Легенда о Горном Льве (СИ)

Глава 36 Наказание

Зигрид

Ночью я почти не спал. Думал, что мне делать с этим ублюдком Гуди, чтобы отомстить и не опорочить честь моей жены. Я очень испугался, что её обидели, пока я прохлаждался на юге. Не простил бы себе никогда. Но, хвала богам, покусились лишь на её нежные губы.

Не удержи она меня, я бы убил ублюдка прямо тем же вечером.

С утра кликнул Йоргена и велел привести преступника в главный зал. Воевода кивнул. Взял нескольких парней и пошёл за Гуди. Я ждал их, сидя на троне, и стучал пальцами по подлокотнику. Ярости, как вчера, уже не испытывал. Почти не злился. Разум оставался холодным, как и нужно для суда. Решение я уже принял, знал, как накажу. Но сначала хотел взглянуть этому бессмертному в глаза. Так ли он смел, каким хочет казаться?

— Господин, — Гуди поклонился, когда его поставили передо мной, и парни отошли в сторону. В зале были воеводы и несколько простых воинов.

Я кивнул в знак приветствия. Сердце задрожало. Тело напряглось, сдерживая вновь накатившую злость. Ненавидел ли я его? Китти плакала из-за него.

Я хотел его уничтожить.

— Не буду ходить вокруг, — заговорил я, глядя паршивцу в глаза. Взгляд был ясным, но грустным. Он уже понял, зачем я вызвал его, но не боялся. Смелость достойна уважения. Не зря этот урод носил воинский пояс. — Ты обвиняешься в покушении на честь моей жены. Что скажешь в своё оправдание?

Гуди сглотнул, дёрнув небритым кадыком. Он держал руки за спиной, стоял передо мной в свободной рубашке и простых, потёртых на коленях штанах. Оружия у него не было. Я мог спустить на него псов, но… Китти не простит мне излишней жестокости.

— Я… я люблю твою жену, господин, — хрипло выдавил Гуди. Я изумлённо вскинул брови.

Какая наглость! Да все её любят, и что, мать вашу? Целоваться с ней, пока меня нет⁈

Воеводы хранили молчание, но я видел, как вытянулись их лица. Йорген переглянулся со мной, а глаза круглые, как монеты. Все были удивлены словами Гуди. Но мне понравилось, что он был честен и не стал бестолково отнекиваться.

— Ты хотел изнасиловать мою жену? — спросил я.

Гуди быстро покачал головой. Стал выглядеть напуганным.

— Богами клянусь, никогда, господин! Я не стану врать, будто не хотел её, но я бы ни за что не взял госпожу против воли.

Ох, заткнись, ублюдок.

Гуди рухнул на колени и опустил голову. Безвольно свесил смуглые руки, обнажённые до локтей.

— Прости, господин. Я очень виноват перед тобой и госпожой Катериной. Я… позволил себе слишком много, — воин опустил голову ещё ниже. — Я готов понести любое наказание.

Я поднялся и подошёл к нему. Гуди не поднял взгляда, глядел в пол. И правда готов принять смерть? Я остановился перед ним. Хотел втащить ему, но стоял и наблюдал, как ходят желваки на его небритой роже. Это было единственное, что выдавало его волнение.

— Посмотри на меня.

Воин поднял голову. Он сидел передо мной на коленях, как униженный раб. В его глазах плескался ужас. Он смотрел в глаза своей смерти, мы оба это понимали.

— Пятьдесят ударов плетью, — приказал я. Его глаза распахнулись шире. Я развернулся и направился обратно к трону. Махнул рукой. — Йорген, выполняй.

— Слушаюсь, господин, — отозвался мой пёс.

Гуди подхватили под руки и потащили прочь.

После полудня во дворе усадьбы собрались все домашние, даже рабы. Гуди привели и привязали за руки к столбу. Йорген разорвал рубашку на его спине. Тряпки упали на сырой снег. Сегодня было достаточно тепло, снег подтаял и хлюпал под сапогами. Я стоял на высоком крыльце, откуда было хорошо видно круг посреди двора. Народ вздыхал, переговаривался. Стоял гул. Но вокруг столба с привязанным преступником было пусто. Лишь Йорген там стоял с плетью в руке.

Хотел бы я сам отстегать ублюдка, но тогда точно убью. А так, может, выживет? Станет уроком для него и для всех.

Никто не смеет трогать мою жену.

Плеть хлёстко разрезала воздух. Гуди не издал и звука. Лишь мускулы напряжённо застыли на загорелой, рассечённой спине. Йорген замахнулся ещё раз. Плеть снова хлестнула.

Люди замолкли. Стало так тихо, что я слышал каждый вздох. Смотрел, как вершится правосудие. Но доволен не был.

Убить его мало, вот что я думал, сжимая побелевшими пальцами перила крыльца. Но убить, значит, разбить сердце Катерины. Она жалела этого урода. Да и он присматривал за ней после покушения Сванхильд. Я помнил всё это. Не хотел, чтобы моя добрая жена ненавидела меня, но и оставить преступника без наказания не мог.

Убью его, решат, что он и правда спал с моей женой. Пойдут слухи. Порочить Китти я не хотел. А так пусть Гуди сам рассказывает, за что его выпороли.

Если выживет, конечно.

Наказание было исполнено. Йорген, весь потный, отошёл, разминая плечи. Устал. Пятьдесят раз взмахнуть рукой — это прилично. Рубашка прилипла к его широкой спине. Гуди стоял на коленях, опустив голову, и дрожал. Снег под ним был красным. Ветер раздувал ошмётки рубашки на его руках. Сильный волк, пригодится мне, когда пойду брать восток. Надеюсь, где-нибудь на востоке он «случайно» сдохнет.

Люди стали расходиться. Я тоже отлип от перил и направился к себе. Было паршиво. Весь гнев я всё равно не выплеснул. В доме стояла тишина. Народ разбежался по углам, будто чуя, что мне лучше не попадаться на глаза. Я тихо прошёл к своим покоям и остановился у двери.

Изнутри доносился надрывный плач.

Нет, только не говори, что ты плачешь из-за него, — я поморщился. Вздохнул, но так и не решился войти. Сел на пол и прижался спиной к стене. Взъерошил волосы. Сердце рвалось на части. — Ты жалеешь его? Ты что, всё-таки предала меня и влюбилась в какого-то безродного пса? Или я просто обидел тебя своим жестоким решением? Я ещё сжалился над ним за его заслуги!.. Вечно тебе не угодить, моя весна.

Катерина плакала долго. Рыдала, будто её выпороли, а не кого-то. Я сидел всё это время в коридоре и не знал, что скажу, когда войду. Хотел бы утешить её, но… боялся? Да, это был страх, что она ударит меня, накричит и убежит. Скажет, что ненавидит.

И мы вернёмся на сто шагов назад.

Наконец она затихла. Я решил, что заснула. Лучше так, чем встретиться с её заплаканными глазами. Потеряться под её пронзительным взглядом. Начать оправдываться. Я будто забывал, что я, вообще-то, князь, когда она осуждающе смотрела на меня. Бесит!

Я поднялся с пола и тихо вошёл. Катерина сидела за столом, положив голову на скрещенные руки. Ещё всхлипывала резкими, отрывистыми вздохами. На ней была нижняя рубашка. Острые лопатки торчали через белую ткань. Просчитался, она не спит.

— Китти, — позвал прежде, чем решил, что скажу.

Она подняла голову и обернулась. Лицо было красное и замученное. В последние два дня она пролила столько слёз, что я даже не знал, откуда они в ней берутся. Она постоянно плачет!

Слабая… моя слабая, нежная весна. Хотел бы я никогда не ломать твоё доброе сердце.

— Прости, — выдавил я. Прости? За что, проклятье, я извиняюсь⁈ Пусть благодарит, что я не бросил этого урода псам! — Но я должен был наказать его, сама знаешь. Теперь на всё воля богов.

Вздохнул, не зная, что ещё сказать этой Светлой Госпоже, чтобы унять её тоску. Сел на кровать.

А, да плевать! Ничего не скажу, пусть сама разбирается!

Катерина спустилась с кресла и тихо подошла. Я удивился. Не ожидал, что она решится приближаться ко мне. Наблюдал за её мокрыми глазами, которые от слёз горели особенно ярко. Сверкали, как золотые украшения.

— Я боюсь тебя, Зигрид, — всхлипнула она.