Метла

Глава девятнадцатая. Метла, замеченная на мосту Риальто

1

После работы Лёлю ожидал одновременно приятный и пугающий сюрприз. Когда она вернулась в студию, помещение было чисто убранное, на столе в полумраке горела ароматическая свеча, наполняя комнату восточными чуть горьковатыми грёзами. Её встретил абсолютно трезвый Клод, он был тщательно причёсан и выбрит. И Лёля испугалась этой неожиданной торжественности.

— Клод, что случилось?

Он ответил тихо:

— Сядь.

Лёля села, не раздеваясь, нервно теребя застёжку на сумочке:

— Не томи, выкладывай.

— Я вижу, ты догадываешься, что что-то происходит.

Она кивнула.

— И очевидно, ты знаешь про Алису. Я очень виноват перед этой девушкой. И стараюсь это исправить. Мне очень нужно всё исправить.

Лёля продолжала молчать. В нервном порыве дёрнула застёжку сумочки сильнее, сумочка открылась, содержимое её с особым грохотом в наступившей тишине вываливалось на пол и рассыпалось. Кошелёк, косметичка, ватные диски и книга «Демонизм. Зверь апокалипсиса».

— Я не могу тебя больше держать в неведении, хотя и ты, и твоя подруга считаете меня подонком или ещё хуже.

Клод кивнул на «Демонизм», и мягко, ласково взял Лёлю за руку.

— Лёля, это не так. Просто на кон слишком много поставлено. Ты не поверишь, но это больше, чем жизнь.

Он отпустил её руку, встал и принялся нервно ходить по комнате.

— Она была такой безмятежной... — резко остановившись, вдруг, без всякого предисловия, сказал Клод. — Её не волновали даже собственные проблемы, не говоря уже о чужих. Про другого человека я бы мог сказать совершенно определённо — эгоист, но Алиса была настолько непосредственной, что язык бы не повернулся. Как ребёнок. Ты бы не обвинила ребёнка в эгоизме?

— Может, и обвинила бы, — сказала все ещё пребывающая в оцепенении Лёля. — Честно говоря, не знаю... А почему ты говоришь о ней все время в прошедшем времени? Извини, но она...

— Это сложно. Я точно знаю, что она не умерла, но и живой её назвать трудно.

Лёля мгновенно перебрала в уме знакомые случаи, но почему-то в основном они все были сериальными.

— Кома? — как-то совсем глупо спросила она.

— Всё не так просто...

2

В Венеции Лиля всегда останавливалась в Палаццо Бароччи, ей, торговке без роду и племени, было почему-то по-настоящему уютно в старинной венецианской вилле. Как клиентов, приезжающих часто и живших подолгу, их хорошо знали в отеле, и гостиничный номер, где они располагались, всегда выходил на Гранд Канал, с видом на Риальто. К чести сказать, Лиля не требовала какую-то особую обстановку в самом номере, здесь основной принцип лилиного фирменного стиля «лишь бы богато» почему-то покидал её, главное условие — чтобы терраса выходила на этот древнейший в Венеции, согнутый домиком мост.

Клод, сначала вообще не особо притязательный (он был в таком восторге первое время от «заграницы», что мог жить даже и под мостом, лишь бы ему позволили вдыхать этот влажный воздух свободы, беспечности и возможной роскоши), в конце концов, тоже полюбил этот вид. Он уже не мыслил своё пребывание в городе без ежедневного лицезрения этого шумного, облюбованного туристами с утра и до вечера моста. Он привык к нему, как к картине на стене, и Риальто стал для Клода личным символом Венеции.

Это превратилось из традиции в необходимость — каждое утро, выходя на террасу, любоваться белой аркой, переброшенной через канал. По обеим сторонам от неё тянулись торговые ряды: знаменитый рынок Риальто, вплотную подходящий с одной стороны к старинному зданию венецианского трибунала, а с другой — упирающийся в роскошное Немецкое подворье, где ныне располагалась почта Италии.

Витала в воздухе вокруг моста Риальто какая-то нигде прежде не виданная Клодом аура, сбитая веками до такой густоты, что, казалось, её можно даже потрогать. Каскадом падали звуки и запахи. Туристы постигали местную мудрость: на рынок лучше всего было приходить рано утром, а вот сувениры покупать тут не стоило — цены были многократно завышены. Аборигены же просто жили и работали. Мост Риальто был также и деловым центром города, кроме отелей, ресторанов и музеев, тут располагались офисы коммерческих контор, адвокатов, крупных и мелких компаний.

А ещё все давно привыкли, что район моста Риальто затапливается высокой водой, которая стремительно поднимается и так же стремительно спадает, и местные жители пробирались через площади и переулки в стивалли-альта, болотных сапогах, заканчивающихся практически под ягодицами. Пики приходились на утро и полночь, в соответствии с морскими приливами и отливами.

Именно в период высокой воды Клоду становилось всегда как-то особенно тревожно. Лиля, по своему обыкновению, грубо и вульгарно смеялась: «У тебя опять ПМС?», он отшучивался, давя в себе тревожный спазм, который зарождался где-то в районе солнечного сплетения, и разрастался, грозя раздавить пустотой Клода изнутри. Он бежал в такие моменты прочь от моста Реальто, не появлялся в гостинице сутками. Лиля сначала злилась, потом злиться перестала, а только опять издевалась: «Тю, блаженный. Может, совсем к бомжам жить переедешь? Там под мостом для тебя местечко забронирую, ты только скажи». Она уезжала на несколько дней по своим торговым делам, как сама говорила важно «мой бизнес», долго и со значением присвистывая «с» на конце слова «бизнес», Клод кривился от этой вульгарщины, но был рад, что она уезжала и оставляла его в покое.

А потом появилась Алиса, и эти приступы как-то сами собой прекратились, и Клоду снова показалось, что жизнь ещё не прошла, и что-то есть у него впереди, может, даже прекрасное. В отсутствие Лили они без тени стыда до обеда нежились в огромной гостиничной двуспальной кровати, пили кофе на террасе за лёгким ажурным столиком. Была у них такая игра — придумывать новое название для моста, который через пологие и не очень крыши всегда был у них перед глазами и отражался в воде канала, и Алиса всегда придумывала самое смешное.

Потом собирались и шли бродить по городу, где у девушки было множество самых разных, в большинстве своём странных знакомых, встречались с ними в многочисленных кафешках или часами катались на речных трамвайчиках по пахнущему болотом каналу, и солнце, оттолкнувшись от воды, отражалось в Алисиных весёлых глазах. Кстати, с Этьеном, во время таких безмятежных прогулок Клода тоже познакомила, кажется, Алиса.

То утро начиналось, наверное, как одно из самых замечательных в череде их встреч. Было рано для пробуждения, но они проснулись ни свет, ни заря, и это тоже было здорово. Клод открыл глаза и сразу же зажмурился от счастья, потому что первое, что он увидел — это Алиса, которая в короткой кружевной сорочке тянулась на носочки перед огромным, на всю стену окном. За окном был город — как на ладони, казалось, что паришь над причудливыми крышами, что и собиралась сделать, наверное, девушка. Она потянулась сильно вверх и расправила руки, как крылья, имитируя полет.

Клод улыбался, чувствуя себя идиотом, но не мог сдержать эту дурацкую счастливую улыбку, и, зажмурившись, громко объявил:

— Какое чудесное утро! Какая чудесная ты!

Алиса обернулась:

— Привет! Твоя мамочка Лиля сегодня возвращается? Сколько у нас времени?

Клод лениво потянулся:

— Позавтракать успеем, я думаю.

Алиса все такая же лёгкая, прозрачная и летящая подскочила к нему, зарылась в воздушную пену одеяла, начала целовать Клода быстро, чуть прикасаясь губами. Клод обнял её, ускользающую, живую:

— Вот если бы тебя спросили, чего ты хочешь больше всего на свете, что тебе нужно ответить?

— Чтобы это утро никогда не кончалось? — предположила она, высунув нос из-под одеяла.

— Нет, глупая. Чтобы ты навсегда оставалась такой молодой и красивой.

Алиса смешно и капризно скривила губы:

— А ты?

— А я бы пожелал тебя. Вечно красивую и молодую.

Они засмеялись вместе счастливо, забарахтались уже вдвоём в кровати, когда за дверью вдруг раздался непонятный шум и громкий женский голос. И они сразу поняли, кто это.

— Клод, сучара, немедленно открой! — кричала с той стороны гостиничной двери Лиля. — Открывай, кобель, я тебя яйца все пооткручиваю.

Алиса нисколько не смутилась и не испугалась, только произнесла, всё так же смеясь, только уже тише:

— О, яйцерезка твоя раньше времени прибыла...

Она тонкой пружинкой вскочила на ноги, внезапно и сразу, схватила свои джинсы и футболку, и подбежала к длинному футляру от музыкального инструмента, который везде таскала с собой. Клод с немым удивлением увидел, как она достала из него хозяйственную метлу, произнёс полушёпотом, указывая пальцем на столь странный для музицирования предмет:

— Это… это что у тебя? И это я таскал за тобой, предполагая в нём кларнет?

— Это наше спасение, дурачок, — опять засмеялась Алиса. — Отвернись.

Клод отвернулся в то же мгновение, но даже не потому, что она об этом попросила, а потому что шум и крики за дверью в коридоре становились все отчаяннее.

— Открывай, скотина! Внутренний замок тебе не поможет! — казалось, что Лиля бьётся уже всем своим грузным телом о дверь номера.

— Сейчас, моя красавица, — крикнул Клод, — что ты так шумишь!

Клод повернулся к окну, но увидел только открытую дверь на террасу. Он подскочил к этой открытой двери, думая, что Алиса выскочила наружу, но и там никого не было. Пропала Алиса, будто не было. И метла пропала.

«Подумаю об этом позже», — сказал сам себе Клод, и, потягиваясь, пошёл открывать уже изрядно подвергнувшуюся атакам дверь.

— Разбудила в такую рань, — проворковал он, увидев искажённое злостью, красное и потное лицо Лили.

3

— Тебе не показалось? — спросила Лёля. Во время его рассказа она сидела всё в той же позе, так и не раздевшись, спрятав ладони между коленями, будто они у неё мёрзли.

Клод печально усмехнулся:

— Да нет же. Лёль, я не сумасшедший. Она всё время таскала за собой эту метлу в чехле из-под кларнета. Я спрашивал её потом, что это за странные ведьминские игрища, она смеялась, мол, эта метла как волшебная палочка исполняет все её желания. И, действительно, Алиса имела способность выкручиваться вдруг из самых невообразимых ситуаций, в которые сама себя же и загоняла.

— И что, это и есть твоя великая тайна? — Лёля сняла пальто и принялась собирать мелочь, выпавшую из открывшейся сумочки. Клод словно и не услышал её вопроса:

— А потом случилось это... Я рисовал её портрет. Ты видела... Натурщицей она была хреновой, ей не хватало терпения сидеть, не двигаясь. Даже когда Алиса соглашалась позировать, она вертелась, смеялась, дурачилась... Вскакивала, чтобы посмотреть, что получается.

Он встал, подошёл к бару, открыл его и жадно окинул взглядом бутылки с алкоголем. Но вдруг передумал, и налил себе воды прямо из-под крана. Жадно выпил. Лёля, собрав содержимое сумочки, опять села.

— В тот вечер, — напившись, продолжал Клод, — она не пришла, хотя мы договаривались. Мне очень хотелось закончить работу, вдохновение просто распирало, и я начал рисовать по памяти. Набрасываю эскиз, и вдруг из-под моего карандаша проявляется лысый уродец. Рисую девушку на качелях, а получается жуткое оно. Как так?

— Наркотики? — предположила Лёля.

— Лёль, брось... Никаких наркотиков.

— Алкоголь?

Клод покачал головой.

— Лёль, я реально не понимал, что происходит. Испугался, вышел прогуляться, и ноги сами принесли меня к дому, где она снимала небольшую, но уютную комнатку в мансарде. В окнах горел свет, я поднялся наверх, постучал...

Он замолчал, быстрыми шагами опять подскочил к крану с водой и начал пить, прямо из крана, не наливая воду в стакан.

— И? — не выдержала паузы Лёля.

— Дверь была открыта. Всё говорило о том, что она только что была здесь. На ноутбуке шёл какой-то триллер, она их очень любила смотреть на ночь. На кресле — смятый плед, который, казалось, ещё хранил очертания её тела. Только на полу ковёр был странно смят, словно на нем боролись очень мощные силы. А потом...

Клод закрыл лицо руками, прижимая холодный пустой стакан ко лбу, и что-то пробормотал невнятно.

— Что?! — почти крикнула Лёля.

Клод кинул стакан на пол, стакан, упав, закрутился на месте, но не разбился.

— Я увидел на стене этого уродца! Он тянул ко мне руки! И ...

Он всё-таки не выдержал, подбежал к бару, схватил первую же попавшуюся бутылку (это оказалась водка), сорвал крышку прямо зубами и сделал большой глоток из бутылки.

— Это была Алиса! — закричал Клод.

4

Соня шагала к дому в довольно неплохом настроении. Которое, впрочем, опять несколько испортилось, когда она издалека увидела у своего подъезда кого-то очень яркого и блестящего. Розовое пальто «а-ля Шанель» с розовым же перьевым боа вокруг шеи, на голове — широкополая шляпа с большой брошью в виде стрекозы, на ногах — ярко-белые ботфорты, голенище которых скрывались под пальто в районе колен.

«День, кажется, совсем перестаёт быть томным, — подумала Соня. — А становится необычайно щедр на интересные встречи...»

Несмотря на жизнеутверждающий наряд, соседка-инопланетянка издалека распространяла тоску и уныние. Увидев Соню, она со всех ног кинулась к ней:

— Соня, Сонечка! Я вас жду, мне Лёлечка адрес дела. Она не хотела, но я смогла уговорить. Не сердитесь на неё...

Соня поставила уже надоевший ей пакет с продуктами на лавочку возле подъезда:

— Что вы, Алёна Фёдоровна, я совсем не сержусь. Я...

Тут Соня несколько замялась, потому что знала, что сейчас она соврёт, а врать она очень не любила:

— Рада вас видеть. Пойдёмте, поднимемся.

Соседка-инопланетянка замахала руками:

— Что вы, как можно! Я же не предупредила заранее о своём визите! Поверьте, я вовсе не хочу ставить вас в неудобное положение...

Соня хотела было сказать что-то вроде «бросьте кривляться, и давайте уже поднимемся, а то я устала и хочу домой, да и разговаривать у подъезда совершенно неудобно», но почему-то пошла на поводу у Алёны Фёдоровны, вдруг подхватив её способ изъясняться:

— Что вы, вовсе никакого беспокойства...

Лёлина соседка жалобно заглянула ей в глаза и, чуть не плача, произнесла:

— Я вот.… Ждала, ждала... Вы сказали, что он не вернётся, но я все равно ждала. Наверное, и дальше буду... Как вы думаете, есть шанс?

— Я не знаю, Алёна Фёдоровна. Не хочу вас обнадёживать, — грустно, но честно ответила Соня.

— Но почему мне нельзя приехать к нему? Просто повидаться... Вы только скажите, где он.

Соня вздохнула:

— Даже если я вам скажу, у вас все равно не получится.

— Он за границей, да? В какой-нибудь опасной стране?

Алёна Фёдоровна понизила голос и спросила уже совершенно таинственным тоном:

— Чинит теплооборудование в Северной Корее?

Соня опешила, но тут же решила, что так, может, и лучше. Все равно ничего более внятного она объяснить бедной женщине не могла.

— Я вам этого не говорила, но давайте на этом остановимся...

— У меня загранпаспорт есть, — не унималась Алёна Фёдоровна. — И деньги на билет. Я откладывала. Зашлите меня тоже туда. Я могу корейским детишкам химию преподавать...

— Алёна Фёдоровна, да не получится же... Я с тех пор и не видела его. Увижу — поговорю, — терпеливо объяснила Соня, тоскливо косясь в сторону родного подъезда.

— Да, да... Поговорите. Только, — соседка-инопланетянка кокетливо опустила долу глаза, — прошу вас, уж сильно не рассказывайте, что я так вот очень его жду.

Соня согласилась.

— Хорошо. Расскажу, что вы ждёте его слегка. С лёгким налётом грусти.

— Вот да, да, именно так, как вы сказали, Сонечка, — обрадовалась Алёна Фёдоровна, и торопливо убежала. Соня посмотрела ей вслед, дав себе слово, что обязательно поговорит с Сергеем Петровичем, как только ей опять представится случай увидеть его. Но зависел этот случай совсем не от неё.

С Алёной же Фёдоровной по дороге домой произошёл ещё один очень неприятный для неё конфуз. Она печально брела по улице, и даже её наряд, поблёскивающий стразами и люрексом, как-то поблёк и поник, она сама чувствовала, что выглядит не солнечно, не празднично, как всегда старалась выглядеть. Она вздохнула и глянула на себя ещё раз в витрине магазина, вздохнула ещё раз, печально констатировала, что не ошиблась, и вдруг ей показалось, что один из манекенов в этой витрине как-то очень уж ехидно улыбается. Алёна Фёдоровна удивлённо посмотрела на него, с надеждой, что ей это показалось, но тут манекен сделал явно неприличный жест, приглашающий заняться с ним любовью. Она от растерянности погрозила ему пальцем и поспешила отойти от витрины.

— Вот я теперь одинокая женщина, — сказала сама себе, — которую даже манекен обидеть может. Извращенец…

Она ещё раз оглянулась на витрину, и пошла прочь, ускоряя шаг. Настроение испортилось окончательно.