Евгений стоял ко мне спиной, поэтому меня, конечно, не видел, но жестикулировал так активно, будто собеседник на том конце трубки мог разглядеть каждое движение его рук.
Подходя ближе, я услышал суть разговора.
— Слушай, ты идиот? Я ж тебе сказал — купи краску. Но я ж тебе не говорил этой краской прям по краске красить! — бушевал он.
«Масло масляное», — подумал я. Может, ему действительно стоит подарить книжку по формулировкам. Хотя…
Женёк тем временем продолжал:
— Ну да! Я ж тебе объяснял, что она быстро сохнет. Но её нельзя наносить на другую краску. Особенно на такую же, как сама! Что будет? Будет жопа! Ты инструкцию читал?
Я покачал головой сам себе. Инструкцию… ага, щас. Сам я тоже инструкцию бы не прочитал.
Утром я только пил кофе и смотрел, как пушистый мерзавец жрёт докторскую колбасу, даже не открыл ссылку, что он вчера скинул.
— Ладно. Иди, покупай растворитель. Сейчас скину ссылку. Он тоже быстрый. Воняет, правда, как ад, но зато снимает краску за минуту. И крась по-новому… А что ты на меня орёшь⁈
Пауза.
— В смысле, это я на тебя ору? Это ты на меня орёшь! Если ты, дебил, не прочитал инструкцию — я-то тут при чём? Проблемы индейцев шерифа не волнуют. Давай. Щас скину. Всё, мне пора.
Он оборвал вызов и уткнулся в телефон, уже набирая новую ссылку на какой-то автотовар.
Я подошёл ближе. Всё-таки мама меня когда-то учила: не перебивать человека во время разговора. Поэтому дождался, пока он замолчит окончательно, и только тогда махнул рукой.
— Привет.
— О, здорово! — обернулся он. — В офис?
— Да нет, — сказал я. — Давай немного поговорим. Утро хорошее. И… я, признаться, услышал край разговора. Ты что имел в виду насчёт краски? Почему нельзя наносить одну на другую?
Евгений закатил глаза так, словно встретил за утро уже второго идиота.
— То есть правильно я понимаю, — сказал он, — я тебе вчера скинул ссылку, а ты решил: «Да ну нахрен, встречу Женка — он мне всё перескажет и станет ходячей инструкцией», да? Читать мы не любим, зато людские аудиокнижки у нас заходят отлично?
Попал ведь. Прямо в яблочко.
Женя, наконец, убрал телефон в карман, выдохнул — и я решил чуть подсластить пилюлю:
— Да ладно тебе. Я же вижу, ты не со злости. Ты же любишь это дело. Всё, что касается машин — у тебя прямо глаза горят.
Он хмыкнул, но уголок рта дрогнул: приятно ему. Знаю.
— Всё равно ты ещё тот хитрожопый детектив… — проворчал он. — Ладно, давай объясню. Но в двух словах.
— Вчера ты сам видел, я пришёл мёртвый. Голова варила ноль. Извини, — сказал я.
— Да-да, — отмахнулся он. — Не отмазывайся. Слушай сюда. В большинстве случаев поверх другой краски красить можно. Это понятно. Да, продержится не вечность. Да, толщина увеличится. Но окей — жить можно. Но вот эта, — он поднял палец, — совсем другая. Я тебе говорил: над ней словно магией химичат.
Он даже не метафорой бросил, а как факт. Точно так же, как сказал бы: «ветер на улице».
— Если нанести её поверх обычной, — продолжил он, — она начнёт не просто выталкивать старый слой. Она его как будто растворяет. Понимаешь? Состав едкий. Он начинает смешиваться, и получается жопа. Буквально. Машину ведёт, краска плывёт, пятна появляются.
— А что тогда было про «особенно если на такую же»? — уточнил я.
Он посмотрел на меня так, будто я только что спросил, почему в чайнике кипяток горячий.
— Потому что, если два одинаковых едких состава начинают мешаться, — он показал пальцами, как два слоя смешиваются, — может произойти вообще всё что угодно. Вот смотри, пример. Ты покрасил машину в чёрный. Прошли сутки — состав укрепился. Визуально — сухо через пять минут, но по факту укрепление идёт сутки. То есть через пять минут ты можешь выехать, кататься — ничего не случится. Но «формируется» краска 24 часа.
Я уже начал понимать, куда он ведёт — и внутри неприятно кольнуло: «Так… что-то в моей теории сейчас треснет».
Евгений продолжил:
— И вот, после суток, ты берёшь ту же самую фирму, тот же состав, только цвет другой — красный, допустим — и красишь поверх чёрного. И вот тут начинается цирк. Она может стать красной ровно. Может стать чёрно-красной. Может — в крапинку. Как они друг с другом среагируют — хрен поймёшь. Химия такая.
Я увидел у себя в голове, как метод быстрой перекраски четырёх иномарок… просто берёт и рассыпается.
А он между тем говорил дальше:
— Поэтому китайцы и завезли растворитель. Воняет, как будто ты жжёные покрышки нюхаешь, но снимает даже эту ядерную краску. В ноль. И быстро. Поэтому схема простая: если хочешь перекрасить элемент, и он уже в этой краске — наносишь растворитель, ждёшь пять минут — и тряпкой снимаешь. Потом красишь заново.
Он пожал плечами:
— С обычной краской — тоже можно, только дешёвый растворитель пойдёт. Он медленнее. Но если тебе не нужно перекрасить машину за десять минут — вообще неважно.
— Вообще-то, Женя… — тихо сказал я. — Мы как раз об этом и говорим.
Его глаза округлились. Брови полезли вверх.
— В смысле? — выдал он. — Ты сейчас меня спрашиваешь не просто так? Это что, твоё какое-то тайное детективное расследование?
— Можно сказать и так, — ответил я. — Есть странные ребята. На четырёх иномарках. Их найти не могут уже какое-то время.
Он фыркнул:
— Так это не сложно. Ко мне в гараж зайди. Ты там не то что машину — ты там трактор потеряешь.
— Большой? — уточнил я.
— Нет, просто неубранный, — заржал он.
Но через секунду я заговорил серьёзнее:
— Проблема не в гараже, Жень. Здесь работает княжеский род.
Вот тут произошла та самая реакция, которую я и ожидал.
Не страх перед людьми. Это другой страх. Автоматический. Инстинктивный. Как у животного, которое внезапно услышало шаги крупного хищника.
Его плечи прижались. Пальцы чуть согнулись, будто рефлекторно. Взгляд дёрнулся в сторону, влево — туда, где можно было бы быстрее скрыться. Горло — короткий сухой глоток. Челюсть — на долю секунды застыла.
Да. Классика.
Евгений сглотнул, ещё раз оглянулся — и тихо спросил:
— То есть… настолько всё серьёзно?
— Да, — ответил я. — Раскрывать детали дела не могу, извини. Но твоя помощь может быть очень ценной. Если сможешь подсобить — я в долгу не останусь.
Он коротко кивнул.
Я продолжил:
— Давай объясню схему. Прилетают четыре машины. Чёрные.
Женька сразу собрался, взгляд стал внимательным — как будто он внутри головы открыл блокнот и начал записывать.
— Происходят определённые события — и они уходят. Понятно, что их какое-то время ведут по камерам. Но после этого теряют из виду. Начинают поиски — и, как понимаешь, поиски идут активно.
Евгений мотнул головой:
— Эти могут… — сказал он, и слово «эти» прозвучало не с презрением, но точно без уважения.
Внутри у меня звякнула мысль: надеюсь, отношение не испортится, когда он узнает, что я тоже аристократ.
— И вот, — продолжил я, — со всеми их возможностями они всё равно не могут найти эти четыре машины. И когда ты вчера рассказал мне про эту краску, я подумал: а если они просто перекрашивают машины? Выехали четыре чёрные иномарки — заехали куда-то под землю или в тоннель — а выехали уже четыре красные. Разъехались в разные стороны, и всё, связи между ними нет.
Женька кивнул, слушая:
— Понятно, что ночью поток меньше. Но ты сам знаешь — Москва и Подмосковье не спят.
— Ну… часиков в четыре-пять утра бывает почти пусто. Это минимальный трафик.
— Вот именно, — сказал я. — Кто-то едет в столицу, кто-то обратно, кто-то транзитом, кто-то на смену. Да, ночью движение тише, но машин меньше не становится.
Он задумался. Я продолжил:
— Вот. И эта твоя «пятиминутка» краски меня зацепила. Слишком хорошо ложилась в схему.
Женька вздохнул и покачал головой:
— Теоретически — да, может сработать. Но если бы пошло по плохому сценарию — получили бы не четыре машины другого цвета, а четыре чёртовы божьи коровки. Они бы на камерах светились как гирлянды.
— Да, — согласился я. — Вот это меня и смутило. Значит, нужно смотреть другие варианты.
Он спросил:
— А они ездят на одних и тех же машинах? Марка одинаковая?
— Да. Одинаковые. Одни и те же модели.
— Фотки есть?
Я задумался.
Кажется, есть. В телефоне. Делал себе для заметок. Бумага бумага, а телефон всегда под рукой.
Открыл галерею, нашёл снимки, протянул ему.
Евгений взял телефон, приблизил:
— Ну, понятно. Машины-то тюнингованные.
— В смысле — тюнингованные? — уточнил я.
— Вот, смотри. Выхлоп нестандартный, не заводской. Более спортивный. Это даже на чёрно-белом видно. Я эти системы знаю: мечта любого пацана.
Он ткнул пальцем ближе к задней части машины:
— Слушай, если выхлоп меняли — это не ради понтов. Это под проходимость и мощность. Упрощают выход газов. Значит, мотор там тоже не родной. Или хотя бы чипованный.
Я в голове отметил: тогда логично, почему они не меняют машины — смысл перенастраивать каждую новую, если эти уже подготовлены под уход.
— Это только внешнее? — спросил я.
— Нет, — покачал головой Женька. — Выхлоп — это функциональная вещь. Так что, скорее всего, внутрянка тоже тронута. А внешнего тюнинга тут почти нет — и правильно. Если скрываться — сильный тюнинг наоборот привлечёт внимание.
Он снова взглянул на фото.
— Но вот другое… Как исчезают четыре машины? — пробормотал он. — Если бы мне поставили такую задачу… имея ресурсы… Я бы подумал, может, об эвакуаторе. Или фуре. Въехали — закрыли — уехали.
Он пожал плечами:
— Но каждый раз так не сработает. И камеры… Камеры же везде. Если я правильно помню возможности старших аристократических родов — они иногда получают доступ к этим камерам… не совсем официально, но получают.
Он понизил голос:
— У меня у братанчика было, помню… Влетел как-то в иномарку. Помял. Так вот, этот сыночек какого-то графа всё равно его нашёл. Хотя мы скрыли машину идеально, и казалось — без следов. Нашёл. И, честно… даже денег не взял. Просто заставил извиняться. Долго. Очень долго. Ну и охрана его чуть размяла. Чтобы урок усвоил: нельзя так с графскими детьми.
Надеюсь, это не Максим, — мелькнуло у меня в голове.
— Так, с братанчиком-то всё понятно, — сказал я. — Но вопрос… почему ты говоришь, что фура не подошла бы под это дело?
Он почесал затылок и облокотился на машину:
— Понимаешь, это же была бы закономерность. А такую закономерность заметили бы.
Я поднял бровь:
— Ты имеешь в виду, что каждый раз уходят четыре машины, а потом неожиданно по их маршрутам появляются четыре фуры? Или даже две?
— Да, именно так. — Он кивнул. — Мы хоть и город передстоличный, но въезд фурам у нас ограничен. Есть, конечно, разрешённые доставки — магазины, склады — но просто так катать фуры никто не позволит. Даже не каждому аристократу.
— Почему? — спросил я.
Евгений махнул рукой в сторону дороги, словно показывая на весь город сразу:
— Тут уже дело мэрии. Они большую часть инфраструктуры закопали под землю — трубы, связи. Фура может продавить плиту и попортить покрытие. Поэтому для фур — в основном объездные, и склады вынесены в Серпуховскую область. В самом Серпухове — почти нет.
Я задумался.
Он продолжил:
— Так что если дела крутятся в области, тогда да, фуры могут прокатить. Но там тоже… камер с каждым годом всё больше. Такие фуры бы засветились.
И в этот момент его будто осенило. Взгляд щёлкнул, лицо собралось.
— Слушай. А ребята-то эти… серьёзные? Или так, погулять вышли?
— В смысле? — уточнил я.
— Это группировка? Организация? Мне детали не нужны. Просто масштаб понять.
Я вздохнул:
— Ну… вообще, да. Серьёзные. Сам понимаешь, на хвост княжескому роду не каждый полезет.
— Ладно, — сказал он, резко меняясь в лице. — Садись. Поехали. Есть у меня один человечек. Может подсказать. Есть одна идея.
— Какая?
— Помимо краски-«пятиминутки», есть ещё термокраска.
— Термокраска? — переспросил я.
— Ну да. Такая, что на солнце становится красной, а в холоде — снова чёрной. Типа хамелеон. — Он сказал это тоном, как будто объясняет ребёнку, почему снег мокрый.
Я посмотрел на него… потом на машину… потом всё-таки открыл дверь и сел в пассажирское.
— И зачем нам к «человечку»?
— Затем, что такая краска не по-детски дорогая. И у неё есть серийный номер. Просто так её не купишь. Чтобы работать с ней, нужно оборудование. И если мы хотя бы примерно поймём, в какой цвет они перекидывают машины, можно будет выяснить, кто их красил.
— А как мы поймём цвет? — спросил я.
— Вот поэтому и нужен человечек. — Он завёл двигатель. — По чёрно-белой фотографии я тебе не скажу точный тон. Но если это чёрный, то по оттенку можно вычислить серию. А серия выводит на поставщика.
Мы тронулись.
Сначала город. Утренние улицы — знакомые, но каждый раз будто другие. Имперская застройка всегда рифмуется с прошлой жизнью — панельки, кирпичные пятиэтажки, торговые точки внизу. Но здесь всё чуть смещено, чуть более аккуратное, чуть раньше построенное. Будто кто-то начал переписывать историю в девяностых, но начал не рукой, а магией.
Магия здесь всегда была. Это чувствовалось по мелочам: по ширине тротуаров, по странно гармоничным развязкам, по системе жилых кварталов, которые выглядят, как будто их тщательнее планировали.
Империя существовала веками — и в том, как выглядел город, это чувствовалось. Не в помпезности, не в роскоши — в порядке. В постепенном, спокойном взрослении инфраструктуры, в логике улиц, в том, как дом постепенно переходит в другой, словно город строили люди, которые не боялись смотреть на сто лет вперёд.
Мы свернули с центральной магистрали.
Пошли районы поспокойнее.
Потом — выезд за город.
Потом — просёлочные дороги, где асфальт уже уступал место утрамбованной земле.
Потом — склады. Длинные ряды, бетон, металл, заборы, пустота между ангарами, как в застывших промзонах прошлого века.
И только после этого — финальный поворот.
Мы подъехали к ангару. Огромному, серому, с ржавыми линиями на стыках, но — живому. Того типа, который или давно работает, или давно скрывает работу.
Я перевёл взгляд на Евгения — скептически, настороженно.
За всю дорогу мы почти не говорили. Он молчал — думал. Я молчал — считал улицы и отмечал маршруты.
Теперь же он заглушил мотор, посмотрел на ангар и сказал:
— Приехали.
Тут меня осенило.
— Слушай… а чего мы ему просто не позвонили? Не отправили в чат? — спросил я. — И, кстати, что если у меня на телефоне вообще цветопередача сбитая?
Женёк только вздохнул:
— Да даже если бы позвонили — он бы трубку не взял. Сейчас сам всё поймёшь.
Мы вышли из машины и пошли к ангару.
Ангар выглядел так, будто видел пару войн и пережил три смены владельцев. Но я слишком хорошо знал этот тип мест: снаружи убитые, внутри — могут крутиться дела, о которых лучше не знать.
Подходя ближе, я услышал, как долбит бас. Именно долбит: низкие частоты били по земле так, что у меня под кроссовками вибрация пошла. И стало ясно, что Евгений имел в виду — человек внутри и правда ничего бы не услышал. Ни звонка, ни уведомления.
То есть логично: хочешь результата — приезжай лично.
Женёк открыл дверь так, будто это его собственный гараж, и рявкнул:
— Лёша! Лёшааа!
И когда дверь раскрылась шире — наружу вывалился уже не просто бас, а вся звуковая волна. Тяжёлый рок, такой, что уши начали сами прятаться внутрь головы. Звукоизоляция у ангара, судя по всему, стояла хорошая: снаружи почти не слышно было, а внутри всё гудело так, что штукатурка бы осыпалась, если бы она там была.
Но стоило Женьку крикнуть — музыка резко затихла.
— О! Жека, здорова! — донёсся голос.
Голос звучал молодо. На вид я ожидал увидеть парня лет двадцати пяти максимум.
Но когда я подошёл и увидел говорившего…
Перед нами стоял мужик лет тридцати пяти. Заросший, не стриженный, весь в пятнах краски — даже лицо. На руках стойкие следы, которые давно въелись в кожу и уже не отмоются ничем. Типичный мастер, который работает и не парится, как он выглядит. Лицо доброе, но глаза хитрые — сразу видно, коммерсант по духу.
Он перевёл взгляд на меня, оценивающе, но без неприязни:
— О! Новый друг?
— Ага, знакомься, это Роман. Частный детектив. А я — это… пока что его неофициальный водитель, — хохотнул Женёк.
— Приветствую, приятно познакомиться, Алексей, — сказал я.
— Давай без формальностей, — отмахнулся он. — Зови просто Лёша. Не настолько я старый, чтобы «выкать», — ухмыльнулся он. — Вы в гости, на чай, или по делу? — спросил он, вытирая руки о тряпку, которая сама была уже частью его кожи.
— Мы к тебе с вопросом.
Женя замялся, пытаясь сформулировать… и вышло так себе. Я шагнул вперёд:
— Разрешишь, я объясню?
Лёша кивнул.
— У нас есть ситуация, — начал я. — Машины исчезают. Есть только чёрно-белые снимки с камер наблюдения. У меня в телефоне — копии этих снимков. Женёк сказал, что ты хороший спец по покраске. Что можешь определить тон и возможный её состав даже по фотографии. Нам нужно понять, может ли это быть термокраска. Та, что меняет цвет от тепла и холода. Мы думаем, что это хамелеон.
Лёша на секунду задумался, глядя куда-то поверх моей головы, будто смотрел на надпись, которую видит только он.
— В теории… могу попробовать, — сказал он. — Но лучше, конечно, оригиналы. С камер. То, что ты держишь в телефоне — это уже вторая копия. Потеря качества будет.
Я искренне удивился:
— То есть вы можете по чёрно-белому кадру определить тон?
— Ну… если знать, точно знать, какой это цвет. Чёрный, красный, серебристый — что-то из этого. Тогда — да, попробую определить оттенок. Но сто процентов никто не даст. — Он пожал плечами. — В идеале нам нужен хотя бы кусочек этой машины. Хоть пластмасса. Хоть микрочип краски.
Я усмехнулся:
— Если бы у нас был кусочек машины — думаю, меня бы никто не нанимал.
— Ну, значит, работаем с тем, что есть, — сказал Лёша.
Я развёл руками:
— Ну… что имеем — то имеем.