Лондон в огне

Глава десятая, Некий достойный персонаж ужасается нашим героям, а герои приобщаются к горечи новых напитков

Конспиративная встреча проходила, как обычно, на кладбище — агенты чинно прогуливались по узкой дорожке между могил. Рука высокого собеседника лежала на плече Мина — издали казалось, что заботливый папаша проводит поучительную экскурсию среди достопримечательных памятников и прочувственных эпитафий.

…— ничего не изменилось, обещают принять решение в первой инстанции не позднее первых чисел декабря, но… — Андрей кратко обрисовывал отнюдь не радужные перспективы дипломатического решения.

— Понятное дело, тактическое преимущество на их стороне, — вздохнул мелкий разведчик. — Не будет толку. Они твердолобые, бахнуть по ним нужно поболезненнее, иначе и не почешутся.

— Еще поработаем, — обнадежил дипломат. — Твои партизаны-чистотники, как я понимаю, тоже порядком упрямы?

— Так ведь тоже британцы, хоть и иной расы, — угрюмо согласился Минимум. — Идейномазохистское подполье, что б им… Сейчас окажу помощь, да буду поближе к нашей основной группе перебираться. Мне там в подвале место готовят. Кстати, бежать мне уже пора — сегодня ночью работаем.

Андрей пожал подпольщику лапу, передал сверток с лекарствами, легкую коробку с заказанным снаряжением и нарочито мятый клочок бумажки с шифровкой для Леди.

— Препараты по списку, да еще Маня от себя что-то из лекарств добавила. Но все же я сомневаюсь — метаболизм чистотников от человеческого отличается, побочные эффекты весьма возможны.

— Соблюдем осторожность, но вообще-то хуже бойцам точно не станет, — грустно признал Мин. — Мариэтте и вашему мелкому большой привет. До встречи!

Разошлись по дорожкам: дипломат к воротам кладбища, связной-нелегал к замшелой ограде. Через минуту Мин уже вприпрыжку бежал по улице — на первый взгляд, обычный лондонский мальчишка-оборванец. Шанса на второй взгляд быстроногий разведчик праздным наблюдателям давать не собирался…

Клацали копыта, покачивались экипаж — ход у брума[35] был гладкий, Олд-Кейт-роуд по позднему времени была почти свободна. Мин сидел в ногах у шпионок, ужинал и слушал последние вводные по плану операции. Первым пришлось съесть мороженое — Лоуд считала что оно «бодрит питательностью». Вкусная зараза это мороженое, хотя разведчик уронил ложечку и пальцы стали липкими. Мин перешел к сэндвичам, которые теперь попахивали сладкой малиной.

— А если клиент возьмет да и спятит? — опасалась Лоуд. — С набожными грешниками такая неприятность очень даже легко случается. Особенно с самцами — они вообще умом хилые. И выйдет, что зазря мы столько мыслей думали и хлопоты хлопотали.

— Методика допроса опробована, хотя и при других обстоятельствах, — поясняла Леди.

— Если не пережмем с эффектами, шансы на успех есть. И ты прекращай деревенско-рыбацкий говор демонстрировать, пора в роль входить.

— Это когда я войти в ту роль не успевала? Впрочем, как угодно Вашей Скверности. И все же, позвольте напомнить что чистая и острая сталь, благословлена богами всех миров. В сочетании с очищающим огнем, способным раскалить клинок до вишневого градуса, воистину действенного, сталь развязывает языки как грешные, так и праведные.

— Не спорю. Но нам грешник, в смысле, клиент, нужен в неповрежденным виде. Если у него с головой что-то случится, так то будет сочтено его личным-интимным делом, а всякие порезы, переломы и ожоги вызовут нездоровый интерес местной контрразведки. Что нам совершенно не нужно. Да и вообще — пытки не наш путь.

Лоуд скептически хмыкнула…

Мин знал, что клиента зовут Джон Льюсом, он хирург и служит в лагере хвостачей. Живет в деревушке рядом, на руку нечист — у него можно купить дешевые лекарства, опиум и иные нужные мелочи. Подворовывает мистер хирург. Вообще-то в здешних местах «хирург» это вовсе не благородный и высокоумный гений скальпеля-ланцета, а некто вроде фельдшера. Впрочем, для выполнения нынешней задачи эти тонкости учитывать незачем. Но уж очень сложным способом собираются шпионки развязывать язык мистеру Льюсому.

Высадились у поворота к Сиднем-Хилл — здесь у горожан было принято прогуливаться и любоваться иллюминацией Хрустального дворца, потому маршрут очередной припозднившейся парочки у кэбмена подозрений не вызвал. Л-кавалер галантно и многословно помогал выйти из экипажа укутанной в плащ Леди, а разведчик выскользнул с другой стороны. У аллеи оказалось неприятно светло — с неуместной щедростью фонарей понатыкали. Откуда-то доносилась музыка, смех и возгласы. Бухают и флиртуют гуляющие. Мин, волоча мешок с имуществом, отполз подальше в кусты…

…Музыка и свет остались далеко позади, шпионская группа двигалась через луг — маршрут был проверен, Лоуд окрестности изучила. Но до деревушки оставалось еще мили три.

— Давненько мы на свежем воздухе не гуляли, — признала Леди, поддерживая мешающие ходьбе полы длинного плаща.

— Во благости легкомыслия своего, не ведаем что творим, — Лоуд простерла руки в сторону темного склона холма. — Где, где тот воздух девственной чистоты и хрустальной непорочности⁈ Нет его! Воняет же! Смердит и смердит! С той стороны — паровозом и шпалами, а с подветренной — газом непотребным.

— А что там дальше за такой странный хлев попахивает? — уточнил Мин, указывая на восток.

— Какой же это хлев, если знаменитый боевой лагерь «Нью-Крэйн»! — возмутилась оборотень. — Кстати, давно пора против него какую-нибудь провокацию запровокатить. Свыше нам такого небрежения хвостатые друзья не простят. Им там скучно и вообще милосердие требует…

— Не будем волинтеров от службы отвлекать, — призвала Катрин. — Вы пока мобилизуйте свою похвальную обонятельную чуткость, чтобы мы не испачкались.

Действительно, разведывательно-диверсионная группа шагала через деревенский выгон. Пахло здесь мирно, и Мину мучительно захотелось домой, на ферму…

Дом хирурга никуда не делся, арт-разведчик подобрался вплотную, убедился что объект у себя и в одиночестве — имелась у мистера у Льюсома знакомая гулящая шмонда, порой разделявшая ложе одинокого врачевателя, но нынче бабенка отсутствовала, что значительно упрощало операцию. Разведчик вернулся к забору — ударная часть диверсантов уже приняла боевую готовность.

— Впечатляете. Особенно парой, — признал Мин.

— Не ехидничай, — заворчала начальница. — Что там клиент?

— Один. Спит или засыпает. Свечу недавно погасил — еще пахнет, — отрапортовал лазутчик.

— Ну, самое время, — решила начальница и диверсантки полезли через ограду.

Мин неистовым усилием воли удавил в себе неуместное хихиканье. На каменной ограде, озаренные луной и преобразившиеся шпионки выглядели дивно.

Сидел на камнях ограды ангел в легком хитоне: тонкий шелк поэтично просвечивал, белые крыла сияли и шелестели в лунном свете, нимб мягко блестел над златокудрой головой. Рядом с ним уселся демон: высокий, чрезвычайно фигуристый в своем вызывающем, черно-красном наряде в обтяжку. Небольшие рога, темные провалы густо накрашенных огромных глаз, злобный свет рубиновых линз-зрачков…

Мин, при всей своей железной сдержанности и безукоризненной воспитанности, не мог не отметить, что в принципе, демоны сзади гораздо выразительнее ангелов.

— Ты бы крылья поубавила, — фыркнула Катрин, осторожно ступая по траве ботфортами-котурнами из тонких, зато плотных ремешков. — Законы аэродинамики тебе простят.

— Я тогда на курицу буду похожа, — запротестовал Л-ангел. — Я и так очень приземленная, что недостоверно.

— Прозрачности и эфемерности добавь, — посоветовала напарница. — А размер крыльев тут роли не играет. Всё равно на птицу смахиваешь.

— Но ведь, на чайку!

— Хм, ну ладно. Пойдем вишневый лес искать, — пробурчал обольстительный демон.

— Отчего именно вишневый? — удивился ангел и тут же спохватился. — Стой-стой! Тебе хвост добавить забыли!

— Да ну его, — занервничала ряженая демонша. — Обойдусь. Я все равно к клиенту тылом поворачиваться не собираюсь.

— Как это «ну его»⁈ Я потела, ловчилась. Можно подумать, я такие иллюзии хвостов всю жизнь плела! Столько усилий и «ну его»? — ангелица, шурша крыльями, полезла под хитон и извлекла маленький амулет. Были произведены краткие манипуляции с магической вещичкой и у демона появился хвост…

— Ну как? — гордо осведомилась Лоуд.

Начальнице, обретшей новую конечность, рассмотреть саму себя было трудновато, да она и сдерживалась, справедливо полагая, что вертясь на месте, будет выглядеть недостойно. Меж тем, хвостяра оказался убедительным: в меру тонкий, но отнюдь не хилый, с изящной, агрессивной раздвоенной кисточкой на хвосте, он изгибался и норовил захлестнуть длинную ногу.

— Достоверно у Лоуд вышло, — признал Мин.

Начальница сплюнула в траву и, сдерживаясь, призвала:

— Пошли. А то еще кто из соседей наш шабаш углядит…

Двинулись к задней двери. Взгляд артиллерийских глаз невольно вновь и вновь возвращался к иллюзии — на ходу демонский хвост смотрелся вдвое выразительнее — сейчас так и хлестанет. Напрасно Лоуд этакую плетено-матовую кожу для хвоста выбрала. Уж очень на бич похоже. Боевое такое оружие и не особо приличное…

— Ты что там пялишься? — не оборачиваясь, осведомилась начальница. — Неразумную юность вспомнил?

— Ничего я не вспоминал, — заверил честный лазутчик. — Еще чего не хватало. Но выразительно и завораживает. В оружейно-сказочном смысле.

— Вернись к пацифистской реальности. Шкуру надел, а остальное?

Мин одернул ношеный меховой жилет и пояснил:

— Зубы позже выращу. Я в них говорю шепеляво.

— Вот и рычи. Сдержанно. Мы поймем.

Лазутчик пожал плечами, полез в карман и извлек реквизит. Обдул от крошек и втиснул в рот. Клыки, белые и крупные, были не особо иллюзорные, вполне пластиковые — Аша уверяла, что дешевые — в Старом мире два доллара стоят. Но ничего, уже не раз выручали в те моменты, когда внешние эффекты требовались.

Лоуд, нахохлив крылья, возилась с замком. Отмычка чуть слышно скреблась в замочной скважине.

— Мин, ты бы помог, — намекнула главная шпионка.

Лазутчик-артиллерист отобрал у криворукой оборотнихи набор инструмента и занялся делом. Ничего особенного: обычный засов со стопорным винтом. Тут главное, принцип понять…

Тихо лязгнуло в замке.

— Вот сразу бы и взялся, — одобрила Лоуд. — У меня все эти кропотливые мелочи в голове не держатся. Возраст не тот.

Демонша отодвинула великовозрастного ангела и первой, с ножом в руке, скользнула в дом. Хвост хищно поджался, захлестнув кисточкой голенище высокого узорчато-дырчатого сапога — надо же какая чуткая иллюзия этот хвосто-камуфляж…

Далее все шло по плану. Беспрепятственно прокрались до спальни — здесь было душновато, хозяин чуть похрапывал. Катрин подсветила фонариком — короткая вспышка голубоватых диодов высветила камин, брошенный на потертый ковер домашний халат, кровать и фигуру спящего… Фонарик погас, но шпионы уловили сигнал командира — сначала нужен свет. Понятное дело — в любом спектакле освещение немаловажно…

Мин сторожил у постели, дамы возились у камина. Донеслись шорохи — Лоуд раздувала угли крылом. Замерцало в очаге, его тут же прикрыли экраном-ширмочкой. Катрин махнула

— можно начинать…

Примерился Мин тщательно — когда выпрыгнул на живот спящему, да хорошенько приложил двумя нижне-задними лапами, пробудился хозяин как должно: глаза мигом вытаращились, беззвучно раззявленный рот тщетно пытался вдохнуть. Лазутчик издал краткий утробный рык и сел на грудь жертвы. Хирург в ужасе взглянул в зверскую безносую и клыкастую харю, попытался отшвырнуть исчадие ночи, но руки его сковывало одеяло, а тренированная лапа гостя уже надежно держала за кадык…

Что-то чересчур быстро захрипел достойный мистер Льюсом. Мин чуть ослабил хватку.

— Но каждому грешнику дарован шанс на покаянье и спасенье любвеобильным провиденьем, — мелодично молвили по одну сторону от постели.

— Но он наш! — алчно промурлыкали по другую сторону ложа. — Я забираю его!

Мин позволил жертве слегка повернуть голову: вспышка магически-электрического света осветила ангельской красоты лицо, раскинутые, казалось, во всю спальню белоснежные крылья — милосердная гостья смотрела на ложе с величайшим состраданием.

— Зачем ты грешил, о, несчастный?

— Он наш, наш, наш! — с напористым торжеством уверяли по иную сторону кровати…

Трудность в представительской части имелась — на всю компанию гостей имелся единственный фонарик и должную эффективность подсветки обеспечить было не просто. Впрочем, каким способом миниатюрный реквизит перелетал через ложе и сам Мин не мог догадаться, что уж говорить о клиенте…

…Теперь Мин держал жертву за волосы, устроившись за изголовьем. По-правде говоря, мистер Льюсом был лысоват, и его башка удобством фиксации и удержания не отличалась. Но попыток освободиться хирург не предпринимал, лежал вытянувшись, как и положено на смертном одре в столь решительный момент. Потеть, конечно, мог бы и поскромнее…

…Прохаживалась у камина демонша, играла ножом, хлестала себя хвостом по сапогам, требовала немедля душу и тело хирурга-грешника. Простирала крылья и длани добрая ангелица, молила хоть слово оправдания дозволить слабому человечку. Недолог был спор, но убедителен. У Мина и у самого шерсть на загривке вздыбилась. И когда успели Леди и маньячный оборотень на одну театральную ноту выйти?

…Зашептал-захрипел, каясь и моля несчастный хирург. Нужно признать, многовато нагрешить успел к тридцати пяти годам, замучаешься слушать. Свершались мистером Льюсомом и благие поступки, коим успевала возликовать, захлопав крылами благая спорщица, но куда чаще кривился улыбкой чувственный рот рогатой палачки. Вырулить среди бесконечных пирамид грешков детства и юности, пробиться по безбрежным болотам гадостной взрослости, пропрыгать по ненадежным кочкам оправданий к нужной теме современности было непросто, но допрос вела опытная группа дознавателей…

…— Очисти сердце, зеница моих очей, шаг до спасенья, один шаг… — обещал коварный ангел.

— О чем, ты глупец⁈ Смолчи и ужаснешься в наших знойных чертогах, — откровенно сулила рогатая гостья из пекла.

— Не боись, дитя моё. «Ничто не препятствует тому, что у одного поступка может быть два следствия, из которых одно преднамеренное, а другое — непреднамеренное» — уместно цитировала[36] оборотень, преуспевшая в общении с Логосом и иным мудрецами.

Льюсом «пел» о больных хвостачах, о вывихах и переломах, о своей тяжелой службе и бесконечных придирках начальства. Скрывать что-то он не считал нужным — какой смысл, когда те создания вопрошают, что и сами все ведают? Искренность из мистера Льюсома так и перла. Многословная и жутковатая в своей неприглядности. Наверное, хирургу и самому не нравилась его служба — все же, не армейский врач-ветеран, а случайная фигура в безумном лагере «Нью Крейн». Но ведь и, правда, гадостно. Мин считал себя разведчиком бывалым, но тут такое циничное бесчувствие открывалось, что у самого хладнокровного полукровки уши трубочкой закрутит…

…Наконец-то имена появились. Катрин сидела в старом кресле и уже не скрываясь, записывала, ангел шуршал крыльями в темном углу, периодически чем-то странно шипя и побулькивая. А мистер Льюсом все говорил и говорил, не слыша своего охрипшего голоса и крепко зажмурившись. Тщился подчистить свою запятнанную душу…

…У Мина уж и лапы порядком затекли, когда Леди подала знак. Разведчик нашарил на поясе баллон — дважды нажал под носом у клиента, отскочил в сторону, прикрывая лапой лицо. Мистер Льюсом жалобно бормотнул и расслабился…

— Ну и? — спросила демонша, благоразумно отступившая подальше к двери в гостиную.

— Спит, — доложил Мин, прислушиваясь к ровному дыханию подопечного.

— Так глянь, крепко ли задрых, да пойдем, — взмолился истомленный ангел. — Сил моих больше нету.

Мин отвесил подопытному крепкого фофана — есть такой проверочный не-смертельный прием.

— Что-то вы совсем озверели, — удивилась начальница, пряча блокнот. — К чему садизм-то такой?

На звонкий щелчок фофана клиент ответил жалобным похрапыванием.

— Что ему будет-то? — со вздохом резюмировал Мин. — Такому типу, что хвостачей на опыты отбирать, что каяться — разницы никакой.

— Не лучший из сапиенсов, — согласилась Катрин. — Но ты, мой друг, не разочаровывайся в мироздании. Бери, вон, пример с ангелов. Выдула две бутылки тоника — бодра, оптимистична, верит в лучшее.

— Что ж мне было от жажды подыхать, что ли? — оправдалась Лоуд. — Я вообще с крыльями не привыкла, а тут духотища, не продохнешь. Кстати, недурной напиток. Щекотящий. Именуется — «Швепс». Ты, Енот, не хочешь попробовать? Я оставила.

— Я бы пива выпил, — мрачно признался Мин. — Ну, давай хоть это, щекотящее…

— Бутылки пустые не забудьте забрать, — напомнила начальница. Хвост ее помахивал утомленно, но благосклонно…

Оперативно-шпионская группа с облегчением покинула дом грешника. Мин задвинул на место засов, отдал связку отмычек оборотню. Двинулись прочь — в воздухе уже чувствовалась утренняя сырость и прохлада. Лоуд, убравшая демаскирующую белизну и сияние нимба, приняла женско-сельский вид и шагала, помахивая пустыми бутылками.

— Одно радует — не зря мучились у одра грешника-вонючки. Вынырнули нужные имена, а. Леди?

— Кое-что есть. Ну, тут еще разбираться и разбираться, — главная шпионка глянула под полу своего плаща. — Этот… признак демонства где? Ты убрала или иллюзия сама собой развеялась?

— Чего это ей развеиваться? — ухмыльнулась оборотень. — Добротная иллюзия. Прямо даже сама удивляюсь, какой удачный амулет сплелся. Отключена иллюзия до следующего нужного случая. Иначе у тебя плащ вызывающе оттопыривался. Тут так ходить не принято. Кстати, а как по ощущениям?

— Странновато было, — признала Катрин. — Но клиента проняло. Так и косился. Ты мне этот хвостовой активатор все ж отдай. Знаю я твое чувство юмора.

Лоуд хихикнула:

— А то не понятно — перед зеркалом повертеться желаешь. Да бери, мне не жалко. Что дальше-то делаем?

— Думаем. И ищем новые подходы…

В обсуждениях дальнейших действий добрались до дороги. Экипаж поймали не сразу, но без особого труда. Мин проскользнул в кэб «контрабандой»…

Распрощались на Блэкмен-стрит: дамам стоило поменять кэб, а нелегалу было пора возвращаться в подполье. Мин пожал соратницам руки:

— Леди Хозяйке поклон передавайте. На явке буду, как договорились. Но уж насколько наших гремлинов возможно задействовать в операции, сейчас поручиться не могу. Щепетильные они.

— Если деньги там нужны или иная помощь… — намекнула Леди. — Техническая поддержка нам бы не помешала. Одному тебе будет сложно.

— Понятное дело. Но они с людьми дело вести не хотят, — вздохнул Мин. — Категорически не желают. Нет у подполья понимания целесообразности совместной работы.

— Если с людьми союзничать не хотят, так со мной пусть договариваются, — предложила оборотень. — Уж я-то куда не-человечнее создание, чем твои бродяги. У вас-то и разницы с людьми — рост, да четырехпалость. А если тупость твоих дружков учесть — так они вообще откровенные человеки, хоть и упираются.

— Не болтай. Они не тупые. Просто у них судьба плохая. Ну, до встречи, — Мин сунул под жилет сверток с оставшимися бутербродами и пошел к ближайшему коллектору — судя по запаху, имелся там ход на нижний уровень. Оттенки запахов здешних подземелий подпольщик научился различать вполне надежно — последние бойцы чистоточной армии из своих тактических наработок секретов не делали.

За плечами Мина висел массивный разводной ключ на неудобной веревочной привязи, пояс оттягивал деревянный молот-киянка, не такой тяжелый, но тоже неудобный. Возможно, из-за своей вопиющей исторической старинности. Ну кто сейчас такие неухватистые рукояти ладит? Традиция, понимаешь ли…

Традиции опытный лазутчик уважал. Но пусть они на стенках висят или в музеях зевакам за деньги демонстрируются. А вооружение и амуниция должны быть подогнаны, современны и надежны.

Об оружии диверсанту сейчас не очень думалось — отчего-то зависть одолевала: Лоуд уверяла, что они с Леди все лондонские музеи обошли, один анатомический нетронутым остался, в который дамам лезть неприлично, да они и так во вскрытиях недурной опыт имеют. Ну, про «все музеи» оборотниха привирает, это уж в ее маньячном характере. Но всё рано немного обидно — тут под Лондоном уже который круг нарезаешь, а ведь и рассказать дома будет нечего. Подземелья, вонь и сплошные диверсии.

В эту ночь воинство чистотников пробралось под Олдфорд-роу. В первые рейды Мин офигевал от импровизации товарищей по оружию — боевого планирования они не проводили в принципе. Ночь настала, инструментом обвешались — и вперед! С конспиративной точки зрения идеально. Если сам не знаешь куда тебя ноги выведут, то измены и засады опасаться незачем. Но ведь глупо! Какие же тут утечки секретов, если в отряде все свои, а противник вообще диверсантов игнорирует, поскольку в них категорически не верит?

…Труба пневмопочты на Веллингтон-стрит, шлюзовой механизм у канала, два автоматона, станки в фабричном цеху… Средства транспорта и станочное оборудование вообще являлись излюбленной целью героических гремлинов. Редкая ночь обходилась без нанесения существенного вреда человеческим механизмам. Смысла в такой войне Мин по-прежнему не находил, но втянулся…

…Цепочка чистотников двигалась по широкому «свежему» туннелю. Сейчас головным прихрамывал Дри — район находился в его введении и боец разведал ангар нового строительного автоматона — по слухам, громаднейший механизм с мощным краном и трамбовочной подвеской. Раз уж по пути это чудо техники оказалось, надлежало осмотреть новейшую выдумку изобретательного противника и хорошенько её испортить.

Ненависть к машинам сделала из гремлинов потрясающих механиков. Мин понимал, что товарищи по оружию — потомственные ломалыцики уже в одни боги знают каком поколении, но все равно не переставал изумляться. Особенно Адолгрином — когда морщинистый от ожогов, почти глухой боец вставал над замысловатым механизмом, маленькие глазки гремлина загорались огнем истинного вдохновения и уже через несколько минут отыскивалось гениальное решение: ту ременную передачу чуть сместить на шкив, два крайних болта ослабить — когда ремень сорвет, вал сместится и ударит по газоотводной трубе, а её гарантированно затянет под шестерню…

Нет, остатками Боевого Крыла Чистой Ночи можно было восхищаться. Их бесстрашием, героизмом и безумием.

Замок колодца Сторр открыл, но поднять люк не удавалось — слабосильные гремлины тщетно пыхтели, упираясь плечами и головами в драных капюшонах. Использовать рычаги и домкрат здесь было сложно из-за тесноты. Мин молча скинул с плеча перевязь своей железяки. Бойцы расступились, пришлый артиллерист-лазутчик взобрался по короткой лестнице, уперся в люк шлемом, крякнул… У, блин, тяжеловато… Пришлось подключить и иные магические слова. Чугунная твердь над головой дрогнула, в щель мгновенно подсунули ломик…

Взобравшись в пахнущую углем и смазкой темноту ангара, гремлины разбежались вокруг громадной машины. Таур успел одобрительно хлопнуть силача Мина по могучему плечу. Да уж, полукровка заниженной самооценкой не страдал, но заиметь репутацию исключительно дюжего атлета было немного странновато. Могучий, здоровый, мордой гладкий, естественно порядком туповатый, эх… Как говорит Аша «всё познается в сравнении»…

Чистотники оживленно и почти неслышно совещались. Мин суть улавливал обрывочно, смотрел на механизм. Во тьме смутно блестели огромные металлические колеса — каждая заклепка на них размером с кулак артиллериста. Выше, за перилами ограждения палубы, тянулся ряд рабочих котлов и трубы, уходящие к высоким фермам потолка, торчала стрела крана, кажущаяся высотой с колокольню. И как такая громадина на городских улицах разворачивается?

— Чего встал, шлямбур? Лезь, там поднажать потребуется, — зашипела-засипела Зу.

Гремлинша была чересчур сурова даже для правоверной чистотницы. Оно и понятно: характер нелегкий, да еще экзема замучила. До вежливости ли когда от любого поворота головы по шее сукровица течет? Хотя личное нездоровье все ж не оправдание избытку хамоватости.

Мин запрыгнул на ступени трапа — ишь, как прутья отполировали. Может, этой самой машиной англичане на Всемирной выставке хвастали? Уж очень зализанная и ухоженная.

Зу взбиралась впереди и старалась быть быстрой, оттого чуть не оступилась. Мин увернулся от промелькнувшей мимо носа ступни в протертом до дыр башмаке, мелькнула костлявая щиколотка.

— Не свались, шлямбур! — буркнула сверху Зу. — Ступени тут в смазке.

— Оберегусь, — заверил лазутчик.

Нет, ну разве дело, когда такие оголодавшие тощие бабы по диверсиям бегают? Выздоровела бы для начала, хамка.

Рубка строительного монстра внушала еще большее уважение. Здесь пахло дорогим деревом, табаком, кожей и очень хорошим машинным маслом. Большие медные иллюминаторы задраены, сияли начищенные трубы переговорного механизма, циферблаты многочисленных манометров, вакуумметров и прочих хронометров. Под рычагами ползал озабоченный Лапрасулон:

— Заглушку приподнимем и, считайте, дело сделано. Тут двухдюймовые болты, но уж затянули их…

Гремлины копошились в тесноте. Головки гаек были доступны, но требовалось ослабить сразу две во избежание перекоса крышки. Мин налегал на разводной ключ, Лапрасулон и Зи с другим ключом совместными усилиями уговаривали вторую гайку. Не выходило. Обессилевшие гремлины проклинали человеческую глупость — ну к чему тут такая массивность в крепеже нужна?

— Дайте-ка я по лесному пристроюсь, — потребовал Мин.

Подпольщики отползли. Мин осторожно втиснул шлемоносную голову между рычагов, уперся двумя руками в один ключ, подошвой сапога в другой:

— Эй, может соскочить.

— Жми, мы увернемся, — подбодрил гремлин.

Полукровка нажал — пошла, куда ж им, гадинам, деваться.

— Я бы тоже смогла. Если бы каску имела, — заметила сидящая неестественно ровно Зу.

— Не зуди под руку, — одернул довольный Лапрасулон, хватаясь своими изуродованными лапами за ключ. — Нам бы десяток таких лесных как Мин, мы бы, ух, как людишкам врезали…

Ослабшие гайки шли как по маслу, крышку сняли, гремлин ловко втянул в шприц-масленку большую часть масла. Суровая Зу засыпала в шестереночную передачу порцию отборного речного песка, сверху чуть-чуть замыли маслом…

— Вся передача теперь на выброс, — хихикнул Лапрасулон, наживляя гайку клешней из двух уцелевших пальцев. — Хорошая работа, воины…

Отряд, оживленно переговариваясь, уходил по туннелю — диверсией все остались довольны — механизм уникальный, урон врагу чувствительный. Возражать было глупо — Мин улыбался товарищам. Не признаваться же, что неразумному лесному дикарю ту машину чуть-чуть жаль. Редкостная она. Наверное, на бронепоезд похожа. Не раз ведь слыхал о боевых артиллерийских поездах — очень известный в Долине ужас из сказок Старого мира. Здесь, конечно, иное, но… Эх, не так нужно воевать, осмысленнее нужно…

В лагере позавтракали и завалились спать. Со здешним армейским питанием Мин добился некоторых позитивных изменений — путем философских дискуссий было признано, что сырая говядина и селедка не являются сугубо человечьей едой и их можно потреблять, пусть даже купленными в лавках. Птицы и рыбы ни в чем не виноваты, животные сами по себе жили, а нехорошо умерли по стечению обстоятельств. Но колбасу и пудинги упрямое воинство Чистой Ночи жрать все равно отказывалось. Нужно будет с Леди и Оном посоветоваться — сам по себе в хитростях демагогических битв Мин был слабоват.

Разведчик вытянулся на своем месте — крышку от того проклятого гнилого сундука давно выкинул, доски подровнял, а подстилочное тряпье всё воинство поменяло — от вшей доставленная Мином присыпка спасла, с клопами было не так неоднозначно, но пока кровопийцы отступили на заранее подготовленные позиции. Жить и спать можно. Кстати, плед — весьма уютная разновидность одеяла.

Но что-то не спалось. В башке роились планы, а после обеда на явочную встречу идти, да и вообще нужно перебираться ближе к своим. Хватит всякие паровозы бессмысленно портить и шланги дырявить.

Вот не умеют чистотники нормальную зажарку готовить: говядина, паучье филе и грибы получаются жирнющими до полной невозможности. Надо бы запить, да продышаться.

Переступая через посапывающих бойцов. Мин вышел в коридорную галерею, где на кривых стеллажах громоздилось наваленное и навешенное армейское имущество. Сумки диверсанта висели на месте — герои Крыла Чистой Ночи тырить даже у человеческого врага считали сугубым западном. Ну вот как такие чистоплюи еще живы, а?

Возле сумки и всякого невостребованного припаса сидели гости — Чернонос с кем-то из своих дружков. Мин, при всем уважении к крысиному племени, мог узнавать только хорошо знакомых крысов.

— О, здорово! Ну и как она, жизнь-то? — поприветствовал союзников лазутчик

Судя по отзвукам мысле-настроения, бытие у длиннохвостых протекало стабильно. Мин щедро отрезал гостям колбасы, насыпал печенья — армейцы-чистотники все равно принесёнными продуктами брезговали. Крысы перекусили, Чернонос пытался донести до бесхвостого знакомца какую-то мысль о королеве, (если правильнее Хозяйке-под-везде-древней-Она), но на таком тонком уровне общения уяснить «что и как» было сложно. Решили попозже переобсудить. Мин открыл бутылку «Швепса» и налил гостям на пробу. Пузырьки газировки крысам были интересны, вкус напитка не очень.

— Тоник, освежающее, тонизирующее и профилактическое средство. На любителя само собой, — пояснил Мин и пошел провожать гостей.

В охранной галерее выяснилось, что часовой не совсем четко следует статьям устава караульной службы — в смысле, плачет на посту. Замолкла, правда, мигом, но что уж тут — слыхали.

— Случилось что? — спросил Мин.

— Нет! — сипло отрезала Зу. — Ты, шлямбур, по делу идешь или так шляешься?

— Вот, провожал связных, — Мин указал вслед тактично проскользнувшим мимо поста крысам.

— Связные… — гремлинка фыркнула. — Вот дикие вы в своем лесу.

— Диковаты, спорить не буду, — согласился полукровка. — Но логики со связными что-то не прослеживаю.

— Что тут следить? Люди, крысы, а вам всё равно с кем пищу делить, — брезгливо просипела часовая.

— Не то чтоб уж совсем все равно. Хотя опять не домысливаю — с людьми, понятно, война. А с крысами что не так?

— Так крысы же! Хвосты такие ужасные, — скривилась Зу.

— Хвостов боишься, что ли? — удивился Мин и уловил отзвук отдаленного крысиного изумления — Чернонос подслушивал за поворотом галереи — не из вредности, а просто по природному любопытству.

— Ничего я не боюсь! — возмутилась гремлинка. — Я людей сроду не пугалась, а тут мелкие крысы. Они просто грязные и грызут, что попало. Оттого у них хвосты… нечистые.

— Ну да, были бы те хвосты пушистыми и маленькими, тогда иное дело, — согласился Мин. — С хомячками каждый рад подружиться.

— Насмехаешься? Людям служишь, у них и понабрался глупых шуточек.

— Да я и сам могу неудачно пошутить. У меня с чувством юмора не очень. Юность была бедная, скупая.

— А сейчас щедро живешь? Хорошо кормят хозяева?

— Я сам кушаю. И пропитать себя вполне способен. А с людьми, да, дружу и в близком родстве.

— Гадости взялся намекать? — яростно засипела Зу. — Совсем стыда нет.

— Я не в том смысле. У меня сестра — человек. Названая, конечно, но как родная…

…Мин объяснял, как познакомились с Ашей, как пришлось помогать друг другу, потом про маму-Эле и как руку лечили, как жениха перевоспитывали. Потом про войну и интересную свиноводческую науку. Гремлинка пофыркивала, но слушала. Потом сдавленно заявила:

— Очень глупая сказка.

— Не особо сказка, — пожал плечами Мин.

— Значит, тебе просто неправильные людишки попались.

— Ну, это вполне может быть. Вообще-то, такие неправильные не исключения. Я со многими знаком.

Зу молчала, глядя в бесконечную тьму галереи.

— Сильно болит? — спросил Мин.

— Раздергала я шею ночью, — едва слышно признала Зу.

— Ну и хватит дурить. Тебе мазь хрен знает откуда передавали, а ты как нарочно от лекарства нос воротишь. Попробуй, голова-то не отсохнет.

— Да хоть бы и отсохла, — сдавлено прошептала гремлинка. — Но я человечье снадобье никогда в руки не возьму! Враги они, и…

— Тьфу! Сгниешь заживо, дура! Откуда такие предрассудки у нормального подземного жителя⁈

— Не возьму! Не дотронусь!

Девчонка беззвучно плакала, а до Мина вдруг доперло — она не мази боится. Она свою шею и повязку тронуть боится. Что и понятно: судя по запаху и виду, там корка коросты в два пальца толщиной.

— Давай так, с поста сменишься — я тебя сам намажу и забинтую. Мне пользовать приходилось, и фейри, и людей. И в свинарнике, опять же, ветеринарстовал. Я непривередливый. А мазь, кстати, через многие руки сюда шла. И через колдовские, и через ведьменские, даже оборотень к передаче свою загребущую длань приложил. По сути, уже вовсе и не такая уж человечья мазь. Что тут спорить? Тоника хочешь? Тебе, как нездоровой, хинин только на пользу.

— Что плетешь, шлямбур человечный? Уж эту отраву точно люди делали.

— Напиток индийский. Кто такие настоящие индийцы — вообще непонятно. Лично я ни с одним индийцем не знаком, только по сказкам их и знаю. Если они и люди, то точно не здешние. Рот прополощи и горло пробулькай — а то сипишь и слова не понять.

Глотнула, не развалилась. Мин оставил дурехе бутылку и пошел готовиться к врачеванию. Где-то в залежах ненужного армии барахла имелась бутыль виски. Воды надо бы накипятить и обе лампы проверить…

…Вообще это оказалось сложным. Врачуя, Мин по порядку вспомнил все уместные слова: каннутские, глорские, флотские и иные. Крепко поддержали лекаря запасы из лексических арсеналов Леди и Оно, умевших весьма доходчиво подчеркнуть своё негодование. Рычал Мин не сдерживаясь — боевые чистотники рассосались по углам штаба и слушали оттуда. Мягко говоря, запущена оказалась шея. Как заскорузлые лохмотья повязки срезал, так о противогазе вспомнил. Очень нужная по жизни вещь, жаль, трудно ее раздобыть. Повязка-респиратор не особо спасала. Мин сдерживал ругань, работал. Больная молчала — в рот ей эскулап догадался впихнуть яблоко, завернутое в несколько слоев относительно чистой холстины. Текли слезы и слюни по лицу несчастной, но терпела, за нож или кувалду не хваталась. Глупая девчонка, но стойкая, этого не отнять…

…Любой кошмар когда-нибудь заканчивается. Тюбик с мазью, кстати, тоже почти весь в дело ушел. Мин закончил, пробормотал «извини что ругнулся, руками шею не вздумай лапать» и вынул кляп изо рта больной. Зу, спотыкаясь, побрела на свою постель…

…Отмывшись сначала остатками теплой воды, потом холодной, Мин плюнул на местные приличия и накатил в себя полстакана виски. У, гадость какая. Ну и хрен с ним.

Лекарь-разведчик повалился на свой плед и решил, что все прошло не так уж плохо. Понятное дело. Док управился бы куда профессиональнее, но у нас дипломов нет. Нет, нормально вышло. Особенно, если больная не помрет. У нее там шея-то с мизинец толщиной. И так умудриться болячку запустить⁈ Ну, не дура ли⁈ Да стопроцентная идиотка! Вот глаза у нее красивые. Может из-за слез, а может из-за того, что белого света подпольщица практически не видит. Экие глаза… словно из колодца на то солнце и смотришь: оранжевый зрачок на черном. Или будто крошечные апельсины в бездонное слёзное озерцо булькнули? Что за ерунда в голову лезет⁈ Поспать нужно…