Лунные кружева, серебряные нити

ГЛАВА 16

Плохому коню наездники мешают.

(галтийская народная поговорка)

Наконец-то я выспалась. Никто не стучал, не беспокоил и не ворчал под дверью. Оказывается, человеку для счастья не так уж и много нужно. Раздвинув тяжёлые занавеси и наполняя комнату солнечным светом, я разглядела в беседке всё то же неизменное общество. Только оно увеличилось еще на одного солидного старичка в белых перчатках.

Взяв со столика маленькое зеркальце, я направила солнечного зайчика на лицо Данияра, открывшего к этому времени один глаз.

— Соня, просыпайся, утро в разгаре! «Милые люди» уже позавтракали.

— Они еще там задержатся, если ты будешь у окна голая стоять.

— А мне всё равно, — я обернулась, чтобы ещё раз взглянуть на беседку. И действительно, пожилой господин, открыв рот и не донеся до него ложку, застыл на месте, не отводя глаз от моего окна. Затем он отложил ложку в сторону, извлёк из кармашка монокль и снова воззрился на меня. Я засмеялась и прыгнула на кровать к Данияру, примостившись поверх него.

— Ну, что? Какие на сегодня планы? — Данияр усердно пытался затащить меня под одеяло, а я отчаянно сопротивлялась.

— Прежде всего, позавтракать. Я так есть хочу, просто умираю!

— А потом? В порт?

— Знаешь, я подумала сегодня ночью… Раз уж мы здесь, то почему бы не наведать Лунную Обитель?

— Больше не оставлю тебе ночью время для размышлений.

— Я серьёзно. Ведь это недалеко. Когда мы еще в Галтии будем? Получится эдакая увеселительная прогулка. Очень надеюсь повидаться с той самой Светозарой, которая забрала меня в Обитель. Она мне, как вторая мать, наверное.

— А кто обещал, что после посещения маяка мы в любом случае отправимся домой?

— Хорошо, отправимся. Только я буду жалеть об этом всю свою оставшуюся жизнь.

— Шантажистка.

— Ну, Даниярчик! Это же быстро! А потом домой. Честно-честно. Приглашения на свадьбу рассылать.

— Ладно, хитрая ты лиса, уговорила.

Завтракали мы в тишине и одиночестве, обсуждая планы на предстоящий день. Затем отправились в город, в надежде найти нашего знакомого извозчика и просить его доставить нас к Обители.

На улицах после ночной грозы еще стояли лужи, в которых купались сонные пташки, а в других, что поглубже, — запускала ореховую скорлупу и берестяные кораблики довольная ребятня.

На городской площади стояло несколько экипажей, знакомого нам среди них не оказалось.

— Простите, — обратилась я к одному из извозчиков, — а парень такой смешливый, в шапке с пером, здесь обычно работает? Лошадь у него серая в яблоках, и спицы в пролётке разноцветные.

— А-а, Пинчекрякало, что ли?

— Ну зачем же так. Нормальный человек.

— Это фамилия у него такая, а звать его Олехно. Он двух панычей в баню повёз. Может, я сгожусь? Доставлю, куда нужно, в лучшем виде.

— Нет, мы немного по другому вопросу.

— Что, денег вам должен?

— Да нет же.

— Вы — ему? Так оставляйте, я передам.

— Никто никому ничего не должен! — я с раздражением отошла в сторону, к стоящей в тенёчке широкой скамье. — Данияр, а давай пирожков купим, вон, тётенька продаёт, — я не сводила глаз с красочного лотка.

— Так мы же завтракали только что.

— Тебе жалко?

— Ещё чего-нибудь? — вздохнул Данияр.

— Нет. Хотя — да. Купи попить и сладкого чего-нибудь. Хотя, нет, не нужно сладкого. Хочется чего-то, не пойму чего…

Так мы и сидели, я жевала пирожки и вертела головой, разглядывая витрины и проходящих мимо людей, а Данияр откровенно скучал, подперев рукой подбородок и глядя сквозь толпу.

Когда же вернулся Олехно, моему счастью не было предела. Тот час же отложив в сторону надкусанные все до единого пирожки, я побежала к нему.

— А, на манеже всё те же. День добрый! — он пожал нам руки. — Куда на сей раз едем?

— На север, к новым приключениям. А если точнее — в сторону Златоселища.

— Да брось ты, я туда ни за какие деньги не поеду.

— Это почему?

— Во-первых — зачем так далеко переться, когда и тут работа найдётся? И потом, земли там дикие, поселищ почти не встречается. Волки, медведи да болота. Не просите — не поеду. Гавриш! — крикнул он в сторону. — Людей в Златоселище свезёшь?

— Делать мне больше нечего! — донеслось в ответ.

— Ну вот, слыхали? И я о том же.

— Ладно. А сколько стоит одолжить на время твою лошадь с коляской?

— Да ты что? Я без коня — как без рук. Купите вон, на торжище.

— Слушай, если бы мы могли купить, мы бы к тебе не обращались. Помнится, ты хвастался, что брат на конюшне у виконта служит. Смог бы он нам помочь, как думаешь? Нe бесплатно, конечно.

— Одолжить какого коняку ненужного, пока Гдышека нет? Не знаю, спросить надо.

— Так поехали, спросим.

— Запрыгивайте. Только сначала домой ко мне заедем, там мать кой-чего Войтеху собрала. Да я и сам наведать его собирался. Так что денег с вас не возьму — я сегодня добрый. Н-но, пошёл, залётный!

Поплутав по улочкам, мы остановились возле большого добротного дома. Пришлось немного поскучать, ожидая в коляске и рассматривая самую обыкновенную пыльную улицу, одну из тех, которые выглядят одинаково в каждом городке и в каждой краине. Дом семейства Пинчекрякало выгодно выделялся среди других себе подобных черепичной крышей, высоким каменным фундаментом и широкими проёмами окон. Приподнявшись, мне удалось рассмотреть большой скотный двор за новыми, свежевыкрашенными воротами.

Олехно вышел с тяжёлыми по виду корзинами. Его провожала высокая статная женщина в наброшенном на плечи тёплом пуховом плате. Дав сыну последние наставления, она кивнула головой и затворила калитку. Олехно поставил плетёные корзины нам под ноги, запрыгнул на козлы и махнул хлыстом. Мы снова затряслись по неровной просёлочной дороге. Одна из корзин, как я случайно обнаружила, была доверху заполнена золотисто-жёлтыми, как солнце, грушами. А ещё совершенно случайно обнаружилось, что были они сочными и невероятно сладкими. «Одному Войтеху не справиться с такой огромной корзиной», — решила я и хорошо помогла бедолаге, не забыв угостить и Данияра.

— Олехно, а как добраться до этого Златоселища? — придвинулся к нему Данияр. — Дороги-то хоть там имеются?

— Имеются, отчего ж нет? Из Вышеграда выедете по Рябиновой улице, свернёте на Северный тракт, а там прямо. Коли читать умеете, то не заблудите. На вехах указано, в какой стороне Златоселище. А конкретно не знаю. Леса там глухие, да люди тёмные, дикие.

— Почему ж они дикие? Тоже ведь — галты, как и ты, — я тоже подсела поближе.

— Так ещё и полвека не прошло, как мы те земли завоевали. Это заслуга Довмента Второго, сейчас сынок его на троне, то ж неплохой государь. Туда многие из наших подались, золото искать, кой-кому даже и разбогатеть повезло. Да мистагоги еще отправились тёмных людей грамоте учить, да отцу-небу молитвы воздавать. Они же, недалёкие, зверей почитают, да деревья, да камни. Дикари, одним словом.

Дорога до имения Гдышека была совсем недолгой — стоило только выехать за город да протрястись пару вёрст. Не составило большого труда догадаться, что мы уже подъезжаем. Я поняла это сразу, как только мы въехали на широкую аллею, окружённую с обеих сторон старыми ветвистыми липами, смыкающимися кронами прямо над нашими головами. Ещё немного — и мы уже переехали полукруглый мост над вырытым в давние времена рвом, а ныне — прудиком с белыми лебедями.

Подъехав к высокой кованой ограде, украшенной гербом виконта, Олехно спешился и, велев ждать его на месте, просочился за калитку. Вернувшись и привязав лошадь, он взял свои корзины (даже не поблагодарив меня за то, что нести их стало гораздо легче) и повёл нас за собой через боковую калитку по усыпанной гравием дорожке, объясняя на ходу, что парадные ворота предназначены лишь для виконта и его знатных гостей.

У невысоких бревенчатых сарайчиков нас встретил его брат, Войтех. Он был такой же худосочный, с кудрявой пышной шевелюрой соломенного цвета, вот только неровные и слегка торчащие, как у кроля, зубы немного портили его лицо.

Олехно передал ему гостинцы из дому и в двух словах обрисовал ситуацию.

— А что? На конюшнях — я господин, так что берите, не жалко. А причитающееся овёс да сено брату сплавлю. Гдышек еще с неделю носа не покажет. Только имейте в виду: ценных и племенных одалживать не стану.

— Да мы на любых согласны, и так спасибо, что выручил.

— Ждите тут, я пока котомки отнесу, — Войтех оставил нас на дорожке в зарослях шиповника.

Когда они с братом вернулись, мы направились к строению с маленькими окошками. В тёмной конюшенке находилось несколько лошадей.

— Хозяин у нас добрый, всем пенсию даёт, никого еще на колбасу не пустил. Вот, выбирайте, — развёл он руками. — Это у нас Руна, она совсем хромая, так что сразу отпадает, — немного задержавшись у стойла с приземистой чалой лошадью, он повёл нас дальше. — Волна, хорошая кобылка, да только старая совсем, оттого и слепая, — Войтех погладил по носу рыжую лошадку и повёл нас к следующей. — Иней, такой пугливый, что собственной тени боится, а уж если ветка хрустнула — то и не догонишь. А вот этот красавец — Жемчуг, его хозяину подарили. На следующий день он Гдышека сбросил, да ещё чуть копытами не затоптал. Чересчур своенравный. Неуправляемый, я бы сказал.

Жемчуг действительно был красавцем. Высокий, тонкий, с изящным грациозным телом, практически белый, только нос и ноги пепельно-серые.

— А вот ещё Котлета, — продолжал Войтех у денника с буланой лошадью. — Вообще-то её Калиной кличут, это я передразниваю. Кусается, гадюка, так что руку не сунь — по локоть оттяпает. Есть еще Ветер, он, конечно, покладистый, да только старый совсем, да глухой — век свой доживает.

— Да… выбор небольшой, — вздохнул Данияр. — Нам нужно обсудить.

— Советуйтесь, чего уж там. Я подожду.

Мы вышли на улицу.

— Ну, что думаешь?

Я пожала плечами:

— Сказать честно? Думаю, пешком придётся.

— Слишком далеко. Да и нечасто в ту степь ездят, чтоб в попутчики набиваться. Ну, слепые и хромые нам точно ни к чему. Старичок Ветер? Не знаю. Вдруг копыта по дороге отбросит? Инея нам тоже не нужно — еще мало на свете пожили. Остаётся Котлета и Жемчуг.

— Давай с ними познакомимся поближе. Я подозреваю, что Войтех сильно преувеличивает их недостатки.

Роскошный Жемчуг был о себе столь высокого мнения, что сладить с ним было непросто. Вздымая высоко голову, он абсолютно не слушался седока. Своевольный жеребец пытался сделать всё по — своему: хочу — иду, хочу — стою, а захочу, так и на дыбы встану. Пару раз он сбросил Данияра, пыхтя и взбрыкивая копытами, словно танцуя на месте.

— Данияр! Хватит! — ухватила я его за рукав. — Убьёшься!

— Если бы его объездить и обучить, как следует — отличный бы скакун получился, — сожалел Данияр, отдышавшись и отряхивая с одежды песок. — Возможно, помогут в управлении развязки и шпрунт, чтобы не давать ему свободы движений, удила с мундштуком, шпоры, в конце концов. Да только жалко его, пусть хозяин сам экспериментирует.

— Данияр, давай лучше Котлетой займёмся, а?

Войтех на очень длинном поводе вывел песочного цвета кобылу с чёрными ногами, гривой и хвостом. По пути она догоняла его, поднимая губу и обнажая крупные зубы, тогда Войтех прибавлял скорости, стараясь держать дистанцию и находиться подальше от её угрожающей морды. Одевать уздечку она не слишком жаждала, от моих прикосновений тоже была не в восторге, но в остальном Котлетина оказалась вполне адекватной лошадью. Пусть немного с характером, но без особых подозрительных выкрутасов. Я проехалась на ней шагом пару кругов, даже без седла! Данияр, правда, не отпускал чомбур, стоя посреди левады, но всё равно — заметное продвижение!

— Ну, как Котлету делить будем? — поинтересовалась я, спешившись.

— Забирай всю, мне не жалко. На одной Котлете вдвоём далеко не уедешь. Придётся с пугливым познакомиться. Войтех, мы тебе ещё не надоели?

— Нисколько, даже позабавили, — Войтех сидел верхом на изгороди, уничтожая одну за одной груши и болтая ногами.

Когда Данияр вывел пугливого жеребца, я поняла, почему его зовут Иней: на тёмной, почти чёрной шкуре были словно разбрызганы мелкие, как зерно, белые пятнышки по спине, бокам и гибкой крепкой шее. Иней показал себя с лучшей стороны. Конь, как конь, только не слишком сообразительный, немного медлительный и рассеянный. Но ведь нужно время, чтобы лошадь и всадник научились доверять и понимать друг друга.

— Это он сейчас такой герой, пока родные стены видит, — пытался предупредить Войтех. — Как за ворота выйдет — начнёт метаться в разные стороны.

— Тащи сюда шоры, — заявил Данияр.

— Чего?

— Шоры на глаза. Будет видеть лишь то, что впереди делается.

— Я не дурак, знаю, что такое шоры. Я спрашиваю, чего выдумал? Мы только на коней договаривались, а не на сбрую.

— Да брось ты, на кой они нам без упряжи сдались? Лада, собирайся, мы уходим.

Хитрый расчёт сработал.

— Стойте. Ладно, убедили. Поищу что-нибудь завалящее, — Войтех недовольно поморщился.

— Старое и изношенное не неси, — не соглашался Данияр. — Не очень хочется на дороге вместе с седлом потеряться.

— Вымогатели, — пробурчал парень, но послушно поплёлся в сбруйную.

Олехно, пользуясь отсутствием виконта, остался еще погостить у брата. А мы вывели лошадей через маленькую боковую калитку, и Данияр помог мне снова взобраться на Котлетину. Мы с ней не спеша потрусили в направлении города, следом — Иней, видя перед собой только мерно покачивающийся круп подруги и соседки по деннику — и этот знакомый зад успокаивал его трусливое сердце и грел конскую душу. А я, быть может, сама о том не подозревая, грела душу Данияра.

Сидеть, свесив обе ноги на левый бок Котлеты, было жутко неудобно, но усесться в седле удобнее мешало длинное узкое платье. Я крутилась и так, и этак, и, наконец, нашла выход из положения, просто подняв подол чуть выше колен. Теперь, обняв ногами Котлету, можно было и устроиться, тем более широкий тракт прямо-таки располагал к этому.

— Их-ха! — лягнула я кобылку обеими ногами. Она обернулась, насколько смогла, недовольно клацнула зубами, но всё же, задрав хвост, пустилась в галоп.

Не знаю, последовал ли моему примеру Данияр, из-за клубившейся позади пыли было трудно что-либо рассмотреть. Несясь во весь опор, я приподнялась в седле, упираясь ногами в стремена и наслаждаясь свистом ветра в ушах. Грива Котлетины развевалась на ветру и щекотала мне лицо.

Вдруг я заметила выскочившего из кустов человека, размахивающего поленом. Сначала я хотела приподдать, приняв его за разбойника. Но одумавшись и решив, что человеку, возможно, требуется помощь, я потихоньку замедлила лошадь, остановившись прямо у перекрёстка.

— Здравия желаю, — ко мне приблизился мужчина с берёзовым поленом наперевес, сующий мне в лицо начищенную медную бляшку.

— И вам не хворать, — в растерянности ответила я.

— В чём дело? Почему нарушаем?

— В каком смысле?

— Скорость почему превысили? Для кого знак установлен «На этом участке дороги пускаться в галоп запрещается»?

— Я так быстро ехала, что никакого знака не заметила.

— Вот именно. Штраф один золотой.

— Послушайте, я ведь верхом езжу совсем недавно и на Котле… Калине вообще впервые. Я к ней ещё не привыкла, понимаете? Обещаю, в следующий раз буду внимательнее. Честно-честно.

Я широко улыбнулась, подняв платье еще выше, пока не стали видны голые коленки, и для пущей убедительности захлопала ресницами.

— Ладно, так и быть, на этот раз ограничимся предупреждением, — он тоже улыбнулся и хитро подкрутил ус.

Я уж собралась продолжить свой путь, как услышала глухой цокот копыт Инея и обернулась. К счастью, он шёл рысью, однако это не помешало берёзовому полену остановить и его.

— Здравия желаю, — обратился он к Данияру.

— И вам здрасьте.

— Что везём?

— Ничего.

— А если проверю?

— Пожалуйста.

— Та-ак. Пиво, медовуху, настойку пил?

Данияр удивлённо помотал головой.

— А конь подкован?

— Конечно.

— По-летнему?

— А какая разница?

— Без шипов, значит. И из какого поселища вы повылезли? Темнота. Где сундучок медицинский?

— А это ещё зачем?

— А если с лошади свалишься и башку расшибёшь? — он махнул поленом, со свистом рассекая воздух и наглядно изображая, как Данияр будет лететь.

Этого ужаса чувствительный Иней вынести не мог и вмиг припустился с места. Мне ничего не оставалось, как нестись следом, глотая дорожную пыль. Мужчина еще некоторое время гнался за нами, грозя поленом и свистя в глиняную свистульку, но сделать ничего путного не смог.

Вскоре мне удалось догнать их. Данияр так резко осадил коня, что бедняга топтался на месте, прижав голову и высоко вскидывая копыта.

— Ты что делаешь? — я на ходу спрыгнула с Котлеты. — Ему же больно!

— Ну извини, я не знаю, как с ним еще можно совладать.

— Тише, тише, не бойся, — зашептала я. — Ты у меня умница…

Иней перестал дёргаться и успокоился, разрешив погладить его.

Данияр спешился:

— Раз у тебя так хорошо получается найти с ним общий язык, может, ты на нём и поедешь?

— Не знаю, я к Котлете уже вроде как привыкла.

В опровержение моих слов подкравшаяся поганка ухватила меня за плечо.

— Ай! Чтоб тебя. Забирай эту паразитку, пока я её на котлеты не пустила!

Обменявшись средствами передвижения, до города мы доехали без происшествий. А по улицам уже вели лошадей под уздцы, чтоб узнать, как поведёт себя Иней в шумном многолюдном месте. Иногда он упирался, взирая на меня испуганными бархатными глазами, но я научилась убеждать его, что всё в порядке, пока он со мной. Данияру приходилось не легче: после второго оставленного Котлетой отпечатка зубов на его руке, он не выдержал, снял рубашку и завязал ей морду, пообещав мне, что вскоре заменит сей аксессуар на торбу для овса в качестве намордника.

Вернувшись в «Лилию», мы с разочарованием обнаружили, что для содержания лошадей у пани Терезии нет абсолютно никаких условий. Всё же удалось убедить её оставить лошадей здесь до вечера, а потом, по возвращении Олехно, отвести на ночёвку к Пинчекрякалам.

— Только подальше от беседки — здесь приличные люди обедать собираются, — бросила напоследок Терезия и скрылась в доме.

Однако все «приличные люди» собрались возле наших лошадей, не желая оставлять их в покое и подкармливая чем придётся, даже пирожными. Пришлось всех разгонять, объясняя, как это вредно, и предупреждая о норовистой Котлете.

Постояльцы в наше отсутствие частью успели смениться. Дамочки нас покинули, на смену им вселилась пожилая пара. Ещё один, виденный мною ранее старичок, натягивал свои перчатки, прислонившись к яблоне. Девушка с тёмными волнистыми волосами и огромными карими глазищами на тоненьком бледном личике, не переставая рисовала углём на листках, которых в папке было великое множество. Она не уставала доставать их и показывать каждому из присутствующих, всем вместе и по отдельности. Я от души, искренне похвалила её работы: наброски людей, застигнутых ею в разных местах и позах, играющие собаки, охотящаяся кошка, купающиеся в луже голуби, даже гусеницы на листочках и стрекозы — все выглядели, как живые.

За обедом Лианна, так звали глазастую девушку, поведала, что приехала в Вышеград учиться, а способности у неё врождённые — научилась держать в руках уголёк раньше, чем ложку. Беседа велась вокруг новенькой — всем было интересно, когда она рассказывала о технике наложения светотени, о которой она узнала самостоятельно, методом проб и ошибок. Лианна временами краснела oт полученного внимания, но видно было, что оно ей по душе. Я отметила про себя, что она сможет многого добиться, если не свернёт с пути и не опустит руки. Мне тоже нравилась эта милая девушка. До поры до времени. Пока у них с Данияром не завелась долгая приватная беседа. Я не могла слышать всё, о чём они говорили, но видела, что она показала ему все свои эскизы и наброски, причём останавливались они на каждом, обсуждая и комментируя, а потом принялась рассказывать о своей жизни.

За столом в этот раз прислуживала румяная курносая девушка, которую мне уже доводилось видеть и за мытьём полов, и посуды, и за чисткой кафеля, и даже за работой в саду. Неужели Терезия настолько скупа, что не может ещё нанять работниц в помощь, чтобы не взваливать все дела на одну несчастную?

— А почему сама пани Терезия не составила нам компанию? — поинтересовалась я, ставя на поднос пустую чашку. — На неё это не похоже.

— Ой, ну что вы, я сама справлюсь! Пани плохо себя чувствует.

Она подхватила поднос и направилась в дом. Видя, что Данияр слишком занят беседой, я поднялась и последовала за ней. Успев нагнать её на ступенях, я приоткрыла дверь, пропуская её вперёд вместе с гремящей и покачивающейся горой посуды, а потом проскользнула и сама.

— И что с ней? — от меня было нелегко отцепиться.

— Точно не знаю. Голова болит. Я уже послала за лекарем, как она и велела.

Поинтересовавшись, где находится её комната, я поспешила по коридору. Терезия отвела для себя роскошные покои, состоящие из нескольких соединённых между собой комнат. Где конкретно находится её спальня, я узнала по визгливому лаю собачонки, охраняющей покой своей хозяйки.

— Басик, фу. Прекрати сейчас же! — тут же донёсся знакомый голос.

Заглянув в комнату, я увидела лежащую на высокой кровати Терезию с рушником на голове. Окно было зашторено, и в спальне царил полумрак.

— Прошу прощения за беспокойство, — начала я с порога.

— Хоть кто-то беспокоится о старой больной женщине. Присаживайся, — она указала на обитый бархатом пуфик в ногах кровати. Но я присела на мягкую постель рядом с ней, отбиваясь ногой от рычащей лохматой собачки.

— Вам чего-нибудь принести?

— Нет, дорогуша. Капли мои закончились. Лекарь скоро должен подойти, принести ещё. Да кровь, быть может, пустит — голова так раскалывается, что в глазах темно.

— И часто с вами так бывает?

— Раза два-три в месяц. Но в последнее время чаще.

— Разрешите? — я убрала с её лба мокрый рушник и приложила руку.

Просачивающийся, исходящий из моей ладони свет был виден только мне. Скорее даже, я его не видела, а только чувствовала, словно заглядывала в её голову, но с закрытыми глазами. А откуда я знала, что в ней делается — это оставалось загадкой и для меня самой.

— Сосуды, по которым кровь движется, совсем сузились. Ваш холодный компресс только хуже делает, — я изо все сил старалась направить на больное место тепло, собирая его по всему организму, притягивая и направляя потоки светящейся циркулирующей энергии.

Терезия притихла, как мышка, внимательно слушая меня.

— А всё оттого, что нервничаете без причины и волнуетесь по пустякам. Отдыхаете мало, спите плохо. Сердце, кстати сказать, тоже порядком износилось, — отследила я еще один затор на пути живой энергии.

Я не отцепилась от старушки, пока не убедилась, что всё в порядке. Впрочем, Терезия и сама подтвердила это:

— Прошло! Ей-ей, прошло! Хоть танцуй!

— Вам лекарь какие капли приносит?

— Настойку пустырника, боярышника и герани.

— Так вот, принимать её нужно регулярно, каждый день, утром и вечером, а не тогда, когда уже приспичит и деваться некуда. Договорились?

— Обещаю, так и буду делать. Я ж еще молодуха — всего семьдесят. Планов ещё много: сад обновить, ремонт в левом крыле произвести. А может, ещё дедульку какого найду — мой-то помер давно.

— И очень даже запросто.

Терезия приподнялась, подтолкнув под спину подушку:

— Так ты — знахарка? Как Эйва?

— Что-то вроде того.

— Вы в одной чародейской школе учились?

— Пожалуй, можно и так сказать.

Я решила не вести долгих бесед, а выйти во дворик, пока Данияр опять меня не хватился. Он уже ждал меня возле лошадей, но не один. Отчего у меня сразу испортилось настроение. «Хоть бы Котлета эту Лианну грызнула хорошенько, чтоб под ногами не путалась!.. Нет, нельзя так думать, а то, не ровен час, Котлета мои мысли услышит и лишит мир очередного талантливого живописца посредством откусывания оному руки. Или головы».

— Лад, гляди, как Лия Котлету нашу нарисовала! — Данияр был в восторге.

«У-ух! Всё же надо было подумать о плохом, пока не поздно!»

— Поехали, Олехно должен был уже вернуться, — я подошла к Инею, отвязывая его от молодой сливы и даже не взглянув в сунутый мне под нос клочок пергамента.

В многолюдных местах снова пришлось вести лошадей за собой.

— Я только воды им дал, попросим, чтоб Олехно овса задал, — пробирался следом за мной Данияр.

— Представляю, как он «обрадуется».

Как и ожидалось, я была права.

— Да места-то у меня хватает, да тут и с одним хлопот — выше крыши. Да разве от вас спрячешься? — вздыхал Олехно.

— Будь другом, — нe отставала я. — Не бросать же их на улице! С утречка сразу и заберём…

— С самого утра меня дома не застанете, к полудню приходите.

— Работаешь?

— Не-а, на скачки хочу поглазеть.

— Это что?

— Ну вы, ребята, даёте! Состязания такие. Чья лошадь первая придёт, тому главный приз достанется. А ежели не дурак и людей нужных знаешь, то и подзаработать можно.

Я взглянула на Данияра.

— Даже не думай, в азартные игры ты больше не играешь.

— А так просто поглазеть?

— Если выспимся, поглазеем. У нас в Белобреге тоже такое проводится.

По пути домой я узнала, что в Белобреге еще много чего проводится, но больше меня ничего не заинтересовало: ни кулачные бои, ни петушиные, ни турниры лучников, ни заплывы в море на короткие и длинные дистанции.

А Данияр тем временем продолжал портить настроение:

— Надо Лианне про скачки сказать, у неё лошади просто мастерски получаются.

— Знаешь что? Надоел ты мне со своей Лианной! Вот иди и живи с ней!

— Лад, ты чего? Ну, извини, я не буду больше говорить на эту тему, если тебе не нравится.

— Нравится-не нравится! Да плевать я на неё хотела!

Всю оставшуюся дорогу я с ним не разговаривала, чтобы знал наперёд, кто тут главный.

У «Лилии» стояла маленькая двухместная бричка. Некрасивого бурого цвета лошадь с вылинявшей местами шкурой и нечёсаной гривой лениво жевала траву прямо с газона пани Терезии. Похоже, в наших рядах снова прибыло, и приятных хлопот у хозяйки прибавилось.

Терезия, сидящая по своему обыкновению в милой её сердцу беседке, снова окликнула меня.

На этот раз экипаж принадлежал не путешественникам.

— Разрешите представить вас, — приподнялась старушка, — это — Акинфей, наш многоуважаемый лекарь, — она указала на кланяющегося щупленького мужчину средних лет, — а это — моя спасительница Ладомира и её спутник, Данияр.

— Очень приятно, — кивнула я в ответ, намереваясь проследовать дальше.

— Да что ж вы всё время куда-то спешите? Присядьте, прошу, — она указала на свободные стулья.

Хозяйка даже не подозревала, как меня допекла эта беседка вместе с её гостями. Я вздохнула и посмотрела на Данияра. По его потухшему взгляду несложно было догадаться, что он полностью со мной солидарен.

— Чаю? Пирожных? — она уже подсовывала нам чашки и тарелки.

Как только мы присели, Данияр тут же отодвинул подальше от себя и то и другое. Посмотрев на приторный сливочный крем, пышно покрывающий бисквит, я последовала его примеру.

— Мне крайне интересно познакомиться с вами, — начал беседу лекарь. — Наслышан о таких уникальных созданиях, но впервые мне выпала возможность пообщаться с вами.

Я кисло улыбнулась:

— И откуда такие слухи?

Мужчина переложил свою серую широкополую шляпу со стола на спинку кресла и продолжил, впиваясь в меня маленькими острыми глазками:

— У маяка живёт такая дама, только общаться со мной не желает. Глупая, недалёкая женщина. Я ведь в целях науки, так сказать, для пользы дела. Шарлатанов сейчас пруд пруди, а вот чтобы доказать свои способности — так это постараться нужно.

— Полностью с вами согласен, — ответил вместо меня Данияр, очищая ножиком яблоко. — Как и в любом деле — будь ты знахарь, лекарь или король, не умеешь — не берись, — и положил яблоко на мою протянутую ладонь.

Мне показалось, что это был камень в огород лекаря, по крайней мере, я читала это в голосе и ироничном взгляде Данияра. Лекарь заёрзал на стуле, и снова впился в меня взглядом.

— Лет пять тому назад у нас на площади состоялась показательная казнь, — вмешалась Терезия. — Казни-то нередко бывают, но тот случай мне особенно запомнился. Тогда отрубили голову какой-то ведунье. Когда она голову на плаху положила, весь добрый люд увидел на её шее клеймо бесовское. Ой, страх-тo какой!

— А за что казнили-то?

— Ну, уж точно не за то, что не имелось лицензии на лечение. В зачитанном приговоре утверждалось, что она — государственная изменница. Во как, — и отхлебнула мятного чаю из цветастой чашечки.

Но приставучий лекарь опять направил разговор в нужное для себя русло:

— Расскажите подробнее, как вы это делаете? — он выудил из кармана карандаш и пожелтевший измятый листок.

— Не знаю. И вообще, устала очень.

— Пани Терезия поведала мне тот факт, что ваши глаза в темноте флюоресцируют.

— Чего?

— Светятся, иными словами. Как вы объясните сие явление?

— Если бы я знала, это было бы чудесно. Но пока вопросов становится всё больше, а ответов на них всё нет и нет.

— Значит, можно поставить на вас эксперимент и провести необходимые опыты?

— Не нужно на мне ничего ставить и проводить! Я сегодня не в настроении!

Я поднялась с кресла одновременно с Данияром:

— Пани Терезия, нас несколько дней не будет, комнату утром освободим.

— А потом вернётесь?

— Да. Не знаю, правда, когда именно.

— Тогда необязательно освобождать. Ненужные вещи можете оставить, я с вас за эти дни плату брать не буду.

— Спасибо.

— Это тебе спасибо, душечка.

Только мы поднялись наверх, я сразу же распласталась на кровати. День сегодня выдался определённо утомительным. Хотя, с тех пор, как я очнулась где-то под Вышковом, ни одного лёгкого и спокойного я и не припомню. Вот когда вернёмся домой, будем только на траве валяться. Я поделилась своими мыслями с Данияром, набирающим воду в ванну.

— Да? А деньги кто будет зарабатывать? У нас только на обратную дорогу осталось.

— Ну зачем ты всё портишь своим пессимизмом? — села я на кровати. — Слушай, так мне же нельзя светиться, куда же мне тогда идти работать?

— Значит, будешь дома отдыхать.

— Ну конечно! И при этом шинковать, варить, парить, жарить, убирать, стирать и гладить? А может, тебе еще тапочки в зубах приносить, когда с работы вернёшься? Ты не даёшь мне самореализовываться!

— Милая, заметь, я ничего этого не говорил. Сама придумала, сама завелась, сама поругалась, теперь сама и успокаивайся. Реализовывайся, сколько хочешь, только платье пыльное сними, постель испачкаешь, — он подошёл и стянул с меня через голову платье, я только послушно подняла обе руки.

Мы запросто поместились вдвоём в ванне. Немного тесновато, руки-ноги не разбросаешь, но всё жe.

— О, я придумала! — воскликнула я, сдувая с ладоней пену. — Цветочница! А? Как тебе? Уверена, у меня неплохо получится составлять букеты.

— Попробуй.

— Или нет. А если я смогу шить милые дамские шляпки, на которые тут засмотрелась, как думаешь, в Белорбреге будет спрос?

— Возможно.

— А хотя, с другой стороны… Лекарем я уже была, мне не привыкать. А там и немного по — своему подлечивать буду.

— Ага.

— Но лекарю диплом, наверное, нужен, и лицензия там какая-то. Тогда можно пойти в ученицы к ювелиру. Девушек берут, как считаешь?

— Может быть.

— Уверен?

— Ага.

— Да что ты всё ага да ага, у тебя что, мнения своего нет? Тебе совсем безразлично, кем твоя жена работает?! Я тебе вообще безразлична!

— О, небо! — Данияр схватил первый попавшийся рушник и пошлёпал в комнату, оставляя на полу мокрые следы.

Когда я вышла из ванной, за окном уже стемнело. Подсушив волосы и одев сорочку, я бросила на кресло мокрый рушник и залезла под одеяло.

— Данияр, ты спишь? — тихонько погладила я пальцем его шею.

Ответа не последовало, но я знала, что не спит.

— Ну что поделаешь, если характер у меня такой? Хочешь, спинку тебе почешу?

— Отвянь. Я даже свечи загасил, чтоб тебя не видеть.

— Ну и всё, — повернулась я на другой бок, кутаясь в одеяло. — Спокойной ночи. Сам дурак.

Но этот наглец сдёрнул одеяло на себя, оставляя мои коленки мёрзнуть. Тогда я упёрлась всеми конечностями и снова перетянула его на себя. Так мы возились пару минут, пока одеяло совсем не треснуло. Тогда мы оба захихикали, а затем и рассмеялись во весь голос.

— Даниярчик, ты терпишь все мои капризы, истерики и заскоки, — крепко обняла я его. — Ты у меня такое золотко!

— А ты — птичка. Мозгоклюйка.

На том и порешили.