Хозяин теней. 3 (СИ)

Глава 11

«По сей день нет единого мнения относительно того, следует ли развивать дар у особ женского полу. Устоявшееся мнение о вредности подобного развития для разума и тела женщины, как существа более слабого, всё чаще подвергается критике, ибо нужда Империи в дарниках воистину велика. И с каждым годом всё чаще раздаются голоса, требующие использовать во благо страны всех, кто наделён даром, вне зависимости от половой принадлежности оных. И да, ныне никого уже не удивят прекрасные целительницы, однако поддавшись желанию выбрать сей простой на первый взгляд путь, мы рискуем не столько дать права, каковые уже имеются, сколько возложить на хрупкие женские плечи тяжкую ношу обязанностей…»

Из открытого письма князя Н., обращённого к суфражисткам.

— Если ж говорить о камнях, то… — Тимофей поглядел на сестру. — Скажем так, теперь я уже понимаю, что отец… был не совсем прав.

— Ставил над нами опыты, — Татьяна была куда прямее в выражениях. — Впрочем, не он один. Газету открой. В каждой третьей — объявление о верном способе развития дара. Дыхательные упражнения. Отвары. Что там ещё?

— Массажи?

— Вот-вот… авторские методики и прочее, прочее. Амулетов тоже хватает.

— Рабочих?

— Нет, — Тимоха покачал головой. А Татьяна добавила:

— Ни один дарник в своём уме с такой дрянью не свяжется. Это не то, чтобы незаконно. Опасно очень.

И кивнули оба.

А они похожи. И плевать, что Тимоха огромен, как глыба, а вот Татьяна — хрупкая, что тростиночка. Черты лица. И взгляд. и жесты. И прочее, чего понять не могу. Но похожи ведь.

А я на них?

И почему вдруг это стало волновать? Особенно, когда и без того есть, о чём волноваться.

— Всё это рассчитано на тех, кто мечтает пробудить дар в ребенке. Или, если искра уже имеется, развить её. Сильный дарник всегда место найдёт. На государевой ли службе, к роду ли привяжется, но это шанс.

И в нынешнем мире не только для конкретного дарника. Нет, здесь живут родами. И успех одного — это возможность возвыситься многим.

— Правда в том, что слабый дар можно развить, но им нужно заниматься. Дыхательные упражнения. Медитации, — это уже сказано для меня. Ну да, знаю. Медитации нужны и важны, а спать во время оных — так себе затея. Я ж не нарочно! В тот раз просто вымотался за день, а тут медитация.

Расслабление.

Я и расслабился чуть больше, чем надо.

— Занятия, — продолжил Тимоха. — А для занятий требуются наставники. Те, которые и вправду что-то могут, и просят за услуги изрядно. И далеко не каждый способен такую помощь оплатить. Да и не к каждому, даже способному, они пойдут.

— Кроме того, если дар очень слабый, то как ни старайся, особо его не раскроешь, — Татьяна подхватила за братом. — Ты уже работаешь с тонким телом?

— Вижу. Работать — это слишком громко…

— Да, тебе как раз нельзя пока, — согласилась она. — Но ты видишь энергетические каналы? Они у тебя восстанавливаются, но при этом изначально довольно крепкие и широкие, с хорошей проходимостью. У меня…

Она вытягивает руку и на ней, на коже, расползаются ярко-синие ленточки, этаким повторением сосудов. Две широкие по внутренней стороне предплечья, а от них уже, как от русла, откладываются более тонкие, которые в свою очередь ветвятся.

— И вот, сравни, — Тимоха распрямляет свою руку. Его сеть куда плотнее, она как бы и лежит на коже и уходит внутрь, где каналы переплетаются уже в третьем измерении. На местах, где нити касаются друг друга, появляются мелкие бусины.

— В средостении ещё плотнее и здесь уже формируются ядра, способные накопить некоторое количество энергии, — Тимоха кладёт руку на грудь. — Показывать не стану. Там у меня пока не всё восстановилось.

Меня тянет поглядеть на мои каналы, но сдерживаюсь.

— Видишь, Танины куда тоньше, но и они достаточно широки, чтобы пользоваться даром. У многих нынешних Охотников каналы ещё уже. Думаю, что и у дарников такая проблема есть. Вообще, помнишь, я тебе говорил? У каждого человека есть тонкое тело. И каналы есть. Это его связь с миром. Но вот от того, сколь эти каналы развиты, зависит его возможность использовать силу. Пока считается, что сила дара напрямую связана с силой крови. Поэтому и принято заключать браки с теми, кто равен по силе.

Тимоха позволил рисунку погаснуть.

— Отец, как понимаю, искал способ увеличить силу дара.

Воспоминание снова резануло. Я прямо ощутил тяжесть цепочки на шее, то, как давит она, заставляя склонить голову.

— И нашёл? — не хочу опять проваливаться туда.

— Сложно сказать…

Нашёл.

— А если всё-таки… насколько это знание было бы ценным?

— Могли бы из-за него род вырезать? — перефразировал Тимоха. А Татьяна ответила:

— Вполне. Чем больше дарников, тем сильнее род. А тут фактически… правда, не уверена, сработал бы его способ с другими дарами. Всё же Охотники наособицу стоят. Но и среди них нашлось бы достаточно желающих усилиться.

Особенно, если для того не нужны ни жертвы, ни подвиги, а достаточно полежать с волшебным амулетом на шее. Хотя что-то подсказывает, что не всё так с амулетом просто.

Но работу свою папенька не бросил. Отложил, возможно, а потом снова вернулся.

И вон на Савке опыты ставил.

Пытался.

И если технология не вышла в люди, то что-то с нею было не так. Не в той ли нестабильности, о которой говорил Тимоха, дело? Вон, и у Татьяны она… со мной вообще мало что понятно, ведь при поступлении в детский дом Савку изучали. Нет, могло быть всё так, как государев целитель объяснил. А могло быть так, что он просто притянул к фактам первую попавшуюся теорию.

М-да…

— Записей, как понимаю, не сохранилось? — замолкаю.

Если записи и есть, то они там, в сгоревшем доме. И добираться до того надо, вот только как.

— Когда… всё произошло, то мастерская сгорела, — Тимофей поглядел на сестру, а та пожала плечами. — Честно говоря, сейчас это кажется подозрительным, но…

— По официальной версии тварь пыталась проникнуть туда, и сработала охранная система.

— Там и вправду всё сгорело, — подтвердил Тимофей. — Только стены и остались.

Ещё одно замечательное совпадение.

— К деду? — спрашиваю очевидное.

И Татьяна кивает. А потом говорит:

— Знаешь, Савелий, а ведь ты был прав. Я тут подумала на досуге…

— О чём?

— Еремей — вполне себе неплохой вариант.

Я подавился слюной.

— А что? Он мужчина надёжный. Семье будет предан…

Издевается?

— Еремея пожалей, — выдавил я и первым бросился из убежища, очень надеясь, что гнаться за мной Татьяна не будет. Тут же колючки. А у неё там чулки, юбка и прочие обстоятельства. — Тоже мне придумала… за Еремея… человеку и так в жизни досталось, а тут ещё ты со своими идеями.

И в спину ржать нехорошо.

— Варфоломей, — сказал невысокий седой до белизны человек с тёмными глазами и руку мне протянул. — Несказанно рад, что Громовых стало больше.

И улыбнулся.

Дружелюбно так. Прямо потянуло улыбнуться в ответ, что я и сделал. И руку пожал. Попытался. У Варфоломея ладонь оказалась деревянная.

— Цепкий, — с удовольствием произнёс он, пальцы мои стряхивая. А ведь руку пожимал аккуратно, явно зная о своей силе. — И на Василька похож…

Я пожал плечами, не зная, что сказать.

— Вернулся? — Тимоха тоже руку пожал. — Тебя через пару дней ждали.

— А то… Танечка, радость моя, смотри, что привёз…

И протянул Татьяне стопку каких-то журнальчиков. А та радостно взвизгнула, совсем как-то по-девчачьи.

— Сказали, что найпоследние. И что, ежели мерки переслать, то можно сговориться. У них там эта… новая… как его… — он щёлкнул пальцами. — Услуга. По всей Империи шляпки отправляют. Но за отдельную плату.

И засмеялся весело так. Зубы у Варфоломея белые ровные, прям на зависть.

— Тебе тоже привёз, оружейных. А вот детишкам, уж извините, не знал, чем угодить…

Сам дедов ближник невысок и крепко сбит, при этом на диво подвижен. Смуглый, такой вот, в черноту, и белизна коротко стриженых волос эту смуглость подчёркивает.

А ведь выглядит он куда моложе деда.

— Поэтому решил пряниками. Тульские, печатные…

— Спасибо, — говорю, пытаясь понять, почему же у меня этот человек вызывает не симпатию, а скорее желание отступить на шаг.

Или на два.

Точнее симпатия тоже есть. Вон, весёлый, жизнерадостный, так и тянет отшутиться, похлопать по спине, как старого приятеля. И желание отступить лишь крепнет.

Спокойно.

Улыбаемся. Смеемся. И позволяем себя ощупать и даже тряхнуть.

— Ишь, совсем усох… загоняли вы мальца…

Меня поворачивают в одну сторону, в другую. И в этом нет ничего такого, двусмысленного, но мне он не нравится.

Категорически.

— А, вернулся, — дед выглянул из кабинета. — И вы уже тут… разбалуешь ты мне внуков.

— Кто-то ж должен, — Варфоломей улыбается шире прежнего. — Ты ж только и умеешь, что воспитывать.

Держится он легко и свободно, как человек, находящийся в своём доме и среди родни.

— К тебе я тоже… с гостинцами. Вон, документы, — Варфоломей протянул деду бумажный конверт. — Повозиться пришлось, но вышло всё даже быстрее, чем рассчитывал.

— Расскажешь, — дед отступил, пропуская гостя в кабинет. — Как там…

— Идём, — Тимоха подталкивает меня к выходу. — Теперь дед не скоро освободится. Пока вон доложится, пока по слухам и прочему. Точно до ужина просидят. А то и ужин.

— Это вряд ли, — Татьяна пыталась одновременно удержать стопку и полистать верхний журнал. Вытянув шею, я увидел рисунки каких-то девиц в нарядах.

Понятно. Глянец, он в любом мире глянец.

— Точно. Варфоломей ужина не пропустит. Но и хорошо, что вернулся. Спокойно… Тань, как понимаю, математика откладывается?

— Ай… я… чуть позже… приду. Пусть пока разберут следующий параграф.

— Иди уже… шляпку выбирай. Или там платье. Если к балу, то пока сошьют…

И спорить сестрица не стала. Ну да, вставать между женщиной и новостями моды — себе дороже. Может, и к лучшему. Татьяна… она неплохая, но к чему её впутывать.

— Тим… а расскажи про него, пожалуйста.

— Про Варфоломея? Так особо рассказывать нечего… дедов ближник. Они с малых лет вместе.

Только дед выглядит стариком, а Варфоломею с виду лет сорок, не больше.

— Он славный. Веселый. Нет, не подумай, боец отменный и на той стороне чувствует себя свободно. Из наших, Громовских. В смысле, не по крови, а из служивых. Его отец был ближником дедова отца…

— А…

— А у нашего ближника не было. Он не особо стремился туда выходить, да и сам был слабым. С точки зрения охотника, — Тимоха ступает медленно.

— А ты?

— Никита погиб.

И молчание.

Такое вязкое, которое на миг убивает всю радость и веселость. И мне становится страшно, потому что точно так же может погибнуть и Метелька. Только раньше я об этом как-то не задумывался. А теперь вот представил и от одной мысли стало не по себе.

— Давно, — заговаривает Тимоха. — Мы… толком сродниться не успели. Как понимаю, мне готовили другого… только и его не стало. Тогда.

Он говорит тише.

Отрывисто так.

— Обряд до нашего отъезда провести не успели. Так, просто дружили… я и Пашка. Мне ещё врали, что он уехал. Далеко. Я верил. Думал, письма писать буду. Потом, когда Варфоломей начал учить меня по-настоящему, он Никиту подобрал.

— Извини, я…

— Ничего. Это порой бывает… молодые были. Денег, как я говорил, не хватало. Вот и старались подзаработать, как умели.

А основной способ заработка у охотников один. И отнюдь не безопасный.

— Мы тогда знакомой тропой пошли. Собирались, правда, заглянуть дальше обычного, но не сказать, чтоб совсем уж. Артель оставили. Так, разведка… туда и обратно. А получилось… мы уже возвращались, когда эта тварь вылезла. Здоровая была. Теперь бы я справился. И тогда выбрались, только Никитку крепко задело. Он и впал в беспамятство. Две недели на краю и… всё.

Тимоха остановился, упёршись рукой в стену.

— Это и вправду был несчастный случай.

Ага. Только как-то очень уж много с Громовыми несчастных случаев приключается.

— Варфоломей тогда очень переживал. Никитка — его племянник. А я себя виноватым чувствовал. Хотя и меня задело, но вот… я живой. И оправился довольно быстро.

Никитка же нет.

— И он как воспринял? Варфоломей?

— Обычно, — Тимофей поглядел устало. — Это случается. И люди знаю. Те, кому надо. Варфоломей мне тогда предлагал ещё кого подыскать, но я вот… не хочу больше. Я лучше один. Теперь и вовсе привык.

Киваю.

И думаю обо всём и сразу, только ни хрена оно не получается.

— Ты иди, — Тимофей махнул в коридор. — Лучше вон Еремея своего помучай вопросами. Мне, кажется, полежать не помешает.

— Помочь?

— Не всё так плохо.

Ага.

Не так. Иначе. И хуже, чем он думает. А Еремея я помучаю.

Еремей обнаружился в гимнастическом зале, где он с видом ленивым, даже слегка отрешённым, гонял Метельку. Ну и мне обрадовался, как родному:

— Явился? — поинтересовался этак, с ленцой. И сигаретку размял.

— Явился.

— Тогда вперёд. Что стал, как столб на распутье?

— Еремей… а… может, на улицу сходим? Погода хорошая…

Метелька поглядел на меня, как на дурака. Ну да, чуть ветерок сегодня и прохладный, но вот… не могу я в доме говорить.

— Сходим, — пообещал Еремей. — И вправду стоит. Постреляем вон. А то как-то оно однобоко выходит. А пока — вперёд, кому сказано?

И улыбнулся.

Вот… не было в его улыбке и капли дружелюбности, только там, под сердцем, отпустило. И я ленивой пока рысью двинулся вдоль стены, ровно для того, чтобы заработать мотивирующую затрещину и приказ:

— Шевели ногами, Савушка…

Люблю я их.

Нежно.