Имперский детектив КРАЙОНОВ. ТОМ I

Глава 1

«Купим волосы дорого».

И номер телефона.

И ещё один номер ниже.

Да где же я согрешил? Почему с утра? Почему со мной? И почему в первый день?

Я стоял и смотрел на свою вывеску — «Детективное агентство КРАЙОНОВ». Теперь она читалась как «РАЙОНОВ»: какой-то умник прилепил объявление ровно на букву «К». Из двух десятков табличек на кирпичной стене он выбрал именно мою. Прекрасно.

Надо было попробовать отодрать. Я потянул пальцем за угол — не оторвалось. Ещё раз — без толку. И тогда сработал дар. Снова не вовремя. Врезалось чужое состояние: усталость, раздражение, желание дождаться конца смены и уйти домой. Не злость и не издёвка — обычный человек, которому надоело начальство и бумажная беготня. Я поморщился и только тогда заметил: весь клей размазался по ладони. Ну, отлично.

Дар оказался инструментом полезным. Чувствовать эмоции, оставленные на вещах, в моем деле было то, что нужно. Будь у меня это раньше, я бы половину дел в прошлой жизни закрыл быстрее. Хотя и без него справлялся: подготовка для ФСБ учила смотреть правильно — жест, пауза, дыхание, как держат плечи и как «молчит» лицо. Поведение читалось проще, чем новостные каналы. Тогда я не успел открыть своё агентство — не дожил. Теперь был второй шанс. Новый мир, те же привычки. Только уже без приказов сверху.

Злость уходила, но осадок оставался. Хотел начать по-человечески, а в итоге — клей по локоть. И кому я здесь был нужен в первый день? Выпускник полицейской академии с табличкой на стене. Я посмотрел на пальцы — они блестели и липли друг к другу. Класс. Поднял взгляд. На кирпичном фасаде видавшего виды здания были вывески: «Аптека», «Ремонтная мастерская», «Дом быта», а также мелких контор и моя табличка. И всё же объявление прилепили именно сюда. Карма.

Здание гордо называли «бизнес-центром». Стоило обернуться — и напротив был уже другой — настоящий: стекло, металл, отражения. Империя как она есть. Я открылся в Серпухове и жил тут же. От Москвы — чуть больше сотни километров, а картинка была другая. «За Москвой — темнота и волки воют», шутили раньше. Мы же стояли на волоске от того, чтобы перестать числиться столичной областью. Контраст через дорогу: бедные и богатые смотрели друг на друга сквозь витрины.

Хватит рефлексировать — надо отмывать руки. Сначала я пошёл к Серёге в «Ремонтную мастерскую»: вдруг у него есть средство, которое оторвёт эту дрянь. Я зашёл в здание. Запах старого дерева, сырости и тонкая нотка растворителя. За стеной что-то шуршало, отвёртка дребезжала, тихо постукивал молоток — у Серёги работа была всегда. Я прошёл три двери и вошёл.

— Здорово, Серёг, — сказал я.

Серёга поднял глаза от стола, отодвинул лупу, наморщив переносицу и тут же улыбнулся.

— О, Ромчик, привет. Чего хмурый такой? — спросил он.

— На мою табличку объявление прилепили. Прямо на букву.

— Видел, когда пришел, — кивнул он, усмехнувшись одним уголком губ. — Хотел зайти предложить средство. Клей снимет как миленький.

— Руки им можно? — показал я ладонь; пальцы были склеены и блестели.

Серёга сразу поджал губы и мотнул головой.

— Не стоит. Жечь будет, кожу добьёшь. На вывеску — да. А для рук вот это, — он вытащил из тумбы другой флакон и бумажную салфетку и поставил ближе, — мягче, но сушит. Крем потом не забудь.

— Выручил, спасибо, — сказал я.

— Пожалуйста, — усмехнулся он шире. — Спасибо, конечно, на хлеб не намажешь.

— Тогда угощу кофе, — предложил я.

— Если из аптечного кофе аппарата — пощади, — фыркнул он, машинально тронув грудной карман. — Один раз выпил — три дня изжога мучила. Тогда хватит и устного спасибо, и иди с миром.

— Не, возьму нормальный, через дорогу, из той модной кофейни, — ответил я.

Серёга одобрительно кивнул и большим пальцем показал «супер».

— Вот это разговор. Мне, как обычно, американо и два сахара. И скажи им, пусть на стакане что-нибудь смешное напишут — как я люблю.

— Договорились, — ответил я.

Серёге было около сорока-пяти. Спокойный голос, открытый взгляд, движения без суеты — верил ему сразу. Пенсионеры ходили к нему с мелочами; он брал по-человечески или вовсе ничего не брал. «Ремонтный Робин Гуд»: богатым и аристократам цену накручивал, старикам скидывал. Когда-то он был «мастер на все руки» в столице — и часы, и техника; не сложилось — переехал сюда.

Я вытер ладони его «мягким» средством. Серёга поставил рядом тюбик крема и постучал по нему ногтем.

— На, не забудь. Использовать строго по назначению, увлажнять только руки и ничего больше. А то я знаю вас, молодых. Вам только крема для рук давай. Пустые тюбики потом только и приносят, — зачитал как инструкцию и подмигнул Серега.

— Исключительно по делу, — усмехнулся я.

— Вот и славно. Заглянешь за тем, что на вывеску, после кофе.

— Забегу, — кивнул я и вышел.

Через мутное стекло видно было улицу. По узкой дороге, не снижая, проехала чёрная отполированная иномарка: герб на номере, водитель в перчатках, лицо каменное. Короткий ленивый гудок тому, кто не успел отскочить на край тротуара. У аристократа только путь вперед — остальным можно потерпеть. Империя как она есть.

Ну что, за кофе. Я всё равно был идиотом: банку растворимого вчера не купил. Аптечный автомат даже не рассматривал: кипяток со вкусом пластика — спасибо, нет. Через дорогу было другое дело. Серёге я доверял и в вопросе изжоги, и во вкусе.

Внутри было модно и глянцево: чистые столы, пахло кофе и выпечкой. У стойки стояла знакомая бариста. Улыбка у неё была широкая, но уголки губ тянулись вниз. Пальцы дрожали, когда она набирала сумму; взгляд метался то к витрине, то к двери. Лицо улыбалось, глаза — нет. Она боялась. Не «казалось», а это был факт.

— Доброе утро, — сказала она и почти по-свойски кивнула.

— Доброе, — ответил я. — Латте с двойной порцией.

— Молоко обычное или альтернативное? — спросила она.

— Обычное, — буркнул я.

— С вас триста пятьдесят. У нас свежие круассаны: с чёрным, белым, молочным шоколадом; с мясом, с курицей; есть вегетарианские, — предложила она.

— Спасибо, без выпечки, — сказал я.

— Ещё маффины по акции: при покупке кофе — за полцены, — добавила она.

— Я уже позавтракал, — ответил с небольшой раздраженностью в голосе.

— Как вас записать? — она показала белый брендированный стакан, держа в руке маркер.

— Роман.

Бариста взяла стакан и написала имя. Держала ровно, но маркер всё равно чуть дрожал. По старой привычке я мог назвать чужое имя, но теперь можно было и своё — никаких грифов, никаких легенд. Раньше всё было иначе. Когда отправляли в командировки или на задания, мы никогда не назывались настоящими именами. У каждого — своя маска, свой паспорт, своя история. Некоторым, особенно тем, кто работал в долгих операциях, делали даже пластику — чтобы не узнать, не связать, не вернуть обратно в прошлое.

Это была обычная мера безопасности. Не ради паранойи — ради защиты близких и снижения риска. Если ты «Виталий» из Москвы, то в условной Америке ты становишься Джоном из Манчестера, который любит виски и футбол. Смешно, но работало. Любая легенда — щит. Твоя настоящая жизнь оставалась где-то за занавесом, и чем дольше служил, тем тоньше становилась грань между тем, «кем ты работаешь» и тем, «кто ты есть».

Я за эти годы кем только не был: охранником, журналистом, представителем МИДа на Востоке. Каждая роль временная, но имя в ней постоянное — чужое. Так и жил, под чужими именами, пока собственное не стало казаться чем-то вроде старого документа, который больше не нужен. Поэтому сейчас, когда можно просто сказать своё имя и получить кофе, это ощущается странно. Будто впервые за долгое время говоришь правду, пусть и касающуюся такой мелочи, как стакан с надписью.

— Через пару минут будет готово, можете присесть, — сказала она и показала на зал.

Присесть? В час пик в кофейне при деловом центре — удачи. Зал был забит: кто-то сидел за ноутбуком, кто-то в телефоне, кто-то изображал бурную деятельность. У окна сидели две девушки — лёгкого поведения, видно сразу. Наверное, только что со смены пришли перекусить поутру. Колготки хоть и дорогие, но местами с зацепками; макияж слегка поплыл. Ночка, похоже, была активной.

Я заметил свободный столик у окна и направился к нему. Подошёл, отодвинул стул — на сиденье лежал кошелёк. Я взял его в руку. Сработал дар: я почувствовал последние эмоции хозяина — страх, настороженность, желание что-то скрыть.

Я поднял голову и увидел девушку, которая стояла и смотрела прямо на меня. Взгляд у неё был растерянный и напряжённый. Я сразу понял: это хозяйка кошелька.

Можно было сыграть клоуна — «Кошелёк? Чей кошелёк?» — но не любил я наживаться на чужом. Поэтому и связал свою жизнь с органами.

Она шла быстро. Торопилась не потому, что реально спешила, а потому что знала: если замедлится, будет хуже.

— Молодой человек, вы кошелёк не видели? Я его забыла, — спросила она, подойдя к столику.

— Видел, — сказал я и протянул. — Вот. Бывает.

Она взяла. Губы тихо прошептали без звука: «Помогите».

Как помочь? Она выглядела ухоженно — дорогая одежда, неброские, но явно стоящие украшения. По осанке, по взгляду, по мелким привычкам — аристократка, или, по крайней мере, из тех, кто умеет держаться, как они. Проблема была не в потерянных купюрах — не в деньгах вообще, а в самой ситуации. В человеке. В том, чего она боялась.

Я перевёл взгляд туда, куда она всё время косилась. К окну. На обочине стояла чёрная иномарка, отполированная до зеркала. За рулём — типичный представитель «тех»: уверенность в позе, привычная надменность в выражении лица, вылизанная улыбка человека, который привык, к тому что мир принадлежит ему. Всё стало ясно. Именно оттуда тянулся тот страх, что я почувствовал, когда взял в руки её кошелёк.

Моя способность не рассказывает историю — она даёт только эмоции. От одной до пяти, максимум. Это обрывки чувств, отпечатки, оставшиеся на вещи в момент, когда человек к ней прикасался. Я не знаю, из-за чего они возникли, не вижу картинок, но эмоция остаётся — страх, тревога, сожаление. Дальше уже работает выучка. Годы наблюдений, профайлинга, дедукции, та самая привычка, которую некоторые называли «чутьём», а я довёл это до науки. Комбинация этих двух навыков — дара и аналитики — даёт довольно точную картину.

Она боялась не потери. Боялась человека. Боялась попасться. Взгляд — в сторону окна, плечи слегка опущены, дыхание сбито, пальцы дрожат не от холода. Всё указывает на одно: проблема в том, кто сидит в машине.

И вот тут начинается самое неприятное. Что я мог сделать? По сути — ничего. Я не имел за спиной сильного рода, за мной не стояла фамилия, которая могла бы прикрыть, если всё пойдёт плохо. Здесь, в Империи, законы на бумаге одинаковы для всех, но на деле — нет. Все равны, но некоторые ровнее. Аристократ не может безнаказанно избивать людей на улице, формально. Но если случится конфликт между ним и простолюдином, суд будет смотреть в его сторону. Всё-таки «цвет нации».

У аристократов даже своя полиция — отдельные отделы, которые занимаются делами, где замешаны родовые. Если не входишь в их круг, лучше не вмешиваться. Закон здесь есть — крепкий, прописанный, формально справедливый. Но, как и в прошлом мире, работает он не всегда одинаково. Там машины исчезали с камер, свидетели внезапно «забывали», что видели, а виновные выходили сухими из воды. Здесь то же самое — просто в другой обёртке.

В каждом мире своя коррупция и свои «ровные». Здесь к этому добавляется ещё и фактор рода: чем влиятельнее фамилия, тем мягче приговор и тише скандал. Да, конечно, если он сорвётся, его роду потом придётся разбираться, будут проверки, разговоры, внутренние разбирательства. Но до всего этого я просто не доживу.

Я изучал их кодекс чести — негласный свод правил, по которым аристократы должны жить. Старшие его ещё уважают, а вот молодое поколение всё меньше обращает внимание. Им кажется, что фамилия и деньги сами по себе дают право на всё. И если такой решит сорваться — закон его, скорее всего, не остановит.

Антон Палыч Карамыслов шёл по улице, зевая в кулак. Всю ночь он расклеивал объявления — работа простая, но хоть какая-то. Из-за отсутствия денег и собственного проступка его выгнали из полицейской академии. Точнее, именно отсутствие денег и подтолкнуло к этому действию. Хотел жить как все, а средств не было — вот и начал воровать. Вместо престижного звания выпускника полицейской академии двадцатиоднолетний парень имеет звание не менее престижное — мерчендайзер.

Он посмотрел на экран телефона, было полшестого утра. Оставалось ещё двадцать листовок: «Купим волосы в Серпухове». Телефон, клей, пачка бумаги в рюкзаке. Работа не пыльная, ночная, да и смартфон позволяет сфотографировать всё для отчёта. Главное — не попасться дворникам или охране, а остальное мелочи.

Он вышел на улицу Мира. С одной стороны — новенький бизнес-центр, построенный пару лет назад: стекло, металл, логотипы. С другой — старые кирпичные здания ещё прошлого века. В бизнес-центр идти смысла не было: там за каждую бумажку штраф. Антон перешёл дорогу, выбрал старую сторону и начал работать.

Условие заказчика было одно — не клеить объявления ближе, чем через пятьдесят метров. Первое он повесил на углу, прямо на столбе, перекрыв конкурента Рашида. Тот предлагал «Наращивание ресниц, маникюр, педикюр и массаж». Сегодня у Антона — «покупка волос», а вчера были «интим-салон Кристина» и «ремонт бытовой техники у Рамира». Последний, вообще-то, звался Арамидзе, но для клиентов представлялся просто Рамиром — под итальянца косил, звучало солиднее.

Ближайшие пятьдесят метров Антон мог быть спокоен — здесь его никто не увидит. Он сунул клей в карман, следующую рекламку пока не доставал. Листовки были небольшие, места почти не занимали, но дворникам эта работа не нравилась: их потом заставляли всё это отдирать.

Проходя мимо входа в один из старых домов быта, которые теперь модно называли бизнес-центрами, он вдруг заметил знакомую фамилию. «Крайонов».

Вот из-за этого мудака его и выгнали из академии. Неужели тот самый? Антон всмотрелся в табличку: да, действительно, «Детективное агентство». Не может быть таких совпадений. Как же тебе подгадить-то?

Он огляделся. Камеры — как назло, прямо у самого входа. Интересно, муляж или настоящая? Клеить сюда было нельзя — могут быть проблемы. Если камера рабочая, запишет лицо, потом проверят записи, найдут. А дальше всё просто: по номеру телефона на объявлении выйдут на «работодателя», и тот уже влепит штраф за нарушение инструкции. Всем расклейщикам объясняли: работай в капюшоне, не показывай лица, не подходи ко входам и не лезь под камеры. Но и это бессмысленно — номер всё равно виден, а одного звонка достаточно, чтобы через контору отследить, кто клеил.

Все эти фирмы потом одинаково открещиваются: «Мы предупреждаем наших сотрудников, чтобы они клеили только в разрешённых местах». Враньё, конечно, но формально всё чисто.

Антон вздохнул. Смотрел на дверь и на табличку с фамилией «КРАЙОНОВ» — пальцы чесались хоть чем-то напакостить. Ничего серьёзного, просто по-мелкому — так, чтобы знать, что он это сделал. Понимал, что если попадётся, штраф будет ощутимый. Академия хоть и не дала диплома, но закон он знал.

А злость никуда не делась. Именно Роман тогда вычислил, кто таскал патроны из оружейки, где они проходили практику, и продавал их на стороне. Проследил, собрал доказательства, сдал всё директору академии — и получил автоматы по всем дисциплинам. Антон же за воровство вылетел из академии без права восстановления. Всё законно, всё по правилам. Только осадок остался — липкий, как клей на его пальцах.

Ладно. Что поделаешь. Уже ничего. Придётся дальше расклеивать эти чёртовы листовки.

Спать хотелось до одури. Он был усталый и злой: задание досталось паршивое. Сейчас закончит, доберётся до дома, поспит пару часов — и снова на стройку разнорабочим. Там вроде обещали перспективу: если постарается, может стать прорабом. Пока ходит в учениках, но время сделает своё.

Последние мысли перед тем, как наклеить эту листовку, были простые: он устал от бумажной возни и хотел одного — закончить смену и лечь спать.

Он приклеил объявление ровно так, чтобы закрыть букву «К». Теперь на табличке читалось: «Детективное агентство РАЙОНОВ». Почти как каламбур — «детектив на районе». По его мнению, звучало это дешево, по-бытовому, будто отбрасывает в простое, дворовое. Будто вместо серьёзного агентства — какой-то ларёк у метро. Всё равно никто не станет задумываться, что под бумагой прячется ещё одна буква. А кто-то, может, и решит, что хозяин конторы безграмотный.

Он использовал лучший клей — тот, что выдавали для трудных мест, где реклама должна держаться дольше всего. Смесь дорогая, всего один маленький тюбик, пять миллилитров, но сегодня он выдавил почти весь. Антон был умелым расклейщиком и знал, как приклеить объявление так, чтобы оно провисело долго, даже без этого клея. Обычно он берег его — иногда продавал строителям: клей отлично пропитывал материал и держался намертво. С бумагой он вообще давал плотный слой, почти как защитную плёнку, пропитывал её всю, и отодрать потом было мучением. Не каждый уборщик хотел возиться с таким — слишком долго потом оттирать руки от клея.

Думал об этом всём Антон, уже отойдя метров на двадцать от вывески. Насвистывал себе под нос, вполголоса напевая: «Районы, кварталы, жилые, массивы…». От самой мысли стало чуть легче. Как будто от этого нелепого каламбура и мелкой пакости на чужой табличке и жить стало чуть веселее.

Я сидел и думал, как же мне помочь этой девушке — да ещё так, чтобы сегодня хотя бы до вечера дожить и не сдохнуть. Говорила мне мама ещё в детстве, ещё в той жизни: «Иди в гинекологи, сынок. И руки в тепле, и девушек спасать не надо — лечить будешь». А я нет, всё-таки спасать хочу. Ну как я, сотрудник ФСБ… Ну, бывший сотрудник ФСБ, могу отказать в помощи прекрасной даме? Чувство моей справедливости выше чувства самосохранения.

Недолго думая, я вспомнил всё, что видел при входе в эту кофейню за много раз, и понял, что единственный способ скрыться — выйти через второй вход, который ведёт в сам бизнес-центр. Но как провернуть это так, чтобы этот слащавый парнишка из машины не успел до меня добраться? Хотя, наверное, даже если он аристократ, убивать меня прямо в торговом центре он не сможет. Да, законы Империи такое позволяют, но не при свидетелях. А убивать просто так пока никому ещё не разрешено… Ну, разве что Императору.

С Императором вообще всё проще — он что хочет, то и делает. Император, как-никак. Впрочем, в прошлом мире всё было примерно так же.

Ну, во-первых, надо прекращать молчать.

— Девушка, наверное, вам нужно меня как-то отблагодарить за то, что я нашёл ваш кошелёк.

Я вижу — глаза у неё чуть расширяются, брови приподнимаются. Радость, облегчение, надежда — всё сразу. Она поняла намёк.

— Да, конечно, — говорит, — давайте я с вами расплачусь.

— О нет, нет, — отвечаю, — деньги от прекрасных дам я не принимаю. Но вот подарок — другое дело.

Наверное, это будет правильная идея. В голове быстро выстраиваю план: единственный способ разыграть всё так, чтобы не сбегать в торговый центр, — пойти покупать мне подарок.

— А что бы вы хотели получить в подарок?

— Знаете, я в торговом центре видел отличную ручку. А у меня как раз напротив открылось сегодня детективное агентство. Хотел бы, чтобы вы подарили мне ручку с гравировкой моей фамилии.

Я поворачиваюсь в сторону окна и показываю рукой на свою вывеску, специально, чтобы отвлечь парня. Он поворачивает голову туда же.

— Там написано слово «бежим», — говорю я, и она сразу всё понимает.

Отлично, манёвр сработал. Мы срываемся с места и бежим к выходу.

Девушка примерно моя ровесница — лет двадцать, может чуть младше, может чуть старше. Хотя спрашивать возраст у дамы во время побега — некультурно. Но вопрос всё равно вылетает:

— А от кого и зачем мы бежим?

— Он подозревает меня.

— В чём он тебя подозревает?

Но ответ я не успел расслышать — или просто пропустил мимо ушей, потому что при выходе из зала кофейни, который вёл в торговый центр, стоял мужик в костюме. Стандартный «сесюрити»: рост под два метра, лысый, наушник в ухе, лицо кирпичом. Сто процентов — либо охранник, либо подчинённый того самого мажора из машины.

Драться с телохранителем аристократа — вариант из разряда «зачем?». Не потому что страшно. Просто бессмысленно. Геннадич всегда повторял: «Лучшая драка — та, которой не было». А я придерживаюсь простого правила: если задачу можно решить без мордобоя — решай. Силы ещё пригодятся.

Импровизируем.

Обстановка считывается за долю секунды.

Стул передо мной.

Парень идёт с подносом — кофе и круассан.

Телохранитель стоит у двери справа.

Хватит и одного толчка. Стул летит в бок, цепляет парня, поднос в воздух — кофе вправо. Если повезёт, кипяток окажется на лысине у двери. Дальше — три секунды боли и унижения, а нам этого хватит.

Так и делаю. Резко бью ногой в стул. Он летит, задевает парня с подносом. Тот выкрикивает на весь зал гламурным фальцетом:

— Мой лавандовый раф! — визжит он, а круассан взлетает следом.

Фу, как пошло. Ещё и круассан, похоже, веганский — вижу одну траву.

Но сработало идеально. Поднос переворачивается, кофе летит вбок, заливает костюм охраннику. Тот дёргается, ворчит и смотрит вниз. А мы уже проскальзываем мимо.

Двери двухстворчатые: мы влетаем в левую, он стоит у правой. Схватить не успевает — мы уже за его спиной. Отлично, мой план работает.

Перед нами открывается широкий амфитеатр торгового центра. Этажи уходят вверх кольцами, по эскалаторам движутся люди. В воздухе смешаны запахи еды, парфюма и пластика — что-то тянет из фуд-зоны, что-то из бутиков с дорогими ароматами. Народу не так много, как вечером, но достаточно, чтобы чувствовать себя в безопасности. Здесь меня точно убивать не станут.

Но краем глаза ловлю движение. Резкое, неправильное. И через мгновение это движение превращается в боль в скуле. Удар. Мир вспыхивает и гаснет. Темнота. Я теряю сознание. Меня вырубили одним ударом. Бывшего капитана ФСБ. В теле молодого парня.

Ну прелестный день.

Просто прелестный.