Лунные кружева, серебряные нити

ГЛАВА 8

Тому, кто никуда не плывёт, не видать попутного ветра.

(воларская народная мудрость)

Высокий белокаменный город был виден еще издали. Но чем ближе я к нему подходила, тем больше начинала сомневаться в том, удастся ли этим маскарадом провести окружающих.

— Кто… куда… зачем? — лениво поинтересовался чистящий ножичком ногти стражник у высоких ворот.

— Брата провожаю на лекаря учиться, — одновременно со словами Данияр всучил ему несколько монет.

— Он бы и так нас пропустил, — шепнула я, проскальзывая за ворота.

— Да не хотелось бы предъявлять поклажу к осмотру. Потом бы придрался, что в ящике колюще-режущее оружие. Поди докажи, что это для лекаря. Потом бы больше пришлось платить.

Город был поистине величественным. Громоздкие каменные здания с резными барельефами и уносящиеся ввысь шпили внушали трепет и благоговение. По широким оживлённым улицам то и дело проносились экипажи и всадники. На одной из улиц я наблюдала забавную сцену, когда две коляски не могли разъехаться в узкой аллейке, и извозчики нещадно чихвостили и поносили друг друга, размахивая хлыстами и потрясая кулаками в процессе выяснения, чьи хозяева более знатные, а кому надобно посторониться. K удивлению и на потеху собравшимся зевакам, из обеих карет высунулись знатные дамочки и начали осыпать друг друга отборными ругательствами, ничем не уступая своим кучерам, а порой и превосходя их. В общем, я узнала много новых слов и неизвестных доселе выражений. Авось, на корабле и пригодятся.

А вот пристань не была такой чистой и нарядной, как центральные улицы. У причалов мерно покачивались утлые грязные судёнышки. На мутной воде плавали горы мусора. Меня просто выводили из себя ужасный запах, ругающиеся между собой люди, которые беспрестанно копошились, таская ящики; своры тощих собак, стаи кружащихся и нагло галдящих чаек, вырывающих отбросы даже из когтей облезлых злющих кошек.

Усадив меня поверх нашего нехитрого скарба, Данияр велел дожидаться его, не сходя с места, а также ни с кем не разговаривать и не зевать, смотря по сторонам.

— Слушай, и чего ты нянчишься со мной, как с младенцем? Я уже большая девочка, и сама разберусь, что к чему, что мне следует делать, а что — нет.

Данияр ничего не ответил и зашагал прочь.

— Эй! И леденец мне купи! На палочке! — крикнула я вслед.

В одиночестве мне пришлось сидеть совсем недолго. Вскоре ко мне прибилась черноволосая женщина в цветастой юбке со множеством бус и гремящих браслетов.

— Ай, красавчик, позолоти ручку, погадаю. Всю правду скажу о дороге дальней, да о доме казённом, да о зазнобе твоей…

— Что за бред вы несёте? О какой зазнобе? Это вас ждёт дом казённый, уже в который раз.

Она недовольно зыркнула, но продолжила:

— Венец безбрачия убираю, снимаю порчу…

— Я вот, знаете, тоже: снимаю — порчу, одеваю — порчу, и вообще, иногда кажется, что у меня руки не с того места растут!

Я демонстративно отвернулась, но она не унималась:

— Позолоти ручку, вижу, деньги ждут тебя большие…

— Не могу я ничего позолотить, я еще только жду их, больших.

— Что, совсем ничего нет?

— Совсем-присовсем, — для пущей убедительности я вывернула пустые карманы.

Женщина смерила меня ледяным взглядом и отцепилась.

Не прошло и нескольких минут, как ко мне приблизился высокий человек в поношенном коричневом плаще и стал пристально меня разглядывать. На всякий случай я поплотнее закуталась в куртку и натянула шляпу на нос.

— Эй, парниша, — услышала я над ухом хриплый голос.

— Гляди-ка, что у меня есть!

Я сразу же зажмурилась, как только он распахнул полы длинного плаща.

— Брать что будешь? Недорого.

Услышав эти слова, я открыла один глаз. Рассмотрев, что изнанка плаща полностью «украшена» ножами, кастетами и часами на массивных цепочках, открыла и второй:

— Денег нет.

Он выругался и отошёл.

Тот час меня кто-то обнял, я обернулась, ожидая увидеть Данияра, но на моей шее повисла огненно-рыжая, растрёпанная девица.

— Салют, сладкий мой котёночек, поразвлечься не желаешь? — и подмигнула мне криво размалёванным чёрным глазом.

— Нет.

— Что ж так? — она пробежалась длинными ногтями по моей шее.

— Денег нет.

— Когда будут, приходи. Молоденький, хорошенький, сделаю скидку, — рыжая сладко улыбнулась ярко-красными губами.

— Зайду обязательно.

Только я наклонилась погладить тёршуюся о ноги полосатую кошку, как шатающейся походкой приблизился следующий посетитель. Это был старый, давно не просыхающий матрос в грязной изодранной куртке, рукав которой болтался сам по себе и чудом не падал на землю.

— Эгей, брат, — он похлопал меня по плечу, а меня чуть не вывернуло от стойкого запаха перегара, — пойдём, выпьем, друг мой!

Я отрицательно покачала головой, закрываясь рукавом.

— Милейший, за бутылочку рома или хотя бы за кружку эля, я поведаю тебе нужную информацию: куда лучше наняться, и какова оплата, а ещё расскажу о несметных сокровищах проклятого острова.

— Денег нет, кхе-кхе, — я изо всех сил старалась не дышать.

— Весьма прискорбно, но не смертельно. Всего доброго, молодой человек. Как говорится, всех благ и попутного ветра!

Он, наконец, прекратил раскланиваться и удалился.

Стоило мне отдышаться, как я почувствовала чью-то руку на моём плече.

— Денег нет, — привычно ответила я.

— Согласен бесплатно, — раздался в ответ знакомый голос.

— Ну, наконец — то! — подпрыгнула я, забирая из рук Данияра леденцы. — Какие же противные люди бывают, веришь?!

Данияр молча взял наши «клунки», а я — обтянутый кожей медицинский ящик, и мы направились к причалу.

На деревянных мостках возле небольшого обшарпанного судна с криво выведенной на борту надписью «Мидема» с дымящейся трубкой в зубах стоял седой плотный мужчина в новеньком кителе. Обернувшись, он поздоровался за руку с Данияром, а меня, стоящую рядом с торчащим изо рта леденцом, брезгливо осмотрел и поморщился. Дальше он общался только с Данияром.

— Рейс первый?

— Никак нет. Ходил в Галтию в качестве второго штурмана.

— Ладно. Туда везём соль. Обратно — товар, — он хитро прищурился. — Покажешь себя — получишь долю.

— Идёт, — Данияр ещё раз обменялся с ним рукопожатием.

— А это и есть лекарь? Кабы его за борт не смыло, на корм креветкам, — капитан крякнул, что, видимо, означало, что он несказанно рад своей удачной шутке.

— Студент ещё. Но ученик самого Лучезара Недведича. Я за него ручаюсь.

— Ладно, бес с ним, — прищурился капитан и добавил, обратившись ко мне: — Ничего, кроме харчей, не получишь. Иди в трюм, выбирай гамак. И шмотки туда же.

Но Данияр нe сдвинулся с места:

— Капитан, так не пойдёт. Мы договаривались, что лекарю негоже плыть с пьяной матроснёй.

— Ты слова — то подбирай!

— Вы еще скажите, что этот сброд в адмиралтействе, а не по дешевым кабакам наняли!

Капитан молчал, сверкая глазами и усиленно пыхтя трубкой. Данияр, видя его недовольство, сменил тон:

— Это же не потому, чтоб студенту комфортно было. Ему ведь надо все свои склянки-пробирки расставить и больных при необходимости принимать.

— Ну нет у меня отдельной каюты, хошь, к себе его забирай!

— Заберу. Студент тихий, мешать не будет.

Капитан сплюнул под ноги и по раскачивающемуся в разные стороны трапу взошёл на корабль.

Мы внесли вещи в нашу каюту, при этом я из-за надвинутой на глаза шляпы больно ударилась головой о низкий дверной проём. Обстановка оставляла желать лучшего: у одной стены привинченный к полу большущий сундук с картами, чернилами, перьями и разнообразными свитками, у другой — прибитая намертво узкая койка, у круглого окошка массивный письменный стол с масляной лампой и разными неизвестными мне инструментами, да два обшарпанных деревянных кресла.

Только я сняла шляпу и присела на жёсткую постель, наблюдая за разбирающим вещи и копошащимся в сундуке Данияром, как дверь распахнулась. Два морехода, один из которых был одет в полинявшую полосатую рубаху, а другой — в старый и залоснившийся кожаный жилет на голое тело, внесли связанное в узел одеяло.

Молниеносно натянув на глаза шляпу, я спрыгнула с койки.

— Дополнительная постель по распоряжению капитана, — сказал тот, который был в жилете, швырнув «постель» на давно не мытый пол. — А на лечение когда можно приходить?

— Какого ляда вы тут зубоскалите? А ну на палубу, сейчас отчаливаем! Живо! — Данияр быстро нашёл выход из положения.

Когда за ними захлопнулась дверь, я снова уселась на кровать, стягивая шляпу:

— Да… Чувствую, плаванье будет трудным.

— А кто сказал, что будет легко? Располагайся, давай, а я наверх. И, кстати, посмотри, какую прелесть я тебе прикупил: будешь, как настоящий лекарь.

Я взглянула на протянутый Данияром мужской белокурый парик с кудряшками и перевязанным чёрной лентой хвостиком и прыснула со смеху:

— Я буду на пугало похожа.

— Это лучше, чем бояться снять шляпу, остальные вещи вот в этом тюке, — он нахлобучил мне парик и покинул каюту.

Оставшись одна, первым делом я порылась в своих вещах и достала зеркало. Страшная, как чума. Ну да ладно, не на танцы ведь собралась — можно и потерпеть. Разобрав указанный Данияром тюк, я сняла одежду и натянула на себя кремовые панталоны, белые чулки, тонкую рубашку с кружевными манжетами и нелепым бантом на шее и удлинённый приталенный камзол некрасивого коричневого цвета. Ну, и напоследок — туфли с квадратными носами на небольшом каблуке с блестящими медными прятками. Ужас. Я бы даже не стала общаться с парнем, который носит такое. Неужели и Тэодор будет вот так же выглядеть, когда выучится? Мне стало смешно, когда я представила себе крупного широкоплечего Тэодора в узких панталонах и дурацком парике.

В тяжёлом медицинском ящике лежали аккуратно сложенные бумажные кулёчки и пакетики, глиняные горшочки, запечатанные воском, и множество причудливых баночек и пузырьков. K моему счастью, всё это богатство было подписано ровным, мелким и округлым, как бисер, почерком. Чего здесь только не было: «От зубной, головной и суставной боли», «От желудка и расслабления оного», «Целебная мазь от ран, ожогов и проч.», «От боли за грудиной и обмороков», «От кашля и грудной жабы», «От морской болезни», «От нервов, тревоги и бессонницы», «Растирание от спины и ушибов». Меня смутило то, что в некоторых склянках я увидела сушёных насекомых, чьи — то вяленые лапки и даже зубы. Ну что ж, аптекарю-то виднее. Ещё большее удивление я испытала, увидев «лекарские инструменты». Как по мне, так это больше походило на орудия пыток: стальные клещи, ножи, спицы, иглы и нитки, две пилы (большая и поменьше), нечто похожее на кляп для рта и мягкая груша с медным наконечником. Меня прямо передёрнуло от этого зрелища, даже в голове не укладывается, что можно этими штуками с живым человеком вытворять. Сложив всё обратно в сундук, я задвинула его поглубже под койку. Авось, и не понадобится.

Выглянув в круглое окошко, я с удивлением обнаружила, что берег заметно отдалился. Только сейчас я обратила внимание на небольшую качку и поскрипывание корабельных снастей. Мне очень захотелось выйти на палубу и подышать свежим морским воздухом, провожая всё отдаляющийся берег, нo попадаться лишний раз на глаза капитану как-то не хотелось. К тому же, солнце уже садится, а значит — глаза меня выдадут.

Вскоре вернулся Данияр, зажёг масляную лампу и уселся за стол.

— Не скучала? — поинтересовался он, доставая из ящика стола бумаги и перо.

— Некогда было. А что это ты делаешь?

— Нужно курс прокладывать по широте и долготе и отмечать на карте пройденное расстояние. Ладушка, ты не обижайся, если меня долго не будет.

— Я и не собиралась. Ты и так молодец, что мы сюда попали. И не стоит назвать меня Ладушкой, солидному лекарю не к лицу такое имя.

— Ах, ну да. Опять Молчаном будешь?

— Угу.

— Я надеюсь, у тебя есть план, согласно которому мы будем действовать, когда прибудем в Вышеград?

— Почти… Работаю над деталями, — на самом деле никакого плана не было и в помине. — Данияр, а давай на всякий случай ты разработаешь еще один план, запасной.

— Ясно. Иди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что.

— Одно я знаю точно: нужно попасть на маяк у берегов Галтии. Моё чутьё меня никогда не подводит.

В дверь постучали.

«Ужин! Жрать подано!» — раздался хриплый голос.

Данияр вопросительно глянул на меня, я замотала головой.

— Я принесу нам ужин, вдруг позже захочешь, — поднялся он с места.

Не прошло и полугода, как Данияр вернулся. С пустыми руками.

— Тебя только за смертью посылать! — я сидела на койке, скрестив руки иноги.

— Ты же не хотела.

— Так уже захотела. Полночи тебя не было!

— Короче, знахарь. Высшие чины обедают и ужинают вместе. Так принято. Ну, и интеллигентного воспитанного лекаря решили пригласить. А если я тебе всё на подносе приносить буду, ещё решат, не ровен час, что у нас с тобой очень близкая дружба. Это вам не при дворе его величества. А на флоте с этим строго, еще за борт выбросят.

Я испуганно заморгала.

— Да ладно, шучу я. Идём, Молчан. Мы сами, кого хочешь, выбросим. А-а, я же забыл очки тебе выдать, — Данияр достал из внутреннего кармана и протянул мне очки в роговой оправе с круглыми затемнёнными стёклышками.

Видеть в них было не очень приятно, потому что дальние предметы немного расплывались. Но главное — они прятали мои горящие глаза, и, к тому же, прячась за толстыми линзами, я чувствовала себя гораздо увереннее.

— Какой ты у меня умничка, всё продумал, — я чмокнула его в щёку. — И ещё я хотела сказать… ты такой красивый в этой форме.

— Иди уже, противный дурашка, — Данияр легонько хлопнул меня пониже спины и распахнул дверь каюты.

Говорят, аппетит приходит во время еды. Но живот предательски заурчал, и я почувствовала дикий голод, стоило мне увидеть широкий стол, уставленный множеством блюд.

Мне представились лоцман, боцман, и еще пару человек, имена и звания которых я тоже не запомнила. Серебряные тарелки, множество приборов по обе стороны от них, хрустальные кубки — всё говорило о том, что это если и не знать, то уж точно люди, принадлежащие к высшему обществу. Но их манеры и речь выдали их с головой. По сути, руководство судна вышло из среды таких же головорезов и отпетых негодяев и недалеко ушло. Речь была густо усеяна грязными словечками и обильно разбавлена неизвестными мне жаргонными фразами.

Но я и не старалась вникать в суть беседы. Жуя холодную телятину и заедая её паштетом из рябчиков, я с интересом разглядывала большую каюту. По-моему, капитан не отличался изысканным вкусом, лучше сказать — тот вовсе отсутствовал. Стены каюты были сплошь увешаны совершенно разными по стилю предметами. Шкуры волка и медведя, чучело огромной остроносой рыбины, пёстрые восточные ковры, и такие же, валяющиеся на креслах подушечки, хрустальные светильники, тонкие амфоры, большие витые раковины, картины в рамах, покрытых дешёвой позолотой, изображающие сражения, пышных женщин и богато накрытые столы, всевозможные фарфоровые и бронзовые статуэтки, круглый столик слоновой кости с прекрасной резьбой, старые выцветшие гобелены. И дополняла эту картину висящая под потолком клетка, битком набитая певчими пташками. Не каюта, а музей. Похоже, капитан «Мидемы» любит коллекционировать диковинки из тех краин, где ему довелось побывать.

Практически все здесь курили — кто трубку, кто сигару, и сизая, поднимающаяся кверху пелена разъедала глаза. Мне хотелось поскорее покинуть эту каюту.

— Отнеси-ка поросёнка да бутылку рому моему помощнику. Пусть поправляется, — обратился капитан к прислуживающему мальчишке с шоколадного цвета кожей, тоже, должно быть, трофейному. — Да скажи Гедеону, чтоб подал рыбы и ещё выпивки.

Белые шаровары замелькали по направлению к двери, прихватив по пути поднос с посудой и пустые бутылки.

Через некоторое время я услышала торопливое шлёпанье босых ног по деревянному полу — мальчишка вернулся.

— Вот, — с поклоном поставил он на стол пухлую бутыль с плетёной ручкой. — А с рыбой, простите, не получится, кок руку обжёг.

— Сильно?

— Ага, обварил кипящим маслом. Просил передать тысячу извинений.

— Разрази меня гром! Если он лжёт, ему не поздоровится! Небось, опять лясы точит с командой, осьминог ему в печёнку!

Капитан не спеша поднялся, с грохотом отодвинул тяжёлый стул и направился к выходу. Я последовала за ним, что — то подсказывало мне, что лекарь сейчас пригодится.

На камбузе мы застали корабельного кока, полощущего красную обваренную руку в чане с водой.

— Что вы делаете? — я достала его руку из холодной воды. Кожа на ней местами вздулась и покрылась розовыми пузырями. — Идите за мной, нужно сделать перевязку.

Грузный приземистый мужчина с пышными бакенбардами и уже начинающейся лысиной покорно поплёлся следом.

В каюте было темно, но мне это не мешало. Усадив его на стул, я вытащила из-под кровати медицинский сундук. Ещё и сутки не прошли — а он уже успел пригодиться. Я достала горшочек с надписью «Целебная мазь от ран, ожогов и проч.», аккуратненький рулончик чистой ткани и, немного подумав, скляночку с названием «От зубной, головной и суставной боли». Затем сняла и положила на стол мешавшие мне очки и приступила к лечению. Вначале наложила на пострадавшую кожу мазь, потом замотала руку чистой тканью и дала пилюлю из баночки.

— Фу, горькая, — мужчина скривился, словно маленький ребёнок.

— Терпите.

Теперь я приступила к «своему» лечению. Одной рукой взяла его локоть, второй начала медленно водить над кожей, ощущая, как яркий ослепительный свет проходит через меня, проникает из моей ладони в его тело и исцеляет рану.

— Щекотно, — захихикал «отважный» кок.

«Может, воспользоваться тем кляпом, и заткнуть ему рот?» — промелькнула было шальная мысль. Но снова доставать тяжёлый сундук было лень, поэтому пришлось сосредоточиться и не обращать внимания.

Вскоре он заулыбался:

— Благодарствую, господин лекарь, боль совсем прошла.

— У тебя и печень — ни к бесу.

— Как вы знаете?

— Опытный лекарь может определить болезнь по глазам, коже и языку.

— Но, позвольте, здесь ведь совсем темно!

— Для опытного лекаря и ученика, как его, Лучезара какого — то, это не проблема. Завтра сможете приступать к работе. Только еще разок на перевязочку зайдите.

— Благодарю, благодарю, господин лекарь, с меня причитается.

— Имейте в виду — я не пью.

Это заявление поставило его в тупик. Он постоял, почесал в затылке и снова поинтересовался, будто не расслышал:

— Совсем-совсем? Да как же так, тресни мои мачты?

— Если хотите меня побаловать, лучше испеките какой-нибудь пирог. Сладкого очень хочется.

Он поклонился пару раз и выскочил за дверь.

Я не стала возвращаться в общую дымную каюту за стол, а решила расстелить постель и лечь спать. Одежду лучше не снимать, вдруг срочный вызов среди ночи? Похоже, роль судового лекаря начинала мне нравиться. Эх, жаль, что нет горячей ванны! А впрочем, у стены есть еще одна маленькая дверца. Вряд ли это гардеробная. К моему разочарованию, это была уборная. Почему к разочарованию? А как можно быть в восторге от дырки в полу, в глубине которой плещутся морские волны?

Не успела я как следует улечься, выискивая, как собачка, наиболее удобную позу на жёсткой постели, как вернулся Данияр. Он изо всех сил старался не шуметь, но это плохо у него выходило. Жуткий скрип ящиков письменного стола мог разбудить даже мёртвого. А от противного чириканья пера о бумагу кожа покрывалась мурашками. К тому же яркий свет лампы нещадно бил в глаза.

— Не спишь? — обернулся он, почувствовав на себе мой тяжёлый взгляд.

— Да как тут можно уснуть?

— Я быстро, запишу кое-что и погашу лампу.

— Я не об этом. Каюта раскачивается вверх-вниз, боюсь свалиться во сне. И бока корабля так жутко скрипят!

— Это не бока. Это под ударами волн потрескивают шпангоуты — рёбра судна, такие изогнутые балки, идущие в обе стороны от киля, они служат основанием для накладки бортов.

— А? Ты с кем сейчас разговаривал?

— Ясно. Спи.

— И что тебе ясно? Необязательно из себя умника корчить! А то ведь я могу завести беседу о вышивании крестиком!

— Очень сомневаюсь, что ты имеешь об этом хоть малейшее представление.

— А я… А ты… Всё, отстань!

— Я пока и не приставал. Ещё не вечер, — Данияр улыбался. Похоже, его забавляло моё раздражение.

— Слушай, вот почему ты такой вреднючий и противный? И как мы с тобой сошлись?

— Так ведь два сапога — пара.

Я с раздражением отвернулась к стене и закрыла глаза. Но сон упорно не желал приходить ко мне. Мешали плеск волн и непрекращающееся поскрипывание этих проклятых шпангоутов. Тогда я засунула под подушку ненавистный парик и начала мысленно считать перепрыгивающих через барьер лошадей. Только от этого занятия мозги напряглись ещё больше — ведь мне пришлось выдумывать, как они выглядят, какой масти и в какой сбруе, и почему некоторые спотыкаются, а другие и вовсе артачатся, отказываясь прыгать и мотая головами. А когда дело дошло до представления всадников и выдумывания их доспехов и гербов, я поняла, что дело совсем плохо.

Недолго думая, я вытащила из-под койки уже полюбившийся мне ящик и всыпала в себя добрую часть банки «От нервов, тревоги и бессонницы». Легла на спину и приготовилась к новым ощущениям. А они не заставили себя долго ждать. Сначала мне стало на всё плевать с высокой колокольни, и море вдруг показалось по колено, и горы по плечу. Потом я увидела такие забавные, милые, радужные круги, расходящиеся по низкому деревянному потолку в разные стороны. И, наконец, с блаженной улыбкой провалилась в глубокий безмятежный сон. Данияр еще пытался сказать что-то, укрывая меня, но я отмахнулась от него, как от назойливой мухи.

Пробуждение было крайне ужасным. Я едва разлепила глаза и села на раскачивающейся постели. Голова совсем не болела, и сознание было ясным. Но чувствовала я себя отвратительно. Почувствовав, что меня сейчас вывернет наизнанку, я припустилась в гальюн, нашу корабельную уборную. Данияр явился не вовремя, раскрыв дверь и наблюдая за моими действиями.

— Ну, уйди ты, пожалуйста, — я с трудом откашлялась.

— И что это тебя так колбасит?

— Уйди, здесь тебе не балаганное представление, — я вытолкала его и закрыла дверь.

Через несколько минут, когда я снова улеглась на койку, Данияр внёс медный тазик и кувшин с водой.

— Это всё из-за той дряни, которой ты наглоталась перед сном, — сказал он.

— Нет, это из-за сильной качки. Меня мутит от того, что судно ходит ходуном.

— Мы уже в открытом море, и волны здесь намного сильнее, к тому же на море сейчас сильный ветер. Но, если бы это были признаки морской болезни, ты почувствовала бы их еще вчера.

— О, ты точно подметил — морская болезнь. Ну-ка найди в моём чудном ларце нужное зелье.

— Ничего я искать не буду, отравишься ещё!

— Ну и ладно, я сама найду. Спасибо за поддержку.

Я кое-как слезла с кровати, упав на колени, и выволокла сундук.

— То, что лекарь прописал! — достав зелёную пилюлю из склянки с надписью «От морской болезни», я, не раздумывая, сунула её в рот. — О-о-о, мятненькая! Сейчас мне точно похорошеет.

Но мне почему — то не похорошело, а только поплохело. Я даже не успела захлопнуть медицинский ящик, как меня снова вывернуло. Хорошо, что тазик оказался рядом. Я сделала несколько глотков холодной пресной воды прямо из кувшина и снова улеглась.

— Так, всё, завязывай. Хватит зельями баловаться. А то замок повешу, — Данияр закрыл сундук и затолкал его подальше.

Внезапно отворилась дверь и матрос в жилетке на голое тело и алой косынкой на шее крикнул:

— Жрать подано!

Я едва успела накрыть голову плоской подушкой.

Данияр поднялся с места:

— Я передам капитану наши извинения. Я не в духе, ты — не в здравии. Или хочешь чего-нибудь?

— Бе-е-е, — меня даже передёрнуло.

Вернулся он скоро, сел за стол и обложился разными измерительными приборами, инструментами, картами и бумагами.

— Капитан желает твоего быстрейшего выздоровления и благодарит за лечение кока, — бросил он в мою сторону.

— Всегда пожалуйста.

— Ну, а сама ты как, бедолага? Вижу, щёки уже порозовели, и улыбаешься.

— Всё в норме. Тазик можешь убирать. Он портит натюрморт.

— Сейчас сделаю кой-какие отметки, метнусь к капитану, и выйдем на палубу — свежим воздухом подышать. Только не забудь парик и очки.

Пока он отсутствовал, я привела себя в порядок, переплела и уложила растрепавшиеся волосы, нахлобучила извлечённый из-под подушки парик и обула неудобные мужские башмаки, которые так и норовили свалиться с моих ног.

В дверь снова постучали. На этот раз заглянул кок с большим блюдом.

— А-а, вы на перевязку? Проходите, присаживайтесь, — я постаралась улыбнуться.

— Не-а, всё зажило, как на бешеной собаке. Я узнал, что господин лекарь страдает морской болезнью. Вот, решил вас порадовать, отблагодарить, так сказать. Та-а-дам! Ромовый пирог с черносливом в медовой глазури! — кок пафосно сдёрнул накрывающую блюдо полотняную салфетку.

От этого приторного вида и запаха тазик пригодился ещё раз.

Кулинар обиженно поджал губы, поставил блюдо с пирогом на стол и удалился.

Я вздохнула, привела себя в порядок и направилась в камбуз.

Кок, заметив моё появление, отвернулся и принялся усиленно взбивать что-то в своей миске.

— Многоуважаемый кулинар, — начала я свою речь, — прошу простить меня за столь позорящий мою честь случай. Да-да, именно случай, ибо виной всему — моя хворь. Я в полном восторге от ваших кулинарных способностей, считаю вас самым несравненным и достойнейшим поваром, и думаю, что ваше место не на утлом судёнышке, где простые матросы не смогут оценить ваши старания, а при дворе его величества.

Моя лесть, как и ожидалось, возымела положительное действие. Кок расплылся в улыбке и подбоченился:

— Тысяча чертей! Вы так тонко подметили мои таланты! Я и сам подумываю подзаработать деньжат и открыть хороший трактир в Белобреге, для знатных господ. Только как их тут заработаешь?

— Это делается намного проще. Вам нужно найти состоятельного компаньона. Управлять заведением будете вы, и постепенно отработаете вложенные средства.

— Да вы просто гений, господин лекарь! Якорь мне в ж… жабры! Вы точно туда пошли учиться?

— Я очень разносторонний человек — всецело развитая личность, так сказать.

— Так я это сразу и заметил. По такому случаю — тост! — он потянулся за пузатой бутылкой. — Ах, бес побери, вы же не пьёте! В первый раз вижу непьющего лекаря, да ещё к тому же и студента. Вам, милейший, двойную норму пить полагается!

— А может, у вас имеется сбитень, пунш, ну, или на худой конец, домашняя наливка?

— Хо-хо, лопни моя селезёнка! Это — пойло для баб и малахольных слабаков! Морские волки, чтоб вы знали, глухтят крепкие напитки!

— Значит, крепкого чаю.

— Есть у меня такой напиток, — он стал рыться в шкафчике. — Вот, у аптекаря купил.

Кок протянул мне медную коробочку, надпись на которой гласила: «Чайные листья высушенные. Заваривать кипятком. Не жевать! Не курить! Сей напиток избавляет от тоски и меланхолии, улучшает кровь, укрепляет сердце, очищает сосуды, способствует выведению камней из печени и почек, ежели оные еще функционируют».

— Отлично. У меня всё функциклирует. И меланхолию не лишне будет прогнать. Кипятите воду, а я сейчас вернусь.

Я сбегала в каюту, взяла пирог и вернулась обратно.

Пирог оказался просто чудесным и вовсе не приторным. Почувствовав, что мой чай попахивает отнюдь не чаем, я не преминула сообщить об этом коку, на что тот признался, что «линул чуток рому для вкуса, для пользы дела — кишки обеззаразить». Спорить было бесполезно. Чокнулись глиняными кружками, я — с чаем, он — с бурым, сладко пахнущим напитком.

Просидели мы долго, Гедеон рассказывал о морских путешествиях, особенностях национальных кухонь и загадочных специях, ценившихся на вес золота. Мне особо нечем было похвастаться, да и слово вставить было невозможно: «Ну, а у вас как жизнь, господин лекарь? Ах, нет-нет, не рассказывайте, я из любезности спросил!»

В итоге получили оба: кок от капитана за то, что замешкался с обедом, я — от Данияра за то, что он весь корабль оббегал и моряков на уши поднял, беспокоясь о том, не свалилась ли я за борт.