Хозяин теней. 3 (СИ)

Глава 37

Скоро, скоро наступит день, когда мы распустим великое знамя будущего, знамя красное и двинемся на Зимний дворец истребить живущих там. Может случиться, что всё дело кончится одним истреблением императорской фамилии, то есть какой-нибудь сотни, другой людей, но может случиться, и это последнее вернее, что вся императорская партия, как один человек, встанет за государя, потому что здесь будет идти вопрос о том, существовать ей самой или нет. В этом последнем случае, с полной верою в себя, в свои силы, в сочувствие к нам народа, в славное будущее России, которой вышло на долю первой осуществить великое дело социализма, мы издадим один крик: «в топоры»… [1]

Прокламация. Запрещено к печати и распространению по решению цензурного комитета при Третьем отделении.

— … отслужил молебен в память невинноубиенных… Государь…

— … задержаны студенты Петербургского университета…

— … разыскиваются причастные…

— … начат сбор средств в помощь пострадавшим…

Мальчишки заполонили перрон. Они шмыгали меж пассажиров, умудряясь одновременно и говорить, и рассовывать газеты. А желающих прикупить свежую прессу нашлось прилично.

Голоса не смолкали.

— Метелька, — я тоже дёрнулся было, поддавшись общему ажиотажу. Но Метелька придержал.

— Погодь. Сейчас отойдут, тогда и возьмём. Глядишь, и старые ещё не спалили.

Мальчишки, распродавшись, двинулись куда-то в сторону. И мы с Метелькой за ними.

— Эй, — окликнул он, когда мы зашли за угол низкого строения. — Газетки есть?

— А тебе на кой? — поинтересовался один, сплёвывая под ноги. — Читать будешь?

И заржал. Остальные смех подхватили. Кто-то тоже сплюнул.

— Дядька послал, — миролюбиво произнёс Метелька. — Перебрал намедни, а тепериче спит. Как проснётся, так газету требовать станет. Оно у него так завсегда, опохмел под «Ведомости». Ежель не дать, то разлютуется. Так осталось чего?

— Осталось, — подозрительности во взгляде газетчика убваилось.

— И по чём?

— Так, смотря чего надыть, — парень окинул Метельку цепким взглядом.

— А чего есть?

— «Листок», «Вести».

— Свежие?

— Всякие. Новые вон, утрешним прибыли. Ещё краска, почитай, не обсохла. Но ежели чего, то и старые будут.

— Давай.

— Так чего давать?

— Всё давай. Дядька… он, ежели чего, то лютый больно, — Метелька шею потёр. — Пущай сам выбирает, чего ему.

— Эт да, — парень окончательно успокоился. — Под горячую руку когда, то и вообще… только задаром не дам.

— Задаром и не нать. Во, денег есть, — Метелька подкинул на ладони пятаки. — Хватит?

— Мыша?

Мелкий пацанёнок сгрёб деньги, а потом он же и нырнул куда-то за склады, чтобы уже оттуда вернуться с газетами.

— Благодарствую, — важно ответил Метелька. — А… слушай… может, подскажешь, у кого тут пирогов взять можно? Ну, чтоб не пронесло? А ежели ещё и запить будет.

— Богатый?

— Не. Дядька, он такой, хоть и дерется, но не жадный.

— Повезло тогда.

Пирогов нам принесли. И мы, устроившись со старшим в ватаге пацанёнком где-то на окраине, близ речушки, вода которой едко воняла химией, жевали пироги, запивая их свежим, по заверениям, морсом.

— Так ясно же ж, — парень, назвавшийся Треухом, щипал пирог понемногу, важно. — Что не резон вам к Городне соваться. Да и вовсе к границе. Неспокойствие там. Люду понагнали прилично, да всё военные. Третьего дня два состава прошли. И ещё намедни тож. А шестичасовой, который от Издоля идёт, так вовсе отменили. Заместо него Синодский поехал.

— Так уж и Синодский, — не поверил Метелька.

За спиной, за дощатым забором, то ли отгородившись от речушки, то ли пытаясь как-то очертить территорию, пряталась бумажная фабрика. Причём трубы свои она вывела аккурат к обрыву, и теперь из них, по мерзловатой земле, стекала жижа.

— А то. Там сразу видать. Вот гляди. Сам паровоз. У меня тятька в помощниках машиниста, так что я знаю. Они ж обычные по колесам если, то один-пять, а этот один-пять-один[2]. С дополнительною, стало быть, осью. Батя сказывал, что такие вон только-только выпускать начали. И что идут они или ко двору, или в Синод.

— Так, может со двора?

— Не, тут прям «Георгий» на морде намалёван, который с копьём.

Никак по нашу душу ехали.

— А на дверях — по «Николаю Святителю». И вагонов всего три. Чтоб шёл шибче. А на кажном — свой святой. Он как стал, так из одного вышли чернорясые, погулять. А до того, значится, прям наперед, когда и свисту ещё не слыхать, то и жандармы сунулись. И нашия, городские, всех вона подняли, и ещё военные, с усиления. Оцепили так, что муха не пролетит. Ну, это, чтоб террористы не подорвали. Хотя…

Треух вцепился-таки в начинку, которая не вовремя решила выпасть.

— Государя подорвали, и этих тоже… подорвут… как час придёт… за всё они поплатятся. А вы не лезьте в Городню. Там ныне военных много, и жандармов понаехало. Батька баил, что террористов ищут. Что, мол, те навроде как в Польшу уходить собралися, а может, вовсе в Европы, но там заслоны такие, что и тропами не пройдут. Ну и так-то… опасно.

Сказал и глянул с насмешечкой.

Газеты.

Газеты пахли. Свежая — бумагой и краской, а вот старые — копчёною рыбой. И пятна от жира рассыпались по краю, впрочем, не мешая читать.

Дешёвый «Листок» отливал желтизной и буквы скакали, а вот «Ведомости» — дело иное. Тут и солидность, и шрифт, и даже снимки имеются, хотя и мутноватые.

Но…

Снова Провидение и героизм верного подданного спасли Русского Царя. Вчера в 6 часов 15 минут вечера, в подвальном помещении под главною гауптвахтой Зимнего Дворца произошел взрыв. Первоначально полагали, что взрыв причинен лопнувшими газовыми трубами, но тщательный осмотр удостоверил их исправность. Взрыв произведен, как засвидетельствовано компетентными лицами, динамитом приблизительно в количестве четырех пудов, что равняется действию около 20 пудов пороху. Результат, приведенный в ясность сегодня в полдень, ужасен. Погибли двенадцать человек, средь которых особое место занимает князь Воротынцев. По словам спасённых им очевидцев, князь показал наглядный пример бесстрашия и доблести. Будучи улостоен личной аудиенции Его императорского Величества, князь уже собирался покинуть кабинет, когда ощутил неладное. И всё, что успел он, это выкрикнуть предупреждение и выставить щит, собою заслоняя…

Надо же. Герой.

Хорошая смерть. Главное, своевременная. И о смерти своего сыночка не узнал, и о том дерьме, в которое тот втянул род. Прям позавидовать можно.

Отчаянная храбрость этого немолодого, но до последнего вздоха сохранившего верность Отчизне и Государю, человека позволила сохранить многие жизни. Однако сам он сгорел, отдавая себя во служение Отечеству. И когда завалы удалось разгрести, то последние слова, слетевшие с губ князя…

Это уже байки, думаю, но народу такое нравится. Вот интересно, на кого они охотились на самом деле: на государя или Воротынцева?

Также погибли два казака из личной охраны государя, его секретарь и ещё восемь солдат Финляндского полка, ещё пятьдесят человек изувечены. Из них двое умерли, двенадцать в безнадежном состоянии. [3]

А ведь профессор тот рассказывал.

Что, мол, был взрыв.

В Зимнем.

И тогда государь только чудом уцелел.[4]

Взгляд проглатывал строку за строкой.

Наскоро сообщаю несколько сведений о событии в Зимнем Дворце. Несомненно, что взрыв произведен был динамитом. Динамит положен был в комнате подвального этажа, где жили четыре лица: престарелый вахтер, находящийся во Дворце уже 15 лет, и три плотника или столяра. Вахтер и два плотника оказались налицо и арестованы; они говорят, что ничего не знают, что когда произошел взрыв, то они не были в комнате, ибо ходили обедать. Третьего плотника не оказалось. Где он, неизвестно. Он поступил для работы во Дворце всего два месяца тому назад.

Это тоже не интересно.

Дальше.

Снова про взрыв. Расследование. Установление личности. Третий отдел объявляет войну террористам, пусть и несколько запоздало. Тут же — портрет некоего Халтурина[5], которого и подозревали в организации взрыва.

Да уж. Служба безопасности у них явно мышей не ловит. Но всё это нас касается весьма опосредованно.

Речь Государя.

Призывы немедля прекратить беспредел.

Массовые аресты по подозрению в участии. Снова призывы. Открытые письма от встревоженных подданных. Информация о пострадавших.

Кто-то умер.

Кто-то стараниями целителей пошёл на поправку.

Ещё речь Государя. Еврейские погромы, но упомянутые краешком, будто бы больше для факта.

Ага… вот…

Ещё одна трагедия обрушилась на род Воротынцевых. Пока нет достоверных сведений о том, как возможно такое, чтобы оба наследника рода погибли. Известно лишь, что смерть их подтверждена временным главою рода…

И фотография имеется этого самого главы. Рожа аристократически-благостная. Запомню. Всматриваюсь в неё долго, но толку-то…

…стало известно, что молодые княжичи направились в поместье Громовых, разлад с которыми случился давно, дабы засвидетельствовать почтение и сговориться о помолвке, ибо в сложные времена истинным патриотам Отечества следует забыть о вражде и объединиться против новой враждебной всем силы. По словам нынешнего главы рода, соединение молодых сердец открыло бы новую страницу в отношениях и в целом помогло бы Громовым вернуть былую силу. Однако явно что-то пошло не так.

Я бы сказал, что всё пошло не так.

Имел ли место стихийный прорыв, как уже случилось однажды, или же случилась трагедия, сродни Шекспировской, когда узы любви не смогли примирить два враждующих рода. Остаётся лишь гадать. Сколь стало известно, ныне место, где располагалось поместье Громовых, оцеплено. И Синод, представители которого немедля отбыли на место, уже заявил о возможном Знамении Света, что…

Тут без неожиданностей.

…меж тем сложно сказать, удастся ли найти живого свидетеля, который прольёт свет на сию тайну или же…

Херня.

Дальше.

От этих газет на пальцах оставался чёрный след краски. И да, на первой странице — портрет Государя. Его я тоже разглядел. Нет, мало ли, вдруг да встречусь.

Ладно.

Мне просто не хотелось открывать следующую страницу.

Проклятье Громовых… было подозрение. Было. Но я всё же надеялся. Зря.

Тень неудач продолжает преследовать род Воротынцевых. Так при взрыве, показав пример истинного героизма, погиб князь Воротынцев. А следом при невыясненных обстоятельствах сгинули оба его наследника. Род погрузился в траур, оплакивая невосполнимую потерю. И сам Государь направил письмо со словами соболезнования и утешения.

— Чего там, — влез Метелька. — Чтоб… мелко как.

Мелко.

И буквы скачут. И прямо чую, как не хочу это читать. Глаза то и дело возвращаются к фотографии женщины, с которой я не был знаком лично. И взгляд перескакивает через строки.

…была найдена в своей постели мёртвой. Материнское сердце не выдержало известия о гибели единственного сына. Нам мало известно о княжне, поскольку после смерти мужа она удалилась от света и вела на удивление замкнутый образ жизни. И ныне явилась в Петербург лишь затем, чтобы отдать последнюю память…

— Это… это мать Мишки, да? — Метелька дёрнул газетный лист на себя. — Ну да. Похожи.

Круглолицая женщина, которую сложно назвать красивой. И сходство родственное можно не выискивать. Оно тут прямо на лице, как говорится.

— Погоди, получается, что… получается…

— Убили её, — спокойно ответил я, высвободив газету.

— Может, сама?

— Может, — я сложил её аккуратно. — Но скорее всего убили.

— Из-за Мишки?

— На всякий случай.

— Это как?

— Обычно. Она ведь пусть и чужой крови, но считалась дочерью главы рода. А значит, была наследницей. Сама род бы не приняла, а вот муж её — вполне. Если бы нашёлся кто-то хваткий, а он бы, думаю, нашёлся. Объявил бы о помолвке или сразу повенчался бы…

Случился бы прецедент.

Нехороший.

— Мишка расстроится, — сказал Метелька растерянно.

Ещё как. Он к матушке своей привязан. Это чувствуется. А тут…

— Может, пока… не говорить? Скажем, газет не было. Или старые вон…

Я покачал головой.

— Говорить. Своим не врут, Метелька.

— А… дальше что?

— А что дальше? Делать, как собрались.

Я вздохнул. Ненавижу приносить дурные вести.

Мишка газету смял.

— Может, это для газет, — сказал я, чувствуя себя препогано. — А так-то в монастырь какой сослали или ещё куда…

Мишка выдохнул и покачал головой. А потом скривившись, произнёс:

— Нет. Её больше нет. Я же слышал эхо. Понадеялся, что мне показалось, но…

Потом газету распрямил и уточнил:

— В Петербург?

— Да.

Была мысль вернуться к границе, заглянуть в ту аптеку и уже по обстоятельствам. Но первое решение, которое приходит в голову, далеко не всегда оптимально.

Мы имеем шанс поймать тигра за хвост. Но дальше-то что? То-то и оно, что не готовы мы к такой охоте.

Пока.

А значит, остаётся Петербург.

Конец третьей части.

[1] Вполне реальная прокламация партии «Молодая Россия», 1862. Автор: Пётр Григорьевич Заичневский.

[2] Речь идёт о колёсах. Указывается количество маленьких и больших. В стандартных паровозах начала века использовалась формула 1–5, когда одна пара маленьких колёс, за ней — 5 полноразмерных. А вот в паровозах улучшенной серии ЛВ (выпускались с 1951 по 1956 гг) появилась дополнительная ось и дополнительная же пара колёс. Это позволило установить новое оборудование и повысить эффективность.

[3] М. Н. Катков, Сообщения корреспондентов о взрыве в Зимнем Дворце

[4] Зимой 1880 года на территории Зимнего дворца в Санкт-Петербурге прогремел взрыв: участник террористической организации народовольцев пронес в подвал здания несколько пудов динамита.

[5] В сентябре 1879 года народоволец Степан Халтурин по поддельным документам устроился работать плотником в Зимний дворец. Халтурин проживал в подвальном помещении Зимнего дворца под помещением императорской столовой. Ему удалось по частям пронести в подвал императорского дворца около двух пудов динамита, изготовленного в подпольной лаборатории народовольцев. Сначала он его прятал в подушку, а позже — в свой сундук с вещами. Помещение, где жил Халтурин, обыскивали несколько раз, но формально И динамит в крохотной комнатке обнаружен не был.