Хроники новуса II

Глава 24

Я ошеломленно уставился на брата Гракса. Древо Сфирры снисходительно к человеческим грехам и прощает многое, даже больше, чем сами люди, но есть и непростительные проступки: убийство ребенка, кража последней монеты и рубка могильного дерева. Гракс же не хочет, чтобы я загубил ясень на могиле отчима?

— Живо!

— Я… я не стану. Хоть убей!

— Мне не нужно ни его дерево, ни кости! Довольно лишь вытащить голову. Копай поодаль, чтоб не тронуть корни. Ну же! Или это сделаю я. Но мне плевать, останется ли дерево целым!

Гракс протянул руку к лопате, и я спрятал ее за спиной. Наверное, и впрямь будет лучше, если это буду делать я. Только бы отчим простил своего глупого и никчемного пасынка!

Я подошел с восточной стороны к ясеню. Мы всегда хоронили головой к востоку, а дерево сажают так, чтобы ствол находился над животом. При должном старании я сумею обойти корни и сохранить могилу с деревом.

За год земля осела, слежалась, покрылась плотным слоем дерна, так что сначала я вырезал изрядный пласт травы вместе с корнями, а дальше осторожно выбирал землю из ямы, стараясь не трогать расползшиеся корни. Гракс меня не торопил, прислонился спиной к старому дубу неподалеку и уставился на ползущие по небу облака.

Чем глубже я пробирался, тем медленнее копал. Я боялся трупной вони и костей, но пока не чувствовал ничего такого, только запах сырой земли. То и дело мне приходилось расширять яму, потому как сверху я уже не доставал лопатой, а лезть туда напрямик мне не хотелось, чтобы ненароком не раздавить голову отчима. Я отходил всё восточнее, и вскоре яма уже была мне по пояс. Мы обычно глубоко не хоронили, так что…

После очередного взмаха я заметил на дне ямы что-то необычное, медленно поскреб лопатой и понял, что это тряпица, которой покрывают тела в домовине.

— Я добрался, — подал я голос.

— Отруби голову и дай мне, — тут же отозвался Гракс.

Мне и хотелось отбросить тряпицу, и страшно было. Чудилось, что под ней либо лицо отчима такое, каким оно было сразу после гибели, либо, наоборот, одни лишь кости. И я не знал, что было бы хуже.

— Я не могу. Не буду! Яму я выкопал, теперь дерево трогать незачем.

Я отбросил лопату и быстро выкарабкался наружу.

— Это мой отчим, и я не стану тревожить его кости.

К моему облегчению, Гракс не стал настаивать. Он взял топор, спрыгнул вниз, а дальше я отвернулся, не желая ни видеть того, что там будет происходить, ни слышать, вот только уши не догадался вовремя заткнуть. Раздался неприятный хруст. Затем глухой удар.

— Хорошо сохранился, — донеслось бормотание Гракса.

Я уже почти было решился повернуться и глянуть, как послышался мерзкий чвакающий звук. К моему горлу подступила тошнота, я с трудом подавил ее, тяжело сглотнул и попытался вслушаться в щебетание птиц.

— Смотри!

Сдуру я обернулся. К счастью, ни головы, ни костей я не увидел. Гракс в одной руке держал открытый бурдюк, а во второй — маленькое красное ядрышко, которое ничем не отличалось от тех, что я видел прежде. Настоящее человеческое ядро!

— Как я и думал, твой отчим был адептом.

На самом деле, я тоже так думал. Чем больше я узнавал о делах культа и пути, тем больше убеждался в том, что Тарг никак не мог быть новусом.

— Адептусом? А почему не сапиенсом или кустосом?

— Защитник бы сладил с кровавым зверем без единой царапины, а мудрец… Мудрец должен был выжить, пусть и не без ранений.

— У него не было ни меча, ни доспехов! — выпалил я.

— Думаешь, мудрецу так нужен меч? Он может сделать оружием что угодно, даже свою руку.

Гракс наклонился, потом выпрыгнул из ямы и велел закапывать.

— А ядро? Заберешь его? — хмуро спросил я.

Почему кладбище культа важнее нашего? Почему их покойников трогать нельзя, а выдирать ядра у других можно? Хотя откуда у других ядра?

— Положил в могилу. Пусть твой отчим покоится с миром и всем, что у него было при жизни.

Конечно, Гракс мог забрать ядро, и я никак не проверил бы его слова, потому просто взялся за лопату, подошел к яме — что бы там ни сделал Гракс, он всё прикрыл тряпицей — и начал ссыпать землю. В конце всё притоптал, положил сверху дерн — вроде бы почти ничего не видно. И ясень остался нетронутым.

Едва мы вернулись в деревню, как несколько мальчишек, что бегали на окраине, помчались к дому старосты. И вот уже сам Сарен вышел проводить нас к гостевому дому, в который обычно селили гостей и проезжих. Дом этот украсили половиками, стол накрыли вышитой скатертью, от потухшего очага веяло жаром, видать, протопили до нас, чтоб прогнать сырость. На столе уже стояли миски с кружками, шел парок из горшков, пристроенных на лавке возле очага, пахло копченой рыбкой и кислым домашним пивом.

— Лошадки ваши расседланы, почищены и накормлены. Овса им дали, — лебезил перед нами староста. Он нет-нет да поглядывал в мою сторону, будто до сих пор не верил своим глазам. — Далора, чего стоишь? Ну-ка, накрывай на стол, видишь, гости оголодали!

Хозяйкой к нам приставили не кого-нибудь — самую красивую девку в деревне. В прошлом году она была сговорена и уж должна быть замужем, судя по убранным волосам. Видать, Сарен побоялся звать незамужнюю и не хотел злить гостей, позвав в хозяйки старуху.

— Сам тоже садись, — кивнул Гракс.

— Нет-нет, как можно, мне и тут хорошо! — испугался староста. — Вы спрошайте, что надобно, я про всё отвечу, что мне ведомо, а если неведомо, так уж не серчайте. Я человек темный, мало что видел, мало что знаю.

Мы ополоснули руки в поданном тазу, обтерли об рушник и сели за стол. Я и впрямь оголодал, так что сразу принялся есть, как только Гракс поднес ко рту первую ложку. Сарен стоял в углу, ожидая, пока мы утолим голод.

Помнится, когда-то, после смерти отца, и мы с матерью стояли вот так же, ждали, пока староста поест и соизволит взглянуть на нас. Мать тогда просила помочь ей с дровами на зиму, а почтенный Сарен крутил носом и говорил, что баба одна хозяйство не удержит, тем более с дитем, и надо бы ей либо не жадничать и поделиться, либо прислониться к дереву покрепче.

— Замуж тебя никто не возьмет, а вот в полюбо… в дружницы можно. Тогда и беды твои разрешатся, — говорил он, обсасывая гусиную косточку.

Я по сей день помнил и его причмокивания, и хруст ломающейся кости под его зубами, и урчание в животе от запаха мяса, и слезы матери. Потому сейчас я ел свободно, нисколько не смущаясь от того, что старый человек стоит и смотрит. Брата Гракса это тоже ничуть не заботило, и он отрывал куски хлеба, макал их в ароматную похлебку, запивал ягодным настоем и не спешил начинать разговор.

Лишь когда мы наелись, и Далора подала на стол сладкие пироги с медово-ореховой начинкой, Гракс подал голос:

— Расскажи всё, что ты ведаешь, о человеке по имени Тарг.

— Та-тарг? — староста удивленно посмотрел на меня. — Так ведь…

Ну да, я-то вообще с ним жил под одной крышей и должен знать о Тарге поболее Сарена.

Впрочем, староста быстро оправился и начал говорить:

— Тарг родом не из нашей деревни, появился лет пять назад. Пришел пешком, всего скарба только и было, что один сверток. Я тогда думал, что он в город подался и просто идет мимо, разве что время выбрал неподходящее: День пробуждения давно прошел. А он спросил, к кому можно попроситься на постой. Я сказал ему о пустом доме для путников, а он сказал, что готов расплатиться трудом, а не монетами, мол, кому тут нужны крепкие руки. Вот я и отправил его к Лиране, та уж два года как вдовела, а родичей у ней не было, кроме сынишки. Ну, Тарг у ней и прижился. Поначалу так жили, а потом и к хранителю корней сходили, оженились, значит.

А я ведь помнил тот день. Весной мы засеяли землю, но отдали взамен последнюю корову, притом уже затяжелевшую. Мама просила, чтоб нам потом вернули теленочка или позволили заплатить за вспашку осенью, после отёла, но староста сказал: «Когда корову отдашь, тогда и вспашем». Из всего подворья, что мы держали с отцом, остался только пяток кур. Значит, в следующем году маме пришлось бы «прислониться к дереву» либо пойти в город искать иную долю.

После смерти отца поменялась и моя жизнь. Мне уже было недосуг бегать с мальчишками на реку или гоняться за шмелями, чтоб насаживать их на соломинку. Всю зиму я ходил в лес за хворостом и шишками, чтобы сберечь дрова, летом выискивал грибы и ягоды, хотя обычно этим занимались девки. По деревне ходили о нас дурные слухи, будто мамка уже «прислонилась», и старые приятели начали сторониться меня.

И тут в наш пустой дворик ввалился здоровенный мужик с лысиной и бородой:

— Принимай, хозяйка, на постой!

Мать тогда перепугалась, схватилась за меня, говорит, мол, какой постой, нет у нас места для гостей, и кормить их нечем. Мне Тарг тогда сильно не глянулся. Я подумал, что староста нарочно его прислал, чтоб он объел нас подчистую.

Ел он и впрямь много, но мать не обижал и с первого дня взялся за работу — обновил крышу, переложил очаг, расчистил землю на делянке, а на осенней ярмарке прикупил скот и домашнюю птицу.

Когда заговорил Гракс, я даже вздрогнул.

— Откуда он пришел?

Староста задумался:

— Ну, ежели мне казалось, что он в Сентимор идет, стало быть, с восточной стороны.

— Не говорил, из какого города или селения? Почему ушел? Что было в свертке?

Сарен развел руками:

— Сразу-то я не спросил. Не пытать же каждого путника, что проходит мимо? А потом уж как-то не с руки было. Не больно Тарг был разговорчив, вон и Лиор подтвердит.

— Более ничего о нем не скажешь? — голос Гракса похолодел. — Знал ли он грамоту? Не говорил ли когда непонятные слова? Не охотился ли? Может, приходил к нему кто? Или он уходил надолго куда-то? Может, после смерти его кто искал? Что умел делать особенного? Или отличался чем? Были ли шрамы?

Я и сам опешил от вопросов Гракса, а ведь не раз думал, откуда взялся Тарг и кем он был. Шрамы у него были и много, но мелкие, едва заметные, будто кто-то в шутку исчеркал его кожу тоненькими белыми линиями. Про грамоту я не знал, да и как понять, если у нас в доме ни единого бумажного листочка не было, не говоря уж о книгах. Слова непонятные? Он мало говорил, тут староста прав, и больше с матерью, чем со мной.

— Силен он был шибко. Быка голыми руками мог повалить. Искать никто не искал, и приходить никто не приходил, но сам Тарг, бывало, пропадал на несколько дней, — припомнил Сарен. — Наверняка не скажу, Тарг жил своей жизнью, и я за ним не следил, но в первый год он не раз уходил на неделю-другую. И вот что чудно! Он ведь когда пришел, сказал, что нет у него ни единой монетки, потому за постой хотел платить работой, а уже осенью купил корову, свиней, гусей с курами и сена, чтоб хватило до зимы. То ведь немалые деньги, на несколько серебряных монет потянет. У Лираны-то и медяка в доме не осталось, так откудова такое богатство?

Я испуганно покосился на Гракса. Что он теперь подумает?

— Может, он грабить уходил? — ахнул Сарен. — Силушки-то в нем было премного! Награбил, вот и разбогател!

— И часто грабят в ваших краях?

— В наших нечасто, почитай, очень редко, но от нас до Сентимора рукой подать, вмиг подмогу пришлют. А если где подальше? За неделю, поди, можно далеко уйти.

— А ты не спрашивал у него, откуда монеты?

— Не спрашивал, — покачал головой староста. — Подати Тарг платил исправно, драк не затевал, землю пахал, даже пасынка не забижал. А ежели человек живет тихо-мирно, зачем его пустыми расспросами тревожить?

Гракс еще немного поспрашивал старосту, а потом отпустил восвояси. Далора убрала со стола лишнее, унесла грязную утварь во двор, чтоб там отмыть, не мешая гостям. Я рассказал Граксу о том, что вспомнил сам, к примеру, про шрамы.

— Не может такого быть, чтобы Тарг ограбил кого-то, — сказал я напоследок. — Не таков он был!

— Таков не таков… Люди годами живут под одной крышей и ничего друг о друге не знают, — покачал головой Гракс. — Возьми хоть ту бабу с дитем. Сколько она прожила с окаянником, а до самой его смерти не знала, чем он на хлеб зарабатывал.

Это он про Элианну с Колтаем, что ли? А ведь верно, весь Сентимор знал, кто такой Колтай, а она ни сном ни духом.

Гракс встал из-за стола, поправил пояс и сказал:

— Теперь осталось посмотреть дом, где вы жили, и тайник с мечом.