Имперский детектив КРАЙОНОВ. ТОМ I

Глава 8

Я думал, что эти документы никогда не закончатся. Лист за листом, подпись за подписью — и чем дальше, тем сильнее меня цепляло ощущение, что здесь что-то не так.

Кабинет, кстати, тоже раздражал своей стерильностью.

Белые стены — ровные, холодные, будто их красили не кистью, а медицинским шприцем.

Флуоресцентные лампы на потолке светили слишком ярко, вызывая ощущение, что я не в княжеском доме нахожусь, а в каком-нибудь филиале налоговой. Воздух — чистый, до ненормальности чистый: ни запаха бумаги, ни пыли и вообще никаких других запахов.

Комната была вытянутая, метров пятнадцать в длину, и явно рассчитана не под одного человека.

У стены — несколько рабочих столов, расставленных строго, почти по линейке. На каждом — по компьютеру, рядом — копировальные аппараты, сканеры, стопки аккуратно уложенных папок. Видно, что помещение используется для подписания сразу нескольких договоров или для работы маленькой группы юристов.

Слева тянулись высокие стеллажи из светлого дерева: папки, корешки договоров, архивные дела, всё промаркировано и убрано так ровно, что мне даже пусто стало от мысли, сколько человек здесь поддерживает этот порядок.

Единственное, что выбивалось из общей картины, — массивный стол, за которым сидел я. Чёрный, блестящий, необъятных размеров. Идеально гладкая поверхность, на которой любая соринка смотрелась как преступление. На нём лежали лишь документы — и одна ручка. Дорогая, тяжёлая, явно родовая.

Кабинет был большим, но… безликим. Как будто создавался специально для того, чтобы человек внутри чувствовал себя маленьким и ненужным.

И это, кстати, тоже заставило меня насторожиться.

Эмоции от соприкосновений к бумаге ощущались через раз, почти в ноль, но я всё же решил напрячься и включить дар на полную, пройтись им по каждому документу внимательно. Казалось, что в этом всём есть какой-то нюанс.

Процесс был слишком требовательным для поисков котёнка. С самого начала меня смутило то, что от меня потребовали ритуал неразглашения через артефакт. Да, княжеский род, да, им важна репутация — но это всё равно лишнее.

Кот…

Даже если и украли — да, пропажа из княжеского поместья — удар по репутации. И такая информация не должна просочиться наружу. Но в этом случае могло бы быть достаточно пятидесяти тысяч за неразглашение информации. Но тут. Тут пошли дальше. Использовали артефакт, стоимостью тысяч сто–сто пятьдесят тысяч. Точный цены не знаю. Не мой уровень. Так он еще и одноразовый, который применяется всего лишь раз для одной ситуации.

Что-то тут не так.

И к тому же — мне так и не дали продолжить просматривать камеры. Хотя до этого я уже подписал все необходимые бумаги, которые не ограничивали мой доступ к видеонаблюдению. Ко всему, что относится к делу. И резко, именно в момент когда был найден подозреваемый, появился начальник охраны и всё оборвал. Формально — из-за регламента. А по факту — это только усилило мою чуйку: что-то скрывают.

Я включил дар намеренно — и силы сразу начали уходить. Когда способность срабатывает сама, её почти не чувствуешь. Но если держать её открытой специально — резерв тает. Часть я уже прожёг, когда нашёл банку. Но сейчас нужно было чтобы она работала постоянно.

Лицо Виталия Сергеевича мне было трудно считывать. Он ровный, собранный, таких сложно брать по мимике, и, к тому же будет странно, если я буду постоянно коситься на него во время подписания документов. Но эмоции, оставленные на предметах, — другое дело. Через них я смогу прочитать его, не вызывая дополнительных подозрений.

И как я и ожидал — на одном из документов дар отозвался. Резко. Если до этого листы были почти «пустыми», как вещи, к которым давно никто не прикасался, у которых эмоции уже выветрились, то здесь фон сменился. Появилась нервозность. Очень лёгкая, но заметная. Он переживал. Хотя внешне оставался абсолютно спокойным. Такие люди и правда читаются тяжело — но здесь эмоция была.

Нерешимость. И что-то ещё, едва уловимое.

Этот документ я решил прочитать особенно внимательно.

Пока читал договор, в голове всплыло то самое первое разочарование, связанное с моим даром. Я почувствовал его примерно через два года после того, как попал в этот мир — просто прикоснувшись к мячику, с которым мы тогда играли во дворе. Да, мне приходилось притворяться ребёнком: было бы странно, если бы мальчишка вместо игр сидел дома и зубрил «Законы Империи».

После больницы меня отправили в интернат. И именно там, в первый раз, дар сработал. Я взял тот самый мяч и ощутил эмоцию… ненависти. От моего лучшего друга. Я думал, что он считает меня другом — а выходило, что ненавидит.

В тот же вечер я полез в библиотеку искать хоть что-то про магию — и охренел: магия здесь есть, а школ нет. Никаких академий, никаких институтов. Позже я понял почему: каждый аристократический род, у кого есть магия, скрывает её. Маги встречаются и среди простолюдинов — но это в основном бастарды, тех, кого в основном называют: ублюдками.

Магия существует давно наряду с родами, а привычка держать свой причиндал в штанах — так и не сформировалась. Поэтому не удивительно, что к 2025 году маги существуют и среди простолюдинов. Но их не так много, и они служат родам или напрямую империи. В этом мире вряд ли найдешь безхозного мага.

Какие-то крохи теории я смог собрать уже после того, как в шестнадцать вышел из интерната и поступил в полицейскую академию. Тогда я и узнал, что у каждого мага есть резерв, есть техники. Но мой дар работал иначе. Он не всегда требовал силы, но зато мой резерв был не особо большим.

Литературщина про «развивать способность частым использованием» на деле оказалась куда сложнее. Да, я мог включать дар по своей воле. Но отключать его… нет. Иногда хватало просто открыть дверь — и ловишь на себе чужое удовлетворение или, наоборот, такую волну отвращения, что подступает рвота. Приходилось учиться глушить эти эмоции, но выходило не всегда. Сейчас более менее справляюсь. Но иногда в общественных туалетах до сих пор приходилось блевать. Получая те эмоции, которые испытывал мужик, который был там до меня.

И вот среди этого вороха мыслей меня дёрнуло: я нашёл опечатку.

Опечатку. В документе княжеского рода.

Страшно не это — перепутанные буквы не смертельны. Страшно то, что они вообще есть. Такой документ должен быть вылизан юристами до состояния стерильности, перечитан десятки раз, выверен до абсурда. А тут… ошибка. Значит, готовили в спешке. Значит, документ свежий.

Дальше — больше. На четвёртой странице из шести, прямо посреди текста, а не так, как обычно описывают про мелкий шрифт в конце договора, кстати у нас в ФСБ это и придумали. Специально как раз для того, чтобы люди не искали что-то в середине страницы. Хочешь что то скрыть — положи это на самое видное место, и внуши людям то, чтобы они искали то, чего нет.

Пункт был таким:

подписывая этот договор, я соглашаюсь не только на неразглашение текущего дела, но и всех последующих, которые могут возникнуть между мной и родом.

Иными словами — меня аккуратно подводили к работе на этот род дальше.

Да, сто пятьдесят тысяч за котёнка — приятно. Да, ещё одно дело я бы, возможно, взял. Но включать это в договор заранее… как минимум странно.

Видно я слишком надолго об этом задумался. И это не ушло от главы охраны — он заметил задержку.

— Что-то не так? — спросил он.

— Да нет, — ответил я спокойно. — Просто немного странный пункт про последующие дела.

Он кивнул привычно-ровно:

— Обычная формальность.

Вот только эмоция дрогнула. Чуть-чуть, едва заметно.

Угол брови — на долю миллиметра.

Дыхание — короче, чем нужно.

Взгляд на секунду ушёл в сторону и вернулся слишком быстро.

Мелочь, но для таких людей это уже много. Ровные, собранные, контролируемые. Они обычно не дают утечек. А здесь — была. Нерешительность и лёгкое внутреннее сомнение, которое он попытался спрятать так же быстро, как оно появилось.

И я уловил его сразу.

Мысленно даже улыбнулся: — «Виталий Сергеевич всё-таки дал слабину. Значит, документ действительно нестандартный — и моя догадка была верной».

Я перелистнул последнюю страницу и поставил подпись.

— Вроде бы это последний, — сказал я.

— Да, это был последний документ, — подтвердил Виталий Сергеевич. — Сейчас тогда вызову охрану, чтобы они привели Юлю.

— Не-не-не. Давайте поступим по-другому. Я хочу посмотреть на неё лично. И хотел бы присутствовать при её… условном задержании.

Он едва заметно приподнял бровь и странно улыбнулся.

— Как вы пожелаете. Тогда пройдём вместе.

— Да, ведите, а то я боюсь потеряться в вашей маленькой избушке, — ответил я.

Юмор он оценил короткой улыбкой. Значит не совсем сухарь.

Мы вышли из кабинета и направились в сторону северного крыла — туда, где у них кухня. Дорога заняла гораздо дольше, чем я ожидал. Особняк оказался огромным, с коридорами, переходами, боковыми галереями. Минут десять, не меньше. Почти все двери по пути были закрыты, так что рассмотреть внутреннее убранство комнат я толком не смог — только стены, двери, развилки.

Когда добрались наконец до кухни, Виталий Сергеевич отдал короткую команду двум охранникам — встать у второго входа, на случай если она решит убежать.

Кухня оказалась настолько большой, что я сперва даже не понял, куда именно мы попали. Помещение больше напоминало не домашнюю кухню аристократического рода, а распределительный центр какого-нибудь военного училища — только чище. Огромное пространство, уходящее в глубину, широкие проходы, высокий потолок, светлые стены. И ощущение масштаба: не место, где кормят одну княжескую семью, а словно полк людей ежедневно проходит через эти столы. Вспоминая огромную террасу, все складывается в единую картину, и сразу понимаешь, что здесь часто проводят масштабные приемы и светские вечера.

Но это была не та кухня, где шипят кастрюли и пахнет жареным — сюда запахи просто не доходили. Это была зона подготовки, разделочный цех: здесь овощи чистят, мясо разделывают, рыбу проверяют на свежесть. Всё стерильно. Чистота настолько безупречная, что казалось, будто каждый сантиметр полирован каждые пять минут. Пол блестит, воздух холодный, будто проходит через фильтры высокого класса, и нет ни одной пылинки, ни запаха — ничего, кроме чистоты и металла.

Столы стояли в ряду — длинные, широкие, из толстого металла с зеркальным блеском. Ни единой царапины. Это особенно бросилось мне в глаза: такой инвентарь в работе неизбежно получает отметины, даже если аккуратно пользоваться. Но здесь… словно если кто-то хотя бы раз случайно царапнул поверхность ножом, стол сразу отправляли на свалку и заменяли новым. Такой уровень перфекционизма я видел только у людей, у которых порядок — это не привычка, а религия.

Мы зашли внутрь, и я сразу узнал девушку.

Профайлинг — штука коварная: если черта лица тебя зацепила, ты её уже не забудешь. А мне хватило одного взгляда на камере, чтобы запомнить маленькую родинку под её левым глазом. Незаметная, аккуратная — но именно она бросилась мне тогда в глаза. И сейчас я узнал её мгновенно.

Тем более что девушек с таким же оттенком волос — каштановым, — здесь было всего две. Хотя, по правде, даже если бы было десять… всё равно понял бы. На кухне стояло шесть служанок, и если поставить их спиной — не отличишь их друг от друга. Все с одинаковыми причёсками, одинаковыми формами, одинаковыми силуэтами. Психоз княжны — но, честно говоря, этот визуальный порядок смотрелся даже… местами красиво.

На секунду я поймал себя на мысли, что княжна, при всей своей клинике с перфекционизмом, вкус имеет. Чёртовски имеет. И если смотреть честно, без попыток выдать приличие за добродетель — всё это выглядело чересчур… возбуждающе. Я вообще не понимаю, как здесь мужчины работают и при этом сохраняют хоть каплю самообладания.

Одинаковость фигур тоже объяснима: у всех размер груди где-то между двойкой и тройкой, талия в пределах допуска, бёдра выпуклые. Мои глаза не могли остановиться на какой- то конкретной детали. Все они были прекрасны.

Форма облегает всё так, что становится понятно — это не просто рабочая одежда, это тщательно спроектированный визуальный порядок. Юбка — чуть выше колен, чёрная, лёгкая, пушистая по краю, а сверху — белый передничек, чистая классика. Тканевые чулки — те самые, чуть выше колена, плотно облегающие ноги и обхватывающие бедро аккуратным, ровным кольцом.

Юбка при этом настолько длинная… и одновременно настолько короткая, что когда одна из девушек наклонилась к ведру, чтобы достать тряпку, видно не было ничего. Ровным счётом ничего. Но желание подсмотреть стало только сильнее — чисто рефлекторно, по-мужски. Глаза сами искали угол, которого не было.

И от всего этого я почувствовал, как где-то снизу стало… тяжеловато. Эх, давно у меня не было женщины. А сейчас — вот они, шесть одинаковых фигур, а одна из них как раз наклоняется, вторая поправляет гетру, третья поднимает со стола разделочную доску, и картинка складывается такая, что взгляд просто не хочет уходить.

Мне стало немного сложно.

Так, нужно приходить в себя. Взять дело в руки, а не смотреть туда, куда смотреть сейчас вообще неуместно.

— Юля… можно вас на секундочку, — сказал я.

И сразу увидел: паника. Чистая, мгновенная. Глаза расширились, пальцы сжали передничек так сильно, что ткань даже чуть смялась. Нога дернулась назад, юбка приподнялась буквально на пару сантиметров — и, конечно же, моё внимание снова метнулось не туда. Да что ж со мной такое…

«Читай действия, а не смотри на подол, идиот. Девушкой ты так и не обзавёлся, так что гормоны сейчас скачут, как сумасшедшие. Но не время, — подумал я у себя в голове. — А эта, светленькая, еще и улыбается мне, да и ещё так томно… Я уже говорил, что профайлинг это зло? Я же считываю, что она хочет. Так я еще в принципе и не против… Только зачем я считываю её намерения, если мне нужно считывать Юлю? Так, Роман, возвращаемся к подозреваемой… Симпатичной, молодой, красивой… подозреваемой…»

Юля уже делала шаг в сторону — инстинктивно, чисто животным движением «бежать», — но на том входе уже стояли охранники. Путь перекрыт. Она резко поняла это, и в её взгляде вспыхнуло бессилие: загнанный в угол человек всегда читается одинаково.

Ситуацию выровнял Виталий Сергеевич — говорю себе, что его зовут Виталий, и всё равно в голове каждый раз всплывает то Валерий, то Виктор, то ещё какая-то хрень.

С памятью никогда проблем не было, но почему то именно сейчас она подводит. Единожды увиденную родинку на лице запомнить смог, а с именем сейчас возникли трудности. Или этот передничек белый так действует на меня?

— Пройдёмте. Нам нужно с вами поговорить, Юлия, — сказал он спокойным, ровным голосом.

И мы двинулись назад. Но не в кабинет, где я подписывал бумаги, — а в допросную. Да-да, в этом доме есть и такое помещение. Ничего удивительного, если подумать, но увидеть это своими глазами всё равно было… занятно.

Путь занял столько же, сколько и на кухню. За эти десять минут я наконец успокоил свои юношеские мозги и привёл гормоны в порядок. Хоть тело у меня и двадцатиоднолетнее, но башка-то — сорокалетняя. А если взять общий возраст, то сорок семь.

«Так, сосредоточься. После Юли надо будет поговорить с нянечкой. Что-то здесь не сходится. Чуйка ноет, что всё не так, как кажется».

Мы вошли в допросную.

И тут же я отметил первое — зеркало. То самое, двухстороннее. Банально? Да. Работает? Всегда. Что в моём мире, что в этом.

Я даже не стал делать вид, что не понял: за стеклом сидят и наблюдают.

Глава охраны произнёс:

— Давайте вы начнёте. Она при мне может замкнуться. Всё-таки я человек рода.

И вышел.

Конечно, он оставил меня не из вежливости. Он просто хотел посмотреть, как я веду допрос. И насколько я вообще чего-то стою.

Ну что ж.

По сути он сказал «вы начали — вы и закончите»… будем заканчивать.