Хозяин теней. 3 (СИ)

Глава 8

Бедный обиженный судьбою молодой человек некрасивой наружности просит знакомства с женщиной с целью брака. Москва. Главный почтамт. Предъявителю квитанции «Брачной газеты»

«Брачная газета»

Красные глаза Татьяны говорили сами за себя.

Узнала.

И плакала. И теперь отчаянно пыталась выглядеть равнодушной, но обида её ощущалась даже на расстоянии. А виноватым почему-то опять сочла меня. Вон, взглядом полоснула, губы поджала…

— Сволочь, — сказал я раньше, чем Танька открыла рот. — И вообще, можно сказать, тебе повезло.

— П-повезло⁈ — глазища полыхнули.

Красивая она.

Не сказать, что прямо глаз не отвесть — странно было бы, потому как всё же сестра — но красивая. Личико аккуратное. Глазища огромные, ресницы пушистые.

Губы пухлые.

И сама такая стройная, хрупкая, но в хрупкости этой сила ощущается.

— Ещё как, — киваю старательно. — Вот сама подумай. Он бросил тебя сейчас, когда всё тихо и спокойно.

Хотя бы с виду.

— Он не бросал, — она всё же шмыгнула носом и платок достала. — Род… настоял…

— А он не устоял, — отвечаю небрежно. — Откуда узнала-то?

— Письмо написал. Просит… подарки вернуть.

— Ещё и жлоб, — говорю это совершенно искренне. А Тимоха кривится, явно, сдерживая слова более крепкие и точные.

— Да что ты понимаешь!

— Ничего, — соглашаюсь. Пусть лучше злится на меня, такого лишнего и не понимающего, чем слёзы льёт. — Я вообще тупеньким уродился, но глядишь, твоими стараниями, чего-то да соображать начну…

— Савелий, — произнёс Тимоха с укоризной. — Тань… на самом деле он прав. Лучше, что до свадьбы всё выяснилось и прояснилось, а так бы… зачем тебе муж, который вот так готов взять и бросить?

— После свадьбы он бы не посмел, — произнесла Татьяна, правда, не слишком уверенно. — Клятвы…

— Любую клятву можно обойти. К тому же брак не в церкви заключали бы, а в дела охотников Синод принципиально не вмешивается. И да, пусть о разводе и не объявил бы, но что бы помешало отослать тебя куда подальше?

По поджатым губам, которые всё-таки подрагивают, вижу, что прав Тимоха.

И да, прав.

Отослать. А там, глядишь, ещё один несчастный случай. Грибов там объелась или утопла от тоски душевной. При общесемейном анамнезе никто б и не удивился.

— Или ты его так любила? — уточняю на всякий случай и получаю возмущённый взгляд.

— Я его видела два раза!

— Ну… порой и того хватает…

— Я приличная девушка!

— Не сомневаюсь.

— Тимоха, скажи ему, что…

— В общем, ты его не любишь, — снова перебиваю сестрицу. — Он тебя тоже. На подвиги ради твоих прекрасных глаз он не готов, а подставить вполне может. Кроме того, жадный и мелочный, раз уж подарки назад требует. Вот и чего огорчаться-то?

Татьяна чуть нахмурилась.

А потом буркнула:

— Обидно… все ведь скажут, что это я виновата.

— В чём?

— В чём-нибудь… придумают… — она обняла себя и тихо спросила: — Кто теперь с нами вообще захочет связываться.

— Анчутковы?

— Если ты про своего приятеля, то он слишком молод. Я столько ждать не смогу. Я и так почти перестарок уже…

По местным меркам. И рассказывать, что в тридцать лет женская жизнь только начинается, смысла нет.

— Ну… если сильно замуж охота, — я бочком отодвигаюсь к лестнице. — Можно за Еремея сосватать.

— Чего⁈

Остатки слёз высыхают мгновенно.

— А что? Человек он взрослый. Степенный. И в курсе твоих особенностей. К тому же сам говорил, что хочет невесту подыскать. Какую-нибудь не сильно притязательную девицу из благородных…

Гогот Тимохи заглушает возмущённый писк. И в меня летит клочок темноты, который Тень подхватывает в прыжке. А вот от атаки клокочущего сокола уклоняется, ныряя под комод.

Оттуда уже и до лестницы.

И вниз.

И в гимнастический зал вваливаюсь, задыхаясь от смеха.

— Чего? — Метелька уже тут и вон, руками машет. — Случилось чего?

— Ага… случилось.

— Чего? — теперь в голосе любопытство, а я закрываю дверь и прижимаюсь к ней спиною. Не знаю, спасёт ли… хотя… спасёт. Сейчас Татьяна вспомнит, что в отличие от некоторых, она — девица благородная и хорошо воспитаная, а потому не подобает ей носиться за младшими братьями.

Даже если очень хочется.

— Сватал… Еремея за Татьяну.

— Чего⁈ — надо же, одно слово, а сколько разных интонаций.

— Очень обрадовалась.

— А дверь ты держишь, чтоб радость сюда не добралась? — уточнил Метелька и гыгыкнул, так, громко.

— Явился… — не знаю, слышал ли Еремей наш разговор, но затрещину я получил увесистую. Если б Татьяна видела, сочла бы себя полностью отомщённой. — Что-то вы, барин, ныне разленились…

В общем, лень из меня в этот раз выбивали с особым усердием. Метелька и тот сочувственно поглядывал, но не вмешивался.

Усвоил, что себе дороже.

— Еремей… — к концу тренировки я держался на ногах исключительно благодаря упрямству и стене, в которую упирался обеими руками. Руки дрожали. И не руки. И всё-то тело ныло, предупреждая, что надо бы его поберечь.

Поберегу.

Вот… разгребусь со всем как-нибудь… когда-нибудь… и сразу начну себя беречь со страшной силой.

— Еще говорить можешь? — Еремей глянул с насмешкой.

— С трудом… другое… тут… ты можешь оружие достать? Так, чтоб тут… ну… никто…

Сейчас вокруг зала кружит тень. И людей поблизости она не чует. Вот только это ещё не гарантия. Артефакты же бывают. Разные. Всякие. А я не настолько самоуверен, чтобы полагать, будто она или вот я все найдём.

— Тишком?

Еремей глянул на Метельку, который усевшись на полу, прислонился к стене.

— Тишком, — подтверждаю.

А можно ли самому Еремею верить?

Хотя… пожалуй, что ему я поверю больше, чем кому бы то ни было, кроме родни.

— Что-то затевается?

— Скорее чуется, — я потёр шею. Кажись, потянул и завтра ныть будет. — Неладное… Тимоха согласен. Помолвка эта… многим будет не в радость. Тут есть одно место…

— Схрон?

Улавливает на лету.

— Да. Там… Тимоха кое-какой еды притащил. Одеяла, чтоб пересидеть, если вдруг…

— Гвардия, конечно, маловата, но прямо лезть — это так себе, — Еремей, к счастью, понимает с полуслова. Да и разубеждать меня не спешит. Скорее застывает, задумавшись ненадолго. — Метелька… ходь сюда.

— Чего? — Метелька вскакивает — к этому времени мы оба усвоили, что такие приказы надо исполнять быстро и со всем возможным рвением. Желательно ещё и радость демонстрируя.

— Того… на кухне бывал?

— Ну…

— И не только. Да не бойся… слышал чего?

— Чего?

Эти их «чегоканья» крепко на нервы действуют. Никак крупицы приличных манер, сестрицей брошенные, прорастают.

— Не знаю… о чём болтают?

— Ну… так… о всяком… что вороны кружились третьего дня. И ещё молоко прокисло. Стало быть, тварь какая-то добралась. Собираются на молебен…

— Все?

— Ну… так-то… кухарка точно, ещё помощницы её две. Горничные… — Метелька загибал пальцы. — Их экономка повезет. Из лакеев будет… там же ж не просто, там же ж праздничная служба, перед началом малой четыредесятницы[1], будет.

Чего?

Твою ж… прилипчивое какое.

— Пост это, который перед Рождеством, — Еремей оглаживает усы. — Стало быть…

— Ага! Там ещё вроде или архидиакон прибыть должен, или даже сам патриарх! Но думаю, патриарх не поедет. Чего ему в Городне делать-то? А вот кого послать — это могёт. Тётка Устинья говорила, что служба будет красивая. И в прошлым годе хозяин всех не только отпустил, но и машины дал…

А в этом?

Мы с Еремеем переглянулись.

— Я так понял, что их каждый год отпускают. Ну, грехи замаливать. И на Рождество ещё. И перед Пасхой. На Пасху…

Понятно.

Мы-то иной веры, но люди в доме большей частью христиане. А здесь к вере относятся совсем не так, как в старом моём мире. Что и понятно. Тут она куда более… близка? Материальна?

Не в этом суть.

Главное, что время-то больно удобное. Дом опустеет… нет, гвардию в полном составе, конечно, никто не отпустит. Но количество охраны уменьшится. Посторонние… если и есть чужие шпионы, а они есть, в этом я с Тимохой полностью согласен, то самое время их из-под удара вывести. Если кто-то свалит перед нападением, это будет заметно. А вот когда все и по очень вескому поводу.

— Чтоб вас… — матерится Еремей с душой, а главное, очень тянет присоединиться. Но молчу. Детям здесь ругаться не стоит, во всяком случае в непосредственной близости от тяжкой руки наставника.

Когда ж я уже вырасту-то?

— А может… в гости? — Метелька потёр затылок. — Тоже в город… вон, к твоей невесте. Серега ж приглашал? Бал там…

— Рождественский, — я пытаюсь сложить в голове. — Бал — рождественский. А до него — пост. И перед постом этим служба? Так?

Кивают оба.

— До Рождества, подозреваю, нам дотянуть не позволят. Чем больше времени, тем сильнее мы можем стать. Вдруг да Анчутков ещё людей даст или чего другого придумает. Нет, до Рождества ждать не будут. А ехать? Без приглашения?

Не принято.

Да и как-то… не уверен я, что это остановит. Дед говорил, что в доме нас достать тяжко, а вот вне его… и не вышло бы так, что этой поездкой в гости мы подставим Анчутковых. Ладно, взрослые, но дети же… нет, не выход.

— Надо с дедом говорить.

— И в город съездить, — соглашается Еремей презадумчиво. — Видел я тут одного старого знакомого… торговлей пробивается. Думаю, поможет…

С чем?

Лучше не уточнять.

Еремей зверь битый, знает. А дед… с дедом говорить придётся. И про домыслы наши, и про дом, и про тот, другой, сгоревший, в который бы наведаться.

Или про этот пока не стоит?

— Время и вправду удобное, — как ни странно, дед меня выслушал со всем вниманием, пусть и хмурился, и пощипывал седую бровь. Привычка эта выдавала, что вовсе не так уж он невозмутим, каким хочет казаться. — Если ты прав…

— Прав, — согласился Тимоха, которого я тоже попросил присутствовать.

Ну а Татьяна просто вошла в кабинет и осталась.

И теперь глядела на меня так… как на сумасшедшего.

— Бред, — она покачала головой. — Тим, ну… в самом деле… это же…

— И виновный, если так, готов, — я указал на Тимоху. — Есть же свидетельства, что ты… ну… не совсем в себе.

— Он нормальный! — возмутилась Татьяна.

— Тихо, — рявкнул дед и сестрица замолчала. — Прав младший. Дело не в том, что он нормальный. Дело в том, что все уже считают его не совсем нормальным. А значит, и срыву не удивятся.

Он сцепил пальцы и откинулся в кресле, о чём-то раздумывая. И мысли были недобрыми.

— Я могу уехать… — Тимоха поглядел на свою руку, которая мелко подёргивалась. — В клинику лечь…

— И подтвердить слухи? — возмутился я. — Извините.

Здесь не принято, чтобы младшие перебивали.

— Да и не поможет, — раз уж мне позволено говорить, то надо пользоваться моментом. — Если тебе определили роль, то ты её сыграешь. В той же клинике… тебя могут выкрасть, усыпить, привезти сюда.

Звучит бредовенько, но меня слушают.

— Или просто устранят, там… сыпанут чего в вечерний бульон. Или целителя подкупят, чтоб устроил скоропостижную кончину. Тело прикопают, а всем скажут, что ты всех убил и сбежал. Нет. Нельзя разделяться.

— Таня, а ты не хочешь маму проведать? И вот их взять с собой…

— Нет, — я опять позволил себе перебить Тимоху. И повторил. — Говорю же, нельзя разделяться. Не факт, что в гостях… безопасно. И что по дороге никто не выкрадет её вот… нас…

Нас, конечно, попробуй выкради, но Таньку могут. Она, конечно, и драться умеет, и тень у неё есть, но одно дело противостоять деду или гвардейцам в тишине гимнастического зала, и совсем другое — взаправду бороться.

К этому она не готова.

— Ты так говоришь, будто они… их там много и все против нас… — Тимоха махнул.

— Много, — вот тут у меня было время подумать. — Это точно не дело одного человека. Да, стоять во главе может и один… и скорее всего. Власть обычно не делят.

Я-то знаю.

— Но исполнители у него имеются. И возможности обширные. Убрать мою маму. Организовать покушение на меня. На Громовых. На тех же Моровских… помочь купцу… даже элементарно на почте кого-то подбить, чтобы письма перехватывал. И на телефонной станции.

— Воротынцевы? — предположил Тимоха.

— Не уверен. Я… не знаю.

— Хоть чего-то ты не знаешь, — проворчал дед. — А то прям умный, что спасу нет.

И вот пойми, это похвала или наоборот.

А может, просто намёк. Вон, взгляд какой превнимательный. И чуется, что спалился я с этими теориями крепко. Ладно, если вдруг, буду врать, что там, на той стороне, мне мозгов отсыпали, вроде как нематериальным вкладом в светлое будущее рода.

— Но кое в чём ты прав… — продолжил дед, глаз не отводя. — Если что и есть, то мимо такой оказии не пройдут.

А я вот начинаю думать, случайно ли этот самый архидиакон прибывает или тоже частью тайного плана. Нет, этак вовсе на почве конспирологии свихнуться недолго, но… раньше-то не приезжал. А теперь вдруг раз и собрался?

Но тогда… Синод тоже замешан?

Спокойно.

Этак я и батюшку-царя заподозрю в недобром. Так что будем потихоньку…

— И что делать станем? — задаю вопрос, который интересует больше прочих.

А дед, сцепивши руки на животе, окидывает нас взглядом, вздыхает и отвечает:

— Готовиться… там… скоро Варфоломей вернётся. Напишу ему, чтоб нанял кого, но тишком… а вы… учитесь.

[1] Рождественский пост