Метла

Глава двадцать вторая. Маленькая ведунья в поисках истины

1

В таверне Фреда царило необычайное воодушевление. В ней собрались на завтрак все, кто принимал участие в ночных работах по переносу могилы. Фред вынес ещё запасных стульев и лавок, и люди, не успевшие даже переодеться, пили чай и кофе, разговаривали между собой. Атмосфера в таверне была приподнятая, как бывает, когда много людей сделали общее хорошее дело, и теперь пришла пора отдохнуть.

Жанна еле успевала разносить яичницу и булочки, наливать кофе и убирать грязную посуду. Уставшая, но радостная Молли ей помогала, и они успевали перекинуться парой фраз во время работы, только встречаясь у стойки бара.

— Вы с Фредом так добры, — с благодарностью говорила Молли, перехватывая длинный изящный кофейник, отливающий сталью и пышущий вкусным паром, — но все равно, я часть оплачу.

Жанна, кидая на разнос белоснежные вышитые салфетки, поглядывала в зал: у всех ли есть все, что нужно?

— Фред же сказал — за счёт заведения, — улыбнулась она. — Как сказал, так и будет... Какое счастье, что Сергей Петрович остался, вы не находите? Теперь у меня нет проблем с чашками, которые так стремительно выходят из строя.

Она разложила булочки по маленьким корзинкам, двинула приготовленный разнос в сторону Молли, и ловко протёрла блестящую панель стойки. На секунду Молли залюбовалась её отточенными движениями:

— Как вы успеваете всё одна?

— Я привыкла. Днём обычно у нас людей не очень много. А праздники и юбилеи продолжаются до глубокой ночи, когда Фред просыпается. Тогда он работает за двоих... Иду, иду! — крикнула в зал Жанна, увидев, что кто-то из посетителей машет в нетерпении рукой.

Она грациозно подхватила на ладонь приготовленный разнос, другой рукой взяла кувшин с соком, и, привычно балансируя, отправилась в гудящий голосами зал. Передвигаясь от одного клиента к другому, Жанна подливала сок в опустевшие стаканы и подсыпала сахар в сахарницы, забирала пустые тарелки и корзинки из-под булочек, и ставила новые. И всё время ненавязчиво, но внимательно следила, чтобы никто не испытывал неудобства.

Она почувствовала, когда народ утолил первый голод. Дружное звяканье ложек и вилок становилось реже, а потом и вовсе рассыпалось в отдельные редкие ленивые моменты, люди стали откидываться на спинки стульев, перестали махать руками, подзывая её. Тогда Жанна заметила, что задумчивый Леший сидит один за столиком, и чашка у него пуста. Она обрадовалась, что он пришёл, быстро направилась в его сторону, прихватив горячий кофейник со стойки.

— Все хорошо поработали, — начала разговор, наполнив его чашку, села напротив.

— Да, — согласился Леший рассеянно.

Жанна поёрзала немного, потом вкрадчиво спросила:

— Вы думаете, что история продолжается, и нам следует ждать вскоре ещё чего-то подобного?

Леший посмотрел на неё и произнёс грустно, но твёрдо:

— К сожалению.

— Мы должны ещё что-то предпринять? — Жанна разволновалась, но виду не показала.

— Пока Соня не вернулась, — ответил он, — я не могу сказать ничего определённого. ТАМ у неё большие проблемы.

Внезапно Леший улыбнулся:

— Но она справилась...

— Мы не слишком злоупотребляем её добротой? Она и не представляет, какой подвергается опасности...

— Это моя вина, — Леший наконец-то заметил, что у него стынет кофе, и отхлебнул из чашки. — Я должен был опекать её, а вместо этого, втравил в опасное мероприятие.

— У вас не было другого выхода. И мы поддержим, насколько сможем...

— Но, когда мы исчезнем (а это случится, рано или поздно), она останется на этой войне совершенно одна.

Жанна подумала и сказала:

— Мне кажется, она — сильная и светлая девочка. Очень сильная. Только сама ещё об этом не знает... Она сможет начать сначала. И вы в любом случае её не оставите, верно?

Не дожидаясь ответа, Жанна поднялась и отправилась с кофейником к следующему столику. Таверна потихоньку пустела, люди расходились по делам, чуть задерживаясь на пороге, чтобы поблагодарить за угощение. Во уже только пара-тройка разомлевших старичков осталась в таверне, Молли задержалась, чтобы помочь с грязной посудой, да Леший все так же задумчиво сидел в самом углу у окна. Перед ним стояла всё та же чашка кофе, уже порядком остывшая.

На входе показался сын Савоя, он оглядел таверну, словно искал кого-то. Увидел Лешего и направился к нему. Леший кивнул, приглашая его присесть, и Жанна уже молниеносно оказалась у столика с чистыми приборами и завтраком.

— Ты нашёл её? — спросил непонятно Леший у Данилы, и сын Савоя сразу понял, о чём он.

— Вы уже знаете? — спросил тихо.

— Догадываюсь. Так как?

— Скорее всего, под крышей в заброшенном доме. Где-то там. Только не говорите пока никому, пожалуйста. Вы же знаете отца. Он в своём непонимании, как ребёнок.

— Он чудесный мастер, — вздохнул Леший. — В этом его беда, а не вина. Слава богу, что ему не пришло пока на ум делать гигантские статуи...

— У нас уже были неприятности из-за его оживших фигурок. Но как-то удавалось замять. И каждый раз он клялся, что больше никогда. Но принимается опять и опять... Раз в три года из его рук выходит что-то, способное разбудить любого монстра.

— Это у него в крови, — ещё раз подчеркнул Леший, — он не может с этим совладать. Кстати, он ни с кем из родных не общается?

— Никогда никого конкретно не упоминает. Я даже и не знаю, в какой стороне моя родина находится. Та, где я родился...

Леший и сын Савоя, не сговариваясь, разом посмотрели в окно таверны, и взгляды их были направлены в сторону Карусельной улицы.

— Я ещё подростком был, — сказал без всякого перехода Данила, — когда они уехали. Родители Марты. Они видели, как я об отце всегда заботился, вот и предложили мне за домом смотреть. Ключи оставили, деньги каждый месяц регулярно посылали. Я и смотрел уже много лет. Про дом этот всякое говорят.... И что лет ему уже неведомо сколько, и что людей, которые снести его хотели, мёртвыми находили. Я ничего странного не замечал. Но с другой стороны, честно сказать, так и не живу в нем. Камин протапливаю, пыль убираю, летом подбелить, что за зиму потемнело. Живность в нем никакая не заводится, это правда. Ни крыс, ни тараканов. Пауков и тех нет. Но так мне это только в подмогу — хлопот меньше в досмотре.

Сын Савоя посмотрел на молчащего Лешего с трепетной надеждой:

— А с могилой что, с бегающей этой?

Леший ответил, словно нехотя.

— Кто-то разбудил мёртвую девочку. Или что-то разбудило. Может маг, может, тёмная сущность. Но скорее всего, какой-нибудь катаклизм. Например, земная кора сдвинулась, и образовалась аномальная зона. И очнувшись в уже чужом для неё мире, Марта пошла искать себе игрушку. Она же ребёнок. А у отца твоего игрушки, сам понимаешь... Мертвец мимо не пройдёт.

— Ох, это уж точно, правда есть.

Леший прикинул что-то в голове и встал из-за стола, давая понять, что разговор на этот момент закончен:

— Понятно. В общем, встретимся вечером. Я кое-кого ожидаю.

Сын Савоя улыбнулся:

— Маленькую смешную ведунью?

Леший пытался сдержаться, но при воспоминании о Соне, не смог не улыбнуться в ответ:

— Да, её. Только она скажет точно, где и почему плачет кукла.

— Почему? — удивился Данила.

— Потому что это её химера, — непонятно ответил Леший. — Как и все остальные.

2

Соня же в этот момент, как угорелая носилась по Лёлиной квартире, кидая в большую дорожную сумку какие-то шлёпанцы, зубную щётку, выгребала из холодильника фрукты. При этом она умудрялась говорить по телефону, прижимая его щекой к плечу.

— Как он? — тараторила она. — Завтра переведут в обычную палату? Так это же замечательно! Лёль, а помидоры брать?

Соня достала кулёк с помидорами из холодильника, посмотрела на них презрительно, сморщилась…

— Нет, они тут какие-то мятые, я по дороге куплю. Полосатый махровый халат? Взяла. Не благодари, натурой отдашь. Ладно, ладно, поняла... Я мчу. Скоро буду.

Соня пронеслась к входной двери, щёлкнула замком и обомлела от радости. Потому что под дверью сидел Пончик, грязный и даже чуть исхудавший, но, тем не менее, полный решимости вернуться в родные пенаты к причитающемуся ему продуктовому довольствию. Торжествующе мявкнув, он поднял хвост трубой и шмыгнул мимо Сони в коридор. Устремился Пончик сразу к своей миске, и, увидев, что она безобразно пуста — с издевательски присохшими остатками недельной давности еды по краям, он негодующе заорал на Соню. Она тут же выпустила из рук дорожную сумку и принялась мыть миску:

— Пончик, чудовище, ты, где был, бродяга? С Аркадием беда случилась, да ещё ты исчез, на кой Лёле ещё и это переживание?

Соня одной рукой сыпала корм в вымытую миску, другой тискала чумазого вырывающегося кота, не в силах сдержать всевозможные эмоции по его поводу. Пока Пончик жадно восполнял пропущенные обеды и ужины, она с умилением смотрела на него, и ощущение, что все у Лёли теперь будет хорошо, накрыло её мягкой волной уюта и спокойствия. Скорее всего, кота выпустил Аркадий, предчувствуя сердечный приступ, надеясь, что тот сможет позаботиться о своём пропитании на воле. Сложно было представить, что Пончик по своему желанию мог покинуть квартиру.

Соня поймала такси и направилась прямым ходом в больницу. Она ехала счастливая, с ощущением выполненного долга, и с лёгкой усталой улыбкой прислушалась к тому, что бормотало радио, волну которую поймал усатый хмурый таксист.

«Японские разработчики придумали лифчик с застёжкой, которая автоматически открывается в том случае, если женщина ощущает настоящую любовь. Комплект состоит из собственно бюстгальтера с сенсорными датчиками и реагирующей на чувства застёжкой, а также приложения для смартфона, которое и определяет, расстегнуть лифчик или нет. Бюстгальтер связывается с приложением по Bluetooth. Лифчик посылает приложению информацию о сердечном ритме, уровне гормонов и общем состоянии нервной системы женщины. При этом разработчики заверили, что женщины могут не опасаться, что лифчик расстегнётся в неподходящий момент: приложение в состоянии отличить ускоренное сердцебиение, вызванное любовью, от сердцебиения после занятий спортом или просмотра ужастика».

Соня и усатый таксист удивлённо переглянулись. Что-то было не так. Фон. Это был совершенно другой фон, отличный от того, к которому привыкло в последнее время народонаселение.

— Вы чувствуете? — спросила Соня таксиста. Он сразу понял:

— Вот уже несколько дней никакого криминала. Даже странно...

— Как затишье перед бурей, вы не находите? — заёрзала Соня.

Усатый хмурый таксист с опаской посмотрел на неё. У него была своя зона комфорта, из которой он выходить не собирался. Ни при каких обстоятельствах.

— Лишь бы не было войны, — буркнул он, мысленно отодвигаясь от Сони, и переключил приёмник на какую-то музыкальную волну. Как ему казалось, абсолютно безопасную.

Поднимаясь по ступенькам в огромное здание кардиоцентра, Соня ещё думала о странном ответе таксиста, что-то было в нем неприятное, целлулоидное, тревожащее. Она в последнее время так редко «включалась» в свой прошлый мир, живя в основном проблемами мира нового, что казалось, упустила нечто важное. Соня попробовала уловить это трепетное ощущение происходящих изменений, но уже улыбающаяся Лёля в своём белом фармацевтическом халате стремительно спускалась по лестнице вестибюля. Она подбежала к загруженной сумками и пакетами подруге, схватила её за запястья, закружила радостью и благодарностью:

— Соня… Сонечка… Рыбка моя золотая, — приговаривала Лёля, и интонация эта незнакомая, и голос её, который предательски дрожал, Соню даже чуть пугали.

— Лёль, ты что? Брось эти сантименты. Мы же не поменялись местами? Так что никаких слёз умиления. Оставь их мне. И будь все той же железной фармацевтической леди.

Лёля улыбнулась ещё раз, на секунду отвернулась, чтобы смахнуть слезы с ресниц.

— Врачи сказали, что ещё немного, и мы бы его уже не спасли... А сейчас все в порядке. Насколько это может в порядке в этой ситуации. Но как? Откуда ты узнала?

— Скажем, что у меня проснулся дар ясновидения, — уклончиво сообщила Соня.

Ей стало совсем неудобно от такой неприкрытой и бурной благодарности. Они же с детства вместе, они же даже ближе, чем родные... От неловкости она оглядывала людей в вестибюле, Лёля же, не замечая неловкости, в порыве обуревавших её чувств тараторила:

— Знаешь, а я склонна поверить всему, что ты скажешь. Иначе, как чудом, это не назовёшь. Когда ты вчера мне позвонила, я вообще не знала, что подумать. А когда приехала домой и увидела, как Аркадий держится за сердце и сползает по дивану... И врачи тут же поднялись, практически вместе со мной. Но приступ был такой внезапный, что я не понимаю, когда он успел вызвать Скорую?

— Это я вызвала, — призналась Соня. — С учётом того, что могли бы быть пробки, вызвала её за полтора часа до приступа. И я оказалась права.

— Но как? — опять с патетикой в голосе воскликнула Лёля.

— Просто поверь, что чудеса бывают, — устало сказала Соня, ставя точку в этом вопросе.

Тогда Лёля, опомнившись, стала прежней Лёлей, и просто чмокнула Соню в щеку. Перехватила у неё сумки:

— Я побежала. Быстренько умоюсь, и опять в палату.

Соня на секунду задержала её за рукав:

— Да, Лёль... Клод? Ты уже точно решила?

Лёлин голос в мгновение ока стал твёрдым, в нем появились жестокие ноты:

— В этой ситуации кому-то все равно должно быть плохо. Так почему на этот раз не Клоду? Поговори с ним, а? Пусть больше не звонит.

— Так просто и не отвечай ему.

Лёля вздохнула:

— Это нечестно. Кто-то должен ему глаза в глаза объяснить, что происходит. Не по телефону. Я не могу сейчас отлучиться из больницы. Поговори с ним ты. Сделай это для меня?

—А что я ему могу сказать? Впрочем, ладно...

Соня смотрела вслед убегающей по лестнице с сумками Лёле, и даже со спины видела, что подруга чувствует себя намного лучше, чем накануне. Может потому, что она приняла верное решение. Значит, подумала Соня, все проблемы нужно решить сразу. Сейчас. И хотя ей очень не хотелось этого делать, Соня набрала номер:

— Клод?

3

— Ты всё-таки пришла! Соня, я так рад! Честно. Выпьешь что-нибудь? Я ничего не понимаю. Что происходит?

Клод радостно бросился навстречу Соне, как только она зашла в студию, протянул руки, чтобы принять у неё пальто. Она же ещё только на подходе к месту встречи, решила, что будет твёрдой и не поддастся на его красноречивые уловки. Соня хорошо знала Клода, и так же хорошо знала его коварную особенность заставить идти у себя на поводу. Правда, она надеялась, что с возрастом его юношеское обаяние потускнело, и противостоять этому милому шарму сейчас будет легче. В общем, пока Соне хватило твёрдости презрительно отстранить его руки.

— Я ненадолго, — жёстко сказала она. — Просто хочу сказать, чтобы ты больше не тревожил Лёлю. Она приняла решение. Уважай его.

— Но почему, почему? — Клод стал похож на обиженного ребёнка. — Я так старался, чтобы ей было хорошо. Я рассказал ей всю правду. Почему она так поступает со мной?

Соня поймала себя на том, что ей уже становится жалко Клода, и она ещё прибавила голосу жёсткости:

— Муж Лёли сейчас в больнице. Инфаркт. Она с ним. По-моему, все логично.

— Но она же вернётся, когда ему станет лучше?

— Навряд ли, — Соня действительно так думала. Она обвела взглядом студию, в которой последнее время так фатально несчастна была её подруга. Попыталась представить, как Лёля просыпалась здесь по утрам, собиралась на работу, как целовала на прощанье спящего до полудня Клода...

— И что мне теперь делать? — спросил он.

— Просто оставь её в покое. Выпутывайся из своих проблем сам.

— Но я не могу, Соня. Ты не понимаешь, о чём говоришь.

Соня поняла, что так просто ей не уйти, и всё-таки присела.

— Клод, извини за прямоту, но я знаю о твоих проблемах. В частности, о внезапно исчезнувшей девушке Алисе. Не впутывай сюда Лёлю. У неё своя жизнь, у тебя — своя.

— Я не могу... Не впутывать... Я уже её...

Внезапно из голоса и жестов Клода исчез капризный ребёнок, он твёрдо подошёл к одной из завешенных картин, откинул покрывало, и перед Соней предстало полотно, о котором она столько раз в последнее время слышала от Лёли. Это была прозрачная девушка в белом на качелях. Соня вдруг почувствовала, как от картины идёт свет. Она окунулась в этот давний солнечный день, пронизанный светом, увидела, как натянуты толстые, кое-где разлохматившиеся канаты, которые держали качели, и корчит смешные рожицы девушка, услышала рассыпчатый мелкий смех, почувствовала движение от слетевшей с ноги Алисы туфельки-балетки. Соня вздрогнула.

— Лёля тебе не могла рассказать, сколько в этом вечном ребёнке было жизни, света и беззаботности. Это знал только я. Идеальная любовница, идеальная женщина, идеальная мечта. Любил ли я её? Сейчас уже и не помню. Чувство вины поглотило всё. Я поклялся тогда, что все силы приложу, чтобы спасти её. Не спрашивай меня, сколько тайных орденов я познал, к каким мистикам обращался, в каких ужасных мистериях только не принимал участие. Всё оказалось ожидаемо. Для воплощения невидимого в видимое нужна кровь. Для перехода бестелесного в осязаемое нужна плоть. Для слияния духа и материи нужна жертва. Я нашёл всё. Лёля, вернее, её отчаянная любовь ко мне, должна была напитать силу страсти. Прах Этьена, великого сластолюбца, с которым меня когда-то и познакомила Алиса, своей непреходящей жаждой плоти сорвёт оковы незримости. Кровь... Я готов отдать свою кровь. Но теперь, когда всё готово, я не вижу образ Алисы. Он покинул меня, так и не дождавшись своего избавления...

Алиса улыбнулась и собралась спрыгнуть с качелей. Но не смогла. Движение сошло на нет. Изображение опять застыло. Теперь это опять была просто рисованная картина, на которую Соня смотрела с ужасом.

— Убери ты эту химеру, ради Бога, с моих глаз! Бедная Лёля...

Клод опустил покрывало на картину и сник. Полностью опустошённый сел рядом с Соней, опустил голову в ладони.

— Бедная Лёля? — спросил он — А Алиса? Как же Алиса?

Соня растерялась. Она не испытывала симпатии к этой девушке. И вдруг поняла, что Лёля попала во что-то страшное, и ситуация выглядит гораздо хуже, чем она могла себе представить.

— Мне жалко Алису. И тебя. Но в зоне моей ответственности не вы. И я клянусь тебе, что Лёля не вернётся, Клод. Теперь — тем более.

— Я не хотел ничего плохого, — как нашкодивший ребёнок упрямо повторил Клод. — Правда.

— Я верю. Но к чему это привело? И что теперь?

— Не знаю, Соня... Не знаю. Только нет мне покоя. И не будет.

Соне тоже не было покоя. Потому что вдруг в затылок ей словно стукнуло жаром.

4

Леший нетерпеливо ходил из угла в угол своего дома и поглядывал на часы. В окно засунулась любопытная морда Флика.

— Флик, ну тебе-то чего надо сейчас?

Пёс проворчал что-то жизнерадостно и как-то немного издевательски.

— У неё дела, Флик, — строго сказал Леший. — И ты это знаешь.

Потом подумал и твёрдо сказал, убеждая в большей степени себя, чем Флика:

— И я это знаю.

Морда Флика скрылась из окна на какое-то время, затем появилась опять, в зубах он держал непонятного свойства предмет. Когда Флик разжал пасть, предмет с тихим стуком упал на пол перед окном. Это оказалась Сонина заколка, перемазанная землёй и собачьими слюнями. Леший повертел её в руках, вытер руки о салфетку и обернулся к Флику, который радостно щерился из окна.

— И какого лешего ты мне это притащил?

— Что упало, то пропало, — подало голос Старое дерево, чем дало Флику возможность не пускаться в объяснения.

Леший обратился сразу ко всем своим странным друзьям, ворчливо, но скрывая улыбку:

— Ладно, попробуем вызвать пораньше. Уговорили. Это только потому, что она вам очень нравится.

5

Соню стукнуло в затылок жаром очень знакомым. Так отдавало от метлы, когда она поторапливала её в полёт. Но метлы-то тут не было вовсе. Соня сразу же догадалась, что это никакая не мигрень, а проделки кого-то, кого она довольно хорошо знает.

— Ты что?! — удивился Клод, который все ещё стоял около картины, непроизвольно сжимая в руке ткань, покрывавшую её.

— Всё в порядке. Просто голова болит. Ладно, мне уже действительно пора. Зовут меня. А ты подумай лучше, как тебе дальше. Но выворачивайся сам, без Лёли. Понял?

Клод хотел что-то ещё сказать, но Соня развернулась и быстро ушла.

***

А Клод с тоской и одновременно надеждой посмотрел на захлопнувшуюся дверь, и сделал то, что всегда делал в таких ситуациях. Он напился.

Уже через пару часов перед ним на столе стояла пустая бутылка из-под коньяка, и Клод пристально всматривался в наполовину полный стакан. Когда его мир совсем поплыл из-под ног, Клод в очередной раз наконец-то понял про себя, что он на самом деле великий чувак. Тогда художник достал пакет с прахом манекена Этьена, чокнулся с ним и выпил коньяк из стакана.

Перед глазами у Клода всплыло отвращение, с которым Соня смотрела на дело всей его жизни. Он подошёл к окну, где в горшке жалобно засыхал цветок. Это ему напомнило о том, что Лёли больше не будет в его жизни. Цветок скоро умрёт совсем, потому что его некому поливать. Клод не собирался этого делать. Из какой-то непонятной ненависти к этому принесённому Лёлей цветку.

— Всем спасибо, все свободны! — в порыве пьяной истерики Клод откланялся горшку и высыпал в него прах.

— Да будет земля тебе цветочный горшком! Тьфу ты, пухом будет цветочный пепел... Нет, не так...

Он фыркнул на горшок, по подоконнику разметался пепел, перемешанный с землёй. Клод же сполз на корточки у окна и крепко заснул.