Хозяин теней. 3 (СИ)

Глава 15

Среди всех даров наиболее отвратительный и противоестественный есть дар смерти, именуемый также некромантией. К сожалению ли или счастью, но встречается он весьма редко, зачастую сам уничтожая своего носителя задолго до того, как тот сумеет обуздать эту, противную разуму и душе, силу. Или же, что случается ещё чаще, родные, заподозрив пробуждение оной силы, сами обращаются в Синод за помощью…

Трактат о дарах редких и запретных.

Понаехало гостей… в голове крутилась пара фраз то ли из песни, то ли сами по себе.

Понаехало.

Вот реально.

Какого, спрашивается?

— Живой? — шепотом поинтересовался Метелька.

— Как видишь, — так же шёпотом сказал я. — Чего тут было?

— Да… сам не пойму. Сперва занимались. Еремей думал за вами пойти, а тут прилетели, что, мол, едут гости. Он и наружу. Я за ним. А он перехватил и пинком в дом. Сказал сгинуть и на глаза не показываться.

Хорошая рекомендация. И всецело готов под нею подписаться. Но не показываться — одно, а вот приглядеть за гостями стоит. Не нравятся они мне. Категорически.

Откуда свалились?

И почему не предупредили? По местным меркам это не то, чтобы невежливо, это с откровенным хамством граничит. Тут даже родня загодя о визитах предупреждает. А если без приглашения, то только в специальные приёмные дни заявиться можно.

Ладно. Разберёмся после. Пока стоим и любуемся… чёрные-чёрные машины, числом четыре.

Охрана.

А вот та длинная с характерно-вытянутой мордой и гербами на дверцах — хозяйская. Хозяин тут же. Стоит, опершись на приоткрытую дверь, щурится на осеннем солнышке. Улыбку вот держит, но на часики поглядывает.

В дом рискнёт?

Или постоят и уедут, если дед решит, что не готов к этакому внезапному счастью.

Но нет, дед всё-таки выходит.

Чёрный костюм.

Трость.

И донельзя мрачный Варфоломей за дедовым плечом маячит, с шестёркой гвардейцев. Вот только по сравнению с приезжими смотрятся те откровенно бедновато.

Чтоб вас…

Прям руки зачесались в рожу дать.

— Доброго дня, — голос деда хорошо слышен, а мы вот и окошко приоткрыли, чтоб точно ничего не упустить. Я даже тень на карниз отправил, у неё всяко слух получше моего будет. К гостям соваться не стану, если Воротынцевы под рукой многих охотников собрали, то и в свите парочка найдётся. Заметят.

Нам оно надо?

Воротынцев — если это он, изобразивши радостную улыбку, бросился навстречу.

— Прошу простить за этакую… неожиданность… мне стоило предупредить…

Стоило.

Очевидно.

Ага, а вот из машины что-то достают.

— Но я, по правде, опасался, что несколько напряжённые отношения между нашими семьями помешают встрече… и рискнул просто приехать.

Сколько ему?

Если и постарше Тимохи, то ненамного. Круглое лицо. Смуглый. Такой вот по-азиатски смуглый. И глаза раскосые выдают присутствие иной крови. Какой? Без понятия.

Надо будет на досуге поинтересоваться.

— Надеюсь, вы простите мою порывистость, но она обусловлена единственно желанием разрешить давний и, честно говоря, пустой конфликт…

Голос у него звонкий.

Слышно хорошо.

Это само по себе или парень решил концерт дать для всех присутствующих?

Кстати, а не тот ли это Воротынцев, с которым Сургат дружил? И который увлекающийся? Честно говоря, так себе рекомендация.

— Мы не были представлены, но от деда я многое о вас слышал.

И полагаю, матерно.

— В дом, — сказал дед сухо и прозвучало это приказом. — Ваши люди пусть тут останутся. Если, конечно, вы не настолько опасаетесь старика…

— Иных стариков стоит опасаться, — а вот теперь маска чуть приподнялась. — Но нет. О вас говорят, как о человеке на редкость сдержанном и благоразумном. К тому же благородном, как и подобает истинному дворянину и рыцарю. Вы уж точно не станете вредить гостю в вашем доме…

Это да.

Во всяком случае, пока гость будет вести себя так, как подобает гостю.

— Но Николая я возьму, если вы не против. Это мой помощник. Без него, как без рук… на самом деле я с предложением… конечно, оно может показаться вам…

И убрались.

Нет, вот как дальше быть?

Глядеть в окно на гвардию, которая так и осталась стоять. Не люди — истуканы. Или попробовать подслушать? Нехорошо… да и меня дед на подлёте почует.

Тогда…

— Вы тут? — в комнату заглянул Тимофей. — Сидите?

— Ага, — ответил за двоих Метелька.

— Пакость думаете?

— Ну почему сразу пакость, — обидно, честное слово. — Так… интересно стало… это кто?

— Михаил Воротынцев.

Вот ни о чём не говорит.

— Внук нынешнего главы рода, — смилостивился Тимофей. — Тебе стоило бы уделить внимание и политике, хотя бы по верхам разобраться, понять, какие из родов старые и в принципе.

Надо. И это тоже надо.

— Кстати, лично я представлен не был, но хорошие знакомые отзывались о Михаиле, как о весьма деятельном и толковом парне. Некоторые даже прочат на место главы. С наследником там… сложности.

— Увлекается? — предположил я.

— Увлекается… слышал?

— Скорее был знаком с тем, кто был знаком с ним. И чести такое знакомство не делает.

Вот очень размыто прозвучало. С другой стороны — правда. Ну вот может у них с Сургатом там крепкая дружба или просто деловые отношения. Или вообще это не о нём было.

— И зачем явился? — я счёл нужным тему перевести.

— Думаю, Татьяну сватать, — Тимоха зашёл в комнату и дверь прикрыл. — Дед просил приглядеть, чтоб вы куда не влезли…

Вот так взять и обломать всю инициативу.

— Не вздумай даже тень показывать, — Тимоха посерьёзнел. — Он ведь не сам собою прибыл, а с сопровождением. Вон… видишь того, в чёрном костюме?

— Да они все в чёрных костюмах!

Ещё б солнцезащитные очки нацепили, вообще красота была бы.

— Который пониже. Постарше.

— Вижу.

— Нехлютин. Охотник. Хороший. Сильный. И с тенью. Послабее Бучи будет, но тоже неплохая. Для того, кто изначально слабосилок так вообще удача. И твою он почует издали. Трогать вряд ли будут, если с миром, но… слишком всё зыбко. Там, за ним, Святские. Вон, одинаковые, как близнецы.

По-моему, близнецы и есть.

— Братья. Тоже охотники.

Смотрим.

Было бы на что.

Охрана стояла, изображая статуи…

— Под рукой Воротынцевых собралось немало охотников, — Тимоха опустился в кресло. — Есть вассальные рода, а есть и формально свободные…

Наша гвардия тоже никуда не убралась.

И Еремей с ними. Чуть в стороночке, но с пришлых глаз не спускает.

— Что они за люди?

— А вот тут сложно сказать. Глава рода скорее политик… кстати, когда-то с отцом весьма близко приятельствовал. И да, после случившегося предлагал помощь. Безвозмездную.

— Дай угадаю. Дед отказался?

— Именно. Сейчас Воротынцев-старший большую часть времени в Петербурге проводит. Говорят, что не только в Думе, но и в Тайном Совете государевом слово имеет. Но… тут точно не скажу.

То есть, власть имеет.

— Сын вот его единственный — дело другое, совершенно бестолковый…

— А Михаил этот?

Рисковый. Чтоб так заявиться в гости, зная, что и завернуть могут, характер быть должен.

— Сын дочери нынешнего главы рода. Отец его был кто-то из младших родов, но как-то там неудачно получилось, погиб почти сразу после свадьбы, ещё до рождения ребенка. Впрочем, Воротынцев дочь не бросил, да и внука жалует, едва ли не больше собственного сына. Тот, конечно, не рад, но… репутация у него далеко не самая лучшая. Так что вариант, что род передадут Михаилу, вполне возможен.

И что из этого следует?

Пытаюсь понять, но не выходит. Слабоват я пока для правильной оценки.

— Вы тут? — Татьяна заглянула в комнату. — Дед велел передать, что гости остаются. Вот не было печали! Кто так делает? Обед ведь обычный, а мы… так, Савелий, не обижайся, но ты пока не готов присутствовать…

— И не стремлюсь. Мы с Метелькой у себя посидим тихонечко.

На меня поглядели и Татьяна, и Тимоха. С недоверием поглядели, прям-таки откровенным и оскорбительным.

— Ну… может, в сад выйдем. В сад выйти можно?

— То есть, надеяться, что ты посидишь и полистаешь книгу о латинской грамматике, не стоит? — уточнила Татьяна.

Правильно поняла.

Какая, на хрен, грамматика, когда тут такая толпа чужаков.

— Да не буду я к ним близко соваться! Вот… честное слово! Тенью клянусь, что не полезу…

Сказал и понял, что за языком следить надо. В груди ёкнуло и так потянуло…

— Бестолочь, — Тимоха ответил затрещину. — Кто ж такими клятвами кидается?

Да я уже понял.

Понял я.

Бестолочь и есть.

— Сам не полезу, но присмотреть за ними надо…

— Найдётся кому. Ладно… далеко не уходите, — Тимоха поднялся. — Оно, конечно, вряд ли рискнут вот так, нагло и прямо, но всё равно не спокойно.

Не спокойно.

— Я обедом займусь… — вздохнула Татьяна. — Надо как-то извернуться, а то неудобно…

— За кого сватают-то?

Татьяна вдруг покраснела и, потупившись, произнесла:

— Так-то точно не знаю… но кажется, за него.

— За Воротынцева? За… Михаила? Серьёзно? — а вот это Тимоху удивило.

Да и меня тоже.

Одно дело сватать за кого-то из вассалов, но вот почти наследник, точнее второй наследник. Это фигура в здешней иерархии.

Только… как дед?

Откажет?

Или всё-таки… если рассуждать здраво, то такое предложение — немалая удача. Это не про подмять род, это равный или почти равный союз. И если раньше Громовы могли смотреть на Воротынцевых сверху вниз, то те времена прошли. Сейчас скорее наоборот, Воротынцевы с лёгкостью могут перебирать невест. И Татьяна будет даже не в первой дюжине.

Такими предложениями не кидаются.

— Дед… не откажет, — произнёс Тимоха тихо.

— Я думаю, что нет, — Татьяна потянула за прядку волос. — Если б отказал, то не стал бы на обед приглашать… условия, конечно, поторгует, но…

Не откажет.

И доказательством тому — Варфоломей, который появился на пороге дома, что-то сказал. Жаль, он, в отличие от Воротынцева, говорил тихо, и расслышать, что именно, не получилось. Но рядом с Варфоломеем возник человек Воротынцева, тот самый секретарь.

Тоже или сказал, или знак подал.

Часть гвардейцев вернулись в машины, а вот другие потянулись к дому. Наши тоже отступили. Выходит, договор состоялся? Быстро они. Или речь о предварительном? Это детали можно обсуждать до морковкина заговения, если принципиальное согласие получено.

Но и предварительное это согласие в здешнем обществе вес имеет немалый.

И…

Радоваться?

Чисто технически да. Чем больше у Громовых союзников, тем надёжней положение рода. Как бы Воротынцевы к нам не относились на самом деле, но на публику будем дружить со всею силой. Да и статус невесты Татьяну защитит, если что. Если Воротынцевы к государю вхожи, то…

— Савка, ты чего? — Метелька не дал додумать.

— Не знаю. Неспокойно как-то.

Противное тянущее чувство мешало порадоваться. Напротив, чем дальше, тем сильнее становилось ощущение, что того и гляди что-то произойдёт.

Что-то до крайности нехорошее.

И надо…

Что надо?

— Метелька, — я решился. — Я отведу тебя в одно место… там надо будет посидеть.

— А ты?

— Я тут.

— Тогда и я тут.

— Скоро что-то будет. Нехорошее…

И понимаю, что слишком это долго будет, к укрытию соваться.

— С этими?

— Не знаю. Они… в гости ехали. С предложением. Между Воротынцевыми и Громовыми войны нет. И если они нападут сейчас…

Еремея договором не обманешь. Он так и остался во дворе. И с ним ещё четверо. Впрочем, чужаки сидели в машинах и какой бы то ни было агрессии не выказывали.

Люди.

Людей много, но не так, чтоб поместье штурмовать. Да и вид у них скорее представительский. Маскировка? Возможно. Только всё одно. Не увязывается это. С местными же правилами и не увязывается. Да, никто не мешает напасть на ослабевший род, но сперва следует объявить войну или там причину отыскать вескую. Подготовиться. Вызвать на честный бой или хотя бы относительно честный. А так, чтобы свататься и…

Это нарушение всех правил.

А ещё пятно, которое ляжет не только на напавшего, но и на весь род. И не забудется ни через десять, ни через сто лет. И последствия у позора этакого будут отнюдь не моральные. Как минимум государь старшего Воротынцева от должностей отставит, если вовсе всё опалою не обернётся.

Иначе нельзя. Не поймут.

Нет.

Не то.

Да и зачем? От такого предложения дед не откажется. Тимоха… его психом в любой момент времени объявить можно. Или устроить ухудшение здоровья через годик-другой, с летальным исходом. Меня тихо убрать, если мешать буду. А род и что там ещё надо от Громовых передать Татьяниным детям.

Или, ещё проще, сперва Татьяну замуж выдать, а там подобрать Тимохе невесту из своих, а уж его-то дети всё законом и унаследуют. Дед-то по-любому не вечный. В этой, длинной интриге, смысла куда больше, чем в прямом нападении. А всё одно ощущение, будто толчёного стекла за шкирку сыпанули.

— Неспокойно, — я качаю головой и тянусь к Тени. Пусть к пришлым и нельзя лезть, но Тимоху надо предупредить. Таньку опять же.

Деда.

Тень ворчит. Если с Тимоховой Бучей она неплохо знакома, то дедова Дымка её откровенно пугает. Но я давлю.

Плохо.

Ощущения передать.

Предупредить.

— Я не пойду без тебя, — Метелька ныряет под кровать, откуда и вытаскивает короб. А в нём уже находится и револьвер, помимо того, Еремеем отданного, и патроны, и пара кухонных ножей, которые он, нисколько не стесняясь, засовывает в носки.

— Тогда Еремея найди. Скажи… в общем, чтоб, если что, отходил к саду. Туда, где тёрн растёт. Ты тоже будь поблизости. Лучше бы…

Не знаю.

Спрятать Метельку?

Вот только, если я не доберусь до укрытия, он оттуда вряд ли выберется. Да и идти с ним надо, а мне не туда, мне в другую сторону. Куда?

— Я дал слово не лезть к чужакам.

— Ты и не лезь, — Метелька соскочил с подоконника и потянулся. А потом стащил куртейку, следом и белоснежную рубашку, в которую успел облачиться, меняя на поплоше, тренировочную. — А я от погуляю, погляжу, где и чего. Если вдруг, то я ж дурак беспризорный, с меня спросу никакого. А ты вот…

Я вот.

Знать бы, что не так, но…

Голову вдруг прострелило болью. Такой резкой, будто иглу в висок воткнули. Или уж скорее шпильку, причём дошла она до второго уха.

— Савка?

— Что-то… не так. Не так!

Я рванул к окну.

Тишь да благодать.

Машины.

Люди.

Чужаки двери вон открыли. Кто-то выбрался из салона. Понятно, день ныне ясный, солнышко, если не припекает, то светит от души. Снаружи-то ладно, а в чёрной машине должно быть жарковато. Прогуливается вдоль вереницы автомобилей старший.

Пиджак расстегнул.

Время от времени останавливается, но не похоже, чтобы человек нервничал. А это странно. Если ехали к врагам да с готовностью напасть, то должны нервничать. Из бойцов актёры редко получаются. Смотрели бы. Исподволь. На дом. На наших. Перемещались, чтоб позицию занять поудобнее. А тут… кто-то вон закурил, кто-то присел, ботинок зашнуровывая.

Игла опять вошла в макушку, заставив дёрнуться.

Так.

Это неспроста. Это, мать вашу, намёк… на что?

— К Еремею, — я дёргаю головой. В ушах шумит, и сквозь этот шум словно бы шёпот слышится. Однако стоило прислушаться, и он растворился.

Да и шум утих.

Только чувство неспокойствия стало сильнее. Я вдруг понял, что не могу больше оставаться в комнате.

А где могу?

Куда мне надо? И стоило задать этот вопрос, как я чётко и ясно осознал ответ: вниз.

В подвал.

Не просто в подвал, а в тот самый, с ледяным полом.

Нет, я там бывал, потом, после. Сам попросился, а дед не счёл нужным отказывать. Подвал… ну как подвал. Каменная лестница с неровными ступенями, как и положено очень древней лестнице. Гранит слева. Гранит справа. Ощущение, что стены сдвинутся и раздавят тебя, как комара.

Темнота.

Здесь не работало электричества. Мне позволили взять фонарик ровным счётом для того, чтобы убедиться: гаснет. Беспричинно и в целом.

Огонь — другое дело. И потому наверху прямо в стене вырублена ниша, слегка кривоватая, но вмещающая и свечи, и масляные лампы.

Одну я и взял.

Стоило поставить ногу на ступеньку, и чувство, что я всё делаю, как надо, окрепло. Только побыстрее бы. Нет, я б и рад, но ступеньки высокие, лестница крутая, перила дизайном не предусмотрены, а в руках моих лампа, которая тоже ни фига не лёгкая, не говоря уже об удобстве.

Поэтому спускаюсь быстро, но осторожно.

Благо, нора эта не так и глубока, особенно когда вниз идёшь. Наверх ощущения совсем другие. Но вот и дверь. Замка нет. И на моё удивление дед когда-то лишь плечами пожал: мол, а смысл?

И вправду, какой смысл соваться туда, где начинается граница Её владений.

То-то же.

Дверь из чёрного будто опаленного дерева. Ручки нет. Петли словно изморозью подёрнуты. И менять их, знаю, приходится каждые пару лет. Не выдерживает металл. А дерево ничего, привыкло. Живое вообще куда крепче мёртвого.

Дверь отворяется сразу, будто там, на той стороне, меня ждут.

Или не меня?

Боль впивается в виски.

— Да иду я! — ору, чтоб как-то унять её. — Уже пришёл…

Раньше здесь было… своеобразненько.

Пусто.

И плита белого то ли камня, то ли не совсем. Когда я думал про глыбину льда, я не понимал, насколько прав. Глыбиной она и смотрелась. Такой вот… мутной, сизоватой глыбиной, которую кто-то припер то ли из глубин Антарктики, то ли с вершин горных, главное, что не просто припёр, но кое-как, явно наспех, обтесал топором, а потом вплавил в камень. И хитро. Вон, границы между этим вот нетающим льдом и камнем не осталось.

Впрочем, тогда, в прошлый мой визит, она была сизою. В грязной этой серости терялись руны и линии, складывавшиеся узором. А вот теперь они наливались светом. Нервно. Неровно. Словно через силу. Бледно-зеленые всполохи рождались там, в глубине камня, устремлялись к его поверхности и разбивались о неё, питая зыбким светом руны. Те загорались, чтобы гаснуть, но медленно.

Очень медленно.

Что за…

— Что за… — я оставил лампу на пороге. Здесь, внутри, было довольно холодно. Небольшую комнату — могли бы чего и посолидней воздвигнуть, а то не ритуальный зал, а кладовка какая-то — наполнял этот неровный мерцающий свет.

И нехорошее ощущение близкой беды.

Так. Спокойно… надо кого-то звать… или поздно? Тень… дотянусь, благо, сейчас поводок её удлинился. И энергии здесь хватает. Вон, едва ли не клубится, завиваясь.

Черпаю.

Опасно?

Мои каналы так и не восстановились. Но, чую, тут без вариантов. А потому… энергию перенаправляю Тени.

Имя бы придумать.

Не сейчас.

Надо собраться. Деду пусть скажет. Или Дымке его. А та уже пусть деду. Я же… что-нибудь соображу. Правда, хрен его знает, чего тут сообразить можно. Где та тряпка, которой затыкают нарисовывающуюся пробоину из иного мира?

А искр становится больше.

Зеленое марево расползается, оживляя символы. И вот уже дорожки этого недосвета расчерчивают ледяную глыбу.

Твою же ж…

Я вижу и её. И клинок, который, как и положено древнему и очень ценному артефакту, лежит в самом центре круга.

Чтоб вас всех…

Почему-то кажется, что как только свет доберётся до этого центра, тряпка уже не поможет. И значит… значит…

Что я могу сделать?

Правильно.

Кто-то вечно в дерьмо вляпывается, а кто-то — в подвиги. И мысленно матюкнувшись, я ступил на белесый, подтопленный силой лёд. А с той стороны раздался сухой предупреждающий треск.

Ходить по льду опасно, Громов.