Имперский детектив КРАЙОНОВ. ТОМ I

Глава 23

Я снова посмотрел на зебру и подумал: «Не, к ней я не пойду. Перебегу здесь. Машин всё равно нет».

Улочка хоть и недалеко от центра, но не такая уж оживлённая. Центральная магистраль — с другой стороны от входа в торговый центр.

Поэтому, в очередной раз нарушая правила дорожного движения, я перебежал дорогу к сверкающему стеклянно-металлическому гиганту, который здесь зовут «молом». Ну, бизнес-центр. В моём прошлом мире такие называли ТЦ. Здесь же — почему-то БЦ. Не торговые центры, а бизнес-центры.

Логика у местных простая: площадь не тратят, как у нас, на двух-трёхэтажных торговых монстров. Здесь первые пять этажей — торговая зона, а остальные пятнадцать, двадцать, а то и сорок — офисы. Иногда и пентхаусы с квартирами на верхотуре лепят. Но в нашем случае как раз тот вариант, где квартир нет, одни офисы. Вроде бы даже представительство какой-то столичной корпорации сидит на верхних этажах. Зачем крупной компании держать филиал так близко к столице — понятия не имею.

Вот об этом я и размышлял, пока перебегал дорогу.

Подходя к кофейне, неожиданно поймал себя на мысли: а может, сегодня чай? Кофе что-то поднадоел. Да и сердце колотится как-то слишком бодро — то ли от бега, то ли от мысли, что у меня теперь появилась… ещё одна нахлебница.

Первый хоть проявил себя.

Неприятно признавать, но внутренний голос уверенно подсказывал: я сейчас поднимусь в офис и увижу заплаканные глаза. Глаза, которые будут умолять хотя бы на время оставить её пожить у меня. Или хотя бы в офисе. И обязательно будет рассказ о том, что все деньги она отдавала матери — и ведь я ей поверю.

Это не мой навык чтения людей из прошлой жизни — это просто человеческое чувство. Я уже знал: именно так и будет.

А я, чёрт возьми, как настоящий джентльмен, с моим-то чувством справедливости, отказать не смогу. Да и юношеские гормоны, что уж там, тоже не особо рвутся отказывать такой красивой девушке, как Ксюша. Она и правда неплохая.

Тут, наверное, всё-таки в матери дело.

Авдосия Евдокимовна-Кранова отрезала маленький кусочек прожаренного стейка — почти ювелирным движением, будто не еду резала, а дорогую ткань. Она любила есть медленно, растягивая удовольствие. Любила ощущать, что может позволить себе всё — лучшие продукты, лучший стол, лучшую посуду. И главное — лучшего мужчину рядом. Пусть и молодого. Пусть и купленного.

Молодой парнишка, который был не прочь пожить в такой усадьбе, лениво потянулся на стуле напротив, демонстрируя своё молодое подкачанное тело. Потянулся не просто так — с тем самым полуигривым жестом, который мужчины его профессии доводят до автоматизма.

Он сидел за огромным обеденным столом из тёмного лакированного дерева. Стол был старый, дорогой, тяжёлый, с резными ножками — вещь из тех времён, когда мебель не покупали, а наследовали. Под ним мягкий ковёр, по бокам — стулья с высокой спинкой, обтянутые бархатом. Всё чуть выцветшее, но без единой потертости: за этим домом следили, ухаживали, реставрировали, будто каждая вещь — память о статусе, который когда-то был у рода Крановых.

Усадьба сама по себе тоже походила на музей — дорогие барельефы на стенах, картины в массивных рамах, тяжёлые шторы, которые закрывали лишний свет. Ремонт, очевидно, делали давно, но делали так, как делают богатые старухи — один раз, основательно, на века. Качественно, дорого и с претензией на вкус, который она сама считала безупречным.

И теперь во всём этом великолепии сидел он — двадцатидвухлетний «мальчик», которого она называла Франсуа.

Молодой — условно. Для неё он был «мальчик».

Для себя — «профессионал».

Авдосья Евдокимовна, бывшая графиня, сидела на противоположной стороне стола, аккуратно отрезая небольшой, но явно дорогой кусок прожаренного мяса. Она ела медленно, с наслаждением, с тем самым видом утончённости, который люди её круга не теряют, даже когда давно вылетели из высшего света. На тарелке рядом лежали овощи, сыр, зелень — всё качественное, свежее, привезённое специально по заказу.

Интересно было другое: откуда у неё деньги?

Усадьба стоила как небольшой пентхаус в современных БЦ. Мясо, продукты, картины, дорогая сервировка — всё это требовало средств. А она, между прочим, платила ему немало. Жизнь с таким, как он, бесплатно не обходится: у Франсуа (Саши, если без маскировки) был свой прайс, и Авдосья его исправно закрывала.

И именно это всегда грызло его лёгким любопытством.

Откуда у такой дамы — у упавшей из аристократии — такие деньги? И почему она так легко и щедро ими распоряжается?

Но Саша решил этот вопрос не задавать. Пока платят — он работает. Пока кормят — он молчит.

И сейчас, глядя на эту напыщенную роскошь в полузаброшенной усадьбе, он понимал только одно:

Живёт она настолько хорошо, что невольно начинаешь подозревать — деньги у этой «зайки» берутся явно не из воздуха.

Авдосья считала Франсуа приятным напоминанием, что она до сих пор вызывает интерес у тех, кто моложе на добрый десяток лет.

— Франсуа, — протянула она, даже не поднимая взгляда от стейка. — Может, после обеда ты сделаешь массаж своей зайке?

Парня звали Саша. Но в клубах, где он знакомился с такими, как Авдосия, имён Саша не существовало. Были Франсуа, Ромео, Рафаэль — всё, что продавалось дорого и звучно. Он давно понял, что его тело — товар, и товар должен иметь красивую этикетку.

Когда-то всё начиналось с уличных турников: брусья, бег, пресс.

Саше было восемнадцать, когда первая клиентка — мамина подруга, тётя Ирина — сунула ему деньги «за стержень». За молодость. За умение слушать.

Теперь ему двадцать два. Через пару месяцев — двадцать три. Внешность отточена, язык подвешен, и таких, как Авдосия, он давно не смущался.

Она ему нравилась… почти. Единственное, что резало глаз — её лишний вес. Но и к этому он привык: его работа — делать так, чтобы клиентка чувствовала себя богиней.

Он улыбнулся:

— Конечно, зайка. Всё для тебя. А ты мне сегодня дашь денежку на новую стрижку? Видишь, волосы уже отросли.

— О да, о да, мой Франсуа, — довольно протянула Авдосия. — Конечно дам. Не хочу, чтобы мой мальчик выглядел плохо.

Они бы и дальше продолжили свой сладкий, липкий ритуал ухаживания, если бы телефон Авдосии не завибрировал у тарелки.

Рядом лежал салат из свежих овощей и греческой брынзой, привезённой по спецзаказу — для аристократов, ну и для тех, кто всё ещё мнит себя ими.

— Да кто это ещё… — проворчала она.

Номер на экране был знаком. А знакомый номер у неё всегда означал одно: проблемы.

— Да, — сказала она резко.

На том конце говорили быстро и сбивчиво. Ей докладывали, что старшую дочь — спалили.

Спалили.

Маг иллюзий. Та, что не должна была попадаться.

Столько месяцев они спокойно доили графский род — и вдруг…

— Хорошо. Я услышала… Не звони ему.

Короткая пауза и ее лицо начало меняться.

— Что значит — уже позвонил? Ты сначала мне должен был звонить!

Саша понимал, что сегодня походу не поработает и денег не увидит. И уже в голове прикидывал варианты на вечер.

— Да плевать, что изначально работаешь на него! Я тебе сейчас плачу больше! — Орала бывшая графинч в трубку.

Пауза. Слова грянули, как удар:

— Что значит — я больше не смогу тебе платить?

«Ну, точно» подумал Саша. И уже выбирал между баронессой, у которой вроде муж в командировке или обычной девчонкой, с которой он недавно познакомился в спорт-зале.

— Ко мне выехали?.. — уже более тихо, но всё равно раздраженно продолжала Авдосия.

«Не, на любовь нет времени. Лучше денег заработаю», потянулся Франсуа за телефоном на столе.

Он уже не первый год в профессии, и такие разговоры в основном заканчиваются тем, что на него кричит клиентка и выгоняет.

— Кто ко мне выехал? — Она начала бледнеть.

Глаза Авдосии дёрнулись, забегали, выхватывая по комнате пустоту. Она поняла масштаб очень быстро — очень быстро.

Зайдя в кофейню, мне сразу ударил в нос запах какой-то дорогой выпечки. Не бабушкины пирожки — именно что-то французское, сладкое. И я на секунду подумал: может, себя побаловать? Деньги ведь есть.

Да и нахлебницу, наверное, стоило бы покормить.

И опять поймал себя на том, что думаю о девушке в офисе, которая сидит, теребит край своей юбки, а у неё на ногах развалился кот.

«Фу-фу-фу, Рома. Приводи мысли в порядок», — сказал я себе в голове.

Подошёл к баристе — она вроде бы немного пришла в себя, но лёгкое переживание всё равно пряталось в глазах.

— Здравствуйте, — сказал я.

— Добрый день, — кивнула она.

— Два больших латте: один без сахара, второй с одной ложкой. И всех ваших круассанов по два, кроме вегетарианского. И маффинов каждого по два.

Она чуть дёрнулась, будто не ожидала. Быстро пробила:

— С вас 2500 рублей.

«Нихрена себе», — подумал я, но сказал только:

— Вот три тысячи. Можно без сдачи.

Она указала на коробочку для чаевых. Я только хмыкнул про себя: «Ну, значит, всё туда».

Когда она уже собиралась спросить, какой напиток кому, я сообщил сам:

— Латте без сахара — для Романа. С сахаром — для нахлебницы. С собой.

Бариста улыбнулась и ушла собирать заказ.

Я оперся о стену неподалёку от стойки — в зал идти не хотелось, я уже отсидел сегодня свою пятую точку.

Осмотрелся по сторонам.

Кофейня к вечеру ожила: людей много, и каждая сцена — картинка сама по себе.

Пара за столиком. Парень угощает девушку, держится уверенно, но руки слегка подрагивают: боится, что денег не хватит. Это видно по его обуви, по тому, как он поглядывает на меню, на то, что она выбирает.

Девушка же — расслаблена. Нога перекинута, плечи мягкие, взгляд цепляется за него чуть дольше обычного. Это не поза человека, который «смотрит на кошелёк». Она смотрит на него.

Иногда людям просто не хватает понимания, что они уже нравятся — без всяких денег.

Чуть дальше — папа с дочкой.

Он пьёт кофе, она тянет коктейль и ковыряется в вилкой в огромном куске пирожного с белыми прослойками. Девочка светится вся, как лампочка.

А вот папа… другое дело.

Плечи приподняты — напряжение. Спина чуть подана вперёд — привычка к коротким встречам. Он смотрит на неё так, как люди смотрят, когда стараются запоминать момент, потому что следующий будет нескоро.

«Похоже на воскресного папу», — пришло в голову само собой.

— Роман! Ваш кофе! И кофе для нахлебницы! — крикнула бариста.

Я усмехнулся. Хотя, может, зря — вдруг отпугну или обижу девушку.

«О чём ты думаешь, Рома…» — сказал я себе. И поймал себя на том, что уже разговариваю с собой в голове в третьем лице. Прекрасно. Совсем съезжаю.

Забрал два стакана в держателе, пакет с выпечкой и направился обратно в офис.

Перекусить нам точно не помешает.

Мне — так особенно.

Андрей, сидя за рулём, всё-таки решился нарушить тишину:

— Господин Максим Викторович… можно обратиться?

— Говори, Андрей, — лениво отозвался наследник, даже не повернув головы.

— Наши люди передают по рации: возле особняка началось движение. Что-то неспокойно.

Максим поднял взгляд, хмыкнул:

— Неужели она уже узнала, что мы едем? Если так — сама себя спалит.

— Да, господин… — Андрей замялся. — Поэтому, может быть, нам не стоит туда напрямую ехать?

Максим повернулся к нему медленно, с лёгкой, почти насмешливой ухмылкой:

— Ты правда думаешь, что нам могут навредить? Или это ты намекаешь, что не готов обеспечить мне безопасность? Ту самую, которую тебе приказал обеспечить мой отец?

— Нет, — Андрей сразу собрался. — Безопасность будет максимальной. Наши люди уже на месте, там около тридцати бойцов. Но по протоколу… я обязан сначала сохранить вашу жизнь, и только потом исполнять приказы.

— Да-да, я помню это правило, — протянул Максим, намеренно сменив голос, будто копируя чей-то строгий тембр. — «Пока вы не станете полноправным главой рода, Максим Викторович Драгомиров…»

— Именно так, господин.

Максим махнул рукой:

— Ладно. Пусть сначала разведают обстановку. Мы пока ждём в машине.

Элизабет не выдержала:

— Максим… может, не надо? Всё же уже понятно.

Он повернулся к ней — и лицо мгновенно смягчилось.

— Дорогая, не волнуйся. Мы не едем причинять вред твоей матери. Я просто хочу услышать от неё, куда ушли все эти деньги. Тем более, что мне только что пришло уведомление: её диагноз — подделка. Выписан в какой-то частной шарашке, которая даже не относится к столичному медреестру.

Он покачал телефоном.

— И я уверен, что после сегодняшнего дня туда нагрянет проверка. И выяснится, что там пачками лепят липовые диагнозы.

Пауза. Он посмотрел прямо на неё:

— Так что я хочу услышать от неё самой, куда делись три с половиной миллиона. А если точнее — больше четырёх и двух миллионов, которые ушли с моих счетов благодаря твоей активности.

Элизабет покраснела, губы дрогнули — она почти заплакала.

Максим наклонился ближе, мягко:

— Дорогая… это копейки. Для нашего рода такие суммы — пыль, особенно на таком промежутке времени. Но дело не в деньгах.

Он снова посмотрел в окно:

— Вопрос в том, зачем умирающему роду столько средств. Она же не съела их. Это не те суммы, что уходят на еду.

— Господин, — вмешался Андрей. — Пять минут до особняка. Пока тихо. Но с другой стороны подъехали несколько машин.

Максим откинулся на спинку дорогого кожаного сиденья, медленно, с удовольствием:

— Начинается. Очень интересные события… уж слишком интересные.