Я думал, что Гракс отправит меня обратно в подвалы или запрет в своей комнате, но он лишь сказал, чтоб завтра утром я ждал во дворе замка, и отпустил. Я растерянно потоптался возле двери, а потом побрел к своей келье. Видать, я для него вроде жука, и он даже не задумался, что я могу не прийти или спрятаться где-то.
Дневную трапезу я уже пропустил, и живот яростно напоминал мне об этом. Привык я к культовому распорядку и к сытной пище два раза в день. До вечерней еще оставалось время, потому я попросту вернулся в келью, вытащил весь свой нехитрый скарб и оставшиеся монеты и задумался, что стоит брать в собой в дорогу.
Понемногу пережитый страх отходил всё дальше, и сейчас я почти не верил, что Гракс убьет меня. Ну он же мне поверил! И пока я ему рассказывал про свое житье-бытье, он спокойно записывал что-то, не бил меня, не рычал почем зря. Нельзя же убить человека просто так, особенно когда поговорил с ним, а потом еще и в дороге вместе немало пробыл. В подвале он всего лишь пугал меня! Вон, даже царапины не осталось, а что пальцы еще ходуном ходят, так это глупости. Если, конечно, не вспоминать отрубленные головы. Но Колтай сам виноват! Нечего было бросаться на сапиенса с ножом.
Убийство Воробья я объяснить не мог, а потому старался о том не думать вовсе.
Надо взять с собой старую одежку, которую мне положено носить по чину, а в дорогу надену платье культа, не балахон, разумеется, а гамбезон. В нем я слуга благородного господина, не меньше! Монеты надо прихватить, а то вдруг Гракс не захочет платить за мой прокорм. Одеяло? Только если тонкое. Уложил всё в один мешок, и снова никаких дел. Но если сидеть и ничего не делать, снова набегали дурные мысли и теребили душу. Почему-то перед глазами всё время возникало обрубленное ухо на мертвой голове, и меня начинало колотить мелкой дрожью.
Помыться! Надо ополоснуться перед дорогой!
Я сбегал в мыльню, тщательно натер себя подсохшей гущей, трижды окунулся в холодную воду, потом намазал той гущей волосы… Никогда прежде я так долго и старательно не отмывался.
Когда поднимался в келью, услыхал голоса братьев, значит, бдение в молитвенной комнате закончилось и пришло время вечерней трапезы. Да благословит их древо Сфирры! Я так не хотел оставаться нынче сам с собой.
За столом Фалдос спросил, для чего меня звали и кому я понадобился. Я отвечал так, как мне велел Гракс:
— Прошел слух, что в городе, откуда я родом, продают ядра кровавых зверей. У меня там много знакомцев, потому завтра я поеду туда вместе с братом Граксом. Ну, чтоб отыскать этих торговцев.
Фалдос растянул губы в той мерзенькой улыбке, которая всегда появлялась на его лице, когда речь заходила о бабах. Я сразу понял, о чем он подумал. Сказать он ничего не успел, потому что…
— Брат Гракс! — воскликнул Ренар. — Тот самый брат Гракс?
Собратья глянули на Ренара с недоумением. Видать, он один прежде слышал это имя.
— Ну как же! Брат Гракс! Лучший дознаватель и охотник на людей! Он sapiens, один из лучших воинов культа! Именно брат Гракс выслеживает предателей и беглецов Revelatio. Я бы многое отдал, чтоб поучиться у него! Признаюсь, Лиор, я никогда прежде никому не завидовал, но сейчас я очень сильно тебе завидую. Это надо же, поехать с братом Граксом на охоту!
Ренар аж раскраснелся, пока говорил, будто речь шла не о человеке-вороне, а о любимой девушке.
— Я бы с радостью с тобой поменялся, — буркнул я.
— Ты его уже видел? Расскажешь потом, какой он? Я даже не знаю, из простого он люда или из благородных.
— Разумеется, он благородного происхождения, — вмешался Фалдос. — Ты ж сам сказал, что этот брат — лучший воин культа!
Меньше всего за трапезой мне хотелось говорить о Граксе, но Ренара уже было не остановить. Он вспомнил каждую фразу, в которой его дядя хоть раз упоминал брата Гракса, а я от одного этого имени вздрагивал. Так что я толком даже не поел и поспешно ушел в свою келью.
А уже поздно вечером, когда я в сотый раз перечитывал первокнигу, чтобы отвлечься, в мою дверь постучали. Неужто снова магистр зовет? Но для чего сейчас? Что я еще им не рассказал?
— Лиор, открой! — послышался голос Ренара. — Я принес добрую весть!
Как будто вести могут быть добрыми… Но я впустил собрата.
Ренар влетел в келью и сходу выпалил:
— Слыхал? Брат Гракс избил командора!
— Что? — ошарашенно переспросил я. — Как? Почему?
— Это еще днем было. Я только что из конюшни, там и услышал. Брат Гракс пришел к командору и ударил его по лицу. Причины никто из старших не знает, но ты-то понял, да?
— Нет.
— А из-за кого же, если не из-за тебя? Наверное, брат Гракс как-то проведал о вражде меж тобой и командором. Или разозлился, что тот печатями культа разбрасывается! Так что теперь командор наверняка остережется тебя трогать, а уж после твоей с братом Граксом поездки и вовсе отступится.
Ренар увидел мешок возле стены, хлопнул меня по плечу:
— Ладно, я пойду. Тебе надо выспаться перед дорогой. Хотел порадовать тебя напоследок!
Он ушел, я вновь подпер дверь и призадумался. Явно же не из-за меня Гракс побил командора, плевать ему на какого-то новуса. Измыслил лишь одно объяснение: я рассказал Граксу про первую попытку командора меня убить. Если бы командор сразу поведал культу о том, что кто-то выжил без знания verbum после первого ядра, все мои тайны были бы раскрыты еще тогда, весной, и про Угря с его ядром тоже бы узнали еще тогда. Возможно, в этом случае брат Гракс бы уже отыскал кладбищенских копателей.
Я не надеялся, что усну этой ночью, но, измученный переживаниями, провалился в сон почти сразу, как лег. И проснулся также: привиделось, будто я опоздал и к моей келье уже идет злой брат Гракс. Я подскочил, как ужаленный, глянул на окно — небо едва-едва посветлело. Ну а чего тянуть? Натянул гамбезон, рассовал узелки с монетами, в последний раз глянул на свою келью, к которой сильно привык за эти месяцы, и пошел во двор.
Само собой, было слишком рано, даже ночные караульщики на стенах еще не поменялись. Я стоял и ждал, ежась от утреннего холодка, разглядывал древо Сфирры, вспоминал, как бегал по двору, гадал, вернусь ли сюда еще раз. Много всего случилось в культе, было и дурное, и хорошее. Как везде, тут есть добрые люди, а есть и не очень, с кем-то я ладил, с кем-то нет, но кормили нас тут вволю, учили всякому, вон, я теперь даже грамотой овладел, с мечом опять же познакомился, не изводили пустым тяжким трудом. Я изрядно подрос тут, окреп, оброс мясом, но не дурным, как Ломач, а здоровым, сухим.
Наверное, я сам дурак, что поверил, будто смогу стать новусом, а потом адептусом и сапиенсом, что пробуду здесь всю жизнь, буду ездить на хребет, сражаться на турнирах и искать труды самого первого культа. Кто я? Всего лишь мальчишка-крестьянин. Куда мне тягаться с благородными?
Из конюшни вышел слуга, держа под узду двух лошадей.
— Ты с господином Граксом едешь? — спросил он.
— Я.
— Тогда подержи их сам. Чего двоим сразу тут стоять?
Передал мне поводья и поспешил обратно в конюшню, скорее всего, досыпать.
Через какое-то время вышел сам брат Гракс, весь по-вороньи в черном и также по-вороньи хмурый, велел переложить мой скарб из мешка в седельные сумки и разом взлетел в седло. Я кое-как запихал одежду и одеяло куда велено, едва не обронил один из узелков с монетами, и лишь тогда понял, что мне надобно вскарабкаться на лошадь и ехать на ней верхом.
В деревне, будучи сопливым мальчишкой, я, как и все, запрыгивал на нашу кобылу, бил ее пятками по бокам и катался, пока та не остановится или не стряхнет меня, как назойливую муху, но то была наша, крестьянская лошадь, которая приучена к плугу да к упряжи, а не к седлу и скачкам. Да и сколько было тех катаний? Отец бранился, когда видел такое, берег лошадь, а отчим и без нее недурно справлялся с хозяйством.
Запрыгнуть в седло я запрыгнул, всунул ноги в стремена, а дальше-то что? Колотить пятками по бокам, как в детстве?
Гракс едва шевельнул поводьями и неспешно поехал к воротам замка. Я сделал то же самое, но моя лошадь только ухом дернула. Тогда я сжал зубы и поддал ей ногой, она громко фыркнула и всё же соизволила тронуться с места, прошла несколько шагов и снова встала. Сверху со стен послышался смех, вот же караульным потеха!
— Ты что, никогда не ездил верхом? — раздался голос Гракса.
— В седле — никогда. Я же из черни, — сквозь зубы выдавил я.
— Оно и видно. Поводья держи твердо, но не натягивай, держись за лошадь ногами. Чтоб поехать, несильно ударь ее по бокам, можно рукой, можно плетью или ногами. Захочешь остановиться — сдави ногами посильнее и чуть потяни поводья на себя. Смотри, не переусердствуй, не порви ей рот. По городу поедем шагом, дальше пойдем рысью. Отстанешь — привяжу к седлу и повезу как пленного.
Кое-как я совладал с упрямой скотиной. В конце концов та догадалась, что надо идти следом за лошадью Гракса, и мне требовалось всего лишь удержаться на ее спине. Так что по улочкам я проехал спокойно, а вот за городскими воротами Гракс что-то сделал, его лошадь потрюхала быстрее. Мне пришлось ударить свою скотину несколько раз, прежде чем та поняла, что от нее нужно. Я все время боялся пнуть слишком сильно и поломать ей кости, она ж не новус.
Моя кобыла перешла с шага на рысь, и вот тогда-то ехать стало трудно. Меня начало подкидывать на седле вверх-вниз, вверх-вниз, я посильнее сжал ноги, чтоб удержаться в седле, тогда лошадь решила, что надо остановиться. Снова удар пятками, снова рысь и снова я подскакиваю, отбивая себе задницу. Гракс подождал меня и пояснил, что при таком аллюре не стоит вжиматься в седло, надо чуть опираться на ноги, чтоб облегчить лошади ход. Лошади облегчить! А мне кто облегчит?
Я посмотрел, как это делал сам Гракс: он вроде бы подпрыгивал в седле, причем выходило у него так легко и свободно, будто он всю жизнь только и ездил на лошадях. Долго я приноравливался и так и сяк, пытаясь угадать, как это сделать лучше. И ведь я новус третьего ядра, сколько я бегал по двору, увешанный тяжелыми мешочками с песком, сколько прыгал с мечом и копьем в оружейной, сколько меня били, а легкая с виду езда верхом вымотала похлеще урока брата Йорвана. Пешком или бегом я устал бы не так быстро.
Зато никаких дурных мыслей! Только одна думка и осталась — как бы не свалиться и не отстать от брата Гракса.
От Сентимора до Revelatio я шел почти три дня. Верхом оно быстрее должно быть, но всяко до вечера не доберемся, значит, где-то остановимся на ночь. Потому я то и дело поднимал голову и смотрел, как высоко нынче солнце и когда же оно пойдет спать.
Только на закате брат Гракс остановился возле постоялого двора, спрыгнул с лошади, знаком велел следовать за ним, сам же перекинул поводья подбежавшему мальчишке и пошел внутрь. Я тоже хотел лихо спрыгнуть, но сумел лишь сползти с седла. Мальчишка сам взял поводья моей лошади и с усмешливой улыбкой увел коней под навес. Идти было не то чтобы больно, скорее странно, будто за этот бесконечный день я отвык переставлять свои собственные ноги. Кое-как я доковылял до трапезной, отыскал там брата Гракса и плюхнулся за тот же стол.
Вскоре нам принесли две миски с похлебкой, толстые ломти хлеба, горшок с тушеной капустой и свининой, а также кувшин ягодного настоя. Гракс махнул мне, мол, ешь, и я жадно набросился на еду. Когда мы доели всё подчистую, сапиенс расплатился с хозяином, спросил, готова ли комната, и тот любезно отвел нас в одну из отдельных спален, хотя почти все гости решили переночевать в общей зале. Кое-кто уже храпел, завернувшись в толстый плащ, и мне сразу вспомнились те дни, когда я только-только пришел в Сентимор и спал вместе со всеми в одной из самых дешевых таверн города.
В комнате стояла всего одна кровать, правда, шире, чем привычные мне лавки. Брат Гракс сразу зажег свечу у изголовья, сел на кровать и вытащил тонкую книжицу. Вроде бы именно в нее он и записывал мои вчерашние излияния. Я огляделся, думая, где же пристроиться мне и можно ли сходить за одеялом, что я оставил в седельной сумке. Нарочно же прихватил с собой, а как дошло до дела, так забыл о нем.
Но тут в дверь постучали, вошел хозяин, приволок охапку свежей соломы и три лоскутных одеяла. Я устроил себе подобие кровати, завернулся поплотней и уснул.