Хозяин теней. 3 (СИ)

Глава 27

Воспрещается оставлять фабрику до истечения договорного срока без согласия на то хозяина или требовать от него до того срока какой-либо прибавки платы сверх установленной. За стачку между работниками с целью прекратить работу прежде истечения установленного с хозяином срока для того, чтобы принудить его к возвышению получаемой ими платы, виновные подвергаются наказаниям, определённым «Уложением о наказаниях»

Из выписки о правилах внутреннего распорядка Московского металлического завода имени Юлия Петровича Гужона [1]

Покойников пришлось тащить самому. Благо, недалече. Даже не столько они беспокоили, сколько вонь жжёного волоса и паленой плоти, что далеко разнеслась по промороженному лесу. А мороз ударил хороший, намекая, что зима-то не за горами.

Стволы посеребрило. И под ногами похрустывали листочки. След за покойником оставался широкий, явный, что тоже добавляло нервов. Если наткнётся кто, то пройти по такому следу труда не составит.

Ладно.

Как-нибудь.

Я притащил покойника к норе и запихал, а потом, присевши на корточки, потянулся к тёрну. Так-то он больше с той стороны, но и тут вон есть отростки корней. И они откликнулись на мой призыв, зашевелились белыми червями, потянулись к мертвецу. Тело погружалось в землю куда медленней, чем там. А я, задравши голову, поглядел на небо. Ну… зима близко, ночи длинные, так что пару часов в запасе есть.

Я толкнул Призрака, чтоб к Метельке прогулялся и передал, что всё в порядке. Потом подумал, что стоило бы записку написать. Потом подумал уже, что не на чем и нечем. Так что как-нибудь так. А потом думать надоело, и я отправился за вторым покойником.

Еремей, закутавшись в честно отобранную шинель, сидел, чуть покачиваясь и старался не слишком громко скрипеть зубами. Вид у него был… ну в общем, полевая хирургия — занятие очень на любителя. Нет, я старался, чтоб побыстрее, но всё одно хватило и боли, и вони, и грязи. Главное, чтоб помогло. А там, в убежище, и зелье вроде какое-то имелось, которым Таньке руки мазали.

— Дойдёшь? — тихо спросил я, подхватывая покойника за ноги.

А сверху вдруг сыпануло снегом. Белым-белым.

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Хотя… если сыпать будет до утра, то широкие следы точно укроет. А у нас в норе тепло. И в целом-то неплохо.

Правда, уходить всё одно надо.

— Дойду, — Еремей поднялся, скособочившись. — Я ещё не помер… я ещё… Савка, что делать будем?

Самому хотелось бы знать.

— Думать, — ответил я честно. — Нас там четверо, если с Метелькою. Глядишь, на четверых и сообразим чего.

Второго покойника тёрн принял с ещё большим энтузиазмом. Земля прям просела, а потом стала жидкою, и в чёрную жижу мертвец ушёл во мгновенье ока. Только булькнуло сверху. А ведь удобно, честное слово. Круче, чем в бетон закатывать. Чуется, тут ни одна экспертиза концов не найдёт.

А вот в проход я сунулся первым. И уже там, внутри, попытался объяснить тёрну, что нам бы пошире надо. Получилось не сразу, но земля захрустела, заскрежетала и чуть раздалась. Нет, дорогу тут не проложишь, но в целом проползти получится.

Ещё бы пару покойников…

Прям даже задумался, где взять. Так, на пару мгновений.

А вот внутри было прямо жарко.

Я и не понял, насколько замёрз. Чтоб… прям как в бане. Только одеты все и грязные.

— Живой, — Метелька обрадовался, правда, не понять, кому — мне или Еремею. А вот Михаил глядел настороженно, явно не ждал ничего хорошего.

— Знакомьтесь, — сказал я, прижимаясь спиной к тёплой стеночке. Всё-таки живой бункер — это круто. — Еремей. Наш наставник. А это Мишка. По имени Воротынцев, но есть шанс, что из Громовых.

— Доброго дня, — Михаил первым протянул руку.

И Еремей принял.

Пожал.

Хотя вот взгляд у него был недобрый. И главное, то ли бок болит, то ли жизнь не удалась, то ли просто Мишке не верит. И тот тоже на Еремея смотрит с подозрением немалым. Как-то даже понятно, что оставлять этих двоих наедине не след.

Правда Михаил вдруг подался вперёд и ноздри его раздулись.

— Рана, — сказал он. — Гниёт?

— Начала, — Еремей не попятился. — Почистили. Прижгли. Глядишь, сладится.

— Тут ещё мазь осталась, — ввернулся Метелька. — От Таньки.

— Перебьюсь, — Еремею хватило взгляда понять, насколько всё дерьмово. — Ей нужнее.

— Рану я заговорить могу, — предложил Михаил. — Только сейчас, пока почищена. Чем дальше, тем оно сложнее. А если гной внутрь пойдёт, то тут и целитель не поможет.

Целитель.

Где этого целителя вообще взять?

А он нужен будет, потому что Таньку в отключке вечность держать нельзя. Ожоги опять же. Заживут сами, не заживут? Даже если вдруг чудом каким затянутся, то всё одно глубокие. Я в целительских делах невеликий специалист, но по тому миру знаю, что со свежими рубцами разбираться легче.

А тут и кожа.

И мышцы.

И… думать не хочется.

Еремей молча задрал рубаху.

Честно, я так и не понял, что Мишка сделал. Видел тень на его пальцах, и то, как эта тень удлинялась, уходила вглубь раны, которая здесь, при зеленоватом свете, гляделась на диво поганою. Ну да, такую не вычистишь, хотя там, наверху, казалось, что отработал я хорошо.

Где там.

Кожа уже отливала воспалённой краснотой, а сквозь плотную корку ожога проступали гнойные пятнышки. Тень же Мишкина ввинчивалась вглубь, и Еремей морщился, кривился, терпел.

А потом как-то вот выдохнул.

— Извини, — сказал Мишка на это. — Обезболить не могу. Тогда на остальное не хватит.

— Потерплю. Охотник, стало быть?

— Только по названию и дару. А так… я и на той стороне пару раз всего был.

— А это откуда?

— Матушка научила. Она говорила, что сила — это как нож. Им и ложку выстрогать можно…

— И горло перерезать, — завершил Еремей.

— И оленью тушу разделать. Тень не исцелит. Но может убить то, что причиняет болезнь.

Микробы? Тут о них вообще знают? Или рассказать?

Продвинуть науку?

Хотя что я там продвину. Я только и знаю, что микробы есть.

— Это, конечно, кажется глупостью… когда я сказал целителю, то меня высмеяли. Целительская энергия антагонистична силе тени, — Мишка провёл пальцами по коже, которая потемнела и иссохла. — Но я пару раз пробовал на ранах. Именно на таких, где чуется воспаление.

— И как?

— Помогало. Иногда.

Оптимистичненько.

— Целителю всё-таки показаться стоит. Только…

Его ещё найти надо.

И добраться.

Даже так, сперва выбраться отсюда, добраться до города, а там найти целителя, который достаточно умел, чтобы помочь, а заодно не слишком любопытен.

Чтоб вас…

— Ещё день-два и хорошо приморозит, — Еремей сосредоточенно жевал хлеб. Он сидел, устроившись у стены, прижавшись к ней, тёплой, спиною. И видно было, что несмотря на наши с Мишкой потуги, его крепко так потрясывает. — К Городне идти нельзя. Там, как понял, заслон. Дороги перекрыли и это только начало. Ждут кого-то… то ли из Синода, то ли даже из дворцовых. Ну, это из того, что я услышал. Сколько правды — не знаю. Но к дорогам точно лезть не след. А вот если по реке спуститься, то дальше начинаются болота. А они уже тянутся, почитай, от Городни до Вильно. Железную дорогу там протянули. Есть пара-тройка деревень. Заимки, опять же охотничьи.

— И не только охотничьи? — уточнил Михаил.

— Не только. Земля такая… войска тут не поставишь, городам кормиться не с чего. Вот и хватает само-разного люду. Я тут одно время жил… пару годочков.

Еремей хлеб держал в одной руке, а второй отщипывал мякоть, из которой скатывал шарики. И уж их в рот отправлял.

— Не скажу, что остались друзья-приятели. Скорее уж наоборот. Вольница — она вольница и есть. Народец лихой, горячий. Пробивается охотой на тварей.

Браконьеры.

Контрабандисты. И все, кто с ними рядом. Дикий запад, как понимаю, среднерусской полосы.

— Живут мало, но весело. Сам бы я туда и пошёл, а может и дальше. Граница с княжеством Польским тут больше на бумаге, чем и вправду, но…

— Но?

— Меня там знают. И если появлюсь, скоренько донесут одним-другим. А там…

Где контрабанда, там и иные незаконные дела, и люди, которые ими занимаются. А средь тех людей есть знакомец, с которым я бы не отказался побеседовать, но не сейчас.

Силы надо оценивать здраво.

— Есть ещё одно обстоятельство, — Михаил задумчиво тёр манжету. Вряд ли надеялся оттереть прилипшую к ней грязь, скорее уж просто сидеть, совсем без дела, было тяжко. — С полгода где-то поступил большой военный заказ. Целительские амулеты. Усиливающие. Стабилизирующие. Заряды опять же. И всё это с доставкой к границе. Так что её однозначно собирались усилить. Возможно, уже. Возможно, что это не просто усиление, а… ходят слухи, что там… в общем… княжество Польское давно уже, что бельмо на глазу. Но вот за ним Европейский союз, а это всё муторно… может, просто погрозят. Но что войска перебрасывать планировали — это точно.

И Анчутков генерал к границе назначение получил.

Форты какие-то восстанавливать. Или возводить? Так-то я не особо внимание обратил, а теперь вот складывалось.

— Поэтому с переходом на ту сторону я бы не стал рисковать. Если задержат, то… всё осложнится.

— Тогда охотнички? — предложил Еремей. — Есть поселения. Не здесь, конечно, там дальше, за Вильно, близ пустоши.

— Остроги? — уточнил Михаил.

А я опять сижу дурак дураком.

— Они самые, — Еремей на меня глянул, вздохнул и снизошёл до объяснения. — Пустошь — дело дрянное, там постоянно прорывы, твари всякие, которых вроде изводят-изводят, а они ни в какую не изводятся. Только одну пришибёшь, тут и другая. Благо, пустошей немного, но одна тут, рядышком.

— А пустошь — это… что?

— Ты что, совсем ничего не знаешь? — Михаил явно удивился.

— Мозговая горячка была, — я глянул искоса. — Если чего и знал, то напрочь позабыл.

— Пустоши… скажем так, официально их не существует. Это своего рода земли повышенной нестабильности, где полыньи открываются особенно часто, случаются прорывы… ну и в целом неспокойно.

Еремей кивнул и добавил:

— На картах их не малюют, и да, они есть, но их вроде и нету. Зато на границе высочайше дозволено ставить остроги. Ещё лет двести тому или триста.

— Триста, — поправил Михаил. — От указа государыни Анны Иоанновны. Острожные поселения существуют вроде как под государевой рукой. Принимают всех, кто готов охотится. Ну и добычу только в казну сдают, это строго. А так говорят, даже каторжника примут.

— Примут, — согласился Еремей. — Всякого… кого в охотники, а кто и козликом пойдёт. Каторжники разные бывают.

Заманчиво.

Охотники. И я охотник. И Мишка вон. Поселиться, затеряться… как там, дерево в лесу и лист среди листьев. Только, чуется, не тот этот лес, точнее будем мы в нём белыми березками посреди ёлок торчать.

— Боюсь, независимость острогов осталась исключительно формальная. Не знаю, как другие, но Воротынцевы давно имеют своих людей и в Южном, и на Волчьем осколе. Второй мы почти полностью контролируем… Воротынцевы.

А всё-таки ломает Мишку.

Оно и понятно, сколько лет считать себя Воротынцевым, пусть и не совсем правильным, но всё же, а потом раз и откреститься. Не бывает такого. Точнее если бы было, я бы уже и сам насторожился. Человеку, который так легко меняется, верить нельзя.

— Остроги — это удобно. Оттуда и выходить проще, если надобно дружину обкатать да и… подыскать кого перспективного.

То есть опознают и тоже сдадут. Может, не разбойникам, но и опасаться нам надо отнюдь не разбойников. И тут я согласен. А ещё, когда выяснят, что я жив, именно в этих Острогах меня и станут искать. Потому как логичнее всего Охотнику к Охотникам прибиваться.

Так что… нет.

— Дерьмо, — сказал Еремей.

— А то, — Михаил согласился. — Я бы предложил на Север, но туда добраться не просто. Особенно без документов. У меня их нет… кроме перстня.

И показал.

А я удивился, как не заметил прежде. Перстенек небольшой, узенькая полоска тёмного металла, вдавленный пятачок с совсем уж крошечным гербом.

— Не знаю, что с ним делать, — Мишка стащил и мне протянул. — Так-то… я могу заявиться. Подтвердить личность.

— С этим лучше не спешить.

Я же, глядя на этот герб, думал, что это почти насмешка. Красное поле и серп, правда, поле не алое, скорее в тёмный пурпур. А серп на длинной рукояти и ни хрена не похож на орудие мирного труда.

Главное, что посыл ясен.

То ли вселенная подсказывает, то ли в целом сложилось, но прям в мысли легло.

— В Петербург поедем, — я вернул кольцо Мишке. — Пока убери… их отследить можно?

— Не знаю, — сказал он не слишком уверенно. — Вряд ли… это… не артефакт ведь. У наследника — да, там особое, а младшие просто в мастерской изготавливают, по мере надобности. И зачаровывают на кровь. но Кто другой кроме меня носить не сможет.

А потому вполне себе удостоверение личности.

И вот как… выкинуть?

Неразумно. Мишка, хоть и кривой, но официально в наследниках Воротынцевских числился. А это может сыграть. Без кольца его как пить дать самозванцем объявят. И без общей крови доказать ничего не докажешь.

Оставить?

Понадеяться, что не отследят? Закопать тут? А потом, если нужда случится, ехать и раскапывать? Нет, надо с собой, только не на пальце. Веревочку там найти, чтоб на шею повесил? Или в рубашку зашить? Что-то в голову даже ничего толкового не приходит.

А вот у Громовых брошь.

С дедом ушла. Я ведь и не подумал, что снять надобно. Как-то оно… и вправду пришлибленный был. И что теперь? Или попросить тёрн?

Я протянул руку и, сосредоточившись, попытался сформулировать, чего надо. Под пальцами завозились корни, а спустя минуту или две — время тут странно текло — из стены выпала брошь.

Горячая какая. Жаром опалила и затихла, притворяясь обыкновенною. И вот что мне с тобою делать? Взять? Оставить? Если найдут… а ведь может случиться, что и возьмут, и обыщут, и найдут.

Как тогда?

А вот тут бросить — это тоже неправильно. Змея смотрит, поблескивает глазками-камушками. И понимаю, что не брошу. Спрячу куда… в конце концов, я вон нож тащить собираюсь, к которому, если что, тоже вопросов будет прилично. Так что одна маленькая брошечка особой погоды не сделает.

И я, задрав грязную рубаху, приколол брошь к нижней. Как Тимоха очухается, так ему передам. Или Таньке. Но нельзя бросать. Она тоже из Громовых и тут ей будет плохо.

— Почему в Петербург? — Еремея возня с брошью не впечатлила.

— Город большой?

— Ещё какой… — Михаил крутил колечко в пальцах. — В центре там неуютно… всё-таки Романовы сильны, так что хватает, чтобы Белую часть прикрыть. Но в последние годы он крепко разросся… заводы. И целые заводские кварталы.

— А там рабочие.

— Савка, ты серьёзно? — Метелька, кажется, начал понимать. — Это ж… там же ж…

— Там народу тьма. Приезжают. Уезжают. Кто-то на сезон, кто-то насовсем. Суета постоянная. Верно?

— Верно, — а вот Еремей прищурился. — И если готов подписать договор, то и с документами помогут. Точнее… скажем так, взять возьмут, а там уж сами[2]. Не везде, в хорошее место, конечно, не примут, но…

В хорошее нам и не надо.

— Ты собираешься устроиться на завод? — Михаил кольцо выронил, правда, тотчас поднял и надел на палец. — Потом шнурок подыщу… зачем на завод? Это же…

Во-первых, это последнее место, где будут искать даже не меня — нас.

Тимоху, который свернулся калачиком и тихо сопел в углу. Татьяну с её ожогами… там хватит таких, всяких и разных, убогих и странных. Я вспомнил тот вагон третьего класса. И почему-то показалось, что город будет мало отличаться от этого вагона.

Разве что больше.

Шумнее.

Но есть ещё и во-вторых.

— Если уж… то лучше в купцы, в приказчики… в помощники даже. Вы же грамотные. И я кое-что понимаю. Не надо вам на завод!

— Нам, — поправил я. — И ты не прав, братец. Надо. Очень надо. Только не на завод, а в революцию.

[1] Вполне оригинальный текст документа.

[2] Договор о найме заключался на один год. И чтобы рабочий не мог покинуть место, у него забирали паспорт. Фактически рабочий возвращался в крепостное состояние. Часто договор был устным и порой его продляли, не спрашивая на то согласия самого рабочего. И как видно выше, повышения зарплаты или изменения условий труда рабочий требовать не мог.