Лунные кружева, серебряные нити

ГЛАВА 7

Каково в дому, таково и самому.

(воларская народная поговорка)

Данияр внёс мои вещи в чистенький дворик небольшого деревянного домика с резными ставнями. Я заметила под крышей большое зашторенное окно и полукруглый балкончик. Скорее всего — моя комната. По крайней мере, я бы выбрала именно её. Выбежав из-под крыльца и виляя хвостом, нас встретил рыжий лохматый пёс, прыгая вокруг меня и радостно повизгивая.

Завидев нас в окошко, из дома вышла высокая женщина и, снимая на ходу передник, поспешила навстречу.

— Лада! Неужели наведалась? Я уж думала, совсем про нас забыла, — она обняла меня, потом Данияра. — А почему пешком? Устали, небось? Проходите в дом, сейчас и отец с пасеки вернётся.

— С радостью, да только я к своим сперва хотел зайти, — замялся Данияр.

— Ну что ж, это надо. Смотри, к ужину обязательно приходи! — мать направилась в дом, а я, подхватив с деревянного крыльца вещи, поплелась следом.

Суетясь в кухне у очага, она рассказывала последние вести: кто родился, кто женился, кто отправился в мир иной, о покупке чёрного петуха, о новом нерадивом пастухе, о неурожае овса. Слушала я в пол уха, иногда кивая головой, меня не слишком интересовали такого рода известия. Решив сослаться на усталость, я встала с плетёного кресла и поднялась в свою комнату.

Она моя. Без всякого сомнения. Высокая деревянная кровать, большое окно с выходом на балкончик, тёплые, обшитые ольхой стены, полки с книгами, комод, на нём зеркало в серебряной оправе, рядом большая деревянная шкатулка. В ней оказались засушенные цветы, ракушка, нить янтаря, листы с рисунками бабочек и стрекоз, несколько писем. Я прилегла на высокую кровать с кипой писем в руках. Меня сразу заинтересовало одно из них, лежащее на самом верху:

«Благодарю, всё хорошо. Уж не знаю, по какому неотложному и важному делу ты надумала явиться ко мне в С-т-б-д, но если есть возможность — повремени. Сейчас не самое подходящее время. Если уж что-то по — настоящему срочное — жду. Остальное при встрече.

Послесловие: Я тоже соскучилась. А еще у меня для тебя подарок — расшитый золотой нитью галтийский пояс, тебе понравится.

После послесловие: Передай от меня поклон Данияру.

Всего вам хорошего. Целую. БЕЛАВА»

Так значит, Белава пыталась предупредить меня об опасности? И пояс с адресом — это её рук дело, а вовсе не моих?

Остальные листы оказались нашей с Данияром перепиской. Я с улыбкой пробежала глазами по романтичным, трогательным, местами наивным строкам. И ведь храню до сих пор эти любовные письма — ну надо же, какая я, оказывается, сентиментальная!

В дверь постучали, вошёл седовласый мужчина с пышными усами и присел рядом со мной на кровать:

— Ну, как там столица, стоит?

— Угу, — подвинулась я на противоположный край.

— А ты как? По дому не скучаешь?

В ответ я пожала плечами. Надо бы и внимание проявить, и поговорить с родителями по душам, как того требуется. Но лицемерить не хотелось. Да, милые люди. Но не более того. Родственные чувства категорически не желали проявляться.

— Ладно, пойду я. Мать там тебя звала, на стол пора накрывать, — поднялся он, направляясь к двери.

— Постой! Отец, расскажи, кому ты меня в Белобреге оставил, и что дальше было.

Он удивлённо поднял густые брови:

— Так ты это лучше меня знаешь. Часом не захворала?

— Со мной всё хорошо. Просто хочу знать все подробности. Вдруг что-то упустила?

Отец закрыл дверь и вернулся к окну, открывая его и впуская в комнату солнечный свет.

— Дитя ты у нас очень долгожданное, но и весьма позднее. Мы уж думали, долго не проживёшь — ты ведь и не плакала вовсе, даже когда народилась. В то время молва ходила о ведунье и целительнице Светозаре, что в Белобреге жила. Вот по совету повитухи я тебя к ней и отвёз. Платы она не взяла, велела тебя оставить. Год пролетел — а из города ни весточки. Сам я туда наведался — а там и нет никого, люди говорили, она в свою Обитель вернулась, за море. Мы с матерью долго горевали: нет ничего хуже, чем не знать, жива ли ты, да в каком краю. Да делать нечего, стали жить дальше. А ты через девятнадцать лет сама домой явилась — целая и невредимая. И такая красавица — вся в мать — волосы, как вороново крыло, а кожа — белая, словно мрамор. Только у матери глаза ореховые, а у тебя как морская бирюза — это oт меня. Ну вот. Дальше сама знаешь. Когда время пришло, тебе рассказали, кто ты, да откуда. Решила ты нас проведать, да так и осталась. Я даже знаю, кто в этом виноват.

— И кто же?

— Данияр, конечно. Если б не он, ты бы погостила и снова нас покинула, ведовские тайны постигать, да в Белобреге служить. Так что спасибо ему, а то бы мы тебя ещё долго не видели.

— Так он меня не пустил?

Отец улыбнулся:

— Да какое там не пустил! Ты его только раз из окошка увидела, как про всю своё ведовство и позабыла.

— А откуда я приехала, не рассказывала?

— Рассказывала, что до маяка долго добиралась, потом из Вышеграда, что в Галтии, на корабле плыла. Вот и весь сказ.

— Ладно, спасибо.

— Спускайся уже, скоро и Данияр придёт.

Переодевшись, я подошла к окну. Маяк! Ну, конечно же! Он снится мне, да и в легенде, что рассказывал Володримей, рыбак встретил Лунную Деву у маяка!

Когда я спустилась вниз, мать уже накрывала на стол.

— Лада, достань курник, подгорит.

Я склонилась над очагом.

— Куда ты, ухват возьми!

Я покрутила головой, ища предмет с таким названием.

— Ладно, я сама, — начинала нервничать мать. — Будь добра, скажи отцу, чтоб кувшин яблочного сидра принёс. Нет, лучше два. И петрушки нарви.

Я вышла за порог, но потом вернулась снова:

— Ма-ам, а где эту петрушку искать?

— У колодца, за щавелем! Совсем от рук отбилась… И что ты в этом городе своём делаешь?

У колодца было много всякой зелени, поэтому, чтобы не промахнуться, я нарвала всего по чуть-чуть.

Вскоре явился и Данияр — отдал моей матери плетёный короб с чем-то съестным и передал поклон от своих родителей.

Ужин лично для меня проходил не очень весело. Я совершенно не понимала, о ком они беседуют, каких родственников вспоминают, и только кивала головой. Данияру было тоже не очень интересно, время от времени он поглядывал на меня и на дверь.

— Ладомира, помоги-ка с пирогом, — мама встала и направилась в кухню. Мне ничего не оставалось, как отправиться за ней.

Мать переложила грушевый пирог на большое блюдо и спросила, как бы между прочим:

— Как у вас дела с Данияром?

— Нормально вроде.

— Так отчего ж не женитесь?

— Ну, как бы это сказать… Мы просто дружим.

— Просто дружим? Лада, я тебя не узнаю! Да ты все глаза выплакала, башмаки истоптала, за ним бегавши! Ни гулять не ходила, ни на танцы, всё ждала дня, когда он из города приедет. Уже забыла, как всеми способами старалась его внимание привлечь?

— Мам, сейчас ситуация прямо противоположная. Теперь он всеми способами старается моё внимание привлечь.

Мама пожала плечами:

— Странные вы какие-то, молодёжь.

Я чмокнула её в щёку, взяла блюдо из её рук и вернулась в комнату. Села за стол напротив Данияра и улыбнулась, глядя в его малахитово-зелёные глаза. А ведь он и правда, хорош…

Данияр поймал мой взгляд и тоже улыбнулся, так, как умел только он один — одними глазами, и в них заплясали лукавые чёртики.

— Что кислая такая? Ничего и не ела, — не переставал заботиться отец.

— Устала, наверное.

— Даже к Яшме не наведалась. А ведь всегда первым делом к ней бежала.

— К кому?

— К кобылице твоей. Данияр, ты зачем ей такую упрямую лошадь подарил? Она ж никого не слушается, зараза! В хозяйстве — абсолютно бесполезная скотина. Да я её уж который день поймать не могу. Так и живёт в леваде…

Я вскочила со стула:

— Данияр, ты мне лошадь подарил? Где она?

Он не смог сдержать смешок, а родители удивлённо хлопали глазами.

Выбежав на улицу, я поспешила по песчаной дорожке за дом. Уже смеркалось. Ещё издали я увидела необычайно красивую лошадь кремово-золотистого цвета, с длинной белой гривой и таким же шелковистым хвостом. Мигом перемахнув через изгородь, я направилась к ней. Лошадь подняла голову, покосилась в мою сторону и зашагала прочь. Некоторое время мы так и ходили по кругу — впереди лошадь, позади — я.

— Всё равно поймаю, я настырная, так и знай, — завела я беседу с вредной лошадкой.

Подойдя к дощатой изгороди, я сняла с неё недоуздок. Облокотившись о забор, за нами наблюдал Данияр:

— Ты бы лучше морковку взяла…

Немного подумав, я сбегала на грядки, повыдёргивала всякой всячины, среди которой, к счастью, оказалась и морковка. Побултыхала её в ведре у колодца, смывая песок, и вернулась обратно.

К моему удивлению, Данияр уже стоял по ту сторону изгороди, теребя Яшме гриву. Я протянула лошади морковь, и она с удовольствием её схрумкала, а потом еще и обнюхала меня в поисках добавки.

— Данияр, спасибо! Она такая красавица! Игреневая?

— Вообще-то это соловая масть.

— У неё в роду случайно ишаков не было? Раньше она меня слушалась?

— В общем, да. В обмен на взятки.

— На что-нибудь вкусненькое?

— Ага. Приучай её к себе и к твоему обществу, а не к подачкам. А под седлом она для тебя идеальна — низкая холка, широкая спина, идёт спокойно, не раскачиваясь. Твой отец, наверное, не мог её поймать, потому что гонялся с уздечкой, сколько здоровья хватало.

— Но к тебе же она подошла…

— Она бы и к тебе подошла, если бы ты не злилась и не гоняла её по леваде, — Данияр похлопал её по шее, а я не отрывала руки от золотистой мордашки.

— Подсади-ка меня, очень прокатиться хочется.

— Ну, уж нет! Ты уже без седла пробовала. И Яшме спину отбила, и сама чуть не покалечилась. К тому же, темно. Завтра прокатишься. А сейчас пойдём, прогуляемся, вдруг вспомнишь родные места.

Мы немного прошлись по тёмным улицам.

— А тут есть какие-нибудь интересные или памятные места?

— А как же, — он приобнял меня за плечи. — Обратите внимание вот на этот сеновал, это — памятное для нас место. Если вы повернёте голову налево — так же сможете увидеть не менее памятную баню, еще есть лес, стог сена…

— Ты меня смущаешь, я не такая, — рассмеялась я.

— Такая-такая, — не сдавался он. — А вот здесь живут мои родители.

— Мы не будем заходить? Помнится, ты говорил, мы очень дружны с твоей сестрой.

— Огнешка в Примостне живёт. Мы прошлым летом на её свадьбе гуляли. Как же ты не помнишь своего умопомрачительного, декольтированного платья? Мне тогда пришлось весь вечер тебя сторожить да молодцев примостеньских разгонять.

— Не помнить какое-то платье — это такие мелочи.

— Да уж. Есть проблемы и посерьёзнее. Родители, видно, думают, что ты не в себе. Но всё наладится. А если ничего не вспомнишь — то не страшно, так даже интереснее.

— Тебе, может, и интереснее. А мне даже с матерью поговорить не о чем. Нужно плыть в Галтию. Отец сказал, я из Вышеграда отправилась. Там должны знать о Лунных Оракулах.

Обсудив дальнейшие действия, решено было отправить Данияра в Белобрег и выяснить, как быстрее попасть в Галтию. Благо, он немалое время прослужил на верфи и на флоте, что упрощало задачу попасть на корабль. Плохо, что с Галтией мы сейчас в напряжённых отношениях. Но купцов, скорее всего, не волнуют монаршие дрязги, и они продолжают вести торговые отношения для своей выгоды.

Данияр проводил меня до калитки.

— Так я завтра прокачусь на Яшме? — отворила я низкую дверцу.

— Обязательно. Я утром зайду. Спокойной ночи, — он притянул меня к себе и взял за подбородок.

Я закрыла ладонью его губы, оборачиваясь на светящееся окно своего дома:

— Извини, время неподходящее. Спокойной ночи.

Следующим утром он припёрся, ни свет, ни заря и принялся бросать камешки в моё окно.

— Совесть у тебя есть? — высунулась я на шаткий балкончик в одной ночной рубашке.

— Есть, но она такая кристально-чистая и прозрачная, что сразу и не увидишь. Ого, что-то я не помню у тебя такой рубашечки, ну-ка второе плечико покажи!

Я запустила в него плетёным тапком. Снаряд попал в цель.

— Вот и ходи теперь босая, — пробурчал он, швыряя его на крыльцо.

Умывшись в медном тазике перед зеркалом, я одела лёгкую рубаху с коротким рукавом и самую широкую из найденных в комоде юбку, полы которой приподняла и заткнула за ремень, что бы удобно было сидеть в седле.

Выходя из дома, я стукнула дверью сидящего на крыльце Данияра.

— Ничего, я привык. Ну, что, готова?

— Всегда готова, пойдём уже.

Яшма лениво жевала сено, не переставая шевелить ушами.

Данияр подсадил меня, помогая перелезть через изгородь, и заодно, нечаянно или намеренно, успел полапать пониже спины. Я сделала вид, что ничего не заметила, потому что препираться с самого утра и портить себе настроение совсем не хотелось.

— Походи немного по леваде, но к Яшме не подходи. А потом просто сядь и жди.

— А она сама подойдёт?

— Подойдёт, она любопытная. Прямо как ты.

Я прошлась пару раз туда-сюда, даже не глядя в сторону своенравного животного. Затем присела на колени и стала заплетать косы. При этом, по совету Данияра, я изо всех сил старалась излучать спокойную ласковую строгость и уверенность. Яшма даже удивилась, что никто не покушается на её свободу, и стала подходить ко мне ближе. Вскоре её морда коснулась моего плеча.

— Что, морковку ждёшь? Получишь, если будешь хорошей девочкой, — я ласково почесала ей нос и медленно поднялась с колен. — Ну, что, поехали?

— Лада, её вычистить нужно. Без тебя, похоже, никто и не ухаживал.

Яшма была сопровождена в денник и привязана к кольцам по обе стороны коридора. Вместе мы хорошенько вычистили её скрученным из соломы жгутом, затем металлической скребницей, потом дошла очередь до мягкой щётки и влажной суконки. Я побоялась расчищать копыта специальным крючком, наблюдая за этим действом издали. Благодаря нашим стараниям, Яшма засияла, как новое золотое блюдо. А когда я заплела белую шелковистую гриву и хвост, то вообще — ни дать ни взять — королевишна!

Данияр собрался было учить меня седлать мою любимицу, но я и сама могла сделать это даже с закрытыми глазами:

— Я знаю, я всё знаю! Наверное, мне не раз приходилось делать это самостоятельно. Берём потник, кладём седло на холку, спускаем его вниз, вот эти подпруги пристёгиваем сюда, главное — не перестараться. Идём дальше. Закинем на шею повод, подай, пожалуйста, снимем недоуздок и оденем уздечку… трензель аккуратно вставляем в рот, застёгиваем подбородочный и подчелюстной ремень. Поправим нашей красавице гриву. Это что за развязки? Думаю, они не понадобятся. Будем надеяться, что стремена подогнаны под длину моих ног, потому что подгонять уже лень. И вообще — я устала, пойду-ка, полежу.

— Раз уж Яшму снарядили, давай немного прокатимся, — Данияр повёл её на улицу, и я нехотя потащилась следом.

Ехали мы не спеша, предоставляя Яшме свободу выбора. Пробежав несколько вёрст, лошадь вывезла нас к реке, проложившей себе путь между двумя песчаными холмами, поросшими редкой сухой травой. Данияр спешился, это дало мне возможность усесться поудобнее и понаклоняться в разные стороны, разминая спину. Ещё я успела сделать несколько кругов, вытащив из стремян ноги и не держась за повод. Яшма приятно удивила меня, показав себя смышлёной и довольно сообразительной, предугадывая мои действия. Когда я наклонялась вперёд — она воспринимала это, как побуждение к движению, отклонялась назад — и Яшма замедляла ход, она даже чувствовала мои повороты влево-вправо и живо реагировала на них.

Спешившись, я немного расслабила подпруги и привязала Яшму к молодой тонкой рябинке. Сама же спустилась по крутой тропке к воде и присела на песок рядом с Данияром.

— K морю съездим? Это вдоль реки, я так понимаю?

— И это говорит та, которая недавно падала с ног?

— Так ведь с ног, а не с лошади.

— Ехать очень далеко — за полдня не доберёмся. Да и одной Яшме тяжело. Ты когда-нибудь научишься думать о ком — то, кроме себя?

— Когда научусь, я тебе обязательно сообщу. Первому.

— Буду ждать с нетерпением.

Следующим утром Данияр выехал в Белобрег. С беспокойством и надеждой я ожидала его возвращения из столицы. Мать каждый день находила мне работу, «чтобы я не скучала», в виде прополки огорода и полива цветов, уборки лука и чеснока, готовки или стирки. Но я с завидным упорством и небывалой изобретательностью каждый раз умудрялась отвертеться. Ну что делать, не моё это… Не могу даже представить себя степенной матроной, хозяйкой дома и матерью семейства. Скакать во весь опор на горячей лошади по высокой траве и слышать шум ветра в ушах — вот это по мне! Пороть, видно, меня было некому. Но это, увы, уже не мои проблемы.

Уже шёл третий день, как уехал Данияр. Тревога не покидала меня. Каждый день я ездила его встречать до самого Дубравника, но возвращалась одна. Вот и в этот раз я отпустила Яшму пощипать травку, а сама спряталась от солнца в вырытую мной нору в стоге сена на чужом поле, чтобы дать отдых ноющей спине. И почему я не могу использовать Дар, чтобы лечить себя? Вот ведь досадное упущение…

В полудрёме, закрыв глаза, я размышляла о том, почему я постоянно вижу во сне неспокойное темно-зелёное море и маяк на голом скалистом уступе.

Где — то совсем рядом раздалось ржание, я узнала Яшму. До моего слуха донёсся приближающийся глухой топот копыт, затем чьи-то торопливые шаги. Я, как шкодливый ребёнок, замерла в сене, ожидая увидеть хозяина поля, который прискакал браниться. И когда мягкие, крадущиеся шаги послышались совсем близко, я перестала дышать. Вдруг кто — то запрыгнул в моё укрытие, хватая меня за ноги.

— Данияр! Тьфу ты, окаянный! Как ты узнал, что я здесь?

— Яшма подсказала, — он лёг рядом. — У меня хорошие новости. Завтра после заката отплываем.

— Ты договорился? Молодец! И какую плату просят?

— Даром. Но не спеши радоваться. Мы приняты в команду на почти торговом, но не вполне легальном судне, если понимаешь, о чём я. Я — в качестве штурмана, так как оный в непробудном запое, а ты — судового лекаря.

Я приподнялась на локте:

— Какого лекаря? Ты в своём уме?

— Никто не берётся перевозить женщину, ни за какую плату, тем более в городе уже арестовали нескольких подозреваемых в ведовстве. Поэтому тебе придётся одеть свою, то есть мою одежду и спрятаться под шляпой. А от Тэодора тебе поклон и ящик с лекарскими склянками, порошками и инструментами в подарок.

— Я не умею лечить порошками и не знаю, что делать с инструментами, но, если нет другого выхода, я согласна.

Я придвинулась ближе, касаясь дыханием его щеки:

— Я очень скучала…

Но он приложил палец к моим губам:

— Извини, время неподходящее, — и вылез, подлец, из стога.

Ах, так… Ещё немного посидев в гордом одиночестве, я выбралась, отряхнула с одежды и волос сухие травинки, резво запрыгнула в седло и тронула бока лошади.

Родители повздыхали, что мало погостила, и, не смотря на мои протесты, собрали мне с собой разные узелки да авоськи. Подумав, я прихватила свой плащ, пару платьев, шляпу, юбку с блузой, да ещё и подарки Ветраны — грим всегда может пригодиться.

Пасмурным утром я скакала позади Данияра по направлению к Белобрегу. На той самой развилке, где когда — то мы расстались с Володримеем и Ветраной, мы спешились. Данияр стал снимать с лошадей сумки, а я взяла необходимую одежду и шляпу и нырнула в кусты переодеваться. Выйдя, я обняла за шею Яшму.

— Что ты так прощаешься, будто в последний раз? — удивился Данияр.

— А она точно домой вернётся?

— Вернётся. Пепел приведёт.

— Боюсь, что Пепел твой не туда её приведёт, поматросит и бросит, — я искоса разглядывала высокого и крепко сложенного коняку.

— Да ему остаётся лишь вспоминать о бурной молодости, какое там за кобылами гоняться? Двадцать лет уж скоро, — Данияр похлопал его по шее. — Я ещё ребёнком был, когда отец его привёл.

— А тебе сколько лет, разреши поинтересоваться?

Он критически осмотрел меня:

— Не беспокойся, за тобой еще побегаю, здоровья хватит, — и хлопнул Пеплика по крупу. — Всё, иди. Домой.

Серый коняка развернулся и зашагал по пыльной дороге, волоча за собой сопротивляющуюся, привязанную к нему поводом Яшму.

— Ну, а ты что стала? Или тебя тоже на верёвке тащить?

Я вздохнула и потопала следом.