской, словно перед глазами её на веки вечные разворачивалось какое-то ужасное событие.

— Кукла жутковатая, конечно, — произнёс Фред.

Жанна отошла к нему.

— Не говори... Когда я рядом с ней, у меня мурашки по коже. Откуда у манекена варикоз?

Она указала на ноги.

— Разве это нормально для куклы? Такое ощущение, что перед нами забальзамированный труп, не к ночи будет сказано. Ладно, в любом случае: добро пожаловать на работу! Хватит тебе пылиться в подсобке, красавица!

Жанна отправилась за тряпочкой, чтобы протереть пыльную куклу, и попросила мужа:

— Ты пока ещё посиди здесь, ладно? А то мне жутковато.

Фред подрёмывал в кресле, пока Жанна протирала живые, и, как ей казалось, даже тёплые части тела куклы, пока снимала ткань с соседнего манекена и драпировала платье на новом. Изредка Фред приоткрывал один глаз и любовался одухотворёнными движениями жены, колдующей над материей. А когда Жанна погружалась и в прямом, и в переносном смысле в материал, она забывала обо всём на свете. И светилась такой красотой, какой на свете и быть не может. Впрочем, в глазах Фреда она всегда светилась так. Как быть не может.

3

Солнце робко выкатывалось со стороны заброшенного дома. Немного закопчённая и растрёпанная Соня шла по Карусельной улице сонная и погруженная в себя. Вокруг было пустынно, от домов веяло сном и негой, в такую рань жители города ещё сладко дремали. Только на одном крыльце она увидела небольшую, печальную фигурку. Соня подошла и села рядом.

— Мастер Савой, вы не волнуйтесь, — произнесла она с пониманием. — Всё закончилось благополучно.

Мастер поднял на неё красные глаза — то ли от бессонницы, то ли он недавно плакал.

— Ей... Не очень больно было?

— Не знаю, — честно ответила Соня. — Надеюсь, что нет. Она же всё-таки кукла.

Несколько секунд они молчали.

— Дерево живёт тысячу лет, — наконец произнёс мастер Савой, — а камни — миллиарды. Некоторые вот лежат с сотворения мира. Ты представляешь, девочка, сколько в материи информации? Когда я был молод, то всё пытался понять, как рождается мысль. И понял, что она всегда приходит из окружающего пространства. Из накопленного в материи. В голове нет мысли. Там только наша память.

— То есть, вы хотите сказать, что ваши игрушки более живые и мыслящие, чем мы, люди? — удивилась Соня.

— Я хочу сказать только, что, когда мы берём в руки кусок древнего дерева или камень, мы прикасаемся к хранилищу информации. Всё есть внутри материала. А когда я беру в руки, его сущность рвётся наружу. Я словно освобождаю пленников. Души, заточённые в материи. Особо мятежные потом сбегают от меня. У каждого свой дар.

Он замолчал, и они ещё долго сидели вдвоём на крыльце, наблюдая восход солнца. Вдалеке, над лесом, улетал прочь дым от потушенного пожара, ставший прозрачными клочьями облаков.

4

Через несколько часов Соня стояла перед новым надгробием Марты. Она положила на плиту букетик полевых цветов, которые набрала чуть поодаль на лугу, поправила свежую фотографию в рамке. Почему-то ей показалось, что девочке из города, где всё засажено экзотическими растениями, нужно дарить именно такие простые, полевые цветы. Днём кладбище не казалось таким уж фатальным, и ангел, который напугал её недавно ночью, оказался очень милым изваянием.

Сложно было в это поверить, но Соне захотелось побыть тут подольше, посидеть в этой безмятежной, умиротворённой тишине, побродить среди могил людей, которых она никогда не знала, и, наверное, уже никогда не узнает. Конечно, ещё совсем недавно она бы без вариантов подумала, что никогда не узнает, если бы не встреча с Мартой, после которой Соня поняла уже окончательно и бесповоротно, что в этом мире Лешего возможно всё. Причём сразу, без предупреждения и не маскируясь под благопристойную реальность.

Соня ещё немного потопталась на этом островке вечного покоя (хотя в вечном покое она теперь тоже, прямо скажем, была не совсем уверена), и покинула кладбище, всё ещё пребывая в некоторых раздумьях. Домой она собиралась только вечером, и впереди оставалось ещё полдня, которые она предвкушала занять чем-нибудь интересным. Например, можно было опять ввязаться в какое-нибудь приключение с Лешим. Или засесть с книгой на диване на несколько часов. Или зайти по пути к Жанне.

Последняя мысль понравилась больше всего, и она зашагала уже не просто так, а целеустремлённо. Её не очень заботила перспектива заявиться без приглашения. Соня уже поняла, что в городе все постоянно очень извиняются и просят прощения, но каждый раз приходят друг к другу, когда им заблагорассудится.

Нырнув с улицы в увитую вьющимися цветами арку, Соня сразу же увидела Жанну, хлопотавшую на веранде. Портниха, заметив её, приветливо махнула рукой. Тревоги минувшей ночи разом отступили от Сони, она бодро взбежала по ступенькам крыльца, и уже через несколько минут сидела на веранде, счастливо развалившись на плетёном кресле. Его полукруглая спинка как раз очень располагала к неспешным беседам двух благопристойных дам.

Соня с удовольствием и вкусом рассказывала Жанне о событиях минувшей ночи, немного преувеличивая своё значение во всей этой истории. Честно сказать, из её рассказа получалось, что без неё ситуацию с Мартой вообще разрулить было бы невозможно. Жанна верила и с благодарностью смотрела на Соню. С одной стороны, ей было очень жалко Марту, а с другой стороны Жанна радовалась, что жуткой истории, взбудоражившей город, пришёл конец.

Спохватившись, Соня поблагодарила подругу за плащ, в очередной раз, восхитившись, как Жанна могла предугадать, что понадобятся карманы. Ведь не будь у неё кармана под рукой, Соня бы оставила где-нибудь пиалочку, подумав, что девать её некуда, и она придёт за ней попозже.

— О, — вспомнила Жанна, — пойдём, я тебе свою последнюю работу покажу.

В её голосе звучала гордость художника.

Они зашли в гостиную, и Жанна повернула к Соне манекен, на котором булавками было намечено великолепное платье.

— Помнишь, — сказала Жанна, — я тебе говорила, что это сядет только на определённый образ. Так и оказа...

Жанна осеклась, не ожидая, что, то ли кукла, то ли платье произведёт на подругу такое ошеломляющее впечатление. Соня буквально остолбенела.

— Это… это… — пробормотала она, указывая на манекен, когда к ней вернулся дар речи.

Потому что перед Соней была Алиса. Один в один девушка с картины Клода. И полуготовое платье, закреплённое на манекене булавками, выглядело точь-в-точь, как на картине. Только на картине оно казалось совершенно готовым.

***

— Давай, подумаем. — Жанна поставила чашку горячего чая перед Соней, которая опустилась в кресло почти без сил. — Твой знакомый художник ищет девушку, которая один в один похожа на мой странный манекен?

Соня покосилась на входную дверь в гостиную, где осталась жуткая кукла, отхлебнула чай, сморщилась:

— Сладкий...

— Тебе сейчас необходима глюкоза, — терпеливо отреагировала на её каприз Жанна. — Но откуда мы знаем, может, мастер сделал манекен с Алисы, когда она ещё была... В своём настоящем образе, что ли. Манекен итальянский, так что вполне возможно, что она позировала для этой куклы, живя в Венеции. За это, между прочим, неплохо платят.

Соня покачала головой.

— Не знаю.… Эта история вообще какая-то жуткая, у меня от неё мороз по коже, а тут ещё этот манекен. Откуда он вообще у тебя?

—Заказала сразу партию. И портновских манекенов, мягких, и демонстрационных, в натуральную величину. Люблю иногда шить сразу как бы на человека. В этой партии кукла и пришла. Только я, как увидела, убрала её с глаз долой. Сама не знаю почему. Манекен и пролежал долгое время в подвале. А недавно, будто кто-то под руку меня толкнул: «Принеси манекен из подвала». Платье застопорилось, ни туда, ни сюда, ничего не получается. Достала я её, и сразу — оп! — смотри, какое чудо выходит.

Соня на чудо ещё раз смотреть не захотела. «По крайней мере, не в этой жизни», — подумала она. Но тут лёгкой походкой на веранду взбежал Леший, и всё завертелось.

Выслушав взволнованных девушек, он сбегал в гостиную, чтобы взглянуть на манекен, пробыл там минут десять-пятнадцать, а когда вернулся на веранду, строго сказал:

— Соня, ты должна поговорить с ней.

— С кем? — Соня сделала вид, что не понимает, в чём дело.

— С Алисой.

— И как я это сделаю? — упорствовала она. Соне было страшно, и она решила, что подвигов за последние сутки с неё достаточно. Наговорилась сегодня с мёртвой девочкой, тушила пожар, утешала мастера Савоя… Беседы с манекеном в число её интересов на данный момент времени совсем не входили. Она хотела непринуждённо болтать с Жанной, а не с куском... Из чего там делают манекены?

— Сонь, — Леший ласково заглянул ей в глаза, — понимаю, что тебе это даётся нелегко, но, кроме тебя, никто этой девушке не поможет. Хотя бы потому, что никто, кроме тебя, её не услышит. Она пытается с тобой связаться уже больше месяца.

— Когда это? — не поняла Соня. — И ты откуда про неё знаешь?

— Она ходит за тобой тенью всё это время, с тех пор, как ты взяла в руки метлу. А знаю... Потому что... знаю.

5

Леший ходил кругами около дивана, на котором Соня делала вид, что с головой погрузилась в мало кому известный труд под названием «Пепельные люди». На самом деле, она просто тупо пялилась в книгу, не понимая и не вникая в то, что там написано. Соне не хотелось разговаривать с Лешим. Это было, наверное, детское, но тем не менее обидное чувство, что её постоянно используют. «То мной помыкали, как домашней прислугой, теперь я нужна, как прибор для получения информации», — носились у Сони в голове ужасные мысли. Она и забыла, что совсем недавно желала быть для всех необходимой.

Не помогало выйти из обиды ничего. Леший куда-то быстро метнулся, и через несколько минут уже возник перед ней с огромным шоколадным тортом, утопающим под шапкой наисвежайших сбитых сливок. Но Соня продолжала молчать. Он поставил перед ней тарелку бутербродов — мягкий багет с хрустящей корочкой, намазанный внутри чесночным маслом и переложенный нежнейшей ветчиной. Соня и ухом не повела.

Тогда Леший пошёл на крайние меры. Он вышел на задний двор, чем-то там загрохотал, зашуршал, и через полчаса в Сонину сторону потянуло дымом жарившегося на мангале мяса. Она глотала предательскую слюну и косилась в сторону бутербродов, размышляя о возможности съесть один, но так, чтобы это было незаметно.

В конце концов, она всё-таки не выдержала, отложила книгу и вышла на веранду внутреннего двора. Леший с видом демиурга творящего стоял перед мангалом, над которым в разреженном прозрачном воздухе витал тот самый восхитительный дымок, и жарил барбекю. Недалеко от него сидел очень внимательный Флик, наблюдал с достоинством, но его нос предательски дрожал, следуя за уплывающими ароматами. Соня прошла к Флику, села прямо на траву, обняла пса.

— Ты все ещё думаешь, что я тебя использую? — не поворачиваясь, спросил Леший.

Соня кивнула, но тут же поняла, что он не видит её кивка, и произнесла:

— Да.

— На самом деле, я тебя действительно использую, — вздохнул Леший. — Но правда в том, что все друг друга используют. Никто не будет общаться с тем, кто не представляет для него никакого интереса. Все в мире держится на симбиозе. Это закон, прописанный на клеточном уровне.

Он поддел лопаткой кусок зарумянившегося золотистой корочкой сочного мяса, кинул его на тарелку, где уже высилась весёлой горкой зелень, положил свежий лаваш и подал Соне. Ещё один кусок он без всяких прикрас кинул Флику. Соня и пёс сосредоточенно вгрызлись в обед.

— Так что прими это, как должное, — продолжил Леший после минутной паузы. — Если ты остаёшься рядом с кем-нибудь, значит, ты его тоже используешь. Не бывает так, чтобы люди оставались рядом с кем-то абсолютно просто так. Всегда есть мотивы.

Соня утвердительно кивнула.

— Вообще-то, да. Мне нравится бывать здесь. И ты вкусно готовишь.

Она уже без тени обиды с намёком кивнула на вторую порцию мяса, доходящего до восхитительной готовности на решётке.

Запах барбекю распространился на всю улицу, и к дому Лешего постепенно подтянулись соседи. Как всегда, без приглашения, и, как всегда, извиняясь. Кто с корзиной только что сорванных овощей, кто с бутылочкой припрятанного до особого случая виноградного вина, кто со свежеиспечёнными ватрушками. Располагались прямо на траве, развернув принесённые с собой пледы и скатерти, сбегали ещё за маринованным мясом, загрузили на решётку вторую, уже совсем основательную партию.

Спохватились, что мастер Савой закрылся с горя у себя в доме, сбегали, помогли разобрать разбитый хлам, притащили с собой и безутешного мастера, который от вида сочного мяса и глотка хорошего вина сразу как-то повеселел, хотя и стенал весь вечер о своей загубленной жизни. Болтали, шутили, временами затягивали какую-нибудь местную, незнакомую Соне песню. Она смотрела на этот многоликий симбиоз людей, которым хорошо друг с другом, и думала, что Леший в очередной раз оказался прав. Потом пришёл совсем вечер, и когда на веранде возник Фред, все ещё сонно потирая глаза, Соня поняла, что пришло время возвращаться домой.

И уже понимала, что ей все сложнее возвращаться обратно. Казалось, что мир, в котором Соня прожила всю свою жизнь, как-то размывается, становится блеклым, прозрачным. В нём она всё слабее чувствовала запахи, терялся вкус — вся еда казалась пластилиновой, звуки становились шелестящими, противно и непонятно шипели, ей приходилось переспрашивать, просить повторить фразу. Звучание радио или телевизора своим ржавым дребезжанием выводило её из себя, любая музыка казалась бесцветной, монотонной, совершенно неотличимой от остальных мелодий.

То, что она так любила совсем недавно — эти яркие, пахнущие хорошими духами и новой одеждой бутики, вечерние улицы — блестящие, отражающие нескончаемые потоки машин, мириады светящихся окон и помпезных уличных вечерних фонарей, спокойные вечера с книжкой в кресле в домашнем уюте — всё это теперь казалось ей старым и смешным. Как двор детства, в который через много-много лет возвращаешься обратно. Когда-то он казался тебе огромным, полным тайн и загадок, секретов и открытий, а спустя десятилетия ты с разочарованием видишь: он ничем не отличается от других. Может, даже гораздо меньше, старее и затёртее, чем многие из тех, что ты успел увидеть в своей жизни. На металлических качелях уже давно и прочно облупилась краска, прогнулись крышами и обветшали сараи, казавшиеся в детстве неприступными замками, деревья уменьшились в размерах и зачахли. А главное, давно уже нет здесь — кого вообще в живых, кого — в ближайшем пространстве — людей, чьи ежедневные радости и заботы плотно сплетались с твоими.

Можно ли так сказать, что Соня выросла за эти несколько месяцев? Может, и так. Все растут по-разному. Кто-то долго, планомерно и кропотливо. Кто-то после долгих лет в застывшем состоянии вдруг выстреливает в одну ночь, как бутон экзотического цветка. Есть такие, остающиеся в неизменном состоянии навсегда, они постепенно мумифицируются, ходят по улицам и в приличных учреждениях люди-мумии, и сами не понимают своего состояния, и окружающих вводят в заблуждение.

Выросла внутри себя Соня или нет, но она всерьёз задумывалась над тем, чтобы поселиться навсегда в безымянном городе Лешего. А почему бы нет? Наверняка можно забрать туда Дашку: и школы там есть, и молодёжи её возраста хватает. Вот вернётся из этого своего математического лагеря, можно будет с ней поговорить. Разделить квартиру с мужем, которого она уже про себя называть «бывшим», продать свою часть, купить домик недалеко от Лешего и таверны, и зажить там на славу. Чем бы она могла заниматься? Да вот хоть опять же помогать Лешему. Так же, как и раньше.

В общем, можно сказать, что Соня готовила план окончательного побега.