Хроники новуса II

Глава 15

Брат Арнос учил нас иначе. В начале он обычно говорил, что делать, смотрел за нами, иногда поправлял, но вмешивался крайне редко. Порой за урок он бросал всего несколько слов, словно его больше заботят совсем иные мысли, и от нас он ждет лишь усилий, чтоб впитать ядро.

Йорван же не мог усидеть на месте. Он показывал нам хитрый прием и требовал, чтобы каждый его попробовал, объяснял, что мы делаем не так, покрикивал, обзывал тупоголовыми пнями и щедро отвешивал затрещины. А еще он сыпал историями, которые случались с его знакомцами на хребте.

— Вот как-то, вроде бы во второй или третий мой поход, Винор, собрат-новус… он страсть как любил грибы, особенно самые первые, весенние — сморчки. По пути на хребет адептус, что за нами тогда приглядывал, утомился одергивать его: Винор всякий миг норовил удрать в лес, чтобы отыскать те сморчки. Он и в замке неизменно стенал, что маловато грибов дают, а уж сморчков даже по весне не дождаться.

Мы продолжали размахивать копьями, слушая голос Йорвана. Он рассказывал путанно, витиевато, но не как брат Арнос, который любил изысканные вежливые фразы, а иначе, словно мысль Йорвана не шествовала прямой тропой, а блуждала по густому темному лесу: то взберется на пригорок, то скатится в овраг, то решит обойти рощицу кругом.

— Мы оставили лошадей в деревеньке неподалеку от гор и пошли на привычное место, где и ключ рядом, и все логова вычищены, и мошкары не так много. Уж насколько то место знакомо, а всё равно надобно осторожней быть, потому как зверь на привязи не сидит, всюду ходит. Был случай, когда ровно там, где раскидывали шатер, затаилась кабаниха с выводком. Поросята у ней обычные, полосатенькие, а сама она — из кровавых, троих задрала, прежде чем ее убили. Хоть зверь бессловесный, а за своих детей билась, будто не свинья, а бык дикий.

Когда мы уже отчаялись услышать историю любителя сморчков, Йорван вспомнил, с чего он начал:

— Пока слуги ставили шатер, мы стояли кругом, охраняли лагерь, а Винор побежал к соседней полянке. Почудилось ему, что там хорошее место для сморчков. И ладно бы его там зверь задрал или змея ужалила, так ведь нет! Он и впрямь нашел сморчки, насобирал целую охапку и приволок в лагерь. Сам их замочил, потом отварил, еще чего-то сделал, даже слугам не доверил, и вечером съел, никого не угостил, сказал, что адептус наказал его одного, потому и есть он будет один. Наказали его сурово — запретили снимать доспех и днем, и ночью. Доспех тот был не цельный, только нагрудник, наплечники, шлем, набедренники и кольчужный подол. Против тех зверей, что живут у подножия, одной кольчуги хватит, но всякий раз берут несколько железных доспехов, чтоб зверь кинулся грызть одоспешенного воина, пока другие его убивают. И доспехи те достаются провинившимся, потому как кто захочет лезть зверю в пасть по своей воле? Да и ведь неполный доспех, зверь может схватить за беззащитную часть. Порой из железа вытряхивают новуса с ароматным таким привеском, а кто посмеется над ним, в следующий раз сам лезет в доспех.

За одну лишь историю Винора я узнал о хребте больше, чем за предыдущие три месяца. Заслушавшись, я забыл о тренировках и замер с копьем в руках, побоялся упустить хоть словечко. Брат Йорван быстро привел меня в разум затрещиной и вновь вернулся к Винору.

— Если доспех делать на заказ, под человека, то он вполне удобен, а тяжелым весом новусов третьего ядра уже не запугать. Но это доспех культа! Как ни прилаживай ремни да завязки, всё равно где-то будет натирать, где-то постукивать, да еще жуки-пауки норовят залезть под железо и щекотать кожу. Винору велели два дня и две ночи не снимать доспех, лишь для трапезы позволили шлем снимать. Наелся он своих грибочков, потешил душу и брюхо, лег спать, а ночью мы все проснулись от криков и шума драки. Глянь, а это наш Винор бьется насмерть с соседним дубом, рычит, с копьем наскакивает, на помощь зовет. Еле-еле его угомонили, потом узнали, что ему вместо дуба медведь привиделся. Все грибы на хребте, как и ягоды, и дикие яблоки, и травы, — особенные. Там много таких трав, каких нигде больше не сыщешь, но даже знакомые травы лучше в рот не брать. Никогда не знаешь, что будет, если их съесть: то ли животом промаешься неделю, то ли сразу замертво рухнешь. Адептусы умеют распознавать, безобидна травка или нет, годится для алхимика или нет, а новусам лучше держаться настороже.

И таких историй за один урок брат Йорван рассказал три: про грибы, про спящего кровавого медведя, которого приняли за мертвого, и про глупого новуса, который решил убить зверя благородно, в поединке один на один. Эти байки могли бы быть даже забавными, если бы их пересказывал кто-то другой.

Зато с братом Йорваном было просто. К концу ему все наперебой задавали всяческие вопросы, причем не только о хребте, просили показать, какой величины кровавый медведь, когда начнут пускать из замка в город и где найти лучших девушек, почему не кормят завтраком. Йорван отвечал на всё, пусть и бранил нас за леность. Он вел себя как старший брат, которого у меня никогда не было.

— Почему не бью палкой? — удивился он вопросу Ренара. — А, Арнос, поди, всё хотел тела укрепить, да только проку в том немного. Сколько себя ни колоти, а крепче железа не станешь, любой кровавый зверь порвет. Сила, быстрота, ловкость да выносливость — вот что надобно на охоте, а от нескольких синяков еще никто не помирал.

Словом, с урока мы уходили довольными и почти не уставшими. Я даже огорчился за брата Арноса: сколько он нас учил уму-разуму, сколько сил на нас потратил, а стоило ему уйти, как первый попавшийся новус легко вытеснил его.

Брат адептус тоже нас удивил. День за днем, страница за страницей, и книжица, написанная на истинном языке, закончилась. Нам осталось выучить последний лист. Казалось, разбуди меня ночью, и я сумею пересказать ее от начала и почти до конца. Одно лишь плохо — даже несмотря на знание всей книжицы, ни один из нас не нащупал свой spiritus. Пока единственное, чему мы научились в молитвенной комнате, так это высиживать неподвижно и долго, не засыпая.

А после вечерней трапезы я собрал весь свой крысоловный скарб, прихватил свечи и пошел в либрокондиум, правда, немного заплутал, но вскоре нашел ту самую дверь.

Внутри либрокондиума было так же тихо, как и в прошлый раз, и так же за столом сидел ветхий старичок, уткнувшись носом в книгу. И даже мысль у меня мелькнула та же — не может быть, чтобы эта дряхлая развалина оказалась равна по силе магистру. Стапятидесятилетний кустос!

— Брат Илдрос! — негромко, чтобы не перепугать старика, позвал я.

— А? — вздрогнул он и испуганно посмотрел на меня. — Кто здесь?

— Это я, Лиор, новус. Помнишь, я обещал вернуться со свечой и помочь с крысами?

— А, тот глупый мальчишка, который не знает королей Фалдории? Долгонько не приходил, долгонько.

— Турнир был, там меня сильно ранили. Как только смог…

Старик махнул тощей рукой, больше похожей на высушенную крысиную лапку.

— Я и не ждал. Пришел и пришел.

Я положил в углу мешок с опилками и овсом, рядом ловушки, в ведре у меня была густо замешанная смесь из глины, воды, соломы и еще кой-чего, что должно отпугивать крыс впредь. Да, я ухитрился выпросить перцовые горошины, причем не на кухне, а у брата Гримара. Когда-то он потребовал купить эту дорогую пряность, думал, что она пригодится в зельях, но иноземный перец оказался бесполезен и вот уже несколько лет бездарно пылился на полках.

— Брат Илдрос, если позволишь, я останусь тут на ночь. На крыс лучше охотиться ночью.

Кустос вновь махнул рукой. В этот раз он был менее разговорчив, чем в нашу первую встречу.

— Брат Илдрос, помню, ты говорил, что перечел тут все книги. Скажи, какая из них поможет мне нащупать спиритус. Мы почти доучили книжицу, а толку с нее мало. Попусту только портки просиживаем.

Он наконец поднял голову, посмотрел на меня и мелко затрясся, шумно втягивая воздух. Я сначала перепугался, подумал, что помирает старик, а потом сообразил, что брат Илдрос так смеется.

— Спиритус? — отсмеявшись, переспросил он. — Откуда взяться спиритусу после первого ядра? Спиритус он захотел! Подожди год-другой, может, тогда и нащупаешь что.

— А если ядро не первое? — упрямо сказал я.

Старик взял фонарь, приподнял его повыше, чтоб разглядеть мое лицо.

— Хмм, вроде бы тот же. Ты же недавно приходил, крыс обещал выловить? Новус первого года? Который пришел этой весной? Так откуда взяться второму ядру?

Я засомневался, стоит ли говорить. Это же культ! А тут хоть все и называют друг друга братьями, а относятся друг к другу не по-братски. И дело не только во мне. Магистр ради наказания командора принимает безродного мальчишку, командор принуждает своего подопечного делать то, что ему претит, старшие новусы не любят адептусов и подлизываются к младшим, старики-кустодесы не согласны с магистром, алхимики перечат командору. А я к тому же плохо понимал людей. Ошибся и с Воробьем, и с Пяткой, и с госпожой Бриэль, ненавидел Фалдоса, доверял брату Арносу…

Даже в Сентиморе, пока работал вместе с Колтаем, я не раз ошибался. Бывало, приходили мы к новоиспеченному воришке, что забрел в вотчину Угря, я видел его могутную стать и битую рожу, и думал, что нелегко с ним придется, а он, едва приметив нож в длинных колтаевских пальцах, падал оземь и молил пощадить, пожалеть и всё такое. А бывало, какой-нибудь трусливый лавочник с трясущимися губами набрасывался на нас с кулаками, защищая свое жалкое добро. Колтай говорил просто: «Не верь никому. Всегда жди беды. Держи нож наготове». Он так и жил.

А я так не мог, всё равно искал что-то хорошее в людях. Да тот же Фалдос, что в начале пытался низвести меня до собаки, спас на турнире мою жизнь! А если бы я его не простил? Если бы не пошел тогда пить со всеми? Лежал бы нынче мертвым под тем шатром.

Ошибся ли я в брате Илдросе? Вдруг он перескажет всё командору?

Но я решился сказать правду.

— А если три ядра? Если я недавно проглотил третье?

— Тогда скоро твоя плоть начнет отвергать чужую силу, — ответил старик. — За три месяца кое-как можно успеть принять одно ядро и съесть второе, но третье всяко будет лишним, если, конечно, оно не человеческое.

У меня аж кровь от лица отхлынула.

— Человеческое? Как это человеческое?

— А вам разве не сказывали, что адептусы тем и отличаются от новусов, что в их головах образуется ядро? Оно мало чем отличается от звериного. С виду так вовсе не понять, чьё есть чьё.

— Но разве можно его есть? Это же человеческая плоть?

— В культах нельзя, — брат Илдрос будто бы наслаждался ужасом в моих глазах. Или ему попросту нравилось поучать и удивлять глупых новусов, недаром же в прошлый раз он спиритусом заставил книгу летать. — Но новусы и адептусы есть не только в культах. Мал ты еще, ничего не знаешь об этом мире.

— Я для того и пришел в либрокондиум, брат Илдрос. Хочу узнать побольше.

Читать книги мне не нравилось, скучно это и уныло. Сидеть, согнувшись в три погибели, разбирать буквы, складывать из них слова — нет дела постылей. Лучше уж услышать это из уст живого человека, к тому же такого мудрого и опытного, как старый кустос.

— Так сколько ядер ты поглотил, новус первого года? — не поддался на мою лесть старик.

— Три. Но третье совсем недавно. Уж больно глубокой была рана, что я получил на турнире, брат Гримар сказал, что она высосала все остатки ядра, потому он дал еще одно.

Кустос качнул головой и спросил:

— Второе, видать, тебе дали вскорости после дня Пробуждения. А первое? Откуда взялось оно?

Я вдруг вспомнил, как поменялся Угорь, едва заподозрив меня в принадлежности к культу. Откуда я, простолюдин, мог взять ядро кровавого зверя? А впрочем…

— Мне совестно говорить такое столь мудрому и уважаемому кустосу, — тихо начал я, опустив голову, — но перед тем, как прийти в культ, я помогал окаяннику в его недобрых делах. А он возомнил себя едва ли не магистром, хотя сам даже новусом не был. И время от времени он ухитрялся где-то добывать ядра, скорее всего, перекупал и скармливал своим прихвостням. Одно такое ядро досталось мне. Как я не помер тогда, сам не знаю, хорошо, что встретился мне добрый человек, который дал печать культа и подсказал, куда пойти.

Брат Илдрос аж встал со стула и тяжело оперся о стол.

— А слова? Тот окаянник знал слова?

— Нет! — вскричал я. — Откуда?

— Но ты выжил! — глядя мне в глаза, сказал брат Илдрос.

— Выжил. Кроме меня, выжил еще один, но стал безобразным и больным.

— А ты выжил и остался здоров. Значит, твое первое ядро было человечьим!