Лунные кружева, серебряные нити

ГЛАВА 23

Лунный свет сплетает все сны в одну паутину.

(галтийская народная мудрость)

В серых предрассветных сумерках Эйва возвращалась домой, я еще издали заметила её горящие глаза.

— Лада?! — она присела и взяла меня за плечи, но я молчала. — Пойдём в дом, — помогая мне подняться, она отворила дверь и завела меня внутрь.

— Что-то случилось? Пришла бы ко мне на маяк, ночью я всегда там, — она сняла с меня накидку и стала укладывать в постель. — Отдохни, потом всё расскажешь, а то совсем как неживая. Мать-Богиня! Что у тебя с лицом? Скула вся синяя! Так, ложись, я сейчас принесу травяной настойки, чтобы ты успокоилась, и примочку сделаю, к завтрашнему дню синяк полностью сойдёт.

Она буквально силой влила в меня горькую, пахнущую пустырником и валерианой настойку.

У меня будто закончились слёзы. Все выкатились, до одной. Теперь я просто лежала с пустой звенящей головой и стеклянными глазами смотрела в серый потолок.

Весь следующий день я чувствовала себя совсем скверно, будто в тёмной и тесной яме; то спала, то просто лежала, молча и не двигаясь. Эйва уговаривала меня поесть, но тщетно.

Ночью она уходила на маяк, утром возвращалась, занимаясь домашними делами и мурлыча себе под нос песенки.

«Это я во всём виновата. Потащила его в этот проклятый Вышеград. Ну почему мне дома не сиделось? А теперь? Хоть бы узнать, где его могила…» На глаза опять навернулись слёзы, и я захлюпала носом.

Эйва вошла в комнату и присела рядом, вопросительно заглядывая мне в глаза.

— Эйва, я убила человека. Не знаю, как это вышло, но он заслужил гораздо худшую смерть, за то, что отнял у меня любимого.

— Ты не должна использовать свой дар во имя смерти или причинения зла, каковы бы ни были твои намерения, и каков бы ни был человек. Не тебе судить, кто достоин жизни, а кто — нет. Я знаю, каково это — потерять самого близкого человека.

— Твой муж тоже умер? Неужели ты не смогла ему помочь?

— Не смогла. Его подкосила тяжёлая болезнь, последний месяц он даже не вставал с постели. Это случилось три года назад. А был ведь совсем не старым — всего шестьдесят три.

— У вас такая разница в возрасте?

— Я старше его на год.

У меня округлились глаза:

— Хочешь сказать, что тебе под семьдесят? Но… как? Тебе и сорока пяти не дашь!

— Спасибо, — Эйва кокетливо поправила выбившийся каштановый локон и улыбнулась. — Если и ты будешь принимать эликсир лунного серебра каждый месяц, то будешь жить долго, сохраняя свою красоту и молодость. Не смотри на меня так. Да, он не только подпитывает нашу силу. Не зря же нас кличут в народе ведьмарками.

— Нет. Если бы был жив Данияр, я бы никогда не стала пить лунное серебро. Лучше состариться рядышком: вместе нянчить внуков, кормить голубей на скамейке и танцевать в скверике старинный вальс.

— Это тебе сейчас так кажется, пока ты молода и красива. А когда начнёшь увядать? Каждая женщина мечтает сохранить молодое подтянутое тело, свежую кожу и здоровые волосы как можно дольше. Поверь, многие готовы отдать за это всё, даже душу подземным бесам.

Я молчала. В её словах, несомненно, была доля истины. Но каждому своё. Сейчас я отдала бы душу, чтобы вернуть Данияра.

— Я знаю, что тебя успокоит. Хочешь, я поворожу тебе, брошу карты?

— Нет, Эйва. Этого мне хочется меньше всего.

— Тогда поднимайся, пойдёшь со мной на маяк.

— А это обязательно?

— Обязательнее не бывает. И ещё я тебя сейчас заплету, а то совсем на чучело похожа. Хватит убиваться, жизнь продолжается, и тебе есть ради чего жить и благодарить небо.

Я только хмыкнула в ответ.

По узкой каменистой тропке шли долго, взбираясь вверх и петляя между голыми утёсами. С моря полз густой сизый туман, окутывая липким влажным покрывалом прибрежные камни.

— Высоко же подниматься! — оказавшись внутри маяка, я запрокинула голову и глянула вверх на узкую винтовую лестницу.

— А мы и не пойдём по лестнице. Есть такая интересная штуковина, «механизм» называется. Муж мой сам придумал. Он был смотрителем, как и его отец. А после его смерти я здесь и осталась. Детей у нас не было, а возвращаться некуда — моих родных уже давно нет в живых.

Эйва рассказывала это между делом, с лёгкостью, привычным жестом вращая какую-то ручку. Я же с опаской наблюдала за крутящимися шестерёнками, благодаря которым наша, похожая на клетку, кабинка скользила вверх по металлическим тросам.

— Будем костёр разводить? — почему-то занервничала я.

— Какой костёр, Лада? Сейчас покажу огромную масляную лампу, какой ты ещё не видывала. Будем китовый жир поджигать.

Механизм действия лампы меня совершенно не заинтересовал, я даже не стала слушать Эйву, а сразу вышла на узкий балкончик, окружающий всю башенку маяка. Положив руки на старые, покрытые ржавчиной поручни, я смотрела вдаль, на тёмную зыбь моря. Слева тревожно мерцали в тумане огни города.

«Он ушёл, а я осталась. Зачем?», — думала я, глядя вниз на торчащие из воды острые камни, омываемые брызгами грязной морской пены, — «Интересно, это очень больно, упасть на скалы? Ему тоже было больно… А вдруг не умру, а только покалечусь? Эйве только хлопот прибавится…»

— Лада!

— А?

— Я забыла Плешика покормить, пса моего. Можно тебя попросить? Всё равно тебе скучно…

— Да, конечно, раз уж толку тут от меня ноль, — я заглянула внутрь.

— Вот ключ, держи. Может, заодно и Кабыздоху сена задашь?

— Хорошо. Это конь?

— Хуже. Мул.

— Кто?

— Помесь лошади и осла. Сама увидишь. Его так предыдущий хозяин назвал, так что я не причём. Впрягаю его в бричку и раз в неделю в город за покупками езжу. Эй! Ты зачем по лестнице пошла, на механизме гораздо быстрее!

— Нет, я уж лучше пешком, не доверяю я этой штуковине.

— Лада! Если не лень, то и козу подои! — крикнула Эйва вслед, когда я уже скрылась в дверном проёме.

Я спустилась на несколько ступеней, но, подумав, вернулась:

— А козу твою как звать?

— Чучундра. Откликается на Чучу.

— Смешная ты, Эйва, — замогильным голосом произнесла я и снова потопала вниз.

Старая винтовая лестница круто вела книзу. Шла я долго-долго, иногда мне казалось, что я уже спустилась под землю, но всё еще продолжаю идти. Там-сям встречались узкие незастеклённые проёмы, из которых веяло ночной прохладой. Один раз я случайно потревожила семейство летучих мышей, пришлось пригнуться, спрятав голову и выжидая, пока они успокоятся и перестанут метаться, чтобы не приведи небеса, не запутались в моих волосах.

У самого маяка чувствовался лёгкий морской ветерок, а дальше из-за густого молочного тумана тропка была видна плохо. Пару раз я даже успела поскользнуться на влажных камнях, теперь я шла осторожнее, внимательно глядя под ноги и придерживаясь руками за шероховатые, выступающие куски горной породы, особенно на спусках.

А ведь хитрая Эйва, видя мою апатию, намеренно придумала для меня какие-то поручения. Вот иди теперь, под ноги смотри и одновременно думай, с какой стороны к этой Чучундре подойти.

Сегодня я впервые заметила небольшой огородик, раскинувшийся сразу за домом, несколько хозяйственных построек и парочку ветхих сарайчиков.

— Плешик! — позвала я, и из прислонившейся к плетню конуры показалась сонная морда. — Иди сюда, ужинать будем!

Большой чёрный пёс лениво вылез, гремя цепью, почесал за ухом и направился ко мне, размахивая хвостом. Слово «ужинать» знал он хорошо.

— Шалопут, ну какой из тебя сторож? — почесав его за ухом, я положила каши в большую изгрызенную миску. — Так, дальше. Мул, я иду тебя искать! Если не спрятался — пеняй на себя!

Открыв первую же дверь, я обнаружила там спящих на насесте кур. Открыла следующую: справа лениво жевала ветви чёрная коза, слева, за невысокой оградкой, стоял низкорослый коняка с короткими ногами и шеей. За расположенной рядом дверью я обнаружила и сено. В кормушку мулу положила его побольше. И столько же козе, чтоб не обидно было.

Ни в сарае, ни в доме никакого ведра мне найти не удалось, тогда я взяла с полки глубокую деревянную миску и отправилась доить Чучундру. Только как это делается? С какой стороны подойти-тo? Хочешь-не хочешь, а кое-как разобралась. Только вредная Чуча никак не желала стоять на месте, всё время дёргаясь и переходя из угла в угол. Я нервно перемещалась следом. Два раза она переворачивала плошку с молоком, и мне приходилось начинать всё заново.

Как только я вышла из душного сарая и направилась к дому, сразу попала в засаду из двух поджидающих меня кошек. Они дружно подняли хвосты и побежали за мной следом.

— Что, и вас кормить? Извините, такой команды не поступало. Не было, говорю, такого приказа!

Но они не желали отступать, нагло тёрлись о мои ноги и мяукали.

— Ну и забирайте, — я поставила плошку с молоком на землю, — а я спать пойду!

Больше я не интересовала животных, они тут же принялись лакать молоко, толкая друг друга.

Только я успела раздеться и влезть под одеяло, как одна из кошек прыгнула на мою кровать, ткнулась рыжей усатой мордашкой мне в ухо и замурлыкала. Я обняла тёплое тельце и почесала подставленную для ласки шею.

— А знаешь, что? — зашептала я ей. — Я буду жить. Может быть, даже долго, но не уверена насчёт счастливо. Только сначала мне нужно кое с кем расквитаться. Я найду того палача, и стражников, и тюремщиков — всех-всех, кто заставил его страдать. Им повезёт не так, как Ставру, они будут умирать долго и мучительно.

Кошка перестала мурлыкать и села на подушке, уставившись на меня жёлтыми немигающими глазами.

— Что? — возмутилась я. — Считаешь, не нужно этого делать? А что предлагаешь? Конечно, тебе легко рассуждать, легко жить — ты же кошка! Ну, чего уставилась? — я столкнула её с кровати. — Иди, мышей лови!

Утром меня разбудил приятный ванильный запах свежей выпечки. Я поднялась с постели, не открывая глаз, натянула платье и пошлёпала в кухню.

Эйва, как обычно напевающая себе под нос, складывала на блюдо еще горячие плюшки, посыпая их молотыми орешками. Услышав мои шаги, она обернулась:

— Помогать пришла? Опоздала.

— Ничего, я помогу съесть, — рука сама потянулась зa пушистой плюшкой. — А ты вообще когда-нибудь спишь? Ночью смотришь за маяком, днём людей принимаешь. И как ты успеваешь готовить?

Она рассмеялась:

— Иди, умывайся, да волосы причеши, растрёпа! А я пока чай заварю, ягодный. Тебе с мёдом?

— Всё равно! — крикнула я, скрываясь за дверью.

Приведя себя в порядок и уложив волосы, как и следует благовоспитанной даме, я вернулась за стол.

— Я рада, что ты приходишь в себя, — Эйва с улыбкой наблюдала, как я уплетаю уже пятую плюшку. — Что думаешь делать дальше?

— Для начала выясню, кто причастен к смерти Данияра, — я поставила чашку на стол. — И найду всех, до единого. А потом… Потом думаю, стоит отправится в родной Сторожинец.

— Ты заблуждаешься, если рассчитываешь успокоиться таким образом. Чужие смерти не вернут его; уверена, Данияр не хотел бы этого. Оставайся у меня, сколько пожелаешь, хоть навсегда.

— Спасибо, Эйва. Эта краина слишком жестока, и мне здесь не место. Нужно сгонять в порт, разузнать, не собирается ли какой корабль к берегам Воларии.

— Ты забыла о главном: сегодня полнолуние.

— Боюсь, это мне не поможет. Будучи в Лунной Обители, я выяснила, что мне поможет лишь проведённый Луноликой обряд. Время ещё не пришло. И сомневаюсь, что мне захочется еще раз пуститься в это дальнее путешествие. А может, ты приготовишь для меня ещё такое зелье забвения? Выпью его у себя в огороде, когда вернусь домой. Только предварительно напишу матери счастливую легенду, которую она должна будет мне рассказать.

— Не говори глупостей! У каждого свой путь в этом мире. И если для кого-то это путь невежества, унижения, боли или страдания — значит, только так можно чему-то научиться. Повторю еще раз: тебе есть ради чего и кого жить, благодари Богиню за это. А вообще, воспользуйся полной луной, лишним для тебя это точно не будет. Обычно я кладу свой серебряный перстень в стеклянную чашу и заряжаю воду в ней под лунным светом. А потом, поймав в чаше своё отражение вместе с ликом луны, я выпиваю всю воду, прося подарить мне силу, молодость и красоту. Но ты можешь делать всё, что пожелаешь — сердце подскажет, что нужно именно тебе. А про ритуал в Лунной Обители и думать забудь — нет такого ритуала!

В этот день к Эйве тянулись посетительницы. Из-за отсутствия двери в кухне я была невольной свидетельницей того, как она гадает по просьбе молодой дамы, наряженной в дорогие шелка и жемчуг, бросая гладкие, обточенные водой камешки и разноцветные ракушки. Затем она взялась за потрёпанную колоду карт, попутно давая советы, как повысить свою привлекательность и удержать любимого мужчину. Неужели и я занималась такой ерундой? Теперь всё это казалось мне таким глупым и бессмысленным.

Чуть позже, когда Эйву навестили две чопорные пожилые пани в смешных чепчиках с лентами и просьбой о заговоре монет на богатство, я выскользнула из дома, решив немного прогуляться.

Денёк выдался ясным и тёплым, от вчерашнего тумана не осталось и следа. Ноги сами несли меня к морю. Берег был пологим, но полностью усыпанным острыми камнями и обломками горной породы. Из воды торчали голые скалы, кое-где на них виднелись птичьи гнёзда. В чистом, не по — осеннему голубом небе кружились чайки, их пронзительные крики эхом доносились до меня с высоты. Они разгонялись, стрелой ныряя в воду, и вновь уносились ввысь, держа в клювах или цепких лапах свою добычу — мелкую рыбёшку.

Сняв башмаки и поставив их на большой камень, я подняла подол платья и вошла в воду. У самого берега волны разбивались о камни, окутывая их тончайшей водяной дымкой, искрящейся в лучах солнца, как тонкая вуаль. Вдыхая полной грудью морской воздух, я закрыла глаза, ощущая, как свежий бриз овевает лицо, развевает непослушные волосы и треплет платье.

Нужно наконец забрать свои вещи из «Трёх Тараканов», пока хозяева не выбросили их или не распродали. И подыскать в городе какую-нибудь работёнку, чтобы заработать на обратную дорогу. Жизнь идёт своим чередом, и мне следует двигаться дальше. Да, одной невыносимо тяжело и трудно, но на то я и женщина — я умею справляться с трудностями. Я смогу, я сильная — так он говорил…

Я вздохнула. Выйдя из воды, подхватила свои башмаки и запрыгала по горячим камням к дому. Обязательно вернусь сюда ночью, чтобы искупаться. Мне хочется этого, а Эйва говорила, нужно всегда прислушиваться к себе.

Поздно вечером Эйва облеклась в лёгкое белое платье, сложила в тканую сумку стеклянную чашу на высокой тонкой ножке, бутыль с водой, нож, свечи, сушёные травы и цветы. Перекинув сумку через плечо, махнула мне на прощание рукой и скрылась в направлении маяка.

Я же отправилась к морю ближе к полуночи, прихватив с собой только лишь наполненную колодезной водой стеклянную бутыль — ничего более подходящего в кухне Эйвы мне найти не удалось. Да я не очень-то и старалась, так как не рассчитывала на помощь сего лунного чародейства.

Ведущая меня в ночи луна роняла волшебный свет на прибрежные камни, отбрасывающие длинные чёрные тени. Сегодня она казалась как никогда близкой мне, чарующей и манящей. Она притягивала, звала к себе, раскрывая навстречу объятия и ликуя, что её мятежная, блудная дочь наконец-то вернулась.

Сбросив с себя одежду и подставив тело ласкающему свету, я сняла с шеи свой медальон и осторожно опустила его в бутыль с водой, и он сразу мягко засветился. Вода всколыхнулась и заиграла лунными бликами, принимая его на дно.

Оставив бутыль на камне, я приблизилась к воде. Сейчас, мягко окутывая моё тело, она не казалась холодной. Ещё немного пройдя вперёд, на глубину, достигающую груди, я сложила руки лодочкой и поплыла. Море казалось необычайно спокойным и умиротворённым, в ночной тишине слышны были лишь оставляемые за мной всплески. Лёжа на спине и покачиваясь на мягких волнах, я с упоением разглядывала бесконечную глубину звёздного неба и желтоокую красавицу-луну, мою мать, прародительницу, хранительницу света и мудрости. Я чувствовала её чарующий притягательный свет внутри меня. Внутри меня хранятся ответы на все мои вопросы. Я умею читать символы, которые использует Богиня, чтобы говорить со мной. Я знаю, что всегда и везде моя заступница рядом, наблюдая и защищая меня.

Окунувшись в искрящееся серебром море с головой, я решила, что пора идти. Выйдя на берег, первым делом я взяла бутыль с водой и подняла её высоко над собой, протягивая медовой луне:

— Помоги мне, о, Великая Богиня! Когда кажется, что мир рушится, и земля уходит у меня из-под ног, помоги мне выстоять с высокоподнятой головой, помоги поверить в свои силы и начать жизнь заново!

Затем я выпила эту жидкость, кажущуюся мне теперь бархатной и тягучей. Немного постояв и прислушавшись к своим ощущениям, я поняла, что ничего особенного не произошло, если не считать приобретённого душевного равновесия и уверенности в собственных силах. Ну, что ж, чуда я и не ждала. Искренне поблагодарив ночное светило, я одела на шею свой амулет, сгребла в охапку одежду и так, нагишом, отправилась к дому. Эйва всё равно на маяке, а больше в ночное время никого здесь и не встретишь. Мне вдруг вспомнилась рассказанная Володримеем легенда о Лунной Деве, гуляющей в ночи у маяка, и я невольно улыбнулась: вот так и создаются легенды. Если сейчас я встречу какого-нибудь запозднившегося рыбака — история повторится. Однако дошла я без приключений. Только пёс немного поворчал за забором, не признав меня.

Бросив вещи на пол, я забралась под одеяло. Мягкий лунный свет падал из окошка на постель. Спать не хотелось вовсе, даже наоборот, я чувствовала невероятный прилив сил и жизненной энергии, даже летать хотелось. Да-да, именно — летать. Как жаль, что полёты на метле — это всего лишь досужие вымыслы; это как раз то, чего мне сейчас не хватает. Я снова улыбнулась, воображая себе картину, как взмываю в небо с черепичной крыши, сжимая ногами метлу, словно бока норовистой лошади, и как на тесных городских улицах распугиваю запозднившихся прохожих, лихо проносясь у них над головами.

И так, раздумывая о всякой ерунде и тихонько хихикая, я и не заметила, как уснула. Сновидения мои были отрывочными и несвязными, но невероятно яркими и отчётливыми.

Вот я, будучи совсем ребёнком, поднимаюсь по белым каменным ступеням, склоняясь вместе с такими же девочками над большим пузатым котлом, вижу в нём отражение полной луны и своего бледного личика. Надо мной возвышается женщина в белом, и я с трепетом внимаю каждому её слову, бросая в котёл горсть сладко пахнущих соцветий.

Теперь вижу себя девчонкой с тугими тёмными косами, сидящей на поросшем мхом валуне и с любопытством рассматривающую мохнатую гусеницу, лениво ползущую по моей ладошке. В траве стрекочут кузнечики, и воздух напоён сладким ароматом.

— Лада! — эхом доносится до меня женский голос. — Опять пропускаешь занятия?! Сегодня же пожалуюсь Луноликой!

Я пересаживаю гусеницу на листок мать-и-мачехи, забираю с камня свой вересковый букетик и бегом, подхватывая юбки, несусь с холма, скользя босыми ногами по свежей траве.

А вот я, совсем нагая, выхожу в ночи из зеркального озера по лунной дорожке. С мокрых волос вода стекает на плечи и лицо. На берегу горят огни, бьют барабаны, и слышится пение. Я становлюсь на колени и опускаю голову. Ощущение пронзающей боли, словно раскалённое железо касается моей шеи, проходит быстро. Мне хорошо, спокойно и радостно оттого, что я посвящена в великие тайны мироздания, отныне я смотрю на мир совершенно другим взглядом, ибо знаю, что в ночи есть голос, раздающийся только для меня.

Идёт дождь. Я уже насквозь промокла, стоя под старым вязом у границы с Селинором. Чубарый жеребец, одолженный мною в Старброде за большие деньги, нервно переминается на месте, топча копытами грязь. Вместе с порывом ветра мне в лицо летят мокрые листья и крупные капли дождя. Я плотнее кутаюсь в отороченный мехом плащ, но сжимающие поводья руки всё равно зябнут. Рядом с вязом примостилась молодая изломанная осинка. Это произошло совсем недавно, не далее двух часов, и сломал её не ветер. Не нужно даже подъезжать ближе и касаться рукой зеленовато-серой коры, я и отсюда чувствую её боль, нарушение циркуляции жизненной энергии. Люди… И почему они считают себя хозяевами этого мира? Почему берут всё, что им вздумается, взамен не оставляя ничего, даже элементарной благодарности? Почему уверены в том, что лишь они одни способны испытывать чувства и эмоции? А ведь порой они порядком ниже даже самых примитивных инстинктов. Со временем мы утратили умение жить в гармонии с природой, и нам ещё многому предстоит научиться, если мы снова хотим наладить эту связь. А пока, к сожалению, этими знаниями владеют лишь посвящённые…

Вот, наконец, я вижу приближающуюся всадницу, отгоняю тяжёлые мысли и носком сапога касаюсь крутого бока коня. Он послушно шагает навстречу, выходя из-под раскидистой кроны под дождь.

— Здравствуй, сестра! — приветствует меня всадница, передавая мне запечатанный конверт.

Откуда послание, что в нём — я не знаю, моё дело — доставить письмо, куда требуется, и получить плату от приближённых короля.

Ещё один сон. Бросаю карты для молодой, но бледной и измождённой женщины в синем бархатном платье, расшитом жемчугом. Она не снимает густой вуали, но мне это и не нужно, я и так знаю, что передо мной королева Воларии. Как знаю и то, что это — всего на всего титул, абсолютно ничего не дающий этой одинокой женщине, заложнице обстоятельств. Карты снова и снова твердят, что не она живёт в сердце своего супруга, и ей никогда не будет в нём места. Производить наследников — вот всё, что от неё требуется. Вышивка и карты — единственный досуг королевы.

Теперь мне видятся иные сны, более приземлённые. Я роняю глиняный горшок, рассыпающийся по полу мелкими черепками. Его чёрное, пригорелое содержимое разлетается во все стороны. Мать вздыхает и качает головой. Отец смеётся, утверждая, что не моё это дело — готовкой заниматься. Я знаю, что он прав, и смеюсь вместе с ним.

А вот какой-то сельский праздник. Я встаю на цыпочки, чтобы лучше рассмотреть во-о-он того парня. Глаза у него зелёные-зелёные, как бархатный лист шалфея. И руки сами прижимаются к груди, чтобы не дать выпрыгнуть колотящемуся сердцу.

Поздний вечер. Я волнуюсь, глядя из окошка на улицу, где слышны голоса и смех. Меня никогда не зовут гулять, считая не от мира сего, мне остаётся только наблюдать за окружающим миром людей из окна. В прошлый раз меня ужасно расстроила хохочущая, с ниспадающими на лоб светлыми завитушками, девушка, наглым образом прижимающаяся к нему — я даже не спала всю ночь и едва не плакала от обиды. Сегодня этого не повторится. Иначе как же он узнает о моём существовании, если я всё время прячусь и избегаю его? Я одеваю невзрачное серое платье, воротник которого скрывает мою клеймёную шею, решительно расплетаю тёмную косу и выхожу за порог. Сама. Без приглашения.

— А мы уже уходим, — насмешливо осматривает меня с головы до ног та самая кудрявая девушка.

Вся компания гурьбой разворачивается, направляясь в сторону скверика. Красотка тянет за рукав зеленоглазого парня. Но он не реагирует, не обращает на неё совершенно никакого внимания. Я вижу, как он замирает на месте, и как, не отводя взгляда, смотрит на меня.

— Пойдём, — настойчиво повторяет девушка. — Она странная, посмотри — глаза светятся, жуть!

— Ведьмарка, — добавляет парень с рыжими вихрами и брезгливо отворачивается.

— Данияр, ты идёшь? — хмурит светлые брови девушка.

Он молча качает головой и остаётся.

— Мне кажется, я видел тебя раньше, — делает он шаг мне навстречу. Его голос, мягкий и глубокий, звучит для меня завораживающе — именно таким я его и представляла.

Я пожимаю плечами. Незачем говорить, что видел, и не единожды, незачем объяснять, что считаю дни до его приезда, чтобы издали на него посмотреть. А ведь могла бы и приворожить, но не стала. Воздействовать на чувства и волю других людей — очень плохая и низкая затея. К тому же, очень хочется, чтобы это был не наведённый мною мираж, а по-настоящему, как у всех людей бывает.

— Данияр, — протягивает он руку.

— Лада, — я несмело протягиваю свою.

— Такая холодная… Замёрзла?

Я молчу. Он снимает мундир и набрасывает мне на плечи. И мы сидим на лавочке у моего дома до самого рассвета, и болтаем обо всём на свете, и не можем наговориться.

А утром, ложась спать под недовольное ворчание матери, я чувствую себя по — настоящему человеком и по-настоящему счастливой. Я знаю, что теперь он будет приезжать только ко мне, только для меня, только ради меня. Но что мне написать Луноликой? Ведь она готовила меня к службе при дворе. Неужели я столько лет провела в Обители только для того, чтобы развлекать гаданиями знатных дам?

Я буду с Данияром, по — другому я не могу, по-другому моя жизнь не имеет смысла. Авось, всё само-собою образуется. Ведь одно другому не мешает, не так ли?

Моя Яшма. Вижу прекрасный сон, как несусь на лошади по высокой некошеной траве, ощущая необычайную лёгкость и восторг от свистящего в ушах тугого ветра. Приподнявшись в седле и оглядываясь, вижу спешащего за мной Данияра. Его Пепел пускается в галоп, нагоняя меня, я запрокидываю голову и смеюсь, подгоняя Яшму:

— Ну, давай же! Мы будем первыми!

А потом мы стоим над круто спускающимся к воде берегом и смотрим на бушующие под ногами волны, разбивающиеся солёными брызгами об острые прибрежные камни. И он прижимает меня к себе сильно-сильно, так, что становится трудно дышать, и прячет лицо в мои растрёпанные ветром волосы.

Вижу нашу кухоньку в Белобреге. Сидя на широком подоконнике и подтягивая связанные мамой колючие носки, я рисую пальцем на причудливо раскрашенном морозном окне. Ну надо же, такую снежную морозную зиму даже из старожилов мало кто помнит! И море у самого берега сковано льдом. Но всё это там, за окном. В очаге весело потрескивают дрова, над огнём булькает котёл. И в этот раз в нём никакое не зелье. Я, кажется, научилась готовить. Теперь не придётся ждать возвращения Данияра и приготовленного им ужина, перебиваясь пока чаем с пряниками.

Всё та же картина: в очаге догорают дрова, я снимаю с огня цыплёнка, поджигая попутно край полотенца. Только за окном уже лето, а значит, можно распахнуть окошко и проветрить. Хорошо, что сегодня у меня не будет посетительниц — не зря я устроила день отдыха. Вот сейчас начирикаю Данияру записку и отправлюсь в Старброд, к Белаве. Он, конечно, обидится, что не предупредила и уехала без него, но я всё объясню по возвращении, когда буду во всём уверена.

Выглянув в окно и заметив заказанный мною экипаж, я хватаю собранную заранее сумку, плащ на случай дождя, запираю дверь, пряча кованый с завитушками ключ под коврик, и бегу вниз по скрипучей лестнице, перепрыгивая через ступени.

— Как же я рада видеть тебя! А я только сегодня ответ отправила в Сторожинец, — обнимает меня Белава, белокурая женщина лет тридцати, но я-то знаю, что ей гораздо, гораздо больше. На её персиковой коже нет и следа возраста.

— А я уже от родителей вернулась. Не могла долго ждать, сразу к тебе, за советом. Может мне пора забросить всё к бесам и заняться своей личной жизнью, как считаешь?

— Я знаю, зачем ты здесь, — Белава разливает по расписным чашкам мятный чай, — правильно сделаешь.

— Так я права?

— С твоим здоровьем всё именно так, как ты предполагаешь, тут и гадать не нужно, — она улыбается, — Данияр ведь давно тебя под венец зовет, успел пожаловаться, когда я у вас была. Езжай и планируй, наконец, свою свадьбу!

— Единственное, что меня держит, это мой обет. Луноликая… Как объяснить ей, что время и усилия, затраченные на меня, были напрасны?

— Ничего не бойся и не думай об этом. До нашего рождения Великая Богиня готовит лишь серебряные нити, предопределяющие наш характер и способности, судьбу же, подобно кружевам, мы плетём сами. Не следуй чьей бы то ни было воле, выбирай свой путь сама, ты сама за себя в ответе.

— Спасибо, Белава. С тобой всегда так легко… В общем, жди приглашения на свадьбу.

— Боюсь, я пока не выездная. За мной следят, ощущаю это даже физически.

— Это еще почему?

— В интересах государственной безопасности. Даже в Вышков не могу отлучиться без провожатых.

— Зачем тебе туда?

— Передать кое-что одному человеку.

— Давай я передам.

Она замялась:

— Не хочу впутывать тебя в неприятности. К тому же, тебе не по пути.

— Глупости. Ты столько раз помогала мне. Давай свою передачу.

Она вытащила из резной шкатулки свёрнутый трубочкой лист пергамента и протянула его мне:

— Комарецкая улица, трактир «Пятое Колесо», спросишь Переслава. Запомнила?

— Отчего ж не запомнить? Письма я десятки раз передавала, — я сложила письмо в сумку и хитро улыбнулась. Не ожидала я, что Белава позволит себе вести переписку с поклонником.

— И еще кое-что, — она выудила из шкатулки сложенный в несколько раз документ и протянула мне. — Это отдашь ему лично в руки. Если не получится — заберу обратно. На свадьбе.

— Договорились, — решив, что этот листок представляет немалую ценность, я на всякий случай спрятала его под стельку башмака, для надёжности.

— Лад, — продолжала женщина, — многие люди совсем не те, за кого себя выдают, не доверяй никому. И вот ещё что… Если вдруг случится что-нибудь непредвиденное, просто выпей это зелье, — она протянула мне пузырёк с мутноватой жидкостью, — для твоего же блага, верь мне.

— Я верю.

— Спасибо, — она обняла меня. — Я тебе подарок приготовила, — и протянула свёрток. — Пояс. Одень, тебе будет красиво. И чтобы не случилось, помни, я люблю тебя.

— Ой, ну не надо так! — отстранилась я. — Прощаешься, как в последний раз. Чтоб была на свадьбе, смотри мне! О дате сообщим.

С улыбкой я выхожу за порог. Пройдясь вдоль по улице в поисках экипажа обнаруживаю, что за мной следят. По пятам следует всадник на прекрасном скакуне необычной кремовой масти. Его лица, скрытого шляпой, рассмотреть не удаётся. Лишь проводив меня до окраины города и убедившись, что я направляюсь в другую от Белобрега сторону, он разворачивает коня, и я вижу блеснувшие из-под шляпы красивые и холодные, как сталь, глаза. Глаза Ставра — капитана тайной стражи.