Лунные кружева, серебряные нити

ГЛАВА 25

Самая тёмная ночь бывает перед рассветом.

(воларская народная поговорка)

Солнце уже стояло высоко, бросая лучи через решётчатое окошко, когда на службу явился начальник тюрьмы и лично занялся воспитанием и стращанием заключённых.

Я намеренно задержалась, чтобы выйти из камеры последней и наедине поговорить с начальником, записывающим в протокол имя, место жительства и причину задержания. Но сие занятие успело быстро ему наскучить, и начальник спешно удалился в свой кабинет, откуда доносился ужасный запах этого горелого напитка — кофе, кажется, так эта гадость называется.

Один из стражников грубо схватил меня за плечо и поволок по коридору к двери, где меня ждало ещё одно неприятное потрясение. Как оказалось, женщинам непристойного поведения при поступлении оных в участок стригли волосы, дабы показать их статус, а также для всеобщего осуждения и позора, чтоб в другой раз неповадно было. Меня, визжащую, кусающуюся и брыкающуюся, не смогли усадить на стул даже трое стражников. Я уж подумала, что им надоест сражаться со мной, и они, наконец, отцепятся, как вдруг скрежет ножниц раздался у самого моего уха. Тёмные волосы тяжёлой волной упали к ногам. Я схватила попавшийся под руку стул и, развернувшись, метнула его в одного из стражей. Он опешил, но, благодаря отменной реакции, успел увернуться. Лишь осколки висящего на стене зеркала дождём посыпались на пол.

— Ты что, спятила? — стражник смотрел на меня испуганными глазами, пятясь к выходу.

— Позови начальника, — я закрыла глаза, стараясь глубоко дышать и успокоиться, дабы никто в этой комнате не пострадал.

Довольно упитанный мужчина с пышными усами явился сам на крики и звук бьющегося стекла. Открыв ногой дверь, он тут же принялся орать на своих подчинённых, используя нецензурные выражения. Завидев меня, толстяк захлопнул рот и испытующе уставился, моргая маленькими глазками.

— Доброе утро, — я решила начать беседу мирно и быть выслушанной. — Будьте добры, бумагу, чернила и перо. Я буду жаловаться на творящийся здесь произвол.

Он хмыкнул и рассмеялся:

— Что, обижают бедняжку? И кому жаловаться собралась?

— В высшие инстанции. За то, что хватают порядочных людей и, не разобравшись, без суда и следствия, вершат самосуд.

— Так ты у нас порядочная? Чего ж тогда в борделе делала? Так всё, не желаю выслушивать твои бредни! Давай, вали, следующий раз клеймо заработаешь!

— У неё уже есть клеймо, на шее видел, — вмешался другой страж, не выпускающий из рук огромных ножниц.

Я поняла, что вести диалог с этими невежами не имеет смысла, поэтому лучше уйти, пока я не расплакалась прямо здесь.

— Постой, — встал у меня на пути толстяк, — перстни можешь оставить.

— Не могу.

— А надо, как вещественные доказательства.

Схватив меня и заломив руки, ему удалось стащить с моего пальца обручальное Кольцо. А вот перстень Гдышека сел на большом пальце просто намертво, не желая стаскиваться.

— Снимай!

— Верните моё кольцо!

— Снимай, давай, живо! А то за воровку сойдёшь, отправлю на виселицу!

— Я не воровка! Это — моё!

— Перстень с сапфиром? Рассказывай! У какого-нибудь лорда, небось, стащила?

— Лорд Гдышек мне лично его подарил! Не верите? Так у него самого и поинтересуйтесь!

— Ещё чего! Ты в своём уме? Окстись, бесноватая! Знатные господа ночи с бродяжками не коротают, даже с такими хорошенькими, как ты! Хотя, если тебя как следует отмыть, может для меня и сгодишься, я не привередливый.

Во мне боролись два желания: плюнуть ему в лицо или заставить его никчёмное огрубевшее сердце остановиться. Но победил всё же здравый смысл:

— Мне нет никакой выгоды обманывать вас.

— Вот и умница. Я пойду, допью кофеёк, а когда вернусь — ты уже стянешь колечко и отдашь мне. Иначе придётся конфисковать вместе с пальцем.

— У меня другое предложение. Вы посылаете гонца к Гдышеку с сообщением обо мне и перстне. А если он до вечера не явится, я отдаю вам то, что вы просите.

— Лады, — протянул он руку, — ждём до заката. Но если он не явится, ты остаёшься здесь на ночь. В моём кабинете.

— Идёт, — я протянула свою. — Только чтоб без обмана. Человека точно отправите?

— Честное служивое, — толстяк пожал мне руку, подкрутил ус и вышел.

Как только меня оставили одну, заперев на ключ, я подняла с пола ножницы и приблизилась к остаткам разбитого зеркала. Ровняя волосы, недостающие теперь и до плеч, я раскаялась в своём поспешном решении. «А вдруг виконт слишком занят, либо вообще отсутствует, уехал по делам или вышел в море? А что, если толстяк всё же обманет меня? И почему я сначала делаю, а потом думаю? Голова бедовая…»

Ночевать здесь однозначно я не собиралась. Придётся поступить с ним так же, как и со Ставром, если не будет иного выхода. А вот как избежать виселицы? Ещё несколько дней назад я раздумывала, не отправиться ли следом за Данияром, но теперь всё иначе…

Я сидела на единственном стуле, бессмысленно глядя через закрытое решёткой окно на увядающий куст сирени, и прислушивалась к каждому шороху по ту сторону двери.

Холодное осеннее солнце проглядывало сквозь низкие рваные облака и нехотя облизывало бок пожелтевшего кустарника, лениво роняющего блеклые листья. Вот один, сухой и коричнево-ржавый, плавно летит вниз, закручиваясь у самой земли в быстром водовороте. Другой, восково-жёлтый, тяжёлый, с силой обрушивается вниз, задевая острыми краями недовольно шуршащих потревоженных соседей. Третий, ещё приветливо зеленеющий на самой макушке, но уже сморщенный, словно собравшийся плакать, лихорадочно подрагивает, вот-вот готовый сорваться…

Лист за листом, лист за листом сбрасывает бесстыжая сирень, оголяя озябшие суковатые коленца, тонкие и кривые… Лист за листом, лист за листом… Медленно, медленно тянется время…

К вечеру в коридоре раздались тяжёлые шаги начальника и скрежет вставляемого в замочную скважину ключа. Я встрепенулась, выйдя из оцепенения и мысленно вернувшись в полумрак пропахшей сыростью камеры.

— Вот, ваша милость, — услышав голос толстяка, я соизволила обернуться, и ноющая боль разлилась по затёкшей от долгой неподвижности спине.

— Ладомира? — замер в дверях виконт, и его светлые брови поползли вверх по тонкому лицу. — Я уже не удивлён столь необычной встрече. Но ответьте, ради всего священного, почему вы всегда оказываетесь в центре неприятностей?

— Есть лишние, могу поделиться, — я так и осталась безучастно сидеть на месте, ожидая, пока он приблизится и подаст руку.

— Винсент, попросите, пожалуйста, этого человека, чтобы он вернул моё кольцо.

Гдышек не успел и рта открыть, как начальник тут же начал извиняться и расшаркиваться:

— Всё вернём, всё вернём… ошибочка вышла… виноват, ваша милость, — лебезил он, испуганно моргая и расплываясь в глупой улыбке.

— Куда едем? — осведомился виконт, едва мы уселись на бархатные сиденья украшенной родовыми гербами кареты.

В ответ я лишь пожала плечами. Он положил на колени щедро украшенную перьями шляпу, рассыпая по плечам русые напомаженные локоны, и надменно скрестил на груди руки, в задумчивости постукивая пальцами по расшитому серебром камзолу.

Некоторое время ехали молча. Лишь приоткрыв лёгкую занавеску и заметив старую липовую аллею с переброшенным через пруд кованым мостиком, я вздохнула:

— Послушайте, Винсент, если вы полагаете, что я брошусь вам на шею в стремлении отблагодарить за очередное чудесное спасение, то вы глубоко заблуждаетесь. Так что можете остановить прямо здесь, я выйду.

— Это было бы забавно, — улыбнулся он. — Но вы плохо меня знаете: никогда не преследую загнанную лань. К тому же, от недостатка женского внимания я не страдаю, — привычным жестом он поправил кружевные манжеты. — Отдохнёте, приведёте себя в порядок и отправитесь, куда вашей душе угодно. И, кстати, что за причёска? — виконт брезгливо протянул обтянутую тонкой перчаткой руку, зажав меж пальцами остриженную прядь моих волос. — Сейчас так модно?

— Да… пожалуй…

— Мне не нравится. Извините.

По прибытии на втором этаже особняка мне была выделена громадная роскошная спальня, в которой я чувствовала себя крайне неуютно, словно заблудившись в музее. Всё по отдельности — вазы, картины, скульптуры, зеркала, ковры и канделябры — мне нравилось. Но всё это вместе, собранное в одной комнате, создавало гнетущее впечатление. К такому интерьеру, напоминающему пёструю мозаику, нужно привыкать с рождения. Зная виконта, нетрудно предположить, что в его планах и было поселить меня в одну из самых шикарных комнат, дабы поразить роскошью и богатством родового гнезда.

Ко мне незамедлительно была приставлена в услужение девушка, Нэлька. Она оказалась совсем молоденькой, лет пятнадцати, юркой и не в меру говорливой.

— Ой, а мать мне сказала, что хозяин с дамой вернулся, и велела помогать. Я уж подумала, что эта гадкая Люсинда снова припёрлась.

Слушая краем уха, я молча залезала в горячую ванну.

— В прошлый раз она так меня гоняла, так гоняла! Гадина! Всю душу вытрепала! И не только мне, хозяину-то — больше всех! Столько ваз перебила, змеюка!

— Спасибо, Нэля, можешь идти. Я сама как-нибудь.

— А волосы вымыть и причесать? А в полотенце вас завернуть? Помочь одеться? Мать велела, — пухлый ротик девушки не закрывался ни на минуту. — А ежели они поженятся, и Люсинда станет моей хозяйкой? Я этого не переживу! Она и так меня за волосы оттаскала, злобная крысидла! Это всё старый Гдышек. Он сына своего, то есть нашего хозяина, еще в детстве посватал. Вот эта скверная дамочка и припирается сюда, когда ей вздумается. Тоже мне, невеста! Да только хозяин жениться-то не спешит, хоть и отец без наследства грозится оставить. Скандалят тут почём зря, — Нэлька вздохнула и поправила сползший кружевной чепчик. — А вы к нам надолго?

— Можешь идти. Я скажу твоей матери, что ты отлично справляешься со своими обязанностями.

Она подпрыгнула oт радости и выпорхнула за дверь.

Когда я вышла из ванной комнаты, степенная дородная женщина в таком же, как у Нэли, переднике и чепчике застилала широкую постель. Увидев меня, она поклонилась и поспешила к выходу.

— Одну минутку. Где моя одежда?

— Её уже выстирали, госпожа. Пока высушат и выгладят, можете надеть вот это, — она подхватила с кресла длинный шёлковый халат. — Я помогу одеть, госпожа.

— Не нужно меня так называть. Это принадлежит Люсинде?

— Эта несносная девчонка не может держать язык за зубами, — покачала она головой, намекая на болтливую Нэльку. — Нет, баронесса ни разу не надевала это. Простите, — она еще раз поклонилась и оставила меня одну.

Набросив лёгкий халат, я распахнула балконную дверь, впуская свет и свежий воздух, и упала на мягкую кровать, утопая в подушках. Только сейчас я почувствовала, как ноет спина от проведённой на полу ночи. Смертельная усталость разливалась пo всему телу, наполняя тяжестью руки и ноги. Вдобавок ко всему, жутко хотелось есть и особенно пить. Но я не решилась покинуть комнату и бродить по коридорам, отдавая распоряжения, всё-таки сдержанности и хорошим манерам жизнь меня, похоже, научила. Что бы там ни было, я родилась под счастливой звездой и благодарю небо за то, что на моём пути встречаются добрые, сердечные люди, не дающие мне пропасть.

Несмотря на сильную усталость, уснуть мне так и не удалось. Множество отрывочных мыслей и образов кружились в голове, и я не могла сосредоточиться ни на одной из них. Что-то тревожило и волновало меня, но я никак не могла понять, что же именно. То ли это было смутное предчувствие нависшей угрозы, то ли накопленное за эти дни беспокойство давало о себе знать. Так я и лежала, глядя в расписной потолок, в позе морской звезды, пока не вбежала Нэлька и не позвала к обеду.

Спускаться в тонком халате в столовую казалось мне крайне неприличным, но, не найдя другого выхода, я плотнее запахнула его, крепко завязав шёлковый поясок, и последовала за девушкой. Проходя по длинному коридору и взглянув на себя в одно из огромных зеркал, я устрашилась своего вида: бледная, как мертвец, худющая, с торчащими в разные стороны взъерошенными волосами и решительно горящими глазами, под которыми красовались знатные мешки, жаль, не с деньгами. «Ну, ничего», — думала я, приглаживая короткие волосы, — «Дома отосплюсь, отдохну и раздобрею на маминой стряпне, а волосы снова отрастут. Стану на человека похожа, а не на ехидну, которую в Златоселище на площади показывали, вместе с тигрием и другими заморскими тварями».

За обедом Гдышек был на диво задумчивым и немногословным, чем заметно удивил меня. Сначала я решила, что порядком допекла его своими неожиданными посещениями, но, вспомнив рассказ Нэльки о недавнем визите баронессы и о расколошмачивании ею ценных фамильных ваз, пришла к выводу, что это целиком её вина. И в подтверждение моих слов виконт грустно улыбнулся.

— Ладомира, — первым нарушил он молчание, — помнится, вы просили узнать об аресте некоего Данияра, а затем исчезли. Эта тема больше не волнует вас?

— Вам что-то известно? — подпрыгнула я на стуле.

— Ничего особенного. По моему запросу представили списки всех задержанных, допрашиваемых и казнённых за последнюю неделю. Такого имени в бумагах не значится, если конечно, он не назвался кем-то иным. Документы в моём кабинете, можете взглянуть, если вам угодно.

— Благодарю, Винсент, в этом нет необходимости. Вы были правы, Галтийская стража не имеет к этому никакого отношения.

— Вы так и не встретились?

— Нет…

— Ну, полно. Сейчас слёзы закапают в тарелку, и блюдо окажется пересоленным, — он беззаботно улыбнулся и встал из-за стола. — Оденьтесь потеплее, я покажу вам мой сад.

Стоило мне подняться в комнату, как Нэлька с матерью втащили тяжёлый, обитый серебром сундук.

— Хозяин велел тепло одеть вас, пока ваши вещи сушатся госпожа.

— Благодарю, но я подожду. Мне не хочется одевать чужие наряды.

Они переглянулись:

— Очень жаль, — пожала плечами женщина, — лорд велел выбросить то, что вам не понравится.

— Люська назаказывала у портных всяких уборов, а сама, хвала небу, съехала. Всё доставили, а хозяину — плати! — вставила свои пять грошей Нэлька и тут же ойкнула, схлопотав от матери подзатыльник.

— Наденьте, ежели что приглянется, жалко-то выбрасывать, — женщина поклонилась и покинула комнату, таща за собой и любопытную дочку, которой не терпелось заглянуть в сундук.

Согласна, бродить по окрестностям в лёгком халате глупо. Но я ведь не побирушка какая-то. Я — женщина самодостаточная и гордая. Но отчаянно любопытная. Разве только одним глазком взглянуть, что там нынче носят знатные галтийские дамы. Да и примерить можно, это ведь никак не навредит моим строгим принципам.

Не вытерпев, я присела на ковёр и отворила тяжёлую крышку. Сверху расположились несколько коробок со шляпками, украшенными перьями и камнями. За ними улеглось атласное платье противного, ядовито-розового цвета, расшитое по рукавам и лифу мелким жемчугом, следом — платье из золотой парчи с тонкими кремовыми кружевами, дальше — алое с нелепыми синими цветами на объёмной юбке. Похоже, суженая виконта любит наряжаться павлином, да ещё, небось, одевает все свои каменья сразу. А вот это, тёмное, изумрудного оттенка платье мне по вкусу. Как говорится, и в пир, и в мир, и в добрые люди. Ткань хоть и шерстяная, но невероятно мягкая и приятная на ощупь, по низу тянется чёрным бархатом незамысловатый узор. Только пышный бант пониже спины, призванный увеличить объём соответствующей части тела, нужно будет оторвать и выбросить подальше. Ого! Тёплые шерстяные чулки?! И зачем, интересно, такой утончённой особе такие грубые вещи? Нужно помочь ей избавится от этой простецкой одежды. Пожалуй, и перчатки ей тоже ни к чему. В особый восторг меня привёл плащ цвета ежевики, отороченный мягким серебристым мехом. Я набросила его на себя и чуть сдержалась, чтобы не заурчать, как кошка. Его нужно обязательно прихватить, заморозки уже не за горами, и кто знает, когда и как мне удастся вернуться в Воларию.

Нарядившись в новое платье и отметив, что оно, несомненно, идёт мне, я ещё раз пригладила непослушные волосы и поспешила в сад, просить лорда Гдышека еще об одной милости.

Винсента пришлось дожидаться, разгуливая по извилистым дорожкам между аккуратно подстриженными кустами самшита. Лорд принимал у себя офицера с кипой исписанных бумаг под мышкой. Опустившись на скамеечку и подставив лицо осеннему солнцу, я наблюдала, как слуга провожает гостя за ограду. Вскоре появился и сам Гдышек, успевший уже сменить наряд. Всё-таки они с этой Люсиндой стоят друг друга. По-моему, очень даже подходящая пара, о моде и танцах можно болтать дни напролёт, обсуждая наряды друг друга.

— Я уже нагулялась, — вслух сказала я, натянуто улыбаясь.

— Прошу прощения, что заставил ждать. Бумаги, государственные дела. Пройдёмся? — виконт протянул мне руку, и, взяв его под локоть, я поплелась следом.

Гдышек вёл меня в сторону засорённого опавшими листьями тихого прудика, попутно хвастаясь диковинными растениями, привезёнными из разных краин. Я практически не слушала его, раздумывая, как бы набраться наглости и попросить доставить меня в Воларию. Наконец, мне удалось направить беседу в нужное русло:

— Крайне удивлена вашими глубокими познаниями в мире флоры и буду очень признательна, если вы поделитесь со мной саженцами этого… как его… Ну, вон того куста. Он прекрасно будет смотреться под моим окном в Сторожинце.

— Уже собрались покинуть нас?

— Да, собралась…Только не знаю, как.

— А вот этот колючий кустарник с пряным ароматом зовётся …

— Послушайте, Винсент, — нетерпеливо перебила я, не желая терять нить разговора, — вы часто ходите в море?

— Когда как. Извините, что говорю, когда вы перебиваете. Так вот. Цветёт он с мая по июнь такими, знаете, мелкими белыми…

— У вас, надо думать, весь флот в подчинении, и в Воларию вы, должно быть, плаваете…

— Не плаваете, а ходите, я ведь не селезень. И к чему вы клоните?

— Домой очень хочется, только не знаю, как…

— В данный момент это весьма проблематично, учитывая последние события.

— Какие такие события?

— Шаткое равновесие мира между нашими державами нарушено совершенно и бесповоротно. Сначала воларский консул Ставр Будвачевский, прибывший для мирных переговоров, был найден мёртвым у себя в кабинете. Никаких ранений, представьте, обнаружено не было. Воларские власти, естественно, обвинили в убийстве галтийскую сторону. Однако наш король дал обещание разыскать виновного и наказать по всей строгости закона, — виконт, похоже, не замечал, как я побледнела и совсем вжалась в скамейку. — Охрана консула утверждает, что незадолго до смерти его посетила некая дама, судя по всему, знакомая, — продолжал он. — Внешность они описать не смогли. Кроме длинных тёмных волос, никаких примет не запомнили. Причастна ли эта загадочная дама к его смерти, или она просто была напугана и скрылась с места происшествия — установить не удалось, — Гдышек продолжал свой рассказ, а я всё сильнее вжималась в скамейку, мечтая раствориться в ней. — А день тому назад произошло покушение на жизнь нашего короля. Его пытались отравить. Женщина, к слову сказать. Уж не знаю, та ли это дама, которая прикончила консула, или другая. Волосы, правда, у неё медные, но сейчас ведь не составляет большого труда изменить их цвет, не так ли?

— Не знаю, не пробовала…

— Король, к счастью, жив-здоров, пострадал только его личный дегустатор.

— Сильно пострадал?

— Смертельно. А ведь эта самая девица была взята на должность при дворе Верховным мистагогом специально для королевы-матери, имеющей пристрастие к разнообразным гороскопам, гаданиям и прочей ерунде. Чем ворожея и воспользовалась, приготовив якобы отварчик от мигрени. Увлечение старой королевы чуть было не стоило жизни её венценосному сыну.

— И что заставило девушку пойти на это?

— Пока из неё выколачивают показания, молодой горячий король уже собирает войска, будучи уверен в том, что всё это — происки воларцев, подкупивших её. Так что мы с вами, выходит, враги, — виконт улыбнулся. — Через несколько дней, когда флот будет полностью собран и вооружён, я поведу его к берегам Воларии.

Такая перспектива испугала меня не на шутку:

— Зачем же принимать столь поспешные решения? Нужно сначала выяснить, кто её наниматели. И потом, вдруг она и задумывала дегустатора отравить, от неразделённой любви или ревности?

— Этого мы с вами, к сожалению, не узнаем. Поскольку она утверждает, что абсолютно ничего не знает и не помнит, даже своего имени. Талантливая, прямо-таки выдающаяся комедиантка! — его слова заставили меня насторожиться и замереть, как натянутая струна. — Девушка бывалая, — вдыхая горьковатый аромат осенних цветов, продолжал виконт, — на шее клеймо. Не такая метка, как у разбойников, и не такая, которая красуется нa плече уличных женщин…

— Вот такая? — теперь мне не нужно было поднимать волосы, достаточно лишь повернуться и наклонить голову, приспуская высокий воротник.

Гдышек подпрыгнул, как ужаленный, и положил руку в тонкой белой перчатке на рукоять пистоля:

— Что это значит, бес побери?!

— Ничего не значит, Винсент, успокойтесь.

— Нет уж, объяснитесь! Вы кто? И куда вы дели Ладомиру?

— Я и есть та самая, обыкновенная Ладомира, которую вы хорошо знаете, — мне пришлось ходить следом за виконтом, петляя по парковым дорожкам, и объяснять, что я никоим образом не принадлежу к тайному ордену убийц, и покушение на его драгоценную жизнь совершенно не входит в мои планы.

Постепенно мои пламенные речи возымели действие, лорд перестал пятиться от меня, как скудоумный краб, и опустил пистоль. По просьбе Гдышека я рассказала о Лунной Обители больше, чем ему следовало бы знать, чему виконт сразу же потребовал доказательств.

— Нет, летать я не умею, — я лишь разводила руками. — И бурю вызывать тоже. Парализовать вашу волю? Существуют Лунные Дочери, которые могут воздействовать на сознание и тело человека, но не думаю, что я принадлежу к их числу.

Поведав лорду о моих фокусах с лошадьми и учёными собачками, я тут же раскаялась, пожалев об этом. Взбудораженный Винсент потащил меня за руку в сторону конюшен, где от меня требовалось продемонстрировать свои умения. В другом месте и при других обстоятельствах я бы не просто отказалась, а очень здорово бы рассердилась. Но сегодня это казалось мне забавным, особенно интересным было попробовать свои силы после Лунного ритуала.

Узнавший меня Войтех только разинул от удивления рот, не ожидая увидеть меня здесь, да ещё и в компании хозяина, но поступил мудро, благоразумно промолчав.

Винсент аплодировал моему умению без седла и поводьев управлять лошадью, даже не дотрагиваясь до неё. К тому же, он и не подозревал, что я выбрала хорошо знавшего меня Инея. На зловредном своенравном Жемчуге, сбросившем в своё время виконта, прокатиться я не рискнула, опасаясь за своё здоровье, но по-дружески пообщаться нам всё же удалось, он даже не стал возражать насчёт художественно заплетённых мною кос, чему Гдышек был немало удивлён. Попутно излечила лучшую кобылицу виконта (ту самую, янтарные глаза которой не оставили равнодушным даже стражника на сакчках) от хандры и меланхолии — у породистых лошадей, как и у породистых людей, болезни порой весьма схожие.

Как я не пыталась сотворить что-нибудь интересное с Винсентом — заставить его споткнуться, упасть, слететь шляпе с его головы — ничего не удавалось. Видимо, для воздействия на человека мне требуется особый настрой — ощущение опасности или слепая ненависть. А скорее всего, дар просто уходит, тает, как и говорила Луноликая, и ничего с этим не поделаешь.

Возвращаясь с конюшен и раздумывая, чем бы еще потешиться, чтобы применить свои силы, я застыла на месте, наблюдая, как на нас с радостным, как я надеялась, лаем несётся стая борзых. Гдышек, являющийся их непосредственным хозяином, почему-то развернулся и потопал в обратную сторону, волоча следом и меня.

— Куда вы меня тащите?! — возмутилась я, высвобождая руку. — Это же ваши псы!

— Они видят меня раз в месяц, на охоте, да и то, когда я верхом, а сейчас я не хочу стать их добычей!

— Да что же вы, в самом деле! — я развернулась и зашагала навстречу бегущей своре.

Ничего себе, а ещё вице-адмирал! Как же он противнику в глаза смотрит, если у него при виде собак коленки трясутся?

Но, надо отдать должное, как истинный дворянин, даму он в беде не оставил. Нехотя вернувшись, он даже вышел вперёд, заряжая пистоль. Воспользоваться им, к счастью, не пришлось: мне без труда удалось загнать поскуливающих, поджавших хвосты псов обратно в вольер. А лорд, расхрабрившись, еще и пригрозил им кулаком, обтянутым лайковой перчаткой, да заодно наказал разиню-псаря.

Я не смогла отказать обаятельному, подметающему шляпой газон Гдышеку и прилипшей ко мне Нэльке, и осталась на ужин. Вечером заберу свои выглаженные вещи (но эти, Люськины, тоже не отдам, я — жадная) и вернусь к Эйве. Необходимо найти способ вернуться на родину. Война-войной, а контрабандную торговлю никто не отменял. Всегда найдутся лихие моряки, желающие подзаработать деньжат, только нужно придумать, куда сплавить всё еще находящийся у меня сапфировый перстень.

Не успела я притронуться к десерту, придвинув к себе серебряное блюдо с пирожными и наполненную виноградом вазу, как в обеденный зал без разрешения влетел Войтех:

— Ваша светлость, карета баронессы приближается! Уже в липовой аллее!

— Э-э, — виконт бросил на стол кружевную салфетку, — скажи… скажи, что меня нет.

— А если она ввалится сюда и будет ждать? — вмешалась я. — И вообще, почему вы так её боитесь?

— Я не боюсь абсолютно никого, даже слова такого не знаю. Просто… просто избегаю разговора.

— Не хотите жениться на ней?

— Как вам сказать… Иногда вроде и не против, но к завтраку желание жениться обычно проходит…

— Понимаю. Так скажите ей об этом, не морочьте девушке голову.

— Это не так-то просто. Вы её не знаете. Уж кто морочит голову, так это Люсинда, весьма эксцентричная, капризная и взбалмошная особа.

— Но рано или поздно это всё равно придётся это сделать.

— Может, лучше поздно? — вздохнул виконт.

— Нет. Сейчас, — я встала и направилась к двери, оставляя лорда собраться с мыслями.

Как выяснилось, вела эта дверь в кухню, где собрались несколько слуг и кухарок, уже готовящихся приложить свои ушки к двери и быть в курсе последних событий. Мой приход нисколько их не смутил, как только за мной хлопнула дверь, они тут же продолжили своё занятие. Тем временем по каменному полу уже раздавался приближающийся стук каблучков. Кухарки замерли, прижавшись к двери ещё плотнее и открыв рты. Даже чумазый, перепачканный сажей мальчишка встал нa цыпочки, приложив к губам палец. Дурной пример заразителен — я подалась вперёд, вытянув шею.

— Не ждал? — услышала я мурлыкающий женский голос.

— Ты как всегда вовремя, — отвечал виконт, нервно гремя фарфоровой чашкой о блюдце.

— Я тут мимо проезжала, решила заскочить…

— Спасибо. Больше так не делай.

— Не поняла, — голос стал высоким и раздражённым. — Ты что, совсем от рук отбился? Список потерял, кому кланяться? Я места себе не нахожу, а от тебя — ни слуху, ни духу!

— Я посылал цветы.

— Да… венок. Рискуешь остаться без папенькиного наследства, между прочим!

— Это всё, чем ты способна меня завлечь? Я уж лучше останусь без наследства, чем всю жизнь сносить твои капризы и выходки!

Услышав звон бьющейся о пол посуды и решив, что ситуация заходит в тупик, я вознамерилась действовать.

— Будешь паинькой — получишь конфету, — наклонилась я к чумазому мальчонке, попутно вытирая ему лицо передником стоящей рядом кухарки. И, подхватив мальчугана на руки, смело открыла дверь:

— Дорогой, что же ты не сказал, что у нас гости? А мы в саду себе возимся, посмотри, как старшенький перепачкался, — заворковала я, подсаживаясь за стол рядом с виконтом и не спуская с рук испуганного мальчишку. — Присаживайтесь. Чай? Кофе? — мило улыбаясь, по-хозяйски обратилась я к высокой костлявой девице в ярко-лимонном платье и шляпке, щедро украшенной перьями.

— Это что? Это кто? — начала заикаться гостья, нервно моргая. — Что всё это значит? — её напудренное лицо краснело и бледнело попеременно.

Виконт тоже молчал, ожидая от меня ответа.

— Что именно вас, милочка, смущает? — я усиленно запихивала пирожные в разинутый рот мальчугана. — Вы не любите кофе? Или, быть может, мой супруг не оказал вам должного приёма?

— Супруг? Как это, супруг?

— Прости, случая как-то не представлялось, как раз собирался рассказать, — опомнился Гдышек, — радостью поделиться.

— Давно?

— Уже третьего ждём, — Гдышек взял меня за руку.

— Надеюсь, на этот раз дочурку, — добавила я.

— Но как? Когда? Ведь я временами ночевала здесь…

— Винсент у меня такой ветреный, — нахмурила я брови, — стоит мне к матери уехать, сразу девок в дом тащит.

— Прости, любимая, больше не повторится, обещаю.

— Ах ты… гад, негодяй проклятущий! Ноги моей больше здесь не будет! Видеть тебя не хочу! — запустив напоследок в лорда чашкой, она развернулась и зацокала по длинному коридору прочь.

Мальчишка спрыгнул с моих колен и скрылся за дверью, не забыв прихватить в карманы сладостей.

— По такому поводу откупорим бутылочку коллекционного вина, — засиял счастливый Гдышек. — В благодарность готов преподнести вам всё, что пожелаете: деньги, камни, лошадей… А хотите титул или место при дворе?

— Того, что мне желанно, выполнить вы не сможете: никто не в состоянии вернуть мне Данияра. Но в ваших силах помочь вернуться мне домой…

— Обещаю, сделаю всё от меня зависящее, — Гдышек наклонился и чмокнул мне ручку.

— И еще одна просьба, не в благодарность, а чисто по-человечески. Могу я повидаться с той девушкой, которая причастна к покушению?

— На кой, простите, зачем вам это? Ваше доброе сердце не даёт вам покоя. Скорее всего, её уже приговорили к сожжению, повешению или плахе.

— Вы же понимаете, что это неправильно. Необходимо убедить судью, короля, или кого там ещё, что если к ней вернётся память, вы сможете поймать рыбу покрупнее, раскрыв заговор.

— Не спорю. Но, даже если предположить, что она не врёт, нам всё равно не удастся сделать это. Верховный мистагог, обладающий умением гипноза, и тот не стал браться за неё.

— Я знаю, что делать. Ей помогут в Лунной Обители.

— Вас так волнует её судьба?

— Эта ситуация мне знакома, и я вполне могла оказаться на её месте.

— Не вполне понимаю вас. Но, так и быть, без подписанного разрешения, на свой страх и риск, завтра я отвезу вас к заключённой.

— Завтра может быть поздно! Сейчас!

— Ох, Лада! С вами не соскучишься!